Текст книги "Наследники и оборотни Империй. Конспирологическая повесть"

Тужуркин понял, что он поставил не на тех, и его миссия в Китае завершена…

2

После Хабаровского трибунала японские «врачи-отравители» из «Отряда 731» и «Отряда 100» были этапированы не куда-нибудь, а в старинную дворянскую усадьбу Воротынских в городе Чернцы Лежневского района Ивановской области. И хотя они были «мелкой рыбёшкой» (основные фигуранты, включая директора «фабрики смерти» Сиро Исии, благополучно добрались до Японии и избежали ответственности за свои чудовищные преступления), тем не менее, санитар-лаборант Юдзи Курусима и санитар-практикант, ефрейтор Норимицу Кикути из 731-го наряду со старшим унтер-офицером Мимото и поручиком Хирадзакура из «сотки» попали в элитный генеральский спецлагерь №48, где в 20-е годы в помещичьем доме помещался санаторий железнодорожников «Войково» по имени террориста и соратника Ленина Петра Войкова. Это уникальное учреждение находилось всего в тридцати километрах от города Иваново и в трехстах – от Москвы. Да, из 731-го были ещё майоры Оноуэ и Карасава, а также подполковник Ниси, но и они были лишь старшими офицерами, но не генералами. Уровень «сидельцев» лагеря №48 был задан уже в 1943 году, когда туда перевели фельдмаршала Паулюса из тюрьмы в Спасо-Ефимьевском монастыре в Суздале (которую автор вместе с другими студентами-реставраторами демонтировал в 1972 году). А перевели сюда потомка Бисмарка, поскольку компетентным органам стало известно о секретном приказе Гитлера… выбросить десант, выкрасть фельдмаршала Паулюса и судить его в Германии по суровым законам военного времени. Суздаль был открытым местом, а вот Чернцы окружены глухими лесами, поэтому важного немца передислоцировали сюда.

Нашлось здесь место и для осужденных в Хабаровске японских военных преступников. Японцев привезли в Чернцы в сопровождении большой охраны в марте 1950 года. Это были представители высшего генералитета и старшие офицеры Квантунской армии, офицеры разведки, бывшие полицейские чины, члены так называемой бактериологической группы. Все военнопленные были осуждены в период с 1947 по 1950 год на 25 лет по статье 58 и на момент своего прибытия в лагерь уже перешли в категорию военных преступников. Значительной фигурой среди японцев являлся командующий Квантунской армией Отодзо Ямада. Весной 1956 года в лагерь прибыл ещё один примечательный узник. Это был старший сын бывшего премьер-министра Японии, член императорской семьи принц Фумитака Коноэ. Пробыл он в лагере недолго. В конце октября 1956 года Коноэ поступил в санчасть с жалобами на сильные головные боли, отсутствие аппетита и расстройство сна. И вскоре, как записано в медицинском заключении, принц скончался от обширного кровоизлияния в мозг. Произошло это буквально за два месяца до полной общей репатриации военнопленных из лагеря. Коноэ захоронили на местном кладбище. А в 1957 году вдова Фумитака Коноэ доставила тело мужа в цинковом гробу в Москву, там кремировала, а урну с прахом увезла в Японию. Японцы проживали в лагере в комнатах по 2—3 человека. При желании они могли гулять в парке, примыкающем к их корпусу. У японцев была своя санчасть с врачами-японцами. Также их лечением занимался и персонал советской санчасти. Японцы, как и военнопленные из числа немцев, участвовали в хозяйственных работах, занимались садоводством и огородничеством. Им была предоставлена возможность отправления религиозных обрядов и самостоятельной организации досуга. Они соблюдали свои государственные и национальные традиции. В первое время пребывания в лагере японцы несколько отличались своим поведением от немцев, с трудом контактировали с персоналом. Позже трудолюбивые и организованные японцы неплохо освоили русский язык и заслужили доброжелательное отношение персонала лагеря и администрации. Здесь даже не представляли, что проделывали с живыми людьми в Маньчжурии эти внешне невозмутимые и церемонные господа. А вот отношения с немцами у японцев оставались прохладными. Генералы вермахта проявляли к своим бывшим союзникам высокомерие, не считали их равными себе. Японцы с немцами не контактировали, хотя корпуса находились рядом. Немцы в общении были более раскованными, японцев отличала сдержанность. В кухне у них были свои предпочтения. Им предлагали на выбор хлеб или рис – они выбирали рис. Им нравилась треска, панированная в сухарях, и не нравился салат из ромашки. Ромашка не смогла заменить привычные для японцев хризантемы. По воспоминаниям очевидцев, условия содержания японцев были замечательными. СССР в то время придерживался конвенции по содержанию военнопленных. Вокруг корпусов была огорожена достаточно большая территория – парк бывшей барской усадьбы, где пленные гуляли…

Из материалов НКВД: «Среди пленных был юноша по имени Юдзи. Ему было всего 16 лет. В его обязанности входило считать, сколько зараженных мошек может упасть на человека с самолета». Юдзи Курусима был санитаром-лаборантом филиала отряда №731 и, имея специальную подготовку, принимал участие в культивировании бактерий холеры, сыпного тифа и других инфекционных болезней, а также в испытаниях бактериологических снарядов.

Курусима был самым молодым узником, как и одним из самых юных душегубов «Отряда 731». Его отобрал лично Сиро Исии, который курировал парня и считал, что тот далеко пойдёт. Именно этого санитара-лаборанта он откомандировал для связи с полковником Хисаси Уэмурой, у которого было задание Генерального штаба координировать работу трёх отрядов бактериологов и химиков в Маньчжурии. Юдзи был старательным, нравился Уэмуре, и в свою очередь считал их с Исии духовными отцами и учителями. Старик Уэмура даже рассказывал ему много историй о начале своей карьеры в русско-японскую войну, о работе в качестве разведчика в императорской России, а затем в Берлине вплоть до Первой мировой войны. Видимо, десятилетия молчания тяготили полковника и в лице юного Курусимы он обрёл благодарного слушателя, который как бы исповедовал его накануне ухода. Поэтому, когда советские войска подошли к Харбину, именно Курусима был последним, кто видел Уэмуру в торжественный момент совершения обряда самоубийства сэппуку. Полковник завещал юноше свой большой фамильный меч и наказал спастись и выжить, чтобы продолжить начатое дело во имя великого будущего Японии. Юдзи сжёг все свои бумаги, которые он методично вёл в «Отряде 731», однако решил вести дневник. Ему разрешили продолжать его и в спецлагере №48 при условии, что все записи не покинут пределы заведения. Сейчас Курусима перечитывал заметки 1945 года, сделанные в поезде, увозившем их из Харбина в сторону Кореи:

«…Вечером 16 августа, когда эшелоны задержались на станции Чанчунь, адъютанты обежали вагоны, известив, что „сейчас будет говорить его превосходительство начальник отряда Сиро Исии“. Генерал в сопровождении адъютанта со свечой в руках медленно шел вдоль вагонов и громким голосом обращался к собравшимся на платформе: „…Япония побеждена. Мы возвращаем вас на родину. Но при всех условиях вы должны хранить тайну „Отряда 731“. Если кто-то не сохранит её, то я – Исии – найду такого человека, где угодно, и разделаюсь с ним! Поняли?“ Свеча отбрасывала тень на лицо Исии, придавая ему зловещее выражение. Матери крепче прижимали к себе маленьких детей, ощущая леденящий душу страх, как если бы они увидели самого сатану…»

Тяжелой оказалась дальнейшая судьба подростков-стажеров. Вернувшись на родину в возрасте 14—18 лет, они не имели никакого официального документа об образовании, кроме свидетельства об окончании начальной школы. В обычной жизни найти применение полученным в Отряде навыкам было нелегко. Подростки-стажеры – в полном смысле слова незаконнорожденные дети японской армии – в трудный период после поражения Японии хлебнули много горя. И это было их кармой. Они предпринимали попытки добиться официального признания того, что ими был пройден курс обучения в качестве стажеров. Но руководители «Отряда 731» во главе с Сиро Исии, хотя и знали о послевоенных мытарствах бывших подростков-стажеров, делали вид, что это их не касается, потому что прежде всего боялись ответственности за совершенные преступления. Никто из руководства не пожелал сообщить в министерство просвещения о том, какой серьезный курс обучения прошли подростки в отряде. Так и остались они «побочными детьми», не признанными даже самим «Отрядом 731». Надо сказать, что у Сиро Исии с самого начала и в мыслях не было дать подросткам-стажерам какой-либо официальный документ о прохождении ими курса. Он обещал это только для того, чтобы заманить их в отряд. Юдзи отбился от состава на одной из станций и был взят в плен китайцами, которые вскоре передали его советской стороне. Хорошо, что они не заподозрили юношу в работе на «Отряд 731», а то растерзали бы живьём. Смершевцы, однако, быстро разговорили Курусиму, убедив его сотрудничать со следствием и подробно рассказать о деятельности создателей бактериологического оружия. Поскольку он обладал цепкой памятью и хорошо рисовал, чекисты поставили перед ним задачу максимально подробно проиллюстрировать всё, что происходило в Отряде. При этом Юдзи вспомнил, что так же действовал в войну и Токио: поскольку цветной фотоплёнки не было, в Отряд прислали художника, которого заставляли присутствовать на всех опытах над людьми и переносить это в цвете на бумагу.

Несмотря на хорошие условия в спецлагере, пленники переносили заключение по-разному. Например, майора медицинской службы Томио Карасаву преследовали кошмары злодеяний в Пинфане. Накануне освобождения и отъезда из г. Иваново он повесился в лагерной бане на палках, где сушили бельё. Супруга Томио, Тоёко Карасава, предположила следующее: «Мой муж чувствовал ответственность за содеянное, вот и накинул себе верёвку на шею». Курусиму сомнения не одолевали – он твёрдо знал от Исии и Уэмуры: база «Отряда 731» была сформирована по личному указу императора. Это была единственная в японской армии часть, созданная по высочайшему указу. Поэтому она располагала неограниченными финансовыми средствами, а значит, всё делали во имя великой цели, благословлённые самим монархом. Когда только началась большая война на Тихом океане, Юдзи мечтал стать камикадзе и обрушить свой самолёт на какой-нибудь американский линкор или авианосец. Но масштаб биологического оружия увлёк его. И он помнил завещание Уэмуры: выжить и отдать все силы и знания возрождению и процветанию Империи. Подростки, поступившие в «Отряд 731», были сродни друг другу по двум признакам. Во-первых, все они были из малообеспеченных семей; во-вторых, во время обучения в народной школе (теперь начальная школа) все проявили хорошие способности и имели высокую успеваемость. Учились они с удовольствием, их прямо-таки обуревала жажда знаний. Командование Квантунской армии и учебный отдел «Отряда 731» разослали по всей Японии своих агентов, которые должны были искать подростков, желавших учиться, но из-за материального положения их семей вынужденных бросить учебу. Предложение пойти в армию стажерами технического состава обеспечивало подросткам определенное материальное положение и одновременно давало им возможность учиться в старших классах. Стажеры сохраняли звание вольнонаёмных; они получали жалованье, хотя и небольшое, обеспечивались жильем, одеждой, питанием. В отряде имелась и школа. В то время детей в Японии с начальных классов воспитывали в духе «служения государству», и поэтому вполне естественно, что, получив предложение продолжить учебу в «Отряде 731», школьники в большинстве случаев соглашались. Прошедших вступительное испытание 14-15-летних подростков отправляли из Японии в Маньчжурию, в Харбин, а оттуда – в Пинфань. Там их зачисляли в учебный отдел «Отряда 731». Все они, по сути дела, были еще детьми, только что окончившими 8-й класс школы. Разумеется, они и понятия не имели о том, чем занимается отряд. Ко времени приезда первых 107 подростков, то есть к апрелю 1942 года, строительство отрядных сооружений в основном уже закончилось, но, поскольку в отряде сомневались, согласятся ли ребята поехать в далекую Северную Маньчжурию, к их приему готово было не всё. Распаковывать свои пожитки им пришлось в бывшем складском помещении, которое в связи с их приездом срочно переоборудовали под молодежное общежитие. Свою деятельность Отряд начал с того, что собрал со всей Японии значительное число военных врачей, ученых-медиков и научных работников. Но, несмотря на это, со времени своего основания Отряд испытывал хроническую нехватку специалистов. Особенно остро ощущалась нехватка технических работников, которые могли бы профессионально заниматься вопросами, связанными с подготовкой и ведением бактериологической войны. Решение теоретических проблем производства бактерий и руководство экспериментами было делом ученых. Но им необходимы были помощники – технические специалисты, которые должны были обрабатывать данные экспериментов, изготавливать препараты и т. д. В довоенной же Японии учебных заведений, которые могли бы осуществить подготовку большого числа технических специалистов по санитарно-клиническим исследованиям, было недостаточно. Из больниц и санитарных учреждений Японии немедленно были собраны специалисты, знакомые с техникой проведения анализов и экспериментов, и в качестве вольнонаемных посланы в «Отряд 731». Однако не приученные к опасной работе с бактериями, они часто делали ошибки; многие из них погибли. Немало специалистов покинуло Отряд. Обеспокоенный таким положением дел, начальник Отряда Исии пришел к мысли о необходимости организовать в самом Отряде подготовку квалифицированных техников, которым была бы привита железная дисциплина и сознание ответственности за сохранение в тайне секретов бактериологической войны. С этого-то и началось претворение в жизнь идеи воспитания и обучения подростков-стажеров технического состава, иными словами, подготовки среднего командного звена «Отряда 731». Следует отметить, что первая группа подростков-стажеров была сформирована в отряде ещё в 1938 году. Однако в 1941 году для осуществления плана «Кантокуэн», а затем в связи с началом 7 декабря того же года войны на Тихом океане многих стажеров послали на Южный фронт, где они воевали на передовой. С расширением военных действий на фронте подготовка технических специалистов в отряде и вовсе была приостановлена.

В один из дней Курусиму вызвали в кабинет начальника лагеря. Там сидел незнакомый офицер в форме полковника и находился ещё один гражданский.

– Юдзи, это полковник Мандрыкин и профессор Чурилин, – без лишних церемоний начал начальник. – Вы с ефрейтором Кикути поступаете в их распоряжение. Числиться будете здесь, а работать в другом месте под их надзором. Ну, не хризантемы же вам выращивать со старыми генералами, тем более с таким опытом в «Отряде 731». По нашим данным, знамя бактериологической войны подхватили Соединённые Штаты Америки, не без помощи вашего бывшего начальства. Сейчас они готовятся применить некоторые ваши разработки в Корее. Однако обстановка непредсказуемая – возможны бактериологические атаки против Советского Союза и братской Китайской Народной Республики, а также Монголии. Ознакомьтесь с популярной книгой Розбери «Мир или чума», в которой открытым текстом пишется, что применение биологического оружия в вооружённых конфликтах будущего вполне закономерно и принесёт США большие выгоды, так как атакует только человека и базу его питания, не уничтожая материальных ценностей. В общем, откомандировываетесь в Свердловск-19. Работать будете узконаправленно – над сибирской язвой, чем собственно и занимались в Маньчжурии. Вам понятно?

– Так точно

Объект Свердловск-19, он же Центр военно-технических проблем бактериологической защиты НИИ микробиологии, основной задачей которого как раз и были исследования в области бактериологического оружия, появился на окраине Свердловска в 1949 году. По одной из самых распространенных версий, организовать исследовательские лаборатории решено было после того, как стало понятно, что работы над «боевыми бактериями» нужно расширять, а занимавшийся этим прежде военный НИИ микробиологии в Кирове (Вятке) и так работает на пределе своих возможностей. Свердловск был выбран не случайно: в то время он считался одним из самых труднодоступных для вражеской авиации городов Советского Союза, а достаточно большое число военных предприятий и воинских частей вокруг обеспечивали неплохое контрразведывательное прикрытие для нового исследовательского центра. Проблема оказалась в другом. Через несколько лет стало понятно, что город начал стремительно расширяться, и пришлось спешно окружать Свердловск-19 вновь создаваемыми промышленными предприятиями, чтобы не допустить строительства поблизости от него жилых домов. Но все равно довольно быстро уникальные исследовательские лаборатории оказались в центре пусть не самого города, но одного из его районов – Чкаловского. Руководители советского Министерства обороны, равно как и руководство центра, прекрасно понимали, что, несмотря на все режимные мероприятия и прочие меры безопасности, риск, что какой-нибудь вирус сумеет попасть наружу из секретных лабораторий, всегда существует. А значит, чем меньше людей, прежде всего женщин и детей, будет постоянно находиться рядом со Свердловском-19, тем ниже будет риск массового заражения в случае ЧП. Интересы были не только гуманитарными: вспышка какого-нибудь редкого заболевания привлекла бы ненужное внимание к городу и к самому центру, а этого следовало изо всех сил избегать. «Свердловск-19» входил в НПО «Биопрепарат», занимавшееся разработкой и производством биологического оружия, запрещенного международной конвенцией, к которой СССР присоединился только в 1972 году.

Военно-биологический центр Свердловск-19 занимался по меньшей мере тремя видами работ: 1) выращиванием новых боевых штаммов опасных бактерий; 2) созданием биологических боеприпасов новых типов, в том числе по заказу и при участии других военно-биологических центров (в Кирове и Загорске); 3) масштабным промышленным производством биологического оружия. По сути, он был ответом на крупнейший американский центр биологического оружия в Форт-Детрике, куда и утекла подавляющая часть разработок Сиро Исии. Военный городок Свердловск-19 по отношению к большому Свердловску был абсолютно автономен. Он имел все необходимые службы – военный госпиталь на 75 коек, почту, магазины, клуб, загс, собственную секретную военно-юридическую систему (прокуратуру, следствие, суд). Подбор солдат, которые обслуживали повседневные нужды городка, был особо тщательный – в рядовые солдаты-охранники и в военные строители попадали лишь призывники с «допуском». В целях секретности население Свердловска-19 числилось не за Свердловской, а за Пермской областью, его смертность и заболеваемость – тоже. Сам же военно-биологический центр напрямую подчинялся 15-му управлению Генштаба ВС СССР. Для обеспечения прямой связи над Свердловском на геостационарной орбите был размещен специальный военный спутник, в результате чего информация военно-биологического центра была неподконтрольна оперативным службам ни Уральского военного округа, ни даже КГБ СССР.

Свердловск-19 подразделялся на три зоны, как бы вставленные друг в друга. по мере повышения секретности. В первой зоне находилось жилье для персонала, там же располагался строительный батальон. «Делом», то есть созданием наступательного биологического оружия, занимались в самой недоступной – третьей – специальной («рабочей») зоне, куда попасть можно было исключительно после проверки на третьей проходной. Спецзона примыкала непосредственно к военному городку №32.

Производственные помещения спецзоны были расположены не на поверхности, а глубоко под землей. Причем настолько глубоко, что ни при аэрофотосъемках (разведывательный самолет У-2 американского летчика Пауэрса сбили как раз в этих краях), ни со спутников научные лаборатории и промышленные военно-биологические реакторы не были видны никогда, а их активность не могла быть зафиксирована. Спецзона занимала часть обширного искусственного военного подземелья, созданного годами титанической работы строителей под надзором спецслужб. Подземелье обладает несколькими выходами в разных местах Свердловской области и имеет многоцелевое (не только военно-биологическое) назначение. Именно здесь, глубоко под землей, военные биологи в послевоенные годы занимались созданием боевых микроорганизмов против «вероятного противника». Сюда и привезли молодых военнопленных из «Отряда 731». В лабораториях искали новые штаммы боевых бактерий (с 1973 года – с использованием генной инженерии и иных достижений молекулярной биологии). В цехах в опытных и промышленных реакторах (ферментерах) нарабатывались запасы боевых бактерий. А еще имелись цеха, где разрабатывались, снаряжались и складировались биологические боеприпасы самых различных типов, включая кассетные. Для своих рабочих нужд военные биологи Свердловска-19 создали прекрасный виварий, в котором содержалось много видов подопытных животных, включая редких для СССР (например, обезьян). Отлов сбежавших «кроликов» не был простым делом, так что приходилось задействовать солдат из соседнего военного городка №32. Из Свердловска-19 биологические боеприпасы отправлялись на полигоны для проведения испытаний, а также в наземные и подземные склады. В отдельных случаях биомасса использовалась не на месте, а отправлялась на Златоустовский завод для снаряжения в биологические боеприпасы.

К югу от Свердловска-19 находится военный городок №32 (механизированные войска) с несколько меньшим уровнем секретности. Именно через него по подземному тоннелю происходила та часть ввоза-вывоза Свердловска-19, что обеспечивала нужды секретных работ по подготовке к наступательной биологической войне, то есть нужды лабораторий, производств, складов.

…Активное сотрудничество бывших сотрудников «Отряда 731» вышло боком Советскому Союзу тридцать лет спустя, в 1979 году, когда в Свердловске полыхнула вспышка именно сибирской язвы. Фильтры на заводе отвечали за очистку воздуха из рабочей зоны цехов, занятых под производство культуры сибирской язвы в сухой форме. Технологический процесс предполагал высушивание бактериального бульона до порошкообразного состояния, что требовало особых мер безопасности. Для того, чтобы ни одна спора не вышла за пределы предприятия с током воздуха, на заводе работала вытяжная система, поддерживающая пониженное давление внутри. Подполковник Николай Черышев, начальник смены на предприятии, 30 марта 1979 года спешил домой и по какой-то неведомой причине был не в курсе, что засоренный фильтр был снят, а новый не установлен предыдущей бригадой. В итоге работники вечерней смены (производство было организовано в три смены), не обнаружив записи в рабочем журнале, спокойно запустили оборудование. Более трех часов завод выбрасывал в воздух ночного свердловского неба порции высушенной культуры сибирской язвы. Когда отсутствие биозащиты было обнаружено, производство экстренно остановили, поставили фильтр и спокойно продолжили работу. Так как работа завода и сам факт его существования были глубоко засекречены, о выбросе никого не оповестили. А уже 4 апреля появились первые заболевшие с диагнозом «пневмония». В дальнейшем большинство из них умерло. В среднем после 4 апреля каждый день умирало четыре-пять человек, подавляющее большинство из них были мужчины. Объяснялось это просто: вечером в пятницу на близлежащем керамическом заводе, попавшем в зону поражения, работала ночная смена, состоящая в основном из мужчин. Да и прогуливались в столь позднее время в закрытом городе далеко не дамы с колясками. Позже у вездесущих американских спецслужб создалось впечатление, что специалисты из советского «Биопрепарата» (программа создания биологического оружия в СССР) создали уникальный штамм сибирской язвы. Поражать он способен только мужчин, распространяется аэрозолями, не лечится и не передается другому человеку – чем не идеальное оружие? Однако официальной версией стало заражение через мясо с местного рынка. По этому поводу в газете «Уральский рабочий» писали: «В Свердловске и области участились случаи заболевания скота. В колхоз был завезен низкокачественный корм для коров. Администрация города убедительно просит всех свердловчан воздержаться от приобретения мяса в „случайных местах“, в том числе на рынках». С аналогичными призывами по всему городку и близлежащим населенным пунктам расклеили листовки, а также обратились с экранов местного телевидения. До сих пор эта версия является официальной и приоритетной. Для ликвидации вспышки сибирской язвы из Москвы вылетел генерал-полковник, доктор медицинских наук Ефим Иванович Смирнов, в ту пору начальник 15-го управления Генерального штаба Вооружённых сил СССР. С собой генерал привез группу высокопоставленных офицеров и врачей. Петр Николаевич Бургасов, министр здравоохранения СССР, эпидемиолог по специальности, также прибыл на место трагедии. В дальнейшем все эти люди до конца жизни будут отрицать причастность предприятий Свердловска-19 к вспышке сибирской язвы в 1979 году.

Информация о том, какой штамм сибирской язвы вызвал столь мощную вспышку, до сих пор разнится. В книге Канатжана Алибекова «Осторожно! Биологическая угроза!» приводятся данные о смертоносной модификации «Антракс 836», которую получили при необычных обстоятельствах. Еще в 1953 году на кировском заводе из империи «Биопрепарата» бульон с бактериальной массой попал в канализацию. Чрезвычайную ситуацию ликвидировали тщательной дезинфекцией, и все обошлось без трагических последствий. Однако заболеваемость язвой среди живущих поблизости грызунов подскочила, и уже в 1956 году выловили крысу с совершенно новым штаммом. Бактерии мутировали в естественной популяции грызунов в более смертоносную разновидность сибирской язвы. Этим поручили заниматься японским стажёрам-военнопленным. Естественно, штамм впоследствии взяли в оборот, в том числе и на свердловском предприятии. Однако есть альтернативная точка зрения на происхождение штаммов сибирской язвы. Сотрудники Лос-Аламосской национальной лаборатории работали с тканями умерших людей и выявили, что возбудителями оказались штаммы VNTR4 и VNTR6. А происхождение этих бактерий – Северная Америка и Южная Африка. Именно на этой базе строится третья версия причин трагедии – биологический терроризм со стороны западных спецслужб. Мотивы у террористов были следующие: компрометация руководства Советского Союза перед приближающейся Олимпиадой, для дополнительного обоснования её предполагавшегося бойкота. На стороне биотеррора также выступают многоочаговые вспышки сибирской язвы на территории, прилегающей к Свердловску-19. По словам специалистов, споры сибирской язвы не могли после выброса сначала осесть на почве, а через некоторое время снова перейти в ингаляционную форму (размер частицы – 5 микрон) и заразить людей. Некоторые очаги вспышек вообще были на расстоянии 50 км от завода в Свердловске-19, а вся эпидемия длилась около 2 месяцев, что гораздо продолжительнее любого инкубационного периода. Это отлично объясняется теорией о многочисленных терактах, растянутых по времени. Предполагается, что в южной части Свердловска в разное время по ночам на остановках и тротуарах из особых генераторов были распылены споры сибирской язвы. Не на руку сторонникам теории «заводского» заражения играет информация о радиоэфире «Голоса Америки» от 5 апреля 1979 года, в ходе которого объявили о вспышке на Урале именно сибирской язвы. Как удалось западным «экспертам» так быстро отреагировать и точно указать причину заболеваемости? У американцев, очевидно, была разработана целая программа подобной подрывной деятельности, которую, кроме Свердловска-19, апробировали в 1979—1980 году на Зимбабве (сибирская язва) и на Кубе в 1981 году (лихорадка Денге). В итоге эпидемия в уральском городе унесла от нескольких десятков до нескольких сотен жертв среди гражданского населения и военнослужащих. Большая часть их похоронена в 15-м секторе Восточного кладбища с соблюдением всех правил дезинфекции. Промышленный выпуск бактерий сибирской язвы в Свердловске-19 был прекращен в 1981 году и переведен в казахстанский Степногорск. В конце 1988 года запасы сибирской язвы, которые якобы были получены на предприятии, были вывезены на остров Возрождения и захоронены. Вся информация о произошедшей в Свердловске вспышке смертельно опасной болезни была сразу же засекречена и остается под грифом «Секретно» по сей день. Семьям погибших свердловчан и участников ликвидации последствий эпидемии сибирской язвы начали выплачивать пенсии только в 1992 году, когда президент России Борис Ельцин, бывший в те годы руководителем Свердловского обкома КПСС, своим указом фактически приравнял их к ликвидаторам аварии на Чернобыльской АЭС.

Курусима и Кикути трудились «на удалёнке» от спецлагеря №48 вплоть до 1956 года, пока в связи с улучшением советско-японских отношений не были освобождены от уголовной ответственности и репатриированы в Японию. А решение об этом принял ещё один оборотень Никита Сергеевич Хрущёв, начавший разрушать сталинскую империю и даже подписавший совместную декларацию о готовности отдать японцам острова Курильской гряды…