Текст книги "Наследники и оборотни Империй. Конспирологическая повесть"

4

Прибыв в Сан-Франциско, мичман Николай Илларионович Чертков (Мастер) попал не в совершенно чуждую среду, как предполагал во время своего долгого путешествия. Здесь уже осели многие русские, в том числе и харбинцы, и ему даже посодействовали в нахождении работы по профилю: как и в Маньчжурии, он начал преподавать японский язык, поскольку перспектива начала войны на Тихом океане с каждым днём делалась всё очевидней. Труднее было с постоянным жильём, но и тут сказалась русская взаимовыручка, правда, самым неожиданным образом. Его познакомили с американцем русского происхождения по имени Дик Петров. Когда Мастер впервые поздоровался с ним и попытался завести беседу, оказалось, что этот здоровый добродушный детина с бородой, с виду типичный купец первой гильдии, ни слова не знал по-русски. Сын и внук аляскинских русских, оставшихся после «сделки века» в Америке, был уже абсолютным американцем, и только фамилия напоминала о его корнях. У Дика был друг Джим Лоукс, безумно энергичный рыжий бизнесмен, продюсер в песенной индустрии, у которого был ладный деревянный домик в два этажа на улице Ромейн, что в верхней части Маркет-стрит – место самое что ни на есть удобное, и тот готов был сдать второй этаж с отдельным входом Мастеру по весьма сходной цене. Это потом Николай Илларионович узнал, что, как и многие в этом городе, да особенно в шоу-бизнесе, Джим был нетрадиционной ориентации, но, что там делалось на первом этаже, его не касалось, а локация была прекрасная, и они даже договорились, что со временем, если дела пойдут хорошо, Мастер выкупит весь дом. Непоседа Лоукс всё время собирался то в Лос-Анджелес, то поближе туда, где разыгрывают премию Грэмми.

Среди студентов и слушателей Мастера были и военные. Его даже звали переехать в Университет на Гавайях, где была крупная военно-морская база в Пёрл-Харборе, прельщая курортным климатом и высоким жалованьем. Но что-то удержало Николая Илларионовича – сам он думал, что это опасение оторваться от русской общины, Но, наверно, это была сама Судьба.

Ещё до начала большой войны он задумал написать книгу о природе человека на основе того страшного опыта, который он получил в войнах и революциях, в скитаниях и страданиях, в раздумьях и превозмогающей всё любви к жизни. Но это должны были быть не просто мемуары. Мастер решил, что он напишет «Хроники фанатизма». Это будет труд о человеческой цивилизации на излёте второго тысячелетия, ибо никогда ещё в истории не было столько жертв и безумств, как в ХХ веке. Сейчас, выйдя на пенсию, он вернулся к этой идее, поскольку свободного времени у него прибавилось. Однако, осмыслив весь масштаб проекта, он понял, что не будет замахиваться на глобальное исследование от европейской инквизиции до исламского фундаментализма и вывел подзаголовок: «От России до Китая». Во-первых, это было его личным опытом и прошло через судьбу, а во-вторых, это и так была почти половина человечества – самые крупные по территории и населению державы, которые к тому же объединились именно на основе фанатичной идеологии.

Итак, после изучения немалого количества специальных психологических книг в Стенфордском университете Мастер начертал на чистом листе: «Фанатизм – это слепое следование каким-либо убеждениям с обязательным навязыванием этих убеждений другим; радикальное следование каким-либо идеям, обычно сопровождающееся нетерпимостью ко всем прочим идеям и их носителям. Фанатизм – это также серьёзное психическое заболевание, выражающееся, как отсутствие критического восприятия своих убеждений. Термин происходит от латинского слова „фанум“, которое означает „храм“ или „священное место“ вообще. В древние времена религия имела высший авторитет, а любая сильная власть держалась исключительно на религиозном страхе. В отдельных частях мира это распространено и поныне; так, в африканских странах президенты и диктаторы всерьёз считаются богами или имеющими прямую связь с божествами и духами, их портреты развешиваются в католических храмах в качестве икон…» И тут же Николай Илларионович поймал себя на мысли, что смешно говорить о каких-то африканских вождях, когда ленинизм наряду со сталинизмом был сделан религиозным культом для русских, а маоизм – для китайцев. «Почему, – начал записывать он тезисно, – было сокрушено тысячелетнее православие, истреблены многие тысячи священнослужителей, разрушены храмы, сформировано „Общество воинствующих безбожников“, уничтожены уникальные иконы и переплавлены на металл драгоценные предметы культа? Да потому что на выжженной духовной почве надо было утвердить имя нового бога пролетарской революции, соорудить ему после смерти храм-мавзолей на Красной площади, выставить почётный караул и проводить с этой трибуны все сакральные действа новой власти. Наряду с новым богом должны были появиться новые апостолы, и они захоронены там же у Кремлёвской стены. Их именами – душегубов и террористов, государственных преступников и маниакальных убийц – будут названы города и улицы, заводы и колхозы, учреждения культуры и образования… А вся прежняя история будет зачёркнута, оболгана и извращена. Вырастут поколения фанатиков, для которых нет иных ценностей, кроме этих злонамеренно придуманных, и это общество будет воспроизводиться, а специально обученные надсмотрщики будут следить, чтобы система не менялась в своих базовых установках, даже когда коммунизм падёт…» Мастер сознательно оставлял за скобками создание идолов в спорте, искусстве и молодёжных субкультурах – он писал о политике: «Фанатизм является страшнейшим бедствием как для общества в целом, так и для отдельной личности. Фанатик неизменно предстаёт перед нами психически нездоровым человеком, который не способен отвечать за свои поступки. А поступки эти могут быть губительны для всей нашей планеты или отдельных её частей, чуть только фанатик будет допущен до власти. В царской России фанатизм начался с террора в отношении высокопоставленных особ и достиг крещендо в „красном терроре“ гражданской войны и ужасах сталинского ГУЛАГа. В Китае же жертвы гражданской войны исчислялись десятками миллионов человек, но и после образования коммунистической республики от фанатизма „культа личности“ пострадало несметное количество людей. Фанатизм – это всегда насилие, несвобода и манипуляции». Мастер на минуту задумался над собирательным образом фанатика и почему-то вспомнил съезд Русской Фашистской партии в Харбине, удерживая себя от того, чтобы начать думать о германском нацизме и перенестись на европейскую почву: «Поведение фанатика резко выделяет его из группы других людей. Это не только максимальная увлечённость собственным делом, идеей или кумиром. Так, фанатически настроенный человек часто проявляет агрессию едва ли не ко всему окружающему. Ведь в любом случае большинство людей не придерживаются его убеждений, да и само устройство окружающего мира подчас разубеждает фаната в его навязчивой идее. Такой человек проявляет повышенную замкнутость, стремясь общаться только с теми, кто разделяет его мнение. Став фанатиком, человек утрачивает интерес к прежним занятиям, даже если они приносили ему максимум удовольствия. Нередко способность получать удовольствие вообще утрачивается – человек становится „верным псом“ своего кумира. Навязчивая идея фанатов порождает особую культуру, в которую входят характерные ритуалы и терминология. Поскольку человек, впавший в фанатизм, перестаёт интересоваться разнообразием окружающего мира, то для него исчезает само понятие истины. Отныне он готов отстаивать только своё мнение, независимо от того, соответствует оно реальности или нет. Можно сказать, что такой человек с головой погрузился в свой придуманный мир и утратил всякую связь с миром внешним. А это уже явные признаки психического заболевания». Мастер вспомнил хронику похорон Ленина, которая ужаснула его – ведь наряду с согнанными на массовое мероприятие членами партии, участвовали и тысячи одурманенных людей… Поддавшись настроению, он на одном дыхании написал стихотворение «Вожди истребляются дважды»:

Гуттаперчевый Ленин слова золотые во рту

Так зажал, что не вырвешь под самою страшною пыткой,

Словно хочет сказать: «Я уже погружён в темноту,

Но не смог на тот свет перебраться я с первой попыткой».

Прямо в сердце стреляла косая Фаина Каплан,

Изнутри разъедала проклятая мозга сухотка.

Но вожди пролетариев всех им разбуженных стран,

Что им делать с усопшим кумиром, продумали чётко.

И на место икон водрузили портреты его,

А на всех площадях, как грибы, появились скульптуры —

Стал он богом, пророком и первопричиной всего

И столетья собой зачеркнул предыдущей культуры.

Только боги нетленны. И тем инквизиция злей,

Чем слышнее в народе сомнений крамола и ропот.

«Бог» наказан бессмертием. И заточён в мавзолей,

Чтоб никто не услышал его умоляющий шёпот:

«Схороните меня иль на адском сожгите огне —

Даже проданной чёрту душе не хватает терпенья.

Лучше сразу за все злодеянья воздастся пусть мне,

Чем пустое безвременье, без упокоя смятенье…»

Между злом и добром долговечны любые дела —

Незавидная участь презревших всевластие Божье:

Их резиновых мумий хранимые в склепах тела

Умирают опять вместе с созданной ими же ложью.

Если кто-то захочет Россию поднять на дыбы,

Сколько б ни было власти и денег, но всё же однажды

Он умрёт, чтоб остаться заложником вечной борьбы.

Ведь вожди, как шпионы, всегда истребляются дважды.

«В основе всякого фанатизма лежит определённая идеология. А всякая идеология (хоть религиозная, хоть политическая или ещё какая) предоставляет человеку сильно упрощённую, искажённую и предельно понятную картину мира, эдакую готовую информацию со всеми выводами, что избавляет человека от необходимости думать самому. То, что эта готовая информация может не соответствовать реальности, приверженца фанатизма не волнует: он в принципе не желает жить в реальности, ему приятнее маленький аквариум, предоставленный идеологией. Кроме того, есть сознательное дозирование информации, чтобы держать человека в неведении. Под это выстраивается вся пропагандистская система, начиная с литературы, печати, радио, кинематографа, где всё должно работать на мифотворчество, наряду с жёсткой цензурой и преследованием за инакомыслие».

Мастер увлёкся своим исследованием порождаемых фанатизмом вирусов ненависти и геноцида и просидел за рукописью до первых петухов. Сделав себе кофе, он машинально включил радио. Диктор объявил, что только что началась война в Корее…

…Кореец со странным для русского уха именем Тян Ган Дон происходил из клана Ан-донов, что жили в одноимённом древнем городе на пути из Пусана в Сеул. Про Андон говорят, что «это – столица корейского духа». И действительно, на окраинах города сохранилось множество старинных домов, а их жители одеваются в те же одежды, что и их предки веками назад. Но не в домах и одежде сохранился дух Страны Утренней Свежести, он витает в воздухе, помогает понять важность и смысл жизни, а также семейных ценностей. Правда, с семейными ценностями лично Тяну не повезло – он был не то восьмым, не то двенадцатым ребёнком в семье (кто их считает?), рос на улице впроголодь и вырос в злобного и грубого хищника без принципов и морали, готового на всё. Он хорошо помнил, как промышлял ещё в детских бандах своего города, ловил собак и ел их, чтобы не остаться голодным, как воровал, как пытал и насиловал тех, кто младше или слабее его. Не мог он забыть и первое совершённое им убийство ради денег, после которого он бежал на север страны в район Пхеньяна, а потом и вовсе через границу в Маньчжурию в город Мукден, где его уже никто не мог достать. Когда японцы заняли эту провинцию, провозгласив Маньчжоу-го, он подался сначала в Чанчунь, а потом и в Харбин, став подручным в японской жандармерии по пыткам, которые ему определённо нравились. Хотя первое время в Харбине он пытался устроиться на КВЖД, но русские железнодорожники поднимали его на смех, услышав имя. Не раз в отделе кадров ему задавали дежурный вопрос: «Имярек?», и Тян даже попытался сделать из него прозвище. Весёлые машинисты звали его Имярекович, но за глаза покатывались со смеху от его настоящего имени. Видимо, и это обстоятельство привило Тяну глубокую ненависть к русским.

Японской военной миссии в Маньчжурии очень скоро понадобились славянского вида диверсанты для засылки на советскую территорию. Но добровольцев явно не хватало, поэтому жандармы ловили молодых людей на улицах и убеждали не совсем гуманными методами. Тян любил вливать в глотку потенциальным рекрутам воду с керосином – задача была, не изувечить их, а сломить волю к сопротивлению. Совсем уж упрямых отправляли в качестве «брёвен» в «Отряд 731», но это уже была дорога в один конец. Тян Ган Дон не раз подумывал о том, чтобы перейти в тюрьму Отряда надзирателем, так как платили там хорошо (проект курировал лично император Хирохито и недостатка в средствах не было), но помнил пренебрежительное отношение японцев к корейцам и опасался сам попасть в разряд «брёвен». Постоянное пребывание в поле человеческих мук и страданий требовало снятия напряжения, которое алкоголь уже не давал. Тян пристрастился к опиуму, и это сдружило его с владельцем опиумного салона и борделя Ли Сифу. Впрочем, «дружба» была взаимовыгодной: Счастливчик Ли поставлял ему девочек и наркотик, а Тян «крышевал» его под видом японской жандармерии. Потом это сыграло с Ли злую шутку – он уехал в Нанкин, будучи уверенным, что находится у японцев на хорошем счету (завсегдатаями его заведения были и жандармские чины в Маньчжоу-го). Однако для японских регулярных частей, устроивших Нанкинскую резню, он был никем. В угаре безнаказанности они отрубили ему голову самурайским мечом, играли ею в футбол, а потом водрузили на кол вместе с головами других китайцев, привязанными за косы. Этот кошмарный снимок попал в газеты и ужаснул Мастера. Видел его и Тян Ган Дон, который подался в бега. Когда советская армия стремительно заняла Маньчжурию, Тян поспешил вернуться в Корею, чтобы затеряться в общей неразберихе и попытаться начать жизнь с чистого листа. К тому же при паническом отступлении японцев он кое-что прихватил из разбитых сейфов, так что на первое время средства обосноваться у него были…

Но не деньги сыграли в судьбе Тяна решающую роль. В 1940 году в плен к японцам попала первая жена командира 6-й партизанской дивизии корейцев Ким Ир Сена по имени Ким Хё Сун, воевавшая в его отряде, и по распоряжению жандармского начальства она должна была быть ими казнена. Но Тян Ган Дон проявил к соотечественнице несвойственное ему обычно сострадание (а, может, польстился на обещание щедрого выкупа, который в будущем даст её муж) и помог ей бежать, доложив японцам об исполнении приказа. Как бы то ни было, оказавшись после 1945 года в окрестностях Пхеньяна, он сразу же направился к помощнику пхеньянского коменданта Советской Армии Ким Ир Сену, хоть тот и был уже женат на другой женщине. Ким вернулся в Корею в звании капитана РККА, награждённого Орденом Красного Знамени как «активный участник партизанского движения в Маньчжурии по борьбе с японскими оккупантами с 1931 по 1940 года». 14 октября 1945 года на пхеньянском стадионе состоялся митинг в честь Армии-освободительницы, на котором выступил командующий 25-й армией генерал-полковник Чистяков, представивший собравшимся Ким Ир Сена как «национального героя» и «знаменитого партизанского вождя». После этого Ким Ир Сен произнёс речь в честь Красной Армии. Так началось его восхождение к вершинам власти. Тяна он оценил с первого взгляда, как жестокого и на всё готового карателя. А поскольку уже тогда он вынашивал планы войны с Югом, такой человек ему оказался очень нужен. Он дал Тян Ган Дону место в комендатуре и принял в Трудовую партию Кореи со своей личной рекомендацией.

…Корейская война 1950—1953 гг. стала первым локальным вооруженным конфликтом между социалистическим и капиталистическим лагерями в эпоху «холодной войны» и самым кровопролитным. Часто этот конфликт рассматривается как непрямая война между США c их союзниками, с одной стороны, и силами КНР и СССР, с другой. В состав северной коалиции входили: Северная Корея и её вооружённые силы; китайская армия (поскольку официально считалось, что КНР в конфликте не участвовала, регулярные части НОАК формально считались соединениями так называемых «китайских народных добровольцев»); СССР, который также официально не участвовал в войне, но во многом взял на себя её финансирование, а также снабжение китайских войск. Многочисленные военные советники и специалисты были отозваны из КНДР ещё до начала войны, а во время войны отправлены назад под видом корреспондентов ТАСС. Со стороны южан в войне принимали участие Республика Корея, США, Великобритания, Австралия и ряд других стран в составе так называемых «миротворческих сил ООН». Корейская война имела черты как гражданской, так и опосредованной войны, и известна в истории, как «забытая война».

Ещё 10 августа 1945 года, в связи с неизбежной японской капитуляцией, США и СССР договорились разделить Корею по 38-й параллели, предполагая, что японские войска к северу от неё сдадутся Красной армии, а капитуляцию южных формирований примут США. Полуостров, таким образом, был разделён на северную советскую и южную американскую части. Предполагалось, что такое разделение является временным. В декабре 1945 года США и СССР подписали договор о временном управлении страной. В обеих частях, северной и южной, были сформированы правительства. На юге полуострова США при поддержке ООН провели выборы; было избрано правительство во главе с Ли Сын Маном. Левые партии бойкотировали эти выборы. На севере власть была передана советскими войсками коммунистическому правительству, как лидеру национально-освободительной борьбы во главе с популярным в народе Ким Ир Сеном. Страны антигитлеровской коалиции предполагали, что через некоторое время Корея должна воссоединиться, однако в условиях начинающейся холодной войны СССР и США не смогли договориться о деталях этого воссоединения, поэтому в 1947 году Организация Объединённых Наций с подачи президента США Трумэна, приняла ответственность за будущее Кореи на себя. Как Ли Сын Ман, президент Южной Кореи, так и Ким Ир Сен, председатель Кабинета министров КНДР и председатель ЦК Трудовой партии Кореи, не скрывали своих намерений: оба режима стремились объединить полуостров под своим главенством. Принятые в 1948 году Конституции обоих корейских государств недвусмысленно провозглашали целью своего правительства распространение его власти на всю территорию страны. Показательно, что в соответствии с северокорейской Конституцией 1948 года столицей страны считался Сеул, в то время как Пхеньян был формально только временной столицей страны, в которой высшие органы власти КНДР находились лишь до «освобождения» Сеула. При этом к 1949 году как советские, так и американские войска были выведены с территории Кореи. Только в 1949 году южнокорейские воинские части и полицейские подразделения совершили 2617 вооружённых вторжений в КНДР, было 71 нарушение воздушной границы и 42 вторжения в территориальные воды. Правительство КНР с тревогой следило за накаляющейся обстановкой в Корее. Мао Цзэдун был убеждён в том, что американская интервенция в Азию дестабилизирует обстановку в регионе и неблагоприятно повлияет на его планы разбить силы Гоминьдана Чан Кайши, обосновавшиеся на Тайване. 12 января 1950 года государственный секретарь США Дин Ачесон заявил, что американский оборонный периметр на Тихом океане охватывает Алеутские острова, японский остров Рюкю и Филиппины. Из этого был сделан поспешный вывод, что Корея не входит в сферу ближайших государственных интересов США. Этот факт прибавил решимости северокорейскому правительству в развязывании вооружённого конфликта и помог убедить Сталина в том, что военное вмешательство США в корейский конфликт маловероятно.

Подготовка к нападению на Корейскую Республику была начата ещё осенью 1948 года, а окончательное решение было принято после встречи Ким Ир Сена и И. В. Сталина весной 1950 года. С начала 1949 года Ким Ир Сен начал обращаться к советскому правительству с просьбами о помощи в полномасштабном вторжении в Республику Корея. Он подчёркивал, что правительство Ли Сын Мана не пользуется популярностью, и утверждал, что вторжение северокорейских войск приведёт к массовому восстанию, в ходе которого жители Южной Кореи, взаимодействуя с северокорейскими частями, сами свергнут сеульский режим. И. В. Сталин, однако, ссылаясь на недостаточную степень готовности северокорейской армии и возможность вмешательства в конфликт войск США и развязывания полномасштабной войны с применением ядерного оружия, предпочёл не удовлетворить эти просьбы Ким Ир Сена. Вероятнее всего, Сталин считал, что ситуация в Корее может привести к новой мировой войне. Несмотря на это, СССР продолжал оказывать Северной Корее большую военную помощь, и КНДР наращивала свою ударную мощь, организуя армию по советской модели и под руководством советских военных советников. Большую роль также играли этнические корейцы из Китая, ветераны Народно-освободительной армии Китая, которые с согласия Пекина перешли на службу в северокорейские вооружённые силы. Таким образом, к началу 1950 года северокорейские вооружённые силы превосходили южнокорейские по всем ключевым компонентам. Наконец после немалых колебаний и поддавшись на настойчивые уверения Ким Ир Сена, Сталин дал согласие на проведение военной операции. Детали были согласованы во время визита Ким Ир Сена в Москву в марте – апреле 1950 года.

В предрассветные часы 25 июня северокорейские войска под прикрытием артиллерии перешли границу с южным соседом. Численность сухопутной группировки, обученной советскими военными советниками, составляла 175 тысяч человек, в её составе было 150 танков Т-34, в военно-воздушных силах имелось 172 боевых самолёта. Со стороны Южной Кореи численность сухопутной группировки, обученной американскими специалистами и вооружённой американским оружием, к началу войны составляла 93 тысячи человек; южнокорейская армия почти не имела бронетехники и располагала всего дюжиной лёгких учебно-боевых самолётов. Правительство Северной Кореи заявило, что «изменник» Ли Сын Ман вероломно вторгся на территорию КНДР. Продвижение северокорейской армии в первые дни войны было весьма успешным. Уже через три дня была захвачена столица Южной Кореи – город Сеул. Однако главная цель не была достигнута – молниеносной победы не получилось, Ли Сын Ману и значительной части южнокорейского руководства удалось спастись и покинуть город. Массового восстания, на которое рассчитывало северокорейское руководство, также не произошло. Тем не менее, к середине августа до 90% территории Южной Кореи было занято армией КНДР. К 20 августа наступление войск Северной Кореи было остановлено. Южная коалиция сохранила за собой Пусанский плацдарм до 120 км по фронту и до 100—120 км в глубину и довольно успешно его обороняла. Все попытки армии КНДР прорвать линию фронта успехом не увенчались. Тем временем в начале осени войска южной коалиции получили подкрепление и начали попытки прорвать Пусанский периметр.

Контрнаступление ООН, то есть США и их союзников на стороне южан, началось 15 сентября. Был высажен американский десант в порту города Инчхон близ Сеула. А уже 28 сентября силы ООН овладели Сеулом и 8 октября достигли 38-й параллели. После серии боёв в районе бывшей границы двух государств силы южной коалиции 11 октября снова перешли в наступление в сторону Пхеньяна. Хотя северяне в лихорадочном темпе сооружали два оборонительных рубежа на расстоянии 160 и 240 км к северу от 38-й параллели, сил у них было явно недостаточно, а завершавшие формирование дивизии положения дел не меняли. Противник мог проводить и часовые, и суточной длительности артподготовку и авиаудары. Для поддержки операции по взятию столицы КНДР 20 октября в 40—45 километрах севернее города был выброшен пятитысячный воздушный десант. Столица КНДР пала. Стало ясно, что без вмешательства СССР и КНР северокорейские коммунисты будут разбиты, а прямое участие Пекина и Москвы может привести к ядерной войне. К концу сентября было уже очевидно, что Корейская народная армия разгромлена, и что занятие всей территории Корейского полуострова американо-южнокорейскими войсками является лишь вопросом времени. В этих условиях на протяжении первой недели октября продолжались активные консультации между руководством СССР и КНР. В конце концов было принято решение отправить в Корею части китайской армии. Подготовка к подобному варианту велась ещё с конца весны 1950 года, когда Сталин и Ким Ир Сен поставили Мао в известность о готовящемся нападении на Южную Корею. Руководство КНР публично заявляло, что Китай вступит в войну, если какие-либо некорейские военные силы пересекут 38-ю параллель. В начале октября соответствующее предупреждение было передано в ООН через посла Индии в Китае. Однако президент Трумэн не верил в возможность широкомасштабного китайского вмешательства, заявляя, что китайские предупреждения являются лишь «попытками шантажировать ООН». Уже на следующий день после того, как 8 октября 1950 года американские войска пересекли границу Северной Кореи, Председатель Мао приказал китайской армии подойти к реке Ялуцзян и быть готовой форсировать её. «Если мы позволим США оккупировать весь Корейский полуостров, мы должны быть готовы к тому, что они объявят войну Китаю», – говорил он Сталину. Премьер Чжоу Эньлай был срочно послан в Москву для донесения соображений Мао советскому руководству. Мао в ожидании помощи от Сталина отложил дату вступления в войну на несколько дней. Однако СССР ограничился поддержкой с воздуха, причём советские МиГ-15 не должны были подлетать к линии фронта ближе, чем на 100 км. Ещё 25 июня генерал ВВС США Ванденберг получил указание о подготовке к нанесению ядерных ударов по военным базам Сибири в случае участия в корейском конфликте Советского Союза… Китай больше не мог ждать. К середине октября вопрос о вступлении китайских сил в войну был решён и согласован с Москвой. Наступление 270-тысячной китайской армии под командованием генерала Пэн Дэхуая началось 25 октября 1950 года. Пользуясь эффектом неожиданности, китайская армия смяла оборону войск ООН, однако затем отошла в горы. На северо-востоке Кореи силы ООН отступили к городу Хыннам, где, построив оборонительную линию, приступили к эвакуации в декабре 1950 года. Около 100 тысяч человек военных и столько же мирного корейского населения было погружено на военные и торговые суда и успешно переправлено в Южную Корею. 4 января 1951 года КНДР в союзе с Китаем захватили Сеул. Ситуация для американцев была настолько критичной, что командование в лице генерала Макартура всерьёз подумывало об использовании ядерного оружия. Корейская война была первой войной на Земле, которая началась при наличии атомных бомб у противоборствующих сторон – США и СССР. Особенно опасно было то, что к началу Корейской войны обе великие державы не имели равенства в ядерном оружии. У Вашингтона было около 300 боезарядов, а у Москвы примерно 10. СССР провёл первое ядерное испытание только в 1949 году. Такое неравенство ядерных арсеналов создавало реальную опасность того, что американское военно-политическое руководство в критической ситуации использует оружие массового поражения. Некоторые американские генералы считали, что атомное оружие необходимо применить. Причём не только на территории Кореи, но и в Китае и против СССР. Надо отметить, и тот факт, что у американского президента Гарри Трумэна в данном вопросе не было психологического барьера новизны – именно Трумэн отдал приказ о ядерной бомбардировке японских городов Хиросимы и Нагасаки. Возможность применения ядерного оружия американской стороной была довольно высокой. Особенно во время поражений на фронте. Так, в октябре 1951 года, американскими вооружёнными силами была проведена одобренная президентом Трумэном имитация ядерной бомбардировки, «учебный атомный удар» по позициям северокорейских войск. На объекты Северной Кореи в нескольких городах были сброшены муляжи настоящих ядерных бомб (операция «Порт Гудзон»). К счастью, у Вашингтона все-таки хватило разума, чтобы не начать третью, ядерную мировую войну. Видимо, у американцев было понимание того, что они ещё не способны нанести непоправимый ущерб военно-промышленному потенциалу СССР. А советские войска при таком сценарии могли оккупировать всю Европу. Однако уже 11 апреля 1951 года по распоряжению Трумэна генерал Макартур был отстранён от командования войсками. Тому было несколько причин, включавших встречу Макартура с Чан Кайши на дипломатическом уровне и недостоверные сведения о численности китайских войск возле корейской границы, переданные им Трумэну на атолле Уэйк. Кроме того, Макартур открыто и последовательно настаивал на ядерном ударе по Китаю, несмотря на нежелание Трумэна распространять войну с территории Корейского полуострова и возможность ядерного конфликта с СССР. Трумэн был не в восторге от того, что Макартур присваивает полномочия, принадлежащие исключительно Верховному Главнокомандующему, которым являлся сам Трумэн. Военная элита всецело поддержала президента.

К июню 1951 года война достигла критической точки. Несмотря на тяжёлые потери, каждая из сторон располагала армией порядка миллиона человек. Хотя перевес в технических средствах был на стороне США и их союзников, они не в состоянии были добиться решительного преимущества. Всем сторонам конфликта стало ясно, что достичь военной победы разумной ценой будет невозможно, и что необходимы переговоры о заключении перемирия. Впервые стороны сели за стол переговоров в Кэсоне 8 июля 1951 года, однако даже во время дискуссий боевые действия продолжались. Многочисленные показания свидетелей подтверждают, что и северокорейские, и южнокорейские войска часто прибегали к пыткам и казням военнопленных, убивали раненых солдат противника. Так, 17 августа 1950 года северокорейские солдаты расстреляли 41 пленного американского военнослужащего. Осенью 1950 года в Сунчхоне северокорейскими войсками были расстреляны более сотни американских военнопленных. Американским войскам был отдан приказ убивать всех людей, приближающихся к их позициям на линии фронта, даже если они выглядят, как мирные люди. Иногда число жертв доходило до нескольких сотен. Особую известность приобрёл расстрел беженцев в деревне Ногылли в 1950 году. При отступлении и северная, и южная коалиция проводили массовые расстрелы заключённых, которых невозможно было эвакуировать. Наиболее известные инциденты такого рода имели место в Тэджоне (расстрел проводился южнокорейской полицией) и Пхеньяне (расстреливали северяне).