Текст книги "Государство. Что о нем пишут философы"

7. Перспектива действия
Никколо Макиавелли

Никколо Макиавелли (1469–1527) был политиком, чиновником, дипломатом, военачальником Флоренции. Он создал постоянное ополчение, которое не просто нанимается при сложной ситуации, но подчинено бюрократическим правилам. Так он придумал первую регулярную армию – безличный механизм для выполнения задач. Он мало думал о прошлом и будущем, жил настоящим и распознавал специфические опасности настоящего.

Для Макиавелли, в отличие от Данте, государь существует здесь и сейчас: не в режиме заданности, а в режиме данности. Итальянское название оригинала его трактата, Il Principe – то же слово, что русское «принц», – не обязательно означает монарха. Макиавелли говорил прежде всего о республиканском вожде, который, благодаря доблести и решительности, смог получить признание и своего, и соседних народов.

Макиавелли впервые создает идею политического лидерства, основанного только на личной смелости и даже дерзости лидера. Но как сделать так, чтобы лидер не совершил преступлений, если он сразу приобретает доверие? Ведь он может счесть, что ему все позволено? Этот вопрос разбирается уже в начале трактата, вместе с основными понятиями:

Все гражданские общества в государственном смысле представляются или монархиями или республиками. Монархии бывают или наследственными, правители которых составляют продолжительное время одну династию, или вновь возникающими. Монархии вновь возникающие образуются или самостоятельно, как, например, Миланское герцогство при Франческе Сфорца, или входят как составная часть в наследственную монархию, уже существующую, когда правители ее увеличивают свои владения приобретением новых стран, как было, например, приобретено испанским королем Неаполитанское королевство. Страны, вновь приобретаемые, разделяются на такие, которые до присоединения управлялись своими государями, и такие, обитатели которых до этого присоединения были свободны. Приобретаются таковые страны или силой оружия, все равно, своими или наемными войсками располагает для этого завоеватель, или мирным путем при стечении особенно счастливых обстоятельств для того или другого правителя, или тогда, когда вследствие личных его достоинств, соседние народы добровольно провозглашают его владычество[6]6
   Макиавелли Н. Государь [Электронный ресурс] / Пер. с итал. Н. С. Курочкина // Викитека – свободная библиотека. В настоящей главе цитируется по электронному изданию: https://ru.wikisource.org/wiki/Государь_(Макиавелли;_Курочкин)/1869_(ВТ: Ё).


[Закрыть].

Макиавелли отрицает тезис Данте, что монархии объединятся в одну всемирную монархию. В его системе монархов-вождей всегда несколько, и они друг с другом соперничают. При этом монархия может возникнуть на пустом месте, благодаря умению вождя сразу действовать как монарх: и воевать, и торговать, и договариваться, и вообще выполнять все государственные функции.

Макиавелли не говорит в начале, какой должна быть идеальная монархия. Он говорит, какими могут быть присоединяемые к ней страны. Они могут быть свободными или входить в состав других стран – это не так важно. Доблестная власть всегда превращает эти страны в область проявления способностей правителя.

В этом же параграфе Макиавелли вводит два основных понятия: это счастливые обстоятельства («фортуна») и личные достоинства («вирту», откуда русское «виртуоз»). Фортуной Макиавелли называл открывающиеся в истории возможности, например возможность договориться с соседями – далеко не всегда люди приходят к соглашению. У Макиавелли мелькает мысль, что народы говорят немного на разных понятийных языках и поэтому отчасти конфликтуют.

А доблестью, достоинством Макиавелли именует способность правителя действовать решительно и тем самым нравиться всем или хотя бы большинству. Мы знаем, сколь часто подчиненным нравятся начальники, принимающие быстрые и выгодные решения, даже если отдельные их шаги оказались неверными – люди в них долго не разочаровываются. Мы знаем, как иногда привлекательны авантюристы – хотя, конечно, авантюрист равняется больше на фортуну, чем на доблесть, и поэтому совершает слишком много ошибок. Но кто верен своей доблести, тот становится руководителем на зависть всем соседним начальникам.

Руководство государством для Макиавелли – вопрос не правосудия, а логистики. Настоящий государь, например, может выставить армию, но он же организует систематическое снабжение армии с финансированием всех тех, кто ее снабжает:

Рассматривая различные роды государств, я должен заметить, что для правителя всегда бывает чрезвычайно важно знать, может ли его государство в случае необходимости защищаться собственными своими средствами или должно быть вынуждено прибегать для своей защиты к чужой помощи. Чтобы мысль моя была ясна, я должен сказать, что считаю способными защищаться своими средствами только таких государей, которые располагают достаточным числом людей и суммами денег, чтобы во всякое время выставить значительную армию, могущую выдержать битву с врагами. Государствами же слабыми и нуждающимися в чужой защите, я считаю такие, войско которых так незначительно, что не в состоянии выдержать открытого сражения, а может только служить гарнизоном во время осады врагами крепостей, принадлежащих государствам. Я уже говорил о государствах первого рода и впоследствии еще возвращусь к рассмотрению случайностей, которые с ними могут происходить.

Во втором случае, слабым государям я могу только посоветовать как можно усерднее укреплять те города, в которых находятся их резиденции, и не заботиться об остальной стране. Если правитель сумеет хорошо укрепить свою столицу и хорошим управлением, при помощи средств, о которых я уже говорил и буду еще говорить, привяжет к себе подданных, то обыкновенно неохотно решаются на осаду его столицы. Это происходит от того, что люди вообще не особенно охотно решаются на предприятия, успех которых труден, осаждать же хорошо укрепленную столицу такого государя, который любим своими подданными, – дело не легкое.

Как мы видим, Макиавелли дает рецепты и правителям небольших государств: им предписано укрепить свой город, снискав искреннюю любовь горожан. Так у Макиавелли появляется современное понимание патриотизма. Конечно, патриотизм был и в античности, но он обычно объяснялся юридически и духовно как долг перед теми, кто тебя вырастил. А здесь патриотизм – общее чувство сплоченности, что нашей страной так хорошо управляют и мы так любим друг друга и начальство, что не можем отдавать нашу страну врагу.

В больших государствах народ может быть менее патриотичным, временами браня начальство или соседей, лишь бы вовремя приходить на помощь стране. А вот в маленьком государстве местный патриотизм нужно поддерживать. Правитель малого государства должен быть гибким и остроумным, чтобы успокаивать жителей, когда им надоест долго сидеть в осаде и они начнут сетовать:

Мне возразят, что жители страны, живущие за городскими стенами, не могут сохранять спокойствие при виде того, как их собственность будет сожигаема неприятелем; что скука осадного времени и личная безопасность заставит их мало заботиться об интересах своего государя. На это я отвечу, что храбрый и могущественный правитель всегда сумеет восторжествовать над этими трудностями: он может обнадеживать подданных тем, что невзгода долго не продолжится, возбуждать в них боязнь жестокостей врага и наконец прибегать к строгим мерам в отношении тех, кого он найдет слишком дерзкими и недовольными.

Принято считать, что Макиавелли учил государя хитрить, доходя даже до коварства. Но основной урок Макиавелли – создание государем своей репутации. Вложения в репутацию могут оказаться нужнее, чем вложение в практическое дело страны.

Сами посудите, изображенный им государь ведет себя как нынешние фирмы, устраивающие разные акции вроде скидок. Это акции часто мнимые, не слишком щедрые. Но они создают у потребителей впечатление, что эта фирма щедрее, а значит, успешнее всех:

Всякий государь, не желающий, в случае неизбежной защиты, быть поставленным в необходимость разорять своих подданных для того, чтобы не остаться без средств и не потерять вследствие этого уважения к себе, – чтобы отстранить от себя всякий повод к грабежу своих подданных, должен не бояться обвинения в скупости, так как скупость один из тех пороков, благодаря которым он может поддерживать свою власть. Если мне скажут, что Цезарь достиг верховной власти, благодаря великодушной щедрости, и что качество это служило причиной весьма значительного возвышения очень многих лиц, – я возражу на это: сделался ли ты уже государем, или ты еще только стремишься к власти. В первом случае великодушная щедрость положительно пагубна, во втором, для достижения целей, необходимо казаться великодушно-щедрым. Цезарь прославился своей щедростью еще в то время, когда стремился к власти, но если бы, по достижении ее, он продолжал быть щедрым и не ограничил своих расточительных издержек, он погубил бы Римскую империю.

Наиболее скандально в системе Макиавелли разрешение государю лгать и нарушать клятвы. Но Макиавелли имел в виду не ту ложь, которая рано или поздно будет разоблачена с катастрофическим ущербом для репутации. Он рассуждал о другом: люди часто не видят собственной выгоды, поэтому нарушить обещание иногда – заслужить доверие людей, которые оценят новую выгоду.

Согласно Макиавелли, люди любят обманывать друг друга, потому забывчивы – известно, как постоянная ложь ослабляет память и запутывает самого лжеца. Памятливый государь без труда этим должен воспользоваться, чтобы осуществить свою стратегическую хитрость:

Предусмотрительный государь не должен, следовательно, исполнять своих обещаний и обязательств, если такое исполнение будет для него вредно, и все мотивы, вынудившие его обещание, устранены. Конечно, если бы все люди были честны, – подобный совет можно было бы счесть за безнравственный, но так как люди обыкновенно не отличаются честностью и подданные относительно государей не особенно заботятся о выполнении своих обещаний, то и государям относительно их не для чего быть особенно щекотливыми. Для государей же не трудно каждое свое клятвопреступление прикрывать благовидными предлогами. В доказательство этого можно привести бесчисленные примеры из современной истории, можно указать на множество мирных трактатов и соглашений всякого рода, нарушенных государями или оставшихся мертвою буквою за неисполнением их. При этом станет очевидно, что в больших барышах оставались те государи, которые лучше умели подражать своими действиями лисицам. Необходимо, однако же, последний способ действий хорошо скрывать под личиной честности: государи должны обладать великим искусством притворства и одурачиванья, потому что люди бывают обыкновенно до того слепы и отуманены своими насущными потребностями, что человек, умеющий хорошо лгать, всегда найдет достаточно легковерных людей, охотно поддающихся обману.

Государь Макиавелли оказывается иногда неотличим от хорошего главы корпорации, который поощряет стремление к лидерству и карьере, устраивает корпоративные праздники и фестивали и выдвигает критерии не просто хорошего труда, но трудовой доблести. Ему нужно, чтобы сверхурочный труд обернулся вдохновением. Доблесть государя тогда передается и подчиненным, чтобы они соревновались друг с другом, но без зависти, потому что зависть разрушает общее дело:

Кроме всего мною сказанного, государи должны выказываться покровителями доблести и талантов и уметь поощрять всех тех из своих подданных, которые сумеют отличиться своим искусством в той или другой отрасли человеческой деятельности. Государи должны побуждать своих подданных к мирному производству всего полезного для страны, как в торговле и земледелии, так и во всякого рода занятиях, чтобы никто из их подданных не затруднялся усовершенствовать, например хоть хозяйственные заведения в своих владениях, из опасения, что они будут у него отняты, и не останавливался осуществить какое-либо полезное открытие и нововведение, из боязни, что его предприятие будет убито усиленными налогами и поборами. Государь должен поощрять наградами всякое полезное изобретение и усовершенствование, точно так же, как награждать всех тех, кто каким-либо способом содействует усилению богатств и величия его страны. Кроме того, в определенные дни в году, государи обязаны развлекать народ различными зрелищами и увеселениями, и так как обыкновенно жители каждой страны разделяются на группы, по роду своих занятий, то государи должны обращать особенное внимание на все подобные коммуны и корпорации, показываться порою на их сходках и проявлять на них черты великодушия и гуманности, разумеется только не в ущерб величию своего сана, чувство достоинства которого не должно оставлять их ни в какое время и ни при каких обстоятельствах.

Макиавелли понимает власть как систему управления. С одной стороны, управлять может каждый, кто приобрел достаточно опыта. Такой человек обычно начинает с малого, но постепенно объединяет вокруг себя множество народов и хозяйственных единиц.

Но, с другой стороны, правитель должен быть доблестным, решительным, сознавая, что иногда фортуна поворачивается спиной. При неблагоприятной фортуне ему придется туго. Тем не менее он уже бесповоротно создал новые нравы, патриотизм и корпоративную лояльность, которые пригодятся его наследникам.

Макиавелли всегда немного грустен, потому что сочувствует государю, а не только подбадривает его. Вероятно, он – певец не только политической хитрости, но и исторической ностальгии.

8. Порядок
Томас Гоббс

Томас Гоббс (1588–1679) был незнатного происхождения, но благодаря талантам и общительности вошел в английскую элиту. Мы называем таких людей иногда парвеню или снобами, употребляя эти слова с пренебрежительным тоном. Но Гоббс обладал таким острым взглядом, что ни один из аристократов не мог с ним поспорить.

В его главной книге «Левиафан» слово «власть» (power) встречается несколько сотен раз. Главный герой его книги – суверен, то есть правитель, способный принимать любые решения, включая решения казнить или миловать, объявлять войну или заключать мир. У Гоббса нет множества политиков, есть только суверен и окружающие его люди, которые могут удостоиться почестей от него. Он и судит о том, насколько эти люди понимают, что такое почести, а значит, что такое государство.

Суверен и его сообщники должны постоянно объяснять себе и друг другу, как устроено государство. Государство и сравнивается с Левиафаном, непостижимым чудовищем из библейской книги Иова. Постичь это существо невозможно, но можно понять, как это странное существо все же поддерживает социальный порядок.

У Гоббса впервые появляется идея политической интерпретации. В политике требуется не только гражданское действие, всех восхищающее, но и истолкование этого действия, в котором участвуют все компетентные в управлении люди. Эти компетентные люди толкуют происходящее и тем самым продлевают жизнь Левиафана:

Подражать кому-либо значит оказывать ему уважение, ибо это значит горячо одобрять его. Подражать же его врагам значит оказывать ему неуважение.

Оказывать уважение тем, кого уважает другой человек, значит оказывать уважение этому последнему, ибо это признак одобрения его суждения. Уважение к его врагам есть неуважение к нему.

Привлекать кого-либо в качестве советчика или помощника в трудных делах значит оказывать ему уважение, ибо это признак нашего мнения о его мудрости или о другой его силе. Отказать в этих случаях в привлечении тех, кто добивается этого, есть неуважение.

Все эти способы оказания уважения являются естественными и могут иметь место как при наличии, так и при отсутствии государств. Однако в государствах, где тот или те, кто обладает верховной властью, могут установить в качестве знаков уважения все, что им угодно, существуют и другие формы оказания уважения.

Суверен оказывает уважение подданному посредством любого титула, должности, занятия или действия, которые он сам определяет как знак своего уважения к подданному.

Персидский царь оказал уважение Мордухаю, распорядившись, чтобы последнего, облаченного в царскую одежду и с короной на голове, возили по улицам на одной из царских лошадей и чтобы принц шествовал перед ним, выкрикивая: «То же будет сделано каждому, кому царь окажет честь!» И однако же, когда кто-то попросил у другого персидского царя или у того же в другое время разрешения в награду за большие заслуги носить царскую одежду, царь дал на это свое согласие, но с условием, чтобы тот носил эту одежду в качестве царского шута, а это уже было бесчестьем. Таким образом, гражданские почести имеют своим источником личность государства и зависят от воли суверена, поэтому они являются временными и называются гражданскими почестями. Таковы судейское звание, должности, титулы, а в некоторых местах мундиры и разрисованные гербы. И люди уважают тех, кто ими обладает, видя эти знаки расположения со стороны государства, а подобное расположение является могуществом[7]7
   Гоббс Т. Левиафан / Пер. с англ. А. Гутермана. М.: Рипол-Классик, 2021.


[Закрыть].

Что делает суверен? Прежде всего он учреждает ценности. Например, он раздает дворянские титулы: маркиз, граф или барон. Так он создает общее поле ценностей государственного служения.

Заметим, как далеко ушел Гоббс от Макиавелли. У Макиавелли барон вполне может сам стать сувереном, если фортуна к нему повернется лицом, а он проявит доблесть, будет смел и независим. В системе Гоббса все зависят от суверена, и суверен один, если мы говорим о единой географической общности. Конечно, Гоббс не мог бы представить единого суверена над Францией и Китаем, слишком разные это географические общности со своими государями. Но вот в Британии должен быть один суверен, а не два и не три.

Гоббс рассуждает так: если суверен и объединяет вокруг себя все ценное, и сам оказывается источником ценности, а главное сокровище – человеческая жизнь, то суверен – это тот, кто властен над человеческой жизнью. Он может помиловать человека, приговоренного к смертной казни, но может и принять закон о смертной казни за любое убийство.

Суверен определяет порядок жертвоприношений ради общего блага, при условии, что благ в стране с каждым годом становится все больше – этим суверен отличается от тирана, который начинает казнить не только действительных своих противников, но и подозреваемых. Тирания, согласно Гоббсу, восстанавливает первоначальное состояние человечества «войны всех против всех». Ведь все боятся тирана и поэтому готовы поступить с ним так же, как он поступает со всеми. Тогда тиран становится еще более жестоким, но число недовольных групп возрастает, и в гражданской войне участвует уже множество разных сторон. А вот суверен останавливает эту войну, делая простое заявление, что в случае продолжения войны он будет казнить не отдельных людей, а целые группы.

Всем нам система Гоббса представляется не просто пессимистической, но и жестокой. Гоббс исходит из скептического видения человека как существа жадного, властолюбивого и порочного. Люди легко совращают друг друга и учат друг друга примерам пороков. Рассуждение Гоббса сейчас мы знаем в смягченном варианте «теории разбитых окон»: если где-то много мусора, то люди охотно кидают новый мусор, а где уборку проводят регулярно, там и неряхи начинают стыдиться неряшества. Только Гоббс описывает не повседневное поведение, а фундаментальную борьбу, которая переходит в гражданскую войну:

Беспрестанное желание власти у всех людей. И вот на первое место я ставлю как общую склонность всего человеческого рода вечное и беспрестанное желание все большей и большей власти, желание, прекращающееся лишь со смертью. И причиной этого не всегда является надежда человека на более интенсивное наслаждение, чем уже достигнутое им, или невозможность для него удовлетвориться умеренной властью; такой причиной бывает и невозможность обеспечить ту власть и те средства к благополучной жизни, которыми человек обладает в данную минуту, без обретения большей власти. Этим объясняется, что короли, власть которых является величайшей, обращают свои усилия на обеспечение последней: внутри путем законов, вовне путем войн. А когда это достигнуто, тогда возникает новое желание: у одних желание достичь славы путем новых завоеваний; у других желание покоя и чувственных наслаждений; у третьих желание быть предметом поклонения или лести за превосходство в каком-нибудь искусстве или за другой талант.

Гоббс считает, что властолюбие поддерживается другими пороками: и жадностью к богатству, и падкостью на лесть, и стремлением видеть себя вершителем чужих судеб и покровителем искусств, воспевающих тебя и твою мнимую мудрость. Невозможно ограничить властолюбие людей. Пороки людей сдерживает только суверен, как монополизировавший распределение ценностей.

Гоббс считал, что повсеместное властолюбие непременно ведет к войнам. Так, любой король, даже самый мелкий, считает, что сосед тоже властолюбив и тщеславен и хочет напасть первым, чтобы приобрести богатство и славу в веках. Поэтому короли так часто развязывают войны, нанося первые упреждающие удары:

Вследствие этого взаимного недоверия нет более разумного для человека способа обеспечить свою жизнь, чем принятие предупредительных мер, т. е. силой или хитростью держать в узде всех, кого он может, до тех пор, пока не убедится, что нет другой силы, достаточно внушительной, чтобы быть для него опасной. Эти меры не выходят за рамки требуемых для самосохранения и обычно считаются допустимыми. Так как среди людей имеются такие, которые ради одного наслаждения созерцать свою силу во время завоеваний ведут эти завоевания дальше, чем этого требует безопасность, то и другие, которые в иных случаях были бы рады спокойно жить в обычных условиях, не были бы способны долго сохранять свое существование, если бы не увеличивали свою власть путем завоеваний и ограничились бы только обороной. Отсюда следует, что такое увеличение власти над людьми, поскольку оно необходимо для самосохранения человека, также должно быть позволено ему.

Заметим одно открытие Гоббса: властолюбивы не только короли. Королевские солдаты тоже властолюбивы, они считают себя как бы частью тела короля, при этом они оказываются в петле зависимости. Они разделяют ценности короля, считают, как и он, что надо идти в походы, первыми завоевать всех и приобщиться к силе и славе своей могущественной державы. Но король, завоевавший соседа, начинает подавлять своих подданных: ведь люди начинают вести себя рискованно, вкусив миг славы и успеха.

Потому король должен следить, чтобы никто не брал на себя больше власти, чем позволено. Завоевав соседа, король возлагает на подчиненных больше обязанностей, чем прежде, заставляя и управлять новыми землями, и строить дороги, и снабжать армию, лишь бы им было некогда стремиться к власти. Так люди, которым казалось, что они находятся в лучах славы короля, понимают, что жизнь не слишком сладка. Конечно, мы знаем, что аристократия иногда вполне легкомысленна, а не подавлена заботами, – но только потому, что расширение государства рано или поздно достигает некоторых пределов. Короли в системе Гоббса тоже несчастны, не меньше, чем их подданные:

Хотя никогда и не было такого времени, когда бы частные лица находились в состоянии войны между собой, короли и лица, облеченные верховной властью, вследствие своей независимости всегда находятся в состоянии непрерывной зависти и в состоянии и положении гладиаторов, направляющих оружие друг на друга и зорко следящих друг за другом. Они имеют форты, гарнизоны и пушки на границах своих королевств и постоянных шпионов у своих соседей, что является состоянием войны. Но так как они при этом поддерживают трудолюбие своих подданных, то указанное состояние не приводит к тем бедствиям, которые сопровождают свободу частных лиц.

Сравнить короля с гладиатором, то есть с рабом – смело даже для дерзкого Гоббса. Но это закономерно для его системы: все в конце концов становятся рабами обстоятельств. Единственный способ выйти из этой воронки усиления власти и увеличения числа обязанностей – делегировать полномочия. Но в системе Гоббса, в отличие от привычной нам деловой этики, нет ситуативного делегирования полномочий, вроде назначения исполняющего обязанности или представителя предприятия в каком-то регионе. Такое условное делегирование, по мнению Гоббса, не спасет общество там, где борьба за власть стала привычным делом.

Поэтому требуется делегировать всю власть кому-то одному. Нужно общим согласием граждан передать этому человеку заботу о безопасности без всяких условий. Только тогда любое покушение на чужую власть и имущество будет остановлено. Причем остановлено по общему согласию, а не в силу удачи, фортуны и благоприятных обстоятельств, которым Гоббс не доверяет.

Такой единый правитель становится выше императоров и римских пап. Он – сама душа смертного бога – Левиафана. Итак, Левиафаном Гоббс называет единое государство, в котором забота о безопасности делегирована суверену по всеобщему согласию и без всяких предварительных условий:

Такая общая власть, которая была бы способна защищать людей от вторжения чужеземцев и от несправедливостей, причиняемых друг другу, и, таким образом, доставить им ту безопасность, при которой они могли бы кормиться от трудов рук своих и от плодов земли и жить в довольстве, может быть воздвигнута только одним путем, а именно путем сосредоточения всей власти и силы в одном человеке или в собрании людей, которое большинством голосов могло бы свести все воли граждан в единую волю. Иначе говоря, для установления общей власти необходимо, чтобы люди назначили одного человека или собрание людей, которые явились бы их представителями; чтобы каждый человек считал себя доверителем в отношении всего, что носитель общего лица будет делать сам или заставит делать других в целях сохранения общего мира и безопасности, и признал себя ответственным за это; чтобы каждый подчинил свою волю и суждение воле и суждению носителя общего лица. Это больше чем согласие или единодушие. Это реальное единство, воплощенное в одном лице посредством соглашения, заключенного каждым человеком с каждым другим таким образом, как если бы каждый человек сказал другому: я уполномочиваю этого человека или это собрание лиц и передаю ему мое право управлять собой при том условии, что ты таким же образом передашь ему свое право и санкционируешь все его действия. Если это совершилось, то множество людей, объединенное таким образом в одном лице, называется государством, по-латыни civitas. Таково рождение того великого Левиафана или, вернее (выражаясь более почтительно), того смертного Бога, которому мы под владычеством бессмертного Бога обязаны своим миром и своей защитой. Ибо благодаря полномочиям, отданным ему каждым отдельным человеком в государстве, указанный человек или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемый этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей к внутреннему миру и к взаимной помощи против внешних врагов. В этом человеке или собрании лиц состоит сущность государства, которая нуждается в следующем определении: государство есть единое лицо, ответственным за действия которого сделало себя путем взаимного договора между собой огромное множество людей, с тем чтобы это лицо могло использовать силу и средства всех их так, как сочтет необходимым для их мира и общей защиты.

Как мы видим, у Гоббса появляется идея национальной безопасности, которую обеспечивают не отдельные политики, как Цицерон в Риме, а безличная должность. Дело в том, что для Гоббса была существенной проблема узурпации, то есть превышения властных полномочий. Именно в то время католики и протестанты спорили по вопросу узурпации не на жизнь, а на смерть.

Протестанты говорили, что римские папы – узурпаторы, а апостол Петр никогда не обладал той властью, которую присвоили себе папы. Католики отвечали, что наоборот, власть римского папы – единственная власть, в которой нет ни тени узурпации, потому что она подчиняется церковным правилам и канонам и создана в Евангельскую эпоху, тогда как разные короли и князья, покровительствующие протестантским общинам, переписывают под себя законы, ситуативно и корыстно перестраивают право и используют протестантов как свою армию.

Гоббс решил встать над враждующими и сказать, что на самом деле узурпаторы и те, и другие. Ведь и католики, и протестанты присвоили себе чрезмерные полномочия, а ответственность за свои решения стремятся переложить на других. Церковным общинам Гоббс не доверяет, только светскому государству.

Поэтому Левиафан появляется там, где люди передают власть тому, кто узурпатором не является, потому что обладает всеми возможными полномочиями, а любые его решения будут укреплять безопасность государства, даже если будут на первый взгляд неразумными. Например, он разоблачит мнимый заговор – конечно, невинные люди будут казнены, но таким же способом будет разоблачен и настоящий заговор, опасный для будущего страны. А чтобы таких смертельных ошибок было меньше, суверена надо окружить советниками, которые подробно объяснят, чем настоящий заговор отличается от мнимого.

Бунтовать против суверена нельзя, потому что тогда каждый присваивает себе столько полномочий, сколько может унести, а это разрушает государство. Приведем еще одно рассуждение Гоббса, почему суверенитет создается без предварительных условий:

Кроме того, если кто-либо один или несколько человек утверждают, что суверен нарушил договор, заключенный им при установлении государства, а другие или кто-либо другой из его подданных, или суверен сам утверждают, что никакого нарушения не было, то в этом случае не имеется судьи для решения этого спора, и мы снова, таким образом, отброшены назад к праву меча, и каждый человек снова получает право защищать себя собственной физической силой, что противоречит цели, поставленной людьми при установлении государства. Тщетна поэтому попытка предоставить кому-либо верховную власть на основе предварительного соглашения. Мнение, будто какой-либо монарх получает свою власть на основе соглашения, т. е. на известных условиях, вытекает из непонимания той простой истины, что соглашения являются лишь словами и сотрясением воздуха и обладают силой обязать, сдерживать, ограничить и защитить человека лишь постольку, поскольку им приходит на помощь меч государства, т. е. несвязанные руки того человека или собрания людей, которые обладают верховной властью и действия которых санкционированы всеми подданными и исполнены силой всех подданных, объединенных в лице суверена. Однако, когда собрание людей стало сувереном, тогда ведь никто не воображает, что такого рода соглашение могло иметь место при этом установлении, ибо кто же будет так глуп, чтобы сказать, что, например, народ Рима заключил соглашение с римскими подданными о том, что он будет держать верховную власть на каких-то условиях, при нарушении которых римские подданные имеют право свергнуть власть римского народа. Но люди не замечают, что то, что верно в отношении народного правления, верно также в отношении монархии. Это проистекает из честолюбия некоторых, расположенных больше к правлению собрания, участвовать в котором они могут питать надежду, чем к монархии, при которой у них нет никакой надежды участвовать в правлении.

Конечно, Гоббс для своего времени поставил ключевые вопросы. Главный вопрос – возможна ли власть не как узурпация, а как управление. Оказалось, что для исключения узурпации одних только договоренностей недостаточно. Властолюбие одних и тщеславие других могут привести к сговору, превращающему любую власть в тиранию. Но не происходят ли такие сговоры в политике постоянно?