Текст книги "Дети Ананси"
Автор книги: Нил Гейман
Жанр: Зарубежное фэнтези, Зарубежная литература
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]
– Но…
Паук довольно потянулся в ванне.
– Знаешь что? Я не могу тут долго оставаться. Остынь. Ты оглянуться не успеешь, как я уеду. И уж я-то никогда не стану думать о тебе, как о дохлой рыбе. Я как никто понимаю: ситуация для нас обоих нелегкая. Поэтому давай не будем больше об этом. Почему бы тебе не пойти, не съесть ленч? Потом в кино? Ключ от входной двери оставишь на столике…
Надев пальто, Толстый Чарли вышел из дома. Ключ он оставил возле раковины. Свежий воздух бодрил, хотя день был серенький и с неба сыпалась морось. Толстый Чарли купил себе газету, потом в киоске большой пакет чипсов и немолодую уже колбасу-сервелат – на ленч. Дождик унялся, поэтому он сел на скамейку возле кладбища и, читая газету, стал есть колбасу с чипсами.
Ему очень хотелось в кино.
Он забрел в «Одеон» и купил билет на ближайший сеанс. Показывали какой-то боевик, который уже начался, когда он вошел. На экране громыхнул взрыв. Замечательно.
На середине фильма Толстому Чарли пришло в голову, что он что-то забыл. Что-то скреблось у него в голове – словно чесотка за глазами – и мешало сосредоточиться на сюжете.
Фильм закончился, и Толстый Чарли сообразил, что хотя получил удовольствие, совершенно забыл, в чем там было дело. Поэтому он купил большой пакет попкорна и сел смотреть его снова. Во второй раз фильм понравился ему еще больше.
И в третий.
После он подумал, что, наверное, пора возвращаться домой, но на ночном сеансе предлагали два фильма разом: «Синий бархат» Дэвида Линча и «Правдивые истории» Дэвида Бирна, а ведь он ни того ни другого не видел, поэтому остался на оба, хотя теперь ему уже по-настоящему хотелось есть. В результате он так и не понял, про что, собственно, был «Синий бархат» и зачем кому-то отрезали ухо, и задался вопросом, а не позволят ли ему остаться и посмотреть еще. Но ему очень терпеливо и многократно объяснили, что кинотеатр закрывается на ночь, и поинтересовались, неужели у него нет дома и не пора ли ему в постель?
Разумеется, у него был дом и, конечно, ему пора в постель, хотя на какое-то время этот факт вылетел у него из головы. Поэтому он пошел назад на Максвелл-гарденс, а придя, немного удивился, увидев, что у него в спальне горит свет.
Когда он подошел к дому, занавески был задернуты, но за ними двигались два силуэта. Ему показалось, он узнал оба.
Они придвинулись, слились в единую тень.
Из горла Толстого Чарли вырвался низкий ужасный вой.
В доме миссис Дунвидди повсюду стояли пластмассовые зверушки. Частички пыли тут двигались медленно, точно привыкли к солнечным лучам более неспешной эпохи и не могли толочься в современном мельтешащем свете. Диван скрывался под прозрачным чехлом, а стулья, когда на них садились, скрипели.
В доме миссис Дунвидди была плотная туалетная бумага с запахом сосновых иголок. Миссис Дунвидди свято верила в экономию, но плотная туалетная бумага с запахом сосновых иголок была последним, на чем она экономить не соглашалась. Такую туалетную бумагу все еще можно было найти, если искать достаточно долго и заплатить побольше.
В доме миссис Дунвидди пахло фиалковой туалетной водой, ведь это был старый дом. Люди обычно забывают, что дети тех, кто заселил Флориду, уже были стариками, когда угрюмые пуритане в 1620 году высадились в Плимуте. Нет, этот дом, конечно, не помнил первых поселенцев: его построили в двадцатых годах как экспонат или образец, призванный показать воображаемые коттеджи, какие прочие покупатели не смогут построить на наводненных аллигаторами болотах, которые им как раз продают. Дом миссис Дунвидди устоял в ураганах, не потеряв ни одной черепицы.
Когда вдверь позвонили, миссис Дунвидди начиняла небольшую индейку. С досадой пробормотав «Фу ты!», она помыла руки и пошла по коридору к входной двери – подслеповато щурясь на мир через очки с толстыми стеклами и ведя левой рукой по обоям.
На дюйм приоткрыв дверь, она выглянула наружу.
– Это я, Луэлла. – Голос принадлежал Каллианне Хигглер.
– Входи.
Миссис Хигглер последовала за миссис Дунвидди на кухню. Сполоснув руки, миссис Дунвидди снова стала брать горстями начинку из размоченных кукурузных лепешек и запихивать клейкие комья в индейку.
– Ждешь гостей?
Миссис Дунвидди уклончиво шмыгнула носом.
– Всегда полезно быть во всеоружии, – сказала она. – А теперь, пожалуй, расскажи, в чем дело.
– Звонил мальчишка Нанси. Толстый Чарли.
– Что с ним?
– Ну, когда он был тут на прошлой неделе, я рассказала ему про брата.
Миссис Дунвидди вытащила руку из индейки.
– Это еще не конец света.
– Я рассказала, как он может связаться с братом.
– А. – Миссис Дунвидди умела выразмть неодобрение всего одним звуком. – И?
– Паук объявился в Англии. Мальчик совершенно растерян.
Взяв большую горсть размоченных лепешек, миссис Дунвидди с такой силой загнала ее в индейку, что у той выступили бы слезы на глазах – если бы, конечно, у нее были глаза.
– Не может его выгнать?
– Никак.
За толстыми линзами блеснули проницательные глазки. Потом миссис Дунвидди сказала:
– Однажды я это сделала. Но больше не смогу. Придется искать другой способ.
– Знаю. Но должны же мы что-то сделать.
Миссис Дунвидди вздохнула.
– Верно говорят, проживи достаточно долго, увидишь, как все возвращается на круги своя.
– А другого способа нет?
Миссис Дунвидди закончила начинять индейку и шпажкой заколола кусочек кожи в гузке. Потом обернула птицу фольгой.
– Поставлю-ка я ее в духовку завтра утром. После полудня будет готова, затем – в разогретую духовку на пару часов. К обеду будет в самый раз.
– Ты кого-то ждешь к обеду? – поинтересовалась миссис Хигглер.
– Тебя, – ответила миссис Дунвидди, – Зору Бустамонте, Беллу Ноулс. И Толстого Чарли Нанси. К тому времени, когда мальчик будет здесь, он большой аппетит нагуляет.
– Он приезжает? – удивилась миссис Хигглер.
– Ты что, меня не слушала, девочка? – Только миссис Дунвидди могла называть миссис Хигглер девочкой и не выглядеть при этом глупо. – А теперь помоги поставить индейку в холодильник.
Не покривив душой, можно сказать, что тот вечер был самым лучшим в жизни Рози: восхитительным, волшебным, просто великолепным. Она не смогла бы перестать улыбаться, даже если бы захотела. Обед в ресторане был чудесным, а после Толстый Чарли повел ее танцевать. Это был настоящий танцзал с небольшим оркестром, и по паркету здесь скользили пары в одежде пастельных цветов. Ей казалось, они с женихом перенеслись во времени, очутились в иной, неспешной и прекрасной эпохе. С пяти лет Рози наслаждалась каждым уроком танцев, вот только танцевать ей было не с кем.
– Я и не знала, что ты умеешь танцевать, – сказала она Толстому Чарли.
– Ты многого обо мне не знаешь, – ответил он.
И от этого она почувствовала себя счастливой. Скоро они поженятся. Она чего-то про него не знает? Прекрасно. У нее целая жизнь впереди, чтобы выяснить все. И будет это только хорошее.
Она замечала, как встречные женщины (и другие мужчины) смотрят на Толстого Чарли, и была счастлива, что это она идет с ним под руку.
Они шли через Лейчестер-сквер, и над головой у них загорались звезды, весело перемигивались, невзирая на жесткое свечение фонарей.
На краткое мгновение она задумалась, а почему раньше с Толстым Чарли было иначе. Иногда в глубине душе Рози подозревала, что встречается с Толстым Чарли только потому, что он не нравится маме: что, когда он предложил ей руку и сердце, она сказала «да» только потому, что мама хотела, чтобы она сказала «нет»…
Однажды Толстый Чарли водил ее в Вест-энд. Они ходили в театр. Толстый Чарли хотел устроить ей сюрприз на день рождения, но с билетами вышла путаница, и они оказались на вчерашнем спектакле. Администрация театра проявила понимание и крайнюю любезность и сумела найти для Толстого Чарли место за колонной в партере, а для Рози – на балконе, позади отчаянно хихикавших кумушек из Норвича. Особого сюрприза не получилось, во всяком случае, не в том смысле, в каком хотелось бы.
Но этот вечер… этот был просто волшебным. Рози не так много выпадало чудесных мгновений в жизни, а теперь в копилку прибавилось еще одно.
Ей нравилось, как она себя чувствует, когда он рядом.
А когда, закончив танцевать, они, опьяненные ритмичными движениями и шампанским, выбежали в ночь, Толстый Чарли (и почему она называет его Толстым Чарли? – он же нисколечки не толстый) обнял ее за плечи и сказал:
– А теперь ты поедешь ко мне.
И голос у него был такой настоятельный и низкий, что у нее завибрировало в животе. И она промолчала – и про то, что завтра нужно на работу, и про то, что на это хватит времени, когда они будут женаты. Вообще ничего не говорила, а только думала, как ей хочется, чтобы этот вечер никогда не кончался, и как ей очень, очень, очень хочется – да нет, просто необходимо – поцеловать этого мужчину и обнять его.
И вспомнив, что надо что-то сказать, она сказала «да».
В такси по дороге к его квартире она держала его за руку, а другую положила ему на плечо, всматриваясь в лицо, то освещаемое фарами встречных машин и фонарями, то погружающееся во тьму.
– У тебя ухо проколото, – сказала она вдруг. – Почему я никогда раньше не замечала, что у тебя ухо проколото?
– Эй, – отозвался голос, низкий, как рокот барабана, – как по-твоему, что я должен чувствовать, если ты даже такого никогда не замечала? А ведь мы вместе уже… сколько?
– Полтора года, – сказала Рози.
– Полтора года, – согласился ее жених.
Она придвинулась ближе, вдохнула его запах.
– От тебя приятно пахнет, – сказала она. – У тебя новый одеколон?
– Нет, это просто я.
– Стоило бы разливать по бутылкам.
Пока он открывал входную дверь, она расплатилась с таксистом. По лестнице они поднимались обнявшись, а наверху он почему-то вдруг направился в дальний конец коридора к пустой задней комнате.
– Спальня вон там, дурачок. Куда ты собрался?
– Никуда. Я знаю, где спальня.
Они пошли в спальню Толстого Чарли. Рози задернула занавески, а потом повернулась к нему и почувствовала себя счастливой.
– Ну, – сказала она, помолчав, – ты не попытаешься меня поцеловать?
– Наверное, попытаюсь, – ответил он и попытался.
Время расплавилось, растянулось и выгнулось. Их поцелуй длился минуту, а может, и час, а может, и целую жизнь. А потом…
– Что это было?
– Я ничего не слышал.
– Так кричит кто-то, кому больно.
– Может, потерявшаяся собака?
– А может, кошки дерутся? Говорят, иногда они кричат совсем как люди.
Склонив голову набок, Рози настороженно вслушивалась.
– Прекратилось, – сказала она наконец. – И знаешь, что самое странное?
– Угу, – протянул он. Его губы скользили по ее шее. – Конечно, скажи мне, что самое странное. Но я его прогнал. Оно нам больше не помешает.
– Самое странное, – сказала Рози, – что голос был похож на твой.
Толстый Чарли бродил по улицам, пытаясь проветрить мозги. Самым разумным казалось барабанить в собственную дверь, пока Паук не спустится и его не впустит, а потом сказать, что он думает о нем с Рози. Это было очевидным. Совершенно, бесконечно очевидным.
Нужно только вернуться домой, объяснить все Рози и пристыдить Паука и заставить его убраться. Только и всего. Неужели это так сложно?
Но, по всей видимости, это было сложнее, чем казалось на первый взгляд. Он не совсем понимал, почему ноги несут его прочь от собственного дома. А теперь окончательно запутался и никак не мог взять в толк, как найти дорогу назад. Улицы, которые он знал или думал, что знает, теперь сами собой менялись: то перед ним оказывался тупик, то глухие закоулки. Он-то думал, что вдоль и поперек изучил собственные окрестности, а сейчас как будто потерялся в лабиринте ночных лондонских улочек.
В просветы между домами он иногда видел магистральные улицы. Там светились фары, вспыхивали вывески закусочных и магазинов. Толстый Чарли знал, что, как только выберется туда, сумеет добраться домой, но всякий раз, приближаясь к огням, почему-то оказывался в незнакомом месте.
У Толстого Чарли начали ныть ноги. В животе отчаянно бурчало. Он злился и, пока шел, сердился все больше и больше.
От гнева в голове у него прояснилось. Паутина, затянувшая мысли, начала распутываться, а паутина улиц, по которым он брел, – упрощаться. Повернув за угол, он оказался на магистральной улице, рядом с круглосуточными «Жареными крылышками Нью-Джерси». Заказав семейную порцию курицы-гриль, он сел и расправился с ней сам, без помощи какой-либо семьи. Покончив с едой, он подошел к краю тротуара и дождался, когда вдалеке покажется приветливый оранжевый огонек «СВОБОДНО» над крышей большого черного такси. Толстый Чарли отчаянно замахал, и, поравнявшись с ним, машина остановилась. Опустилось стекло.
– Куда ехать?
– Максвелл-гарденс.
– Издеваетесь? – спросил таксист. – Это же за углом.
– Отвезете меня туда? Дам пятерку на чай. Честное слово.
Таксист громко выпустил воздух через стиснутые зубы: такой шум издает автомеханик, перед тем как спросить, не питаете ли вы каких-то нежных чувств к сдохшему мотору.
– Дело ваше, – сказал он. – Запрыгивайте.
Толстый Чарли запрыгнул. Таксист тронулся с места, переждал, пока сменится свет на светофоре, и свернул за угол.
– Так куда, вы сказали? – спросил он.
– Максвелл-гарденс, – повторил Толстый Чарли. – Номер тридцать четыре. Сразу за баром.
На нем была вчерашняя одежда, о чем он очень жалел. Мама всегда говорила ему надевать чистое белье на случай, если его собьет машина, и чистить зубы на случай, если его труп придется опознавать по зубам.
– Да знаю я, где это, – буркнул таксист. – Сразу перед Парк-кресчент.
– Верно, – кивнул Толстый Чарли, который как раз начал клевать носом на заднем сиденье.
– Наверное, я не туда свернул, – сказал таксист. Прозвучало это раздраженно. – Я выключу счетчик, ладно? Пусть будет пятерка.
– Конечно, – согласился Толстый Чарли, устроился поудобнее на заднем сиденье и заснул.
А такси все бороздило ночь, пытаясь попасть «всего лишь за угол».
Детектив-констебль Дей, уже год как отправленная на работу в отдел финансовых мошенничеств, прибыла в офис «Агентства Грэхема Хорикса» ровно в половине десятого. В приемной ее ждал Грэхем Хорикс собственной персоной и лично проводил в свой кабинет.
– Кофе? Чай?
– Нет, спасибо.
Достав блокнот, она села и выжидательно посмотрела на Грэхема Хорикса.
– Не могу не подчеркнуть, да-да, подчеркнуть, такт в нашем расследовании превыше всего. Непременно превыше всего, непременно. В конце концов, у «Агентства Грэхема Хорикса» – репутация, да… репутация безукоризненной честности. В «Агентстве Грэхема Хорикса» деньги клиента – как за семью печатями, да что там – святы. И должен сказать, когда у меня зародилось подозрение насчет Чарльза Нанси, я отмел его как недостойное порядочного человека и отличного работника. Если бы вы спросили меня неделю назад, что я думаю о Чарльзе Нанси, я бы сказал, он истинная соль земли.
– Нисколько не сомневаюсь. Так когда вы заподозрили, что с ваших счетов уходят деньги клиентов?
– Трудно сказать. Не хотелось бы клеветать… бросать первый камень, так сказать… Не судите, да не судимы будете, сами понимаете.
«По телевизору, – думала Дейзи, – в таких случаях обычно говорят: просто изложите факты». Ей так хотелось повторить то же, но она воздержалась.
И Грэхем Хорикс ей совсем не нравился.
– Я распечатал все данные относительно необычных финансовых проводок, – сказал он. – И как видите, все они – с компьютера Нанси. Я снова должен подчеркнуть, что такт здесь превыше всего. Среди клиентов «Агентства Грэхема Хорикса» много видных лиц, общественных деятелей, если понимаете, о чем я… И, как я сказал вашему начальству, я счел бы за личную услугу, если бы это дело уладили как можно тише. Наш девиз здесь – «такт». Если, быть может, удастся уговорить нашего мастера Нанси вернуть добытые нечестным путем прибыли, я буду вполне удовлетворен и оставлю все как есть. У меня нет никакого желания судиться.
– Я сделаю, что смогу, но собранную информацию мы передаем заместителю прокурора.
Интересно, а какие на самом деле у этого Хорикса связи? Протекция у суперинтенданта?
– Так что вызвало ваши подозрения?
– Ах да. Честно и откровенно? Кое-какие странности в поведении. Собака, которая среди ночи не залаяла. Да, да, в тихом омуте черти водятся, но мы, сыщики, всегда придаем значение мелочам, правда, детектив Дей?
– Итак, предоставьте мне распечатки вкупе с прочей документацией, выписками с банковских счетов и так далее. Вероятно, нам придется забрать его компьютер, чтобы просмотреть жесткий диск.
– Абсо-ненно. – На столе у него зазвонил телефон, и… – Прошу меня извинить! – Грэхем Хорикс взял трубку. – Здесь? Господи боже! Тогда скажите, пусть подождет меня в приемной. Сейчас я к нему выйду. – Он положил трубку. – Вот это, – сказал он Дейзи, – у вас, в полиции, кажется, называется непредвиденный оборот.
Она подняла бровь.
– Вышеупомянутый Чарльз Нанси собственной персоной. Интересно, зачем он явился? Пригласить его сюда? Если понадобится, можете использовать мой кабинет как помещение для допроса. Уверен, у меня даже есть диктофон, который я мог бы вам одолжить.
– Нет необходимости. Первым делом мне нужно проработать документы.
– Есть, мэм. Как глупо с моей стороны! Хотите… м-м-м… хотите на него взглянуть?
– Сомневаюсь, что от этого будет толк, – сказала Дейзи.
– О, я не стану говорить, что вы расследуете его операции, – заверил ее Грэхем Хорикс. – Иначе не успеем мы собрать первые улики, как он уже сбежит на Коста-дель-Соль, или «Коста-дель-Преступик», как его называют на Би-би-си – ха-ха! Откровенно говоря, я горжусь, что весьма, да, весьма сочувствую сотрудникам правопорядка, они сталкиваются с такими проблемами!
Дейзи поймала себя на мысли, что тот, кто украл деньги у такого хорька, не может быть совсем уж пропащим человеком, – а ведь офицеру полиции так думать не полагается.
– Я вас провожу, – предложил глава агентства.
В приемной сидел мужчина. Вид у него был такой, будто он спал в одежде. А еще он был небрит и глядел немного растерянно. Тронув Дейзи за локоть, Грэхем Хорикс кивнул на него, а вслух сказал:
– Господи милосердный, Чарльз, только посмотрите на себя. У вас ужасный вид.
Толстый Чарли уставился на него мутным взглядом.
– Не смог попасть вчера домой. Какая-то путаница с такси.
– Познакомьтесь, Чарльз, – продолжал Грэхем Хорикс, – это детектив Дей из лондонской полиции. Она здесь по мелкому, рутинному делу.
Тут Толстый Чарли сообразил, что они в приемной не одни. Постаравшись сосредоточиться, он увидел униформу. Потом лицо.
– Э-э-э… – вырывалось у него.
– Доброе утро. – Слова произнесли губы, а в голове у Дейзи вертелось: «Вот черт, вот черт, вот черт, вот черт».
– Приятно познакомиться, – сказал Толстый Чарли и недоуменно сделал то, чего никогда не делал раньше: вообразил себе офицера полиции при исполнении без формы, полуголой и обнаружил, что воображение подбросило ему довольно точный образ молодой дамы, с которой он проснулся в одной постели на утро после «панихиды» по отцу. В консервативной одежде она казалась старше, суровее и много более грозной – впрочем, ей же положено по званию.
Как у всех разумных существ, у Толстого Чарли был порог способности удивляться. Уже несколько дней стрелка отклонялась в «красное», иногда зашкаливала, а теперь прибор окончательно вышел из строя. Начиная с этого мгновения, ничто – решил он – не может его удивить. Больше идиотских несуразностей уже случиться не может. Приехали.
Но, разумеется, он ошибался.
Поглядев в спину уходящей Дейзи, Толстый Чарли поплелся вслед за Грэхемом Хориксом в кабинет босса.
А Грэхем Хорикс плотно прикрыл за ними дверь. Потом примостился на краешке своего стола и улыбнулся как хорек, только что сообразивший, что его заперли на ночь в курятнике.
– Будем откровенны, – сказал он, – карты на стол. Хватит ходить вокруг да около, – и пояснил: – Давайте называть вещи своими именами.
– Ладно, – согласился Толстый Чарли. – Давайте. Вы сказали, мне нужно что-то подписать?
– Нет, это уже отменяется. Лучше обсудим кое-что, на что вы мне указали несколько дней назад. Вы обратили мое внимание на ряд крайне странных операций, которые имели место в последнее время.
– Вот как?
– В эту игру, Чарльз, в эту игру могут играть двое. Разумеется, первым моим побуждением было расследовать ваши заявления. Отсюда визит детектива Дей сегодня утром. И подозреваю, то, что мы обнаружили, вас совсем не удивит.
– Не удивит?
– Нисколько. Как вы указали, у нас налицо явные финансовые отклонения, Чарльз. Но, увы, прихотливый перст подозрения безошибочно указывает только в одну сторону.
– В одну сторону?
– В одну.
Толстый Чарли окончательно стал в тупик.
– Куда?
Грэхем Хорикс постарался сделать озабоченное лицо или хотя бы вид, что пытается выглядеть озабоченным, но получилось у него выражение, которое у младенцев всегда указывает, что им надо хорошенько срыгнуть.
– На вас, Чарльз. Полиция подозревает вас.
– Да, – согласился Толстый Чарли. – Конечно, подозревает. Такой уж тогда выдался день.
И пошел домой.
Паук открыл входную дверь. Некоторое время назад начался дождь, на пороге, помятый и мокрый, стоял Толстый Чарли.
– Ага, – сказал он. – Теперь мне можно домой, да?
– Не мне тебя останавливать, – отозвался Паук. – В конце концов, это ведь твой дом. Где ты был всю ночь?
– Ты прекрасно знаешь, где я был. Я никак не мог попасть сюда. Уж не знаю, какой магией ты на меня воздействовал.
– Это была не магия, а чудо, – оскорбленно возразил Паук.
Пройдя мимо него, Толстый Чарли затопал вверх по лестнице. В ванной комнате он заткнул ванну и пустил воду. Потом высунулся в коридор.
– Мне плевать, как это называется. Ты проделал это в моем доме и вчера вечером помешал мне вернуться.
Он снял вчерашнюю одежду, потом снова высунулся за дверь.
– А на работе мои дела расследует полиция. Ты говорил Грэхему Хориксу про какие-то финансовые несоответствия?
– Конечно, говорил, – ответил Паук.
– Ха! Ну так теперь он подозревает меня. Считает, что это я.
– Ах это? Сомневаюсь.
– Много ты знаешь, – сказал Толстый Чарли. – Я с ним разговаривал. В агентство уже приходила полиция. А потом еще есть Рози. Нам с тобой нужно очень серьезно поговорить по поводу Рози, когда выйду из ванной. Всю вчерашнюю ночь я бродил по улицам. Поспать удалось только на заднем сиденье такси, а к тому времени, когда я проснулся, было пять утра, и мой таксист поворачивал на Трейвис-Бикл. И разговаривал сам с собой. Я сказал ему, мол, может, перестать искать Максвелл-гарденс, по всей видимости, в такие ночи Максвелл-гарденс вообще не существует. Со временем он согласился, и мы поехали завтракать в забегаловку таксистов. Яичница, бобы, сардельки, тосты и чай, в котором ложка стоит. Когда он рассказал своим ребятам, что провел ночь в поисках Максвелл-гарденс, такое началось, что я подумал, вот-вот прольется кровь. Но нет. А в какой-то момент показалось…
Толстый Чарли остановился набрать в грудь воздуха. Вид у Паука был виноватый.
– После, – с нажимом сказал Толстый Чарли, – после того, как я приму ванну. – И захлопнул дверь.
Он залез в ванну.
Всхлипнул.
Вылез из нее.
Выключил воду.
Обвязавшись полотенцем, открыл дверь ванной.
– Нет горячей воды, – чересчур спокойно сказал он. – Есть какие-нибудь соображения, почему у нас нет горячей воды?
Паук все еще стоял посреди коридора – он так и не двинулся с места.
– Моя джакузи. Извини.
– Ну, по крайней мере Рози не… Я хочу сказать, ей не пришлось…
Тут он заметил выражение на лице Паука.
– Убирайся, – сказал Толстый Чарли. – Убирайся из моей жизни. Убирайся из жизни Рози. Вон.
– Мне тут нравится, – возразил Паук.
– Ты разрушил мне жизнь, черт побери.
– Извини, бывает.
Пройдя в конец коридора, Паук толкнул дверь в заднюю комнату. На мгновение коридор залил тропический солнечный свет, потом дверь закрылась.
Толстый Чарли помыл голову холодной водой. Почистил зубы. Порылся в корзине для грязного белья, пока не выудил джинсы и футболку, которые (благодаря тому, что оказались на дне) снова стали практически чистыми. Надел поверх футболки пурпурный свитер с медвежонком, который когда-то ему подарила мама, но который он никогда не носил, котя так и не смог пересилить себя и отдать его в Красный Крест.
Затем пошел в конец коридора.
Через дверь доносились «бум-чагга-бум» бас-гитары и барабанов.
Толстый Чарли подергал ручку. Дверь не поддалась.
– Если ты не откроешь дверь, – сказал он, – я ее выломаю.
Дверь открылась без предупреждения, и Толстый Чарли едва не упал через порог в пустой чулан, окно которого выходило на зады другого дома, и виден из него был только бьющий по стеклу дождь.
Тем не менее где-то за стеной слишком громко играл магнитофон: сам чулан вибрировал от далекого «бум-чагга-бума».
– Ладно, – светским тоном сказал Толстый Чарли, – ты же понимаешь, что это означает. Война!
Это был традиционный боевой клич кролика, которого загнали в угол. Есть страны, где считают, что Ананси был кроликом-трикстером. Конечно, тамошние жители ошибаются – он был пауком. Можно подумать, этих двух тварей трудно перепутать, однако такое случается чаше, чем вы думаете.
Толстый Чарли вернулся в свою спальню, где достал из прикроватной тумбочки паспорт. Бумажник он нашел там же, где его оставил, – в ванной.
Выйдя под дождь на улицу, он подозвал такси.
– Куда?
– В Хитроу, – сказал Толстый Чарли.
– Без проблем, – отозвался таксист. – Какой терминал?
– Понятия не имею, – сказал Толстый Чарли, понимая, что на самом деле должен знать. Ведь прошло-то всего несколько дней. – Откуда улетают во Флориду.
Грэхем Хорикс начал планировать свой уход со сцены заранее, еще когда премьер-министром был Джон Мейджор. В конце концов, ничто хорошее не длится вечно. Даже если ваша курица обыкновенно несет золотые яйца, она рано или поздно (как вас с радостью заверил бы сам Грэхем Хорикс) все равно попадет на сковородку. И хотя планы у него были продуманы загодя (никогда не знаешь, когда пора сию минуту бросить все и уехать), и он вполне сознавал, что неприятности копятся, как темные тучи на горизонте, ему хотелось оттянуть отъезд до того момента, когда уже нельзя будет дольше откладывать.
И самое важное – не просто покинуть «Агентство Грэхема Хорикса», а исчезнуть, испариться, пропасть бесследно. В потайном сейфе его офиса (в глухом чулане, которым он исключительно гордился), на полке, которую повесил он сам и которую пришлось прилаживать заново, когда она упала, лежало кожаное портмоне, а в нем два паспорта: один на имя Бейзила Финнегана, другой – на имя Роджера Бронстейна. Оба родились лет пятьдесят назад, приблизительно в одно время с Грэхемом Хориксом. Еще в портмоне были два бумажника, каждый с собственным набором кредитных карточек и удостоверениями личности с фотографиями на каждого из владельцев паспортов. Каждый из них имел право совершать финансовые операции с переводными счетами на Каймановых островах, деньги с которых переводились на другие счета – в Швейцарии и в Лихтенштейне, а еще на островах Британской Виргинии.
Грэхем Хорикс намеревался исчезнуть раз и навсегда в свой пятидесятый день рождения, чуть больше чем через год, и теперь мрачно размышлял над проблемой Толстого Чарли.
Он вовсе не ожидал, что Толстого Чарли арестуют или посадят в тюрьму, хотя ничего не имел против любого из сценариев, какой бы ни воплотился. Он хотел только, чтобы его запугали, перестали верить его словам, заставили сбежать.
Грэхем Хорикс получал неподдельное удовольствие, выдаивая клиентов своего агентства, и хорошо умел это делать.
Клиентуру он всегда подбирал с дальним расчетом, но приятным сюрпризом оказалось, что знаменитости и артисты, которых он представлял, очень плохо разбирались в денежных вопросах и испытывали лишь облегчение, найдя кого-то, кто представлял бы их и управлял их финансами, беря на себя все заботы. А если иногда банковские балансы, выписки или чеки запаздывали, или не соответствовали ожиданиям клиентов, или если с их счетов напрямую изымались суммы на неизвестные нужды… Что поделаешь: в «Агентстве Грэхема Хорикса» большая текучка кадров, особенно в отделе бухгалтерии, и нет ничего, что нельзя было бы списать на некомпетентность уволенного сотрудника или – в редких случаях – исправить ящиком шампанского и чеком на крупную сумму в извинение.
Не в том дело, что люди любили Грэхема Хорикса или доверяли ему. Даже самые лояльные клиенты считали его пронырой. Но они считали его своим пронырой и в этом горько ошибались.
Грэхем Хорикс был свой собственный проныра.
На столе у него зазвонил телефон, и Грэхем Хорикс снял трубку.
– Да?
– Мистер Хорикс, у меня на проводе Мэв Ливингстон. Знаю, вы велели соединять ее с Толстым Чарли, но он в отпуске, и я не знаю, что говорить. Сказать, что вас нет на месте?
Грэхем Хорикс задумался. До того, как его унес из жизни сердечный приступ, Моррис Ливингстон был когда-то самым популярным йоркширским комиком в стране, звездой таких телесериалов, как «Покороче сзади и по бокам» и собственной воскресной программы-варьете «Моррис Ливингстон, полагаю?». В восьмидесятых он даже попал «в десятку лучших» с скабрезно-комическими куплетами «Глядится неплохо, но скорей убирай!». Дружелюбный и легкий в общении, он не только оставил свои финансовые дела в руках «Агентства Грэхема Хорикса», но, по предложению Грэхема Хорикса, назначил главу агентства опекуном всего своего имущества.
Преступно было бы не поддаться такому искушению.
И была еще Мэв Ливингстон. Честно будет сказать, что, сама о том не подозревая, Мэв Ливингстон много лет фигурировала на главных и звездных ролях в самых сокровенных и личных фантазиях Грэхема Хорикса.
– Соедините, пожалуйста, – сказал он секретарше и минуту спустя заботливо заворковал: – Какая радость тебя слышать, Мэв. Как поживаешь?
– Не знаю.
До знакомства с будущим мужем Мэв Ливингстон была танцовщицей, а после всегда возвышалась над комиком-коротышкой. Они обожали друг друга.
– Почему бы тебе не поплакаться в жилетку дядюшки Грэхему?
– Несколько дней назад я говорила с Чарльзом. Мне интересно… Ну, управляющий в моем банке хотел бы знать… Средства от имущества Морриса… Нам сказали, мы уже должны были что-то получить.
– Мэв, – сказал Грэхем Хорикс, как ему казалось, томно-бархатным голосом, от которого (по его мнению) женщины должны были просто таять, – проблема не в том, Мэв, что денег нет. Все дело лишь в ликвидности. Как я тебе говорил, Мэв, Моррис под конец жизни сделал несколько опрометчивых инвестиций. И хотя по моему совету были сделаны и кое-какие перспективные вложения, этим последним нужно дать время созреть. Если мы извлечем деньги сейчас, то почти все потеряем. Но бояться не надо, не надо. Для хорошего клиента все что угодно. Я выпишу тебе чек с собственного банковского счета, лишь бы ты была платежеспособна и ни в чем себе не отказывала. Сколько просит твой управляющий?
Внимание! Это не конец книги.
Если начало книги вам понравилось, то полную версию можно приобрести у нашего партнёра - распространителя легального контента. Поддержите автора!Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?