Текст книги "История викингов. Дети Ясеня и Вяза"

К отдаленным участкам относились даже районы глубоководного рыбного промысла в Атлантическом океане. Так, кит, забитый в арктических водах близ норвежских Лофотенских островов, мог дать китовый ус, из которого вырезали фигурки для популярной настольной игры хнефатафл, партию которой вы могли выиграть в шведской Уппсале, или пластинки для глажки, на которых какой-нибудь древний датчанин разглаживал свою льняную рубашку. Список подобных товаров постоянно расширяется.

Не все эти процессы и явления были спровоцированы кризисом и его последствиями. Например, охота на лося и северного оленя с помощью ловушек явно активизировалась в V веке еще до того, как поселения начали массово приходить в упадок. Массовая эксплуатация отдаленных земель, начавшая набирать обороты в VI веке, отчасти представляла собой развитие уже существовавших тенденций, хотя, возможно, в новых условиях они развивались намного активнее. Ясно, что по крайней мере с VI века (а возможно, и намного раньше) в Скандинавии существовали торговые связи между крайним севером и югом, между востоком и западом, а также с материковой частью Европы. Но именно расширенное использование внутренних отдаленных участков (в том новом смысле, о котором шла речь выше) приносило торговые изделия (в частности, шкуры и меха) для активного зарубежного обмена и в значительной степени послужило основой расширения мелких королевств.

Таким образом, эксплуатация отдаленных участков с VI века и далее послужила своего рода экспериментальной тренировочной площадкой для широкой коммерческой экспансии эпохи викингов. Разница в том, что в довикингский период товары в основном стекались в Скандинавию, по-видимому через посредников на общей торговой арене в Балтийском море и на его берегах. А в эпоху викингов скандинавы сами отправлялись по суше и по морю за интересующими их иноземными товарами к местам их производства.

С начала VI века и далее мы также можем наблюдать резкий подъем производства железа, которое шло на изготовление оружия, доспехов и корабельных гвоздей. Это не только подтверждает развитие новой экономической инициативы, как в случае с другими товарами, – специфика использования железа указывает на то, что Скандинавия вооружалась.

В этот период крупных изменений Скандинавия вовсе не была отрезана от Европы, и происходящие перемены не ограничивались только Севером. Были налажены активные связи с государствами на территории современной Польши, приграничными районами Германии, Северной Италией, Венгрией и другими странами. Трудно с определенностью утверждать, какой именно характер носили эти связи, однако нет никаких сомнений в том, что мобильные вооруженные отряды неустанно извлекали выгоду из отступления Римской империи. Если в Скандинавии начал складываться «новый Север», то во Франции точно так же с оружием в руках создавали свои королевства Меровинги, чьи устремления простирались вплоть до Южной Германии; по другую сторону Альп, в Италии, власть захватывали лангобарды, а в приграничных районах Дании усиливали свою хватку саксы.

В тот же послеримский период на юге Британии появились первые поселения северогерманских народов, которые в последующие столетия стали англичанами и в конечном итоге сформировали государство, носящее их имя. Особенно тесные связи существовали между Восточной Англией и норвежскими и шведскими долинами, и в том или ином виде эти связи сохранялись всегда. В знаменитом ладейном захоронении в Саттон-Ху (около 625 года) были найдены шлем, церемониальные одежды и комплект вооружения, которые вполне уместно смотрелись бы в Швеции, – и действительно, как минимум часть этих предметов была, по-видимому, импортирована из Уппланда. Более того, одна из узорчатых пластинок шлема была отпечатана с помощью матрицы, изготовленной в той же мастерской, из которой вышла матрица, найденная в королевском кургане в Уппсале, а детали погребальных ритуалов указывают на общий набор ценностей и политических воззрений. Идеи и убеждения довикингского периода – неважно, вендельским или меровингским называют его сегодня ученые, – беспрепятственно распространялись на всех берегах Северного моря.

И, хотя этот момент не следует переоценивать, нельзя не отметить, что в новых обществах, возникших после кризиса периода Великого переселения народов, наблюдался бурный расцвет воинственной идеологии, опирающейся на бескомпромиссный кодекс чести, торжественные клятвы верности и обязательное кровавое возмездие. Эти ценности выразились в расцвете экспансионистской элитной культуры залов, культуры знати, чье высокое мнение о себе подогревалось постоянным стремлением к войне. В основе всего этого лежала более тесная, чем когда-либо, связь с семьей и родными – нерушимые кровные узы стали последним оплотом общественной устойчивости. Нетрудно разглядеть во всем этом стремление оградить себя от памяти о далекой катастрофе VI века.

Таким образом, эпоха викингов строилась из элементов, возникших за двести с лишним лет до ее начала, – среди них медленный упадок послеримской власти, опосредованные последствия этого в виде экономической и военной нестабильности на Севере и авантюрные гамбиты тех, кто пытался всем этим воспользоваться. И без того нестабильная ситуация была усугублена природной катастрофой в 530-х годах – небеса померкли, заставив северян усомниться в самих основах веры в богов. Пылевая завеса длилась и длилась – «три таких зимы идут сряду, без лета» – урожай погибал, и общественные связи начали слабеть. Затем начался голод, а после многолетняя борьба за остатки. По-видимому, половина всего населения Скандинавии погибла, и это действительно было предвестием Рагнарёка. В следующие десятилетия и века Север оправился от удара, но перекроил себя на новый лад и стал совсем другим миром. В этом времени можно найти истоки почти всего, что было дальше: социального и политического уклада, экономики и международных торговых связей, обрядов и мировоззрения, а также общей предрасположенности к насилию.

3
Социальная сеть

Каждый человек в Скандинавии эпохи викингов существовал в расширенном домашнем и семейном кругу и был вписан в систему социальных норм, связывающих людей друг с другом. Самыми важными были узы родства, кровного или приобретенного через установленные обычаи, такие как брак. Мужчин, в частности, могли соединять особого рода формальная дружба или политические союзы, закрепленные в личных связях. Все эти хитросплетенные и далеко простирающиеся нити были тем не менее достаточно прочными. Любые аспекты жизни, от выбора брачных партнеров до заведенных в доме и хозяйстве порядков, и даже то, как люди одевались и что ели, зависели от того, какое место человек занимал внутри этой социальной сети. Эти структуры, эти взаимоотношения и все то огромное множество предметов, которыми пользовались в повседневной жизни, и составляли подлинную основу общественного уклада викингов, физически сосредоточенного в пространстве дома и усадьбы. Их следует изучать в совокупности.

И здесь быстро возникают сюрпризы. Например, многие браки у викингов были полигинными: мужчины могли брать в жены больше одной женщины, хотя каждая женщина могла иметь только одного мужа. Кроме того, существовал институт конкубината, который во времена викингов был весьма далек от сразу приходящего на ум стереотипного образа восточного гарема; это также способствовало возникновению между мужчинами и женщинами разнообразных сложных связей.

Археология позволяет всесторонне реконструировать детали этой социальной сети, от типов архитектурных сооружений до еды на столах и поведения людей. Пожалуй, именно здесь викинги особенно отчетливо выступают полной противоположностью стереотипному образу «волосатых варваров». На самом деле мужчины и женщины эпохи викингов отличались опрятностью и даже щепетильностью в отношении своего внешнего вида – и в этом нет ничего удивительного, поскольку они жили в мире, где визуальная составляющая имела огромное значение. Их одежда, имущество, мебель, дома и средства передвижения были украшены так же щедро, как их кожа. Этот всеобъемлющий мир символов и знаков выходит далеко за пределы понятия искусства, и здесь кроется еще одна причина радикального отличия викингов от их современников.

Большинство людей эпохи викингов, о которых мы узнаем из археологических раскопок и письменных источников, относилось к категории так называемых свободных земледельцев (широко распространенное условное наименование). В какой-то степени это верно, однако важно не путать свободу с равенством. В обществе эпохи викингов существовало глубокое расслоение, и место индивидуума на социальной лестнице во многом зависело от доступных ей или ему ресурсов в виде земель, собственности и, не в последнюю очередь, поддержки других людей. Безземельный человек стоял всего в полушаге от обнищавшего и несвободного.

Семья и родство были тем связующим элементом, на котором держались общины железного века, и это становилось особенно заметно в те времена, когда действие этого социального клея ослабевало, как произошло во время кризиса VI века. Большинство людей принадлежало к сельскому среднему классу boendr (крестьян-бондов) и проживало в безопасном пространстве hjón – домохозяйства. Оно не всегда было независимым: иногда обитатели усадьбы арендовали ее или были обязаны выплачивать те или иные налоги и подати землевладельцу. Здесь же, под этим кровом, существовал дающий защиту семейный круг.

Тесные связи между людьми распространялись и на их отношения с землей. Чтобы подтвердить притязания на землю, в нее закапывали личные вещи, иногда специально переломленные, чтобы подчеркнуть, что люди намереваются остаться здесь надолго. Возможно, заклады, сделанные в пределах земельного участка, предназначались для предков, а за его чертой – для иных существ. Такие знаки накапливались из поколения в поколение, на границах владений вырастали могильные курганы, сами границы обозначали каменными памятниками, и со временем можно было говорить уже не только о том, что люди владеют землей, но и о том, что земля владеет людьми.

Трудно сказать, сколько человек проживало в средней усадьбе эпохи викингов, но, вероятно, она не слишком отличалась от хозяйства предыдущих столетий. По приблизительным оценкам, на небольшом участке обычно проживало от семи до десяти человек: нуклеарная семья из родителей и детей, один или два пожилых родственника и, возможно, два-три работника. В более крупных поместьях число обитателей могло вырасти до тридцати или сорока – там жили расширенные семейные группы вместе со слугами и было гораздо больше подневольных людей.

Узы брака скрепляли и узаконивали семейную жизнь, но здесь существовало множество нюансов. В эпоху викингов брак был соглашением прежде всего между семьями, а не между отдельными людьми. Он служил инструментом создания и адаптации родственных структур и ролей, социальных и политических иерархий. Большое значение придавали не только кровным узам, но и тщательно спланированным любовным отношениям – последние могли иметь даже больше веса, чем первые. Например, удачно заключенный брак мог обеспечить не только высокий социальный и политический статус отдельным людям и их родственникам, но также, в некоторых случаях, гарантировать их выживание в период конфликтов. Мужчины прибегали к разнообразным стратегиям поиска брачных партнеров, что позволяло им доминировать в вопросах семейной дипломатии. От этого, в свою очередь, зависели внутренние домашние отношения, политика и конфликты.

Сватовство представляло собой череду сложных маневров, и девушек могли сватать довольно рано, уже в возрасте тринадцати лет, хотя свадьбу часто откладывали до тех пор, пока будущей невесте не исполнится шестнадцать. В «Саге о Гуннлауге Змеином Языке» некая Йофрид успела овдоветь, прежде чем вышла замуж за Торстейна, – к тому времени ей было восемнадцать лет. Впрочем, в этом нет ничего удивительного. Мужчины часто вступали в брак в намного более зрелом возрасте, а это значило, что многие женщины вскоре вдовели и снова выходили замуж. В браке женщины сохраняли за собой право на свое имущество. Приданое собирала не семья невесты, а семья жениха – это был mundr, выкуп за невесту. В «Саге о союзниках» человек сетует, что ни одна из его дочерей еще не вышла замуж, поскольку не нашлось ни одного мужчины, достаточно богатого, чтобы дать за них выкуп.

Чем выше человек продвигался по социальной лестнице, тем более хитросплетенными становились социальные сети и тем больше последствий имел каждый его шаг. На самых высоких уровнях брак представлял собой в первую очередь альянс двух семей, рычаг и залог укрепления власти, стратегический шаг, направленный на защиту далекоидущих интересов знати. Существовавшие у разных социальных слоев свадебные обычаи, по-видимому, тоже заметно отличались, и то, что считалось приличным у знати, вероятно, имело мало общего с тем, как все происходило в глубинке. В эддической «Песни о Риге» описывается сложно организованная статусная свадьба с прекрасными тканями и множеством церемоний. Другую крайность рисует эпизод из «Саги об Эгиле Скаллагримссоне», в котором один земледелец за унцию золота покупает дочь другого земледельца, чтобы «справить с ней неполную свадьбу» – остальное нетрудно себе представить.

Разводы были вполне обычным делом, и жена имела такое же право инициировать развод, как и муж. Женщина могла сослаться на множество причин, включая простую неудовлетворенность. В «Саге о Ньяле» женщина уходит от мужа из-за его полового бессилия – это считалось достаточным основанием для развода. В «Саге о Гисли» женщина угрожает разводом мужу, возражающему против ее супружеской неверности. Также веской причиной считалась крайняя бедность – вина мужа, который не обеспечивает свою семью. Немалая часть прошений о разводе подавалась вследствие насилия в браке, хотя травмы, о которых идет речь в таких случаях, настолько серьезны, что степень терпимости к мужской агрессии в целом была, по-видимому, довольно высока.

Исключительно важен тот факт, что браки в эпоху викингов могли быть полигинными. Существование этой практики вызвало в научных кругах обширную полемику, причина которой не вполне ясна, поскольку упомянутый факт имеет вполне надежные подтверждения. Возможно, это снова напоминает о живучести стереотипов и указывает на то, какие характерные черты эпохи викингов люди готовы (или не готовы) принять. Упоминания о мужчинах, имевших нескольких жен, есть в сообщениях арабских путешественников, встречавших их на территории современной России в X веке. Более века спустя, около 1070 года, германский священник Адам Бременский писал о свеях: «У человека, в зависимости от его достатка, бывает одновременно две, три или более женщин, а у богатых людей и князей их и вовсе без счета». Ранее в том же сочинении он рассказывает о затруднениях своего друга, короля Дании, которого осудили за женитьбу на кузине, и добавляет, что вскоре после этого тот «взял себе других жен и наложниц, а затем и других». Это информация из первых уст о человеке, которого Адам знал лично. Примечательно, что в этих источниках проведено различие между женами и наложницами.

Некоторые упоминания о полигинии встречаются в корпусе древнескандинавской литературы. Эддическая «Песнь о Хельги Хьёвардссоне» начинается с пролога, описывающего четырех жен короля. В «Саге о короле Харальде Прекрасноволосом» говорится, что у него «было много жен», и в том же отрывке перечислены имена трех из них. Далее уточняется, что он мог жениться в очередной раз лишь при условии, «что отошлет прочь девять своих жен». Скальдический стих рассказывает о разных районах Норвегии, откуда были родом эти женщины, а из предыдущих глав становится ясно, что кроме жен у короля были также наложницы. В «Саге о Харальде Суровом (Сигурдссоне)» также есть краткое упоминание о том, что король взял вторую жену.

Обычай многоженства совершенно недвусмысленно подтвержден исландскими юридическими источниками и существовал долгое время после принятия христианства (вряд ли это было нововведение, принесенное христианской церковью). Один законоговоритель (обязанностью которого, как следует из названия, было дословно запоминать и декламировать законы) был одновременно женат на женщине и ее дочери. Папа был вынужден дважды направлять послания к исландскому духовенству, протестуя против этой практики (распространенной в том числе и среди самого духовенства), но даже в XV веке священников еще продолжали хоронить вместе с многочисленными женами и детьми, как, например, в Скридуклаустуре. Этот обычай носил эвфемистическое название bi-fruar, что переводится примерно как «побочные жены». Два исландских епископа были удостоены канонизации в числе прочего и потому, что они были единственными во всей стране священнослужителями, соблюдавшими целибат. Брак, как один из главных инструментов власти, всегда стремились взять под контроль, поэтому в правящем классе многоженство просуществовало намного дольше, чем среди простых людей.

Корпус надписей на рунических камнях поздней эпохи викингов из Центральной Швеции включает множество текстов, где упоминаются супружеские отношения, но почти нигде в них не названо больше одной жены. Звучит противоречиво, но на самом деле это не так. Во-первых, ясно, что полигинные браки почти всегда имеют внутреннюю иерархию, сравнительный статус жен в которой неодинаков, и нет никаких оснований полагать, что в надписях, где речь зачастую идет о наследстве и земельных правах, будет упомянут кто-то, кроме «главной жены». Во-вторых, что еще важнее, почти все шведские камни относятся к XI веку (конец эпохи викингов) и обычно имеют вполне ясный христианский контекст. Учитывая недвусмысленное, закрепленное законом отрицание церковью многоженства, было бы удивительно, если бы в надписях на камнях действительно упоминались такие отношения. Есть только два исключения – надписи на камнях из Уппинге в Содерманланде и из Бракста в Уппланде, – в которых говорится о двух женах одного мужчины. В надписях на камнях из Центральной Швеции упоминаются многочисленные сводные братья и сестры, предположительно от разных родителей, что вполне согласуется с тем, что один каменный памятник обычно устанавливали на средства нескольких семей. Совсем другую картину рисуют надписи на юге Швеции, где христианство распространилось намного раньше и где установку камня чаще всего оплачивал только один человек.

За рамками брака и предшествующего ему обручения существовала еще одна разновидность официальных отношений – конкубинат, имевший большое значение в контексте сексуальной политики. Существовали разные категории конкубината, которые оформлялись в виде устной договоренности и имели в каждом случае собственный словарь. Сюда относились любовные связи, организованные с целью объединения могущественных семей и укрепления политических связей, или в рамках комплекса взаимных обязательств, занимавшего центральное место в общественной жизни скандинавов. Прочие виды этих отношений, по сути, сводились к сексуальному партнерству, в некоторых случаях построенному на основе изначально возникших (или появившихся со временем) теплых чувств.

Женщины эпохи викингов формально не инициировали и не управляли развитием этих отношений, хотя, возможно, в некоторых случаях они способствовали формированию более или менее одобряемой обществом эмоциональной привязанности за пределами брака, нередко заключенного без любви. Тем не менее из юридических кодексов ясно, что мужчины (которые писали законы) отводили себе в подобных отношениях главенствующую роль. Более того, женщина, которая становилась наложницей, теряла для своей семьи право получить выкуп за невесту, поскольку она не выходила замуж, но все же была «сговорена».

Характерно, что у мужчины одновременно могло быть не только больше одной жены, но и больше одной наложницы. При этом каждая из участвующих в этих отношениях женщин, независимо от своего статуса, была связана только с одним мужчиной. В родовых сагах, хотя их не всегда можно назвать абсолютно надежным источником, также упомянуты несколько случаев подобных отношений. В «Саге о людях из Лососьей долины» женатый мужчина покупает невольницу, чтобы сделать ее своей наложницей. В «Саге о людях из Ватнсдаля» другой женатый мужчина официально имеет сексуальные отношения с наложницей, которая позже рожает от него ребенка. В «Саге о Ньяле» главный герой открыто признает перед женой свою добрачную связь, и на сцене опять же появляется ребенок от этого союза.

Женщин могли принудить к сожительству против воли, хотя формально это считалось незаконным. Бывали случаи, когда местные правители похищали дочерей своих арендаторов либо не оставляли им другого выбора, кроме как отдать женщин. Обычно женщин удерживали какое-то время, а затем отпускали. Выдвигались предположения, что это была демонстрация силы со стороны знати – разновидность рэкета, вымогательства под предлогом защиты или даже что арендаторы пытались таким образом подольститься к землевладельцам (известны случаи, когда крестьяне недвусмысленно предлагали своих дочерей королям). Поэтические источники позволяют с той же степенью уверенности предположить, что эта практика могла иметь отношение к обрядам плодородия, за которое местный правитель отвечал как представитель богов. Реальность вполне могла быть где-то посередине между этими вариантами и меняться в зависимости от обстоятельств, но в любом случае согласие женщины в расчет не принималось. Появившееся тогда обобщающее наименование наложницы, frilla, просуществовало до раннего Нового времени в качестве пейоратива, подразумевающего сексуальную доступность, распущенность или даже открытую проституцию, – все это на условиях, продиктованных мужчинами.

Обращенные в рабство женщины тоже могли стать наложницами, что в какой-то степени (но, вероятно, не слишком большой) защищало их от сексуального насилия, нередко составлявшего неотъемлемую часть их жалкого существования. В сагах упомянуты несколько женщин, которым удалось использовать такие отношения как ступеньку к лучшей жизни – например, в «Саге о людях из Лососьей долины» знатная женщина из Ирландии по имени Мелкорка, захваченная во время набега и ставшая рабыней, в конце концов выходит замуж в Исландии. В «Беовульфе» величавую датскую королеву Вальхтеов, хозяйку дворца Хеорот, повсюду незримо сопровождает напоминание о тех временах, когда она была всего лишь захваченной в бою пленницей: по мнению некоторых исследователей, ее имя означает «чужеземная рабыня».

Кроме брака и сожительства, дававших начало новым родственным связям, в социальных отношениях эпохи викингов имелся еще один компонент, в более поздних письменных источниках носящий название vinátta. Это слово буквально означает «дружба», но в те времена оно имело несколько иные коннотации и отличалось от нашего современного понятия. Древнескандинавские vinr, друзья (в современных скандинавских языках тоже есть слова venner и vänner), были не только близки как братья по оружию – их объединяли сложные связи примерно того же характера, что и признанные обществом узы родства. Специфика и роль этой дружбы в жизни общества особенно заметны с X века, но ее основные законы прослеживаются уже в начале эпохи викингов. Эти социальные сети состояли исключительно из мужчин, однако у них был и женский аналог: женщина тоже могла опереться на свои связи и поддержку подруг.

Дружба у викингов служила еще одним способом заручиться взаимной помощью при отсутствии в обществе иных надежных гарантий поддержки и безопасности. Возникающие в результате частично перекрывающие одна другую социальные сети служили ключевым фактором относительно мирного общественного сосуществования. Дружбу скрепляли дарением подарков, например, правитель одаривал своих приближенных, что влекло за собой установленную законом обязанность отплатить взаимностью.

Ключевым элементом этих отношений (для мужчин) было взаимное заступничество, которое понимали не только как защиту непосредственно в битве, но и в целом как необходимость заботиться об интересах друзей. Это позволяло поддерживать друг друга во время судебных разбирательств, но вместе с тем это подпитывало сложную динамику вражды. Мужчина мог быть связан с правителем клятвой верности и подчиняться законам насилия, пронизывающим зальную культуру. Однако если перед началом сражения замечали, что в войске противника находится друг этого человека, то, по данным некоторых источников, враждующие стороны могли сделать попытку договориться о перемирии, чтобы избежать щекотливой ситуации, не заставляя друзей сражаться один против другого и не подвергая испытанию прочность их клятв по отношению друг к другу и к вождям, что никому не принесло бы пользы. Система официальной дружбы существовала также между вождями и королями и распространялась даже на богов.

Семья, независимо от ее состава, предполагает семейную жизнь и ведение домашнего хозяйства. Основной единицей поселения в Скандинавии эпохи викингов была усадьба, garðr или gård, уже знакомое нам понятие, обозначающее замкнутое жилое пространство. Именно здесь происходили почти все события в круговороте сельской жизни, мало отличавшейся от жизни в следующие века. В некоторых эддических поэмах сохранились примеры незамысловатой философии, нечто вроде афоризмов о жизни на земле. Процитируем «Речи Высокого»:

 
Пиво пей у огня,
по льду скользи,
коня купи тощего,
меч – заржавелый,
корми коня дома,
а пса – у чужих[14]14
  Пер. А. И. Корсуна.


[Закрыть].
 

В усадьбе обычно имелось центральное строение – прямоугольный длинный (или не слишком длинный) дом, чаще всего деревянный. Крышу поддерживали вертикальные опоры, образующие внутри три прохода, стены были сделаны из плетня (сплетенных гибких веток), обмазанного глиной. Дерева в регионе было вдоволь, и в домах у некоторых состоятельных людей стены делали из цельных досок, закрепленных горизонтально между столбами либо вертикально на поперечных балках. Если была возможность, нижнюю часть стены складывали из камня, чтобы защитить дерево от земляной сырости. В районах с более суровым климатом остро стоял вопрос сохранения тепла, и стены были толще, с каменной сердцевиной, обложенные тяжелыми кусками дерна. Ими же могли выстелить крышу. Для защиты от непогоды также использовали древесную кору, которую укладывали под соломенную кровлю. По-настоящему богатые люди могли позволить себе покрыть крышу своего высокого зала деревянной черепицей.

В этом общем помещении происходила большая часть повседневных дел – здесь ели, спали, занимались домашними ремеслами. Обстановку можно было легко поменять, принеся постельные принадлежности и расстелив одеяла или, наоборот, быстро убрав вещи. Если требовались дополнительные места для сидения, приносили несколько простых табуретов. Имущество хранилось в надежно запертых ящиках и сундуках (замки – частая находка при раскопках) или в мешках. Мясо и травы сушили под крышей или коптили на огне. Разнообразные вещи убирали на платформы, пристроенные к стропилам, – это был не столько полноценный второй этаж, сколько удобное место для хранения. Продукты держали в бочках и часто в них же консервировали.

Центральная «гостиная» жилых домов – будь то обширное пространство зала, тесная хижина или городское жилище – была плохо освещена даже днем. Свет проникал через дверь, в очень редких случаях через маленькое окошечко, затянутое кожей или закрытое ставнями, или падал через дымовое отверстие. Внутри могли зажечь масляные лампы, сделанные из глины, камня или металла и дававшие мягкий слабый свет, – их ставили на плоскую поверхность или вешали на гвоздях на стены. Основным источником света и тепла служил очаг в центре, со всех сторон обложенный камнями для надежной защиты от искр – пожар представлял большую опасность для любых деревянных строений.

По вечерам очаг становился всеобщим местом сбора. Это было главное пространство для приготовления пищи – готовили в глиняных сосудах, которые ставили прямо в тлеющие угли, на решетке или на железных сковородках, в котлах, подвешенных над очагом на цепях или треногах. Глиняная посуда была в основном очень простой, но в некоторых домах пользовались более качественной славянской чернолощеной керамикой. В богатых домах попадалась керамическая посуда с континента, особенно из Германии, доставленная по суше через датскую границу, – глазурованные кувшины, миски, подобие сита и даже керамика из Рейнланда, украшенная серебристой фольгой, которая красиво блестела, особенно если ее намочить.

Обычно люди собирались поесть вокруг умиротворяющего огня очага. Почему-то, когда речь заходит о застольной культуре викингов, мы до сих пор представляем себе что-то вроде сцены в таверне из фильмов про Средневековье, где все безудержно пьянствуют, хохочут во все горло и рвут зубами куски мяса, а на заднем плане обязательно происходит драка. Реальность была совсем другой, и в ней присутствовала разнообразная и изысканная кухня.

Умению вести себя за столом придавали большое значение. Каждый живущий в эпоху викингов носил с собой карманный нож – небольшой утилитарный предмет для повседневных нужд, особенно для еды. Ножи имели самое широкое распространение и встречаются почти в каждом захоронении. Отдельные образцы могли быть богато украшены, но все они имели одно и то же практическое назначение. Не менее важным инструментом был точильный камень. Счет таких находок тоже идет на тысячи – это были маленькие прямоугольники из камня, часто с отверстием и петлей для подвешивания. Большинство из них очень простые, но попадаются и сделанные из полосатого разноцветного сланца, выбранного не только за функциональность, но и за красоту. Независимо от внешнего вида, точильные камни оставались важной составляющей повседневного набора инструментов.

Большие длинные вилки с двумя зубцами использовали для подачи мяса из котлов и других больших кухонных сосудов, но вилки как индивидуальный столовый прибор не были известны. Ложки и черпаки делали из дерева или рога и часто украшали. Еда по большей части была жидкой или полужидкой, в виде густых бульонов и рагу, каш и похлебок.

В простых домах еду подавали в деревянных мисках или тарелках. Посуда, обработанная на токарном станке, была выше качеством и имела гладкую, приятную на ощупь поверхность. На рынках такие предметы, произведенные мастерами с помощью специального оборудования, пользовались большим спросом. Самым примитивным вариантом была деревянная миска, вырезанная или выдолбленная вручную, грубая, но выполняющая свою задачу и, пожалуй, обладающая своеобразным очарованием. Тарелки и разделочные доски из дерева часто встречались даже в богатых домах, хотя там они могли быть украшены резьбой. Металлическую посуду имели очень немногие. В некоторых случаях пищу выкладывали вместо тарелки на кусок хлеба, который затем съедали.