Текст книги "Семиевие"

Часть вторая

День 700

В день 700, известный также как А+1.335 (один год и триста тридцать пять дней с момента разрушения Луны), Облачный Ковчег выглядел с Земли словно яркая бусина на серебряной цепочке. По причинам, которые доктор Дюбуа Джером Ксавье Харрис попытался изложить в своем монологе на борту Капли-2 в А+1.0, истинное облако из капель – или рой – вокруг «Иззи» оказалось бы дорогим удовольствием в смысле расхода топлива. Значительно дешевле, да и надежней, было расположить капли впереди или позади станции на той же орбите, словно вереницу утят с мамой-уткой посередине. Для капли, уже занявшей свое место в цепочке, необходимость его изменить означала маневр, совершенно изумительный по сложности с точки зрения вновь прибывающих членов так называемого Регулярного населения.

Собственно каппи – то есть молодые люди, избранные в ходе Жребия, проведшие почти два года в тренировках по управлению каплями и тому, как в них жить, и отправленные наверх именно с этой целью, – могли его выполнить с закрытыми глазами. В День 700 на орбите их было тысяча двести семьдесят шесть человек, и еще примерно двадцать пять прибывали ежедневно в рамках активизировавшихся под конец запусков. Их отправляли в пустые капли, дожидавшиеся в голове или хвосте цепочки. Капли, в свою очередь, запускались по отдельности тяжелыми ракетами примерно по четыре штуки за день. Поскольку капля состояла в основном из пустоты и по сравнению с грузоподъемностью ракеты, способной нести ее объем, весила очень мало, их загружали витаминами от бойлерной и до самой передней. Прежде чем заселять каплю, витамины следовало выгрузить и складировать. Опись груза для каждой капли была своя. Некоторые целиком заполнялись сжатым газом – скажем, азотом, который будет впоследствии использован для удобрений. В других ассортимент оказывался настолько разнообразным и произвольным на вид, что годился для небольшого базара: медикаменты, артефакты культуры, микроэлементы, печатные платы, запчасти для двигателей Стирлинга, инструменты, личные вещи каппи и в одном примечательном случае – даже «заяц», впрочем, не переживший полета. Если не считать «зайца», отправившегося прямиком в морг, где содержались и остальные покойники, все это требовалось разгрузить, поставить на учет и отправить на склады. На каждой капле имелось место для хранения груза, так что складирование в известной степени было распределенным – в соответствии с фундаментальным принципом всей архитектуры роя. Объемный груз, например газы, закачивали во внешние цистерны или в надувные мешки – те, что поменьше, крепились на капли, крупные отправлялись на периферию «Иззи», где служили дополнительной защитой от радиации и микрометеоритов. Так называемые «сухие» грузы подобным же образом хранились «снаружи» в сетчатых мешках до той поры, когда в них возникнет потребность. «Внутренние» помещения, которых постоянно не хватало, использовались только для живых организмов и таких грузов, которым требовалось тепло или воздух. Так что по сравнению с тем, как «Иззи» выглядела изнутри год назад, сейчас там было очень чисто и аккуратно.

Те, кто не был избран в Жребии и не прошел подготовку каппи, считались Регулярным населением. Оно состояло из ста семидесяти двух человек. Это количество росло очень медленно, поскольку всех, кто обладал достаточной квалификацией и в силу этого требовался наверху, должны были давно уже туда запустить. Каждая новая кандидатура в члены Регулярного населения вызывала на Земле серьезные политические баталии. Соглашение Кратерного озера в целом зафиксировало схему Облачного Ковчега, население которого в основном выбиралось Жребием. Было очевидно, что потребуются также и опытные специалисты, так что отправка скаутов и пионеров особых споров не вызвала. В конце концов, концепция Регулярного населения, или «регуляров», была вписана в Соглашение Кратерного озера именно с этой целью. Такие люди, как Рис Эйткен, Луиза Сотер, Дюбуа Харрис, Мойра Крю и Маркус Лойкер, полетели наверх согласно «пункту о регулярах», потому что многое знали и умели. Однако на каждого улетевшего внизу приходились сотни человек примерно такой же квалификации, и некоторые из них сочли нужным пожаловаться своему конгрессмену, канцлеру, президенту или диктатору. Возникло столько политических осложнений, что поток новичков превратился в скудную струйку. Распределение оставшихся вакансий для «регуляров» прибрали к рукам национальные правительства. Заполнялись эти вакансии неохотно, и каждая требовала сложной подковерной торговли.

Как каппи, так и регулярам было свойственно недооценивать «дистанцию», разделяющую «Иззи» и каплю, которая могла быть от нее в нескольких километрах впереди или позади.

Сложности перемещения между каплями можно было в основном преодолеть, если физически присоединить их к общей структуре, задав тем самым жесткий строй. Во всяком случае так могло показаться кому-то, не слишком сведущему в законах орбитальной механики. Реальность заключалась в том, что капля, пристыкованная к ферме на самом конце правого или левого крыла «Иззи», не находилась на законной с точки зрения физики орбите. Предоставленная самой себе – иными словами, свободная от фермы и от сил, которая та к ней прикладывала, – капля сблизилась бы с «Иззи», пересекла ее орбиту, снова удалилась бы и опять сблизилась на следующем витке, следуя тому же девяностотрехминутному циклу, который отсчитывало движение на орбите самой «Иззи». Капля, пристыкованная в зените «над» «Иззи», пыталась бы замедлиться и отстать, пристыкованная в надире «под» станцией – убежать вперед. Поскольку ферменная конструкция не позволяла этому случиться, выполняя тем самым свою основную функцию удержания всех модулей и капель в фиксированном положении, она испытывала дополнительную нагрузку, передавая каплям усилие, не позволяющее им лететь куда им хочется. Люди в каплях обнаружили бы, что дрейфуют относительно них, пока не врежутся в стену, поскольку назначенные им сэром Исааком Ньютоном траектории вступают в противоречие со структурой «Иззи». Чем больше разрасталась «Иззи» и чем больше модулей и капель к ней присоединялось, тем сильней становились нагрузки, и тем ближе вся структура была к тому, чтобы разрушиться под их воздействием.

Имелась и еще одна, даже более важная причина ограничить разрастание «Иззи». Заключалась она в том, что станция использовала Амальтею в качестве щита.

Первоначальную орбиту станции выбрали в результате очень тщательных расчетов. Чуть ниже – и более плотный воздух заставит ее слишком быстро терять высоту. Чуть выше – и возрастет опасность микрометеоритов. Дело в том, что летящие в пространстве камни под воздействием атмосферы теряют орбитальную высоту точно так же, как и сама «Иззи». И это хорошо – атмосфера втягивает их и уничтожает, оставляя «Иззи» простор для движения. Высота в четыреста километров представляла собой золотую середину между «слишком низко» (под действием атмосферы станция будет терять высоту) и «слишком высоко» (атмосфера чересчур разрежена и не выметает из пространства все камни).

Когда несколько лет назад впереди «Иззи» появилась Амальтея, ситуация изменилась в лучшую сторону. Потеря высоты уменьшилась из-за возросшего баллистического коэффициента, а большую часть микрометеоритов теперь принимал на себя массивный железоникелевый бампер.

Однако Белые Небеса означают, что камней на пути станет значительно больше. Крупные можно обнаружить издалека и уклониться, но мелкие способны нанести значительный ущерб, так что всем наиболее важным компонентам «Иззи» следовало укрыться за Амальтеей и сбиться в кучку непосредственно за ней. Отдельные камни могут явиться с любого направления, но в целом движение лунных обломков относительно «Иззи» окажется больше похоже на ветер. Под этот ветер и будет подставлена Амальтея.

Но Амальтея не сможет защитить части «Иззи», выступающие наружу из-за ее силуэта. Дине и другим сотрудникам «Арджуны» удалось несколько «расширить» астероид, вырезая пласты металла и потом поднимая их, словно выпущенные закрылки у самолета, чтобы увеличить защищенный контур, но у этой технологии был предел. В какой-то момент расширение станции пришлось прекратить и «зафиксировать контур»; это означало, что форма и размер «Иззи» теперь определены окончательно, и произошло это в А+1.233. С тех пор им удалось всунуть некоторое количество дополнительных модулей внутрь контура или же, где это было невозможно, заполнить щели сетками и надувными мешками с запасами. Дополнительные запасы теперь крепились в незащищенном пространстве снаружи контура. Но к самой «Иззи» больше ничего не пристраивали. Расти назад она тоже не могла, поскольку защитная «тень» Амальтеи была не бесконечной – болиды могли «обогнуть» астероид, их траектории не обязаны быть параллельными. В любом случае сзади были маршевые двигатели, а по сравнению с ракетным выхлопом даже адское пламя покажется прохладным ветерком.

Амальтею теперь тоже окружали фермы, крепившиеся прямо к железоникелевой поверхности посредством кронштейнов, приваренных или прикрученных к ней роботами Дины. Из этой мешанины торчал вперед хоботок, на котором располагался пучок радаров и антенн связи. Ближайшие капли – числом семь, соединенные в шестиугольную структуру – держались примерно в километре впереди: на таком расстоянии струи горячего газа при запусках их двигателей не должны были повредить антенны. Другие гептады, как назывались структуры из семи капель, располагались еще дальше вперед, примерно с тем же интервалом. В какой-то момент пунктир истончался, гептады сменялись триадами – треугольниками из трех капель, а еще дальше следовали одиночки.

Подобное истончение наблюдалось и позади «Иззи», хотя расстояние до первой гептады в силу угрозы, которую представляли маршевые двигатели станции, было побольше. Каркасы триад и гептад были устроены по принципу «Лего», позволяя соединять капли между собой без особых хлопот; сквозь фермы шли хомячьи трубы, так что люди и материалы из пристыкованной капли могли легко перемещаться в другие капли на том же каркасе. Рядом также плавали переходники, позволяющие стыковку нос к носу, но оказалось, что они не столь полезны, как каркасы триад и гептад.

Ближе к концу цепочки нередко попадались бола. Каждый из них вращался вокруг своего центра тяжести – точки соединения двух тросов, – двигаясь при этом по той же орбите, что «Иззи» и остальные капли. Впрочем, сейчас бола-стыковки проводили в основном для тренировок. До Белых Небес оставалось всего около трех недель. Столько времени каппи могли прожить и при нулевой тяжести. Бола и искусственное тяготение, близкое к земному, предназначались в долговременном масштабе людям, которые будут жить в каплях всю жизнь, так что им потребуется сила тяжести, чтобы укреплять и сохранять кости, зрение и другие функции тела, страдающие от невесомости.

Облачный Ковчег проходил полный цикл смены дня и ночи каждые девяносто три минуты. Время в космосе не было привязано ни к чему конкретному, и МКС давно уже жила по времени Гринвича, известному также как «универсальное», в качестве разумного компромисса между Хьюстоном и Байконуром. Облачный Ковчег унаследовал эту схему, поэтому День 700 начался ровно в полночь согласно Королевской обсерватории в Гринвиче, или в А+1.355.0 по часам Облака. Около трети его обитателей проснулись в этот момент, чтобы приступить к шестнадцатичасовой смене. Остальные проснутся в А+1.335.8, или «точка-8», и в «точка-16». Такая система гарантировала, что в любой момент бодрствует около двух третей населения. Бодрствующий человек потребляет больше кислорода и выделяет больше тепла, чем спящий, поэтому пиковые нагрузки на системы жизнеобеспечения станут меньше, и, соответственно, Облачный Ковчег будет способен принять больше людей, если их циклы бодрствования и сна распределены равномерно. Триады оказались столь популярны именно потому, что каждая капля могла жить по одной из этих трех смен, выключая свет и соблюдая тишину согласно собственному расписанию. В гептадах в принципе использовалась та же схема – в любой момент две капли находились в режиме сна, а одна, в середине каркаса, несла «круглосуточное дежурство».

Дюб попросил себе и получил третью смену, так что он жил в режиме примерно того же часового пояса, что Амелия, Генри и Гедли на западном побережье США. Вчера он проснулся в точка-16, то есть в Лондоне было четыре часа дня, а в Пасадене – восемь утра. Поэтому, когда пробило А+1.355.0 и началась первая смена нынешних суток, он уже был на ногах восемь часов и чувствовал, что неплохо бы вздремнуть. Однако он знал, что в результате уснуть в точка-8 будет трудней, поэтому решил, как обычно, перетоптаться.

Обнаружив, что мозги соображают недостаточно хорошо, чтобы разобраться в последних пришедших из Калтеха данных по продолжающемуся экспоненциальному разрушению лунных обломков, он отправился в «спортзал», то есть в модуль, где находились несколько тренажеров. Чтобы занимающиеся в невесомости с них не улетали, тренажеры оборудовались поясными ремнями и стропами, которые тянули человека «вниз», прижимая его к ленте тренажера: так он получал шанс дать реальную нагрузку ногам. Предполагалось, что это нужно костям и мышцам. Амелия каждый раз спрашивала в мейлах, упражнялся ли он сегодня, и Дюбу было приятно ее порадовать, отвечая «да».

Через несколько минут, проведенных Дюбом на тренажере, к нему присоединилась Луиза Сотер, которая была в первой смене и только что проснулась. Она предпочитала «побегать» с самого утра, так что они встречались здесь уже не впервые. К стенам цилиндрического модуля крепилось шесть тренажеров; ноги занимающихся были направлены «наружу», а головы, соответственно, к центру модуля, словно спицы в колесе, оказываясь довольно близко, так что было совсем несложно поддерживать разговор. Для общительных экстравертов наподобие Дюба и Луизы это было замечательно; те, кто предпочитал уединение, обычно надевали наушники и не отрывали взгляда от книги или планшета.

– Ты был в Венесуэле, когда собирал каппи? – спросила Луиза.

То, как она подчеркнула слово «был», означало, что Венесуэла является совершенно очевидной темой для беседы – такой, о которой мало-мальски информированный человек просто не может не заговорить с утра пораньше. Дюб понятия не имел, почему. В последнее время он часто слышал в разговорах упоминание Куру – космодрома во Французской Гвиане, откуда европейцы, а иногда и русские, запускали тяжелые ракеты. За два года он сделался одним из самых важных мест запуска капель и грузов. У Дюба имелось смутное чувство, что там что-то происходит и это – повод для беспокойства.

Однако мысли его были направлены совсем в другую сторону – на Персиковую Косточку и ее богатых железом «потомков». Их все еще можно было разглядеть сквозь густеющую тучу каменных обломков. Когда начнутся Белые Небеса, они полностью исчезнут в облаке пыли и на какое-то время скроются от Дюба. Так что он наблюдал ПК1, ПК2 и ПК3, пока их еще было видно, максимально точно фиксировал орбитальные параметры, делал снимки в высоком разрешении. Любопытней всех была ПК3. Она представляла собой затвердевший железный шар, по составу похожий на Амальтею. Диаметром шар был около пятидесяти километров. С одной его стороны имелась расщелина размером примерно в Большой каньон, очевидно, сформировавшаяся при столкновении, вырвавшем кусок коры, пока шар еще не совсем застыл. Дюб назвал ПК3 Расщелиной.

– Дюб? Ты меня слушаешь? – потребовала Луиза. – Я уже думала переключиться на «Дюб! Дюб! Вызывает Земля!».

– Извини, – встрепенулся Дюб. Он все это время грезил наяву, думая о трещине на боку Расщелины, пытаясь представить себе, как она выглядит изнутри. – Что ты там спрашивала?

– Венесуэла, – повторила Луиза. – У тебя была туда вылазка за живым товаром?

– Нет, – ответил Дюб. – Самое близкое – Уругвай. Не сказать чтобы совсем рядом. И к тому моменту я уже здорово вымотался.

– Отчего ты вымотался?

Эта Луиза!

– Слишком много вылазок? – продолжала она уточнять. – То есть это было физическое истощение? Или скорее эмоциональное, а то и даже духовное?

– Просто вымотался, – повторил он. – Это нелегкое дело. Забирать молодежь – причем самых лучших – у родителей.

– Но ты же делал это из благих побуждений, так?

– Луиза, к чему ты сейчас клонишь?

– Тебе известно, что сейчас происходит у побережья Куру? – ответила она вопросом на вопрос.

– Нет, – отрезал он.

– Считаешь, что давно съехал?

– Я каждый день на связи с семьей. Помимо этого? Да, Луиза, я уже съехал с Земли. Милое место. Приятные люди. Но я должен заниматься тем, что будет дальше.

– Как и все мы, – кивнула Луиза. – Но нельзя не признать, что происходящее в эти последние три недели на Старой Земле может отразиться и здесь, на Новой.

– Да что там, наконец, такое творится?

– Судя по всему, ни один из семидесяти пяти венесуэльцев, выбранных при Жребии, так до сих пор и не в космосе, – ответила Луиза.

– Ты же знаешь, что конечное соотношение оказалось примерно один к двадцати, – возразил Дюб.

Иными словами, из каждых двадцати кандидатов, отобранных в Жребии и отправленных в тренировочные лагеря, на Ковчеге оказался лишь один. Гордиться тут особо нечем. Однако это максимум того, что пока удалось добиться, и еще оставалась надежда, что соотношение увеличится до одного из пятнадцати, а то и из десяти, когда пойдет волна последних запусков.

– Да. И венесуэльцы тоже знают. И утверждают, что поэтому на орбите сейчас должно быть трое или четверо их соотечественников.

– Статистика так просто не работает.

– Они как-то не производят впечатления знатоков статистики.

– Политика, – вздохнул Дюб.

– Понимаю тебя, дорогой, – усмехнулась Луиза. – И не сказать чтобы совсем несогласна. Но хочу предупредить, что словом «политика» технари часто пользуются, чтобы обозначить свое недовольство самыми обычными человеческими качествами, нарушающими их стройную систему.

– После факультетских собраний в Калтехе не могу не согласиться, – подтвердил Дюб. – Но я все-таки о другом. Сама система отбора кандидатов в Венесуэле была откровенно политической. В большинстве стран идею Жребия не стали воспринимать буквально. В нем присутствовала случайность, это верно, но выбирали они из самых лучших. Венесуэльцы так поступать не стали. И в результате послали деревенских ребят, выбранных действительно совершенно случайным образом. Многие из них с точки зрения личных качеств оказались очень достойными людьми. Если бы это зависело от меня, кто-то из них был бы сейчас здесь. Но выбираю не я. А те, кто выбирает, смотрят совсем на другое – математические способности и все такое. Поэтому, как бы мне ни было грустно, что венесуэльцы оказались последними в очереди, ничего удивительного я в этом не нахожу.

– Три недели назад на остров Дьявола стали прибывать люди на катерах, – сказала Луиза. – Они отказываются его покидать.

– Это же что-то вроде тюрьмы, – удивился Дюб. – Зачем кому-то…

– Там действительно раньше была французская тюрьма, – согласилась Луиза. – Которую давно закрыли. Сейчас на острове почти никто не живет. Однако взлетающие с Куру ракеты проходят прямо над ним. Так что при каждом запуске остров эвакуируют.

– Его должны были эвакуировать раз и навсегда, учитывая, сколько там всего сейчас летает.

– В последние два года так оно и было. Но теперь кучка людей поставила там палатки и отказывается уезжать.

– Подозреваю, что французы и русские просто продолжили запуски. – По сути дела Дюб знал, что так и есть, поскольку видел постоянно прибывающие с Куру капли и грузовые корабли.

– Да. На тот момент оккупация была скорее символическим жестом.

– Захватчики, я так понимаю – венесуэльцы.

– Да. От Венесуэлы до Французской Гвианы доплыть на катере достаточно легко – несколько сот километров вдоль побережья.

У Дюба в памяти что-то шевельнулось.

– Все это как-то связано с не пришедшим вчера грузовиком?

– И позавчера тоже. Пусков с Куру не было уже два дня, сейчас третий.

– Это не может быть из-за каких-то сквоттеров на острове Дьявола, – покачал головой Дюб, и в шутку добавил: – Разве что у них с собой ракеты «земля – воздух».

Луиза ничего не ответила.

– Ты что это, серьезно, что ли? – воскликнул Дюб.

– Дело даже не столько в тех, кто на острове Дьявола, а скорей в блокаде, – сказала Луиза, протягивая Дюбу свой планшет. На экран она вывела что-то вроде аэрофотосъемки – вероятней всего, снимали из иллюминатора вертолета. На переднем плане находился знакомый Дюбу стартовый комплекс Европейского космического агентства. От Атлантического океана его отделяли километра два плоской равнины, опоясанной по краю невысоким прибрежным кустарником. Вдали, в нескольких километрах от берега, виднелись три небольших островка; Дюб заключил, что один из них и есть остров Дьявола.

Море между берегом и островками буквально кишело судами – в основном мелкими, но виднелось также несколько старых сухогрузов, большой и сильно потрепанный нефтеналивной танкер, а также несколько кораблей, которые, Дюб мог поклясться, были военными.

– Когда сделан снимок? – спросил он.

– Несколько часов назад.

– Вон те корабли – военные?

– ВМФ Венесуэлы отправляется в поход для наведения порядка.

– И насчет ракет «земля – воздух» ты тоже серьезно?

– Пираты, прибывшие на нефтяном танкере, объявили, что у них имеются «стингеры» и что они их применят против следующей ракеты, которая попытается взлететь с Куру.

– Бред какой-то, – покачал головой Дюб.

– Политика, – повторила Луиза. – Хотя мы ведь предполагали, что нечто подобное обязательно случится?

– Доброе утро, уважаемые доктора, – произнес новый голос. Он принадлежал Айви Сяо, вплывающей в модуль, чтобы приступить к собственной серии «утренних» упражнений.

– Доброе утро, уважаемый доктор, – ответили в унисон Луиза и Дюб, хотя для Дюба это уже был вечер.

– Кажется, кто-то здесь произнес неприличное слово на букву «П»?

– Именно, – подтвердила Луиза. – Мы как раз говорили о тебе, дорогая.

Дюб был шокирован, но Айви лишь радостно рассмеялась.

Примерно восемь месяцев назад Айви на ее посту сменил Маркус Лойкер, пилот швейцарских ВВС, альпинист и астронавт. Или, если точнее, для Маркуса создали новый пост, упразднивший необходимость в прежней должности Айви. «Иззи» была уже не просто «Иззи»; теперь она стала комбинацией из флотилии капель и огромного комплекса, в который превратилась сама. Следовательно, требовалась и новая командная иерархия. Человек, ставший в ее главе, скоро станет самым могучим властителем за всю историю человечества – в том смысле, что ему или ей будут подчиняться сто процентов живущих на свете людей. Такая работа существенно отличалась от того, чтобы быть первой среди двенадцати равных на борту Международной космической станции два года назад.

Тем не менее Айви справилась бы и с ней. Никто из знавших ее в этом не сомневался.

Но ее все равно заменили. В определенной степени причиной была глобальная политика. Если бы во главе Облачного Ковчега встал представитель США, России или Китая, это было бы воспринято как провокация теми двумя державами, которые «проиграли». Следовательно, нужен был кто-то из маленькой страны. Желательно – имеющей репутацию политически независимой. Список кандидатов тем самым сокращался практически до одного человека: Маркуса Лойкера. Темной лошадкой была Ульрика Эк, шведский капельмейстер и менеджер, которую отправили на «Иззи» одновременно с Маркусом, хотя и в другой ракете, на случай, если одна из них потерпит аварию. Однако никто всерьез не ожидал, что выбор падет на Ульрику. Назначение Маркуса объяснили его динамичным лидерским стилем, его харизмой и прочей управленческой белибердой, которая, как все понимали, в сухом остатке означала лишь то, что Маркус – мужчина.

Репутация Айви в глазах русских, как и многих чинов в иерархии НАСА, была испорчена тем, что она не обошлась с Шоном Пробстом как-нибудь посуровей. Это была не единственная причина для недовольства, но все остальное кристаллизовалось именно вокруг нее. Как только к Айви начали относиться, как к слишком уж оторванному от реальной жизни технократу, пусть благонамеренному, но слабоватому в коленках, все ее действия стали рассматриваться сквозь эту призму. Спасение Диной Феклы было изучено, так сказать, через ретроспектоскоп и было признано очередным проколом Айви, которая не смогла обеспечить должную дисциплину. Прибывающие на «Иззи» новички были подготовлены дискуссиями в Интернете и телекомментаторами к тому, что в лице Айви обнаружат слабого лидера, в результате это стало самосбывающимся пророчеством. Удачные испытания Бола-1, которые при других обстоятельствах укрепили бы позиции Айви, восприняли чуть ли не как буквальную передачу полномочий Маркусу. Всякий раз, как Ульрике представлялась возможность сказать что-нибудь в поддержку Айви, та предпочитала промолчать, неясно – по рассеянности или чтобы укрепить собственное положение второго номера.

Так или иначе, причина явно лежала в политической плоскости. Дюб избегал затрагивать подобные темы в присутствии Айви, опасаясь, что может выйти неловко; он сперва ужаснулся, когда Луиза брякнула все открытым текстом, а потом пришел в восторг, когда Айви лишь рассмеялась в ответ.

«Люди, люди…»

– Что у тебя сегодня в расписании? – спросила ее Луиза.

– Зароюсь в таблицы, – ответила Айви. – Надо прикинуть, чего нам может стоить потеря Куру.

– Только таких палок в колеса нам и не хватало, – пожаловался Дюб.

– Это точно, – кивнула Айви, – однако в каком-то странном смысле я даже чувствую… – она не закончила фразу.

– Радость? Облегчение? – попыталась угадать Луиза.

– Будто наконец выстрелили из стартового пистолета, – сказала Айви. – Мы к этому готовились почти два года. Ждали катастрофы. Опасались, что все полетит к чертям. И наконец дождались-таки. Хотя и не той катастрофы, которой ждали.

– А какой ждали? – уточнила Луиза.

– Что в нас попадет болид и будут многочисленные жертвы, – ответила Айви. – Вместо этого случилось нечто неожиданное. В известном смысле это тоже хорошая тренировка.

– Как там твой дружок? – поинтересовалась Луиза.

Дюб выключил тренажер и расстегнул ремень, соединявший его со стропами. Он был единственным мужчиной в помещении, где две женщины собирались обсудить партнера одной из них. Дюб понял намек и собрался исчезнуть.

– Замолчал два дня назад, – ответила Айви. – Скорее всего означает, что он погрузился.

– Наверняка они скоро всплывут за воздухом, – заметила Луиза. – А он может посылать мейлы, когда лодка под водой? Я про такое ничего не знаю.

– Существуют способы… – начала отвечать Айви, но Дюб уже выплыл из модуля.

Он двинулся вдоль Стержня к корме, пока не достиг Х2, откуда по одной из спиц перебрался во вращающийся тор Т2, строить который прилетел наверх Рис Эйткен. Тяжесть здесь была 1/8 g. Спроектированный в качестве отеля для космических туристов, Т2 никогда полностью не удовлетворял потребностям Облачного Ковчега, поэтому перед Рисом поставили задачу построить еще один тор, концентрический с Т2 и неизбежно получивший обозначение Т3. Поскольку Рис был не из тех, кто почивает на лаврах, для строительства он разработал совершенно новую систему. Которая (что совершенно не удивило Дину) заключалась в том, чтобы собрать длинную кольцевую цепь из высокотехнологичных звеньев и привести ее во вращение вокруг Т2, а потом уже постепенно добавлять к ней прочие компоненты. Новый тор вращался вокруг того же хаба с тем же числом оборотов в минуту, но поскольку он был больше размером, искусственное тяготение тоже было несколько больше и примерно равнялось лунному. На Т3 располагался ближайший аналог капитанского мостика на всем Ковчеге – десятиметровый сегмент, в котором Маркус устроил свой штаб. Были попытки дать ему гордое имя наподобие «командного центра», но по большому счету это была всего лишь более продвинутая версия «банана» – комната для совещаний с экранами на стенах и розетками для планшетов.

На «Иззи» не было рубки. Не было и систем управления в традиционном смысле. Ни штурвала, чтобы направлять ее через космос, ни педали газа. Просто умопомрачительный набор реактивных двигателей, управляемых через веб-интерфейс, который можно открыть на любом планшете, если знаешь нужный пароль. Таким образом, рубка, мостик и командный центр могли находиться где угодно. Помещение, которое выбрал Маркус, получило в народе название «Бункер». С одной стороны от Бункера находился маленький кабинет, служивший Маркусу святая святых. Комнату побольше по другую сторону разделили перегородками на отдельные рабочие места для тех, кто трудится вместе с Маркусом, так что она стала на удивление похожа на обычный офис где-нибудь в пригороде. Примерно десять минут она носила имя «Офисный парк», после чего название сократили до просто Парка. По другую сторону от Парка шел лабиринт комнатушек, где можно было перекусить или воспользоваться туалетом.

Дюб обнаружил, что зачастую в Парке меньше людей, чем где бы то ни было на «Иззи» – просто потому, что никому как-то не приходило в голову туда вот так запросто отправиться. Тяжесть шла на пользу костям, наличие под рукой кофе и туалетов также было плюсом. Поэтому у Дюба вошло в обыкновение заглядывать туда пару раз в день, чтобы налить себе чашечку, узнать новости и, если вокруг тихо – присесть за свободный столик и поработать.

Он добрался туда примерно в точка-2. Стены Парка, как и соседнего с ним Бункера, были утыканы экранами, которые на насовском жаргоне именовались «ситуационными мониторами». Они служили своего рода окнами, выходящими на различные участки Ковчега и окружающей его местности. Один сейчас показывал Землю под ними, другой – тучу обломков, бывшую ранее Луной, еще один – приближение готового причалить грузовика с мыса Канаверал, следующий – упражнения в бола-стыковке, которыми новоприбывшие каппи занимались в нескольких километрах за кормой. Некоторые не показывали ничего, кроме цифр и графиков. Самый большой экран в дальнем конце Парка был в основном занят зернистым изображением, идущим из какой-то области земного шара, где сейчас была ночь. Согласно наложенной снизу надписи, это была «Куру, Французская Гвиана». Получив информацию, на которую можно опереться, Дюб сумел восстановить и всю сцену: созвездие огней на многотысячной армаде катеров, присоединившихся к «Блокаде народной справедливости», а на заднем плане – значительно более упорядоченные сооружения космопорта, где на одной стартовой площадке сейчас стоял «Ариан», а на другой «Союз», готовые к запуску, но не взлетающие из-за угрозы «стингеров».