Текст книги "Анафем"

Нил Стивенсон
Анафем

Neal Stephenson ANATHEM

Copyright © 2008 by Neal Stephenson

© E. Доброхотова-Майкова, перевод на русский язык, 2024

Дизайн Елены Куликовой

Карта 7Narwen

* * *

Моим родителям

Анафем. 1. (протоорт.) Поэтический либо музыкальный гимн Нашей Матери Гилее, со времён Адрахонеса составляющий главную часть ежедневной литургии (отсюда флукское слово «антем»: песнопение, вызывающее сильный эмоциональный отклик, например, желание подпевать). Прим.: это значение устарело и употребляется только в ритуальном контексте, где его трудно спутать с более распространённым вторым значением. 2. (новоорт.) Актал, при котором неисправимого фраа или сууру выгоняют из матика, а их труды изымают (отсюда флукское «анафема», означающее брань, проклятия). См. отбросить.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Предисловие

Если вы привыкли читать фантастику и любите во всём разбираться сами, то пропустите это вступление. Если нет, то знайте, что действие книги происходит не на Земле, а на планете Арб, во многом напоминающей Землю.

«Арб» произносится с коротким призвуком в конце, как француз прочёл бы последние две буквы в слове «Arbre», но можно говорить и просто «Арб». Все гласные в именах и названиях следует читать в соответствии с написанием, без редукции, как в словах, заимствованных из греческого языка.

Арбские единицы измерений переведены в земные. Действие книги происходит примерно через тысячу лет после принятия на Арбе общей системы мер и весов, которая теперь воспринимается как очень старая. Соответственно, в книге использованы традиционные земные меры (футы, мили и так далее) вместо современных метрических.

Ортоговорящая культура Арба в книге пользуется лексикой, основанной на арбских прецедентах многовековой давности; в этих случаях я придумывал слова, исходя из древних земных языков. Первый и самый яркий пример – «анафем», составленное из латинского «антем» (гимн, антифон) и греческого «анафема». Орт, классический язык Арба, имеет совершенно другой словарь, и слова для «антем», «анафема» и «анафем» в нём совсем иные, однако составляют такой же ассоциативный ряд. Чтобы не употреблять ортские слова, лишённые для земного читателя всякого смысла и коннотаций, я постарался сочинить приблизительные земные эквиваленты, сохраняя некий аромат ортской терминологии. То же – или примерно то же – проделано и в других местах книги.

Названия некоторых арбских растений и животных переведены земными аналогами. Поэтому герои упоминают морковь, картошку, кошек, собак и тому подобное. Это не значит, что животный и растительный мир Арба идентичен земному. Разумеется, на Арбе свои растения и животные. Грубые земные соответствия подставлены, чтобы избежать длинных отступлений, в которых подробно объяснялось бы, например, чем фенотип арбского аналога моркови отличается от земного.

Далее приведена очень краткая хронология Арба. До прочтения хотя бы части книги она будет совершенно непонятна, но затем может пригодиться как справочный материал.

С –3400 по –3300: Приблизительное время жизни Кноуса и его дочерей, Деаты и Гилеи.

– 2850: Адрахонес, отец геометрии, основывает Орифенский храм.

– 2700: Диакс изгоняет фанатов, закладывает аксиоматические принципы теорики и даёт ей теперешнее название.

– 2621: Орифена разрушена извержением вулкана. Начало Периода странствий. Многие уцелевшие теоры стягиваются в город-государство Эфраду.

С –2600 по –2300: Золотой век Эфрады.

– 2396: Казнь Фелена.

С –2415 по –2335: Жизнь Протеса.

– 2272: Эфрада насильственно включена в состав Базской империи.

– 2204: Основание базской скинии.

– 2037: Базская скиния становится государственной религией империи.

– 1800: Расцвет Базской империи.

– 1500-е: В результате военных поражений Базская империя резко сокращается в размерах. Теоры отходят от общественной жизни. Светительница Картазия пишет «Секулюм» и кладёт начало Древней матической эпохе.

– 1472: Падение База, сожжение библиотеки. Уцелевшие грамотные люди укрываются в базских монастырях или картазианских матиках.

– 1150: Возвышение мистагогов.

– 600: Эпоха Пробуждения. Изгнание мистагогов. Возвращение книг.

– 500: Рассеяние матической системы. Эпоха исследований, открытие законов динамики, создание современной прикладной теорики. Начало эпохи Праксиса.

– 74: Первое предвестие.

– 52: Второе предвестие.

– 43: Проц основывает Круг.

– 38: Халикаарн отвергает труды Проца.

– 12: Третье предвестие.

– 5: Ужасные события.

0: Реконструкция. Первый конвокс. Основание новой матической системы. Вступление в силу «Книги канона» и первое издание «Словаря».

+121: Инаки концента светителя Мункостера делятся на две группы: синтактики и семантики – и основывают процианский и халикаарнийский ордена соответственно. Впоследствии оба ордена расширяются.

С +190 по +210: Инаки концента светительницы Барито, используя синтаксические методы, достигают успехов в управлении ядерным синтезом. Создание новоматерии.

С +211 по +213: Первое разорение.

+214: Последовавший за разорением конвокс запрещает значительную часть форм новоматерии. Вступает в силу «Пересмотренная книга канона». От процианского ордена отделяется фаанитский. От халикаарнийского – эвенедриканский.

+297: Светитель Эдхар учреждает из эвенедриканцев свой собственный орден.

+300: На столетнем аперте выясняется, что за период с 200 г. некоторые центенарские матики слетели с катушек («остолетились»).

+308: Светитель Эдхар основывает одноименный концент.

С +320 по +360: Во многих концентах достигнуты успехи в праксисе генетических цепочек, преимущественно благодаря сотрудничеству фаанитов и халикаарнийцев.

С +360 по +366: Второе разорение.

+367: Последовавший за разорением конвокс запрещает манипуляции с генетическими цепочками. Усиливается раскол между синтаксическими и семантическими орденами. Фаанитский орден распускается. Вступает в силу «Заново пересмотренная книга канона». Синтаксические устройства изымаются из матического мира. Учреждаются ита: многие бывшие фааниты вступают в их ряды. Для контроля за соблюдением новых правил вводится инквизиция. Во все матики назначают инспекторов; создаётся система иерархов в том виде, в каком она просуществует ещё по меньшей мере три тысячелетия.

+ 1000: Первый тысячелетний конвокс.

С +1107 по +1115: Обнаружение опасного астероида («Большой ком») вынуждает мирскую власть созвать чрезвычайный конвокс.

+2000: Второй тысячелетний конвокс.

+2700: Растущее соперничество между процианским и халикаарнийским орденами порождает мирские легенды об инкантерах и риторах.

+2780: Во время десятилетнего аперта мирская власть узнаёт о необычных праксисах, разработанных инкантерами и риторами.

С +2787 по +2856: В результате Третьего разорения все конценты, за исключением Трёх нерушимых, пустеют.

+2857: Последовавший за разорением конвокс реорганизует конценты. Владения объявлены вне закона. Принимаются различные меры для ограничения «роскоши» матической жизни. Число орденов сокращается. Оставшиеся ордена перераспределяются для достижения большего «равновесия» между процианской и халикаарнийской тенденциями. Вступает в силу «Вторая заново пересмотренная книга канона».

+3000: Третий тысячелетний конвокс.

+3689: Начинается наш рассказ.

Часть 1
Провенер

Экстрамурос. 1. (староорт.) «Вне стен». Чаще всего подразумевались стены городов-государств того времени. 2. (среднеорт.) Нематический мир; беспорядки и нестроения после падения База. 3. (орт. эпохи Праксиса). Географические области либо социальные классы, ещё не охваченные возрождающейся мудростью матического мира. 4. (новоорт.) Близко ко 2-му значению, но часто используется по отношению к населённым пунктам, лежащим сразу за стенами матика, и подразумевает относительное процветание, стабильность и проч.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

– Сжигают ли ваши соседи друг друга заживо? – так фраа Ороло начал беседу с мастером Флеком.

Мне захотелось провалиться сквозь землю. Стыд ощущался физически, как будто на темя шмякнули пригоршню тёплой от солнца грязи.

– Ходят ли ваши шаманы на ходулях? – прочёл фраа Ороло по бурому листу, которому я бы навскидку дал столетий пять, если не больше. Затем поднял глаза и пояснил: – Возможно, вы называете их пасторами или знахарями.

Стыд расползался по голове, мучительно щекоча кожу.

– Когда заболевает ребёнок, вы молитесь? Приносите жертву раскрашенной палке? Или считаете, что во всём виновата старая женщина?

Горячий стыд стекал по лицу, забивал уши, щипал глаза. Я едва слышал вопросы фраа Ороло:

– Считаете ли вы, что встретите своих умерших собак и кошек в некой посмертной жизни?

Ороло попросил меня выступить его скриптором. Слово звучало важно, и я согласился.

Он узнал, что ма́стера из экстрамуроса пустили в Новую библиотеку чинить подгнившую балку, до которой не доставали наши стремянки; её только что заметили, а мы не успевали до аперта выстроить леса. Ороло хотел задать мастеру вопросы, а меня попросил записывать разговор.

Я сквозь морось слёз смотрел на лист перед собой. Он был так же пуст, как моя башка. Я не справился с порученным делом.

Впрочем, главное было записывать, что скажет мастер, а тот пока не произнёс и слова. В начале разговора он водил недостаточно острым предметом по плоскому камню. Теперь просто таращился на Ороло.

– Случалось ли, что кого-то, тебе известного, ритуально увечили, потому что застали за чтением книги?

Мастер Флек впервые за долгое время закрыл рот. Я чувствовал, что когда он снова его откроет, то что-нибудь скажет. Я черкнул пером по краю листа, проверяя, не высохли ли чернила. Фраа Ороло молча смотрел на мастера, словно на только что открытую туманность по другую сторону телескопа.

Мастер Флек спросил:

– А чего бы просто не проспилить?

– «Проспилить», – несколько раз повторил фраа Ороло мне, пока я записывал.

Я пояснил – отрывисто, потому что пытался писать и говорить одновременно:

– Когда я сюда пришёл… то есть когда меня собрали… у нас… я хочу сказать, у них… было устройство под названием «спиль»… Мы не говорили «проспилить», мы говорили «катать спиль». – Ради мастера я перешёл на флукский, и моя пьяно спотыкающаяся фраза прозвучала и вполовину не так ужасно, как если бы я говорил на орте. – Это была разновидность…

– Движущихся картин, – догадался Ороло. Он взглянул на мастера и перешёл на флукский: – Мы поняли, что «проспилить» означает прибегнуть к некоему существующему у вас праксису (ты бы сказал технологии) движущихся картин.

– Забавно вы говорите, «движущиеся картины». – Мастер смотрел на окно, как будто там идёт исторический документальный спиль, и трясся от беззвучного хохота.

– Это ортский эпохи Праксиса, и для твоего слуха он непривычен, – признал фраа Ороло.

– А почему не говорить как все?

– Проспилить?

– Да.

– Потому что, когда фраа Эразмас, который нас записывает, пришёл сюда десять лет назад, это называлось «катать спиль», а когда почти тридцать лет назад пришёл я, мы называли то же самое устройство «фарспарк». Инаки, живущие по другую сторону вон той стены и отмечающие аперт лишь раз в столетие, знают его под каким-то другим названием. Я не мог бы с ними объясниться.

Мастер Флек возмутился:

– Фарспарк – совершенно другое дело! Фарспарковский материал нельзя смотреть на спиле, его надо апконвертить и перетолкнуть в формат…

Фраа Ороло про это было так же неинтересно, как мастеру Флеку – про столетников, поэтому разговор на какое-то время заглох, и я успел всё записать. Стыд прошёл, как икота, – я и не заметил когда. Мастер Флек, решив, что беседа окончена, повернулся к лесам, которые его помощники воздвигли под гнилой балкой.

– Отвечая на твой вопрос, – сказал фраа Ороло.

– Какой вопрос?

– Тот, который ты задал минуту назад – если я хочу узнать, что творится в экстрамуросе, почему просто не проспилить.

Мастер тихонько ойкнул, дивясь, как долго фраа Ороло удерживает в памяти всё сказанное. «Я страдаю синдромом избыточного внимания», – часто говорил фраа Ороло, как будто это смешно.

– Во-первых, у нас нет спиль-агрегата.

– Спиль-агрегата?

Фраа Ороло взмахнул рукой, как будто разгоняя туман лингвистической путаницы.

– Предмета, посредством которого вы проспиливаете.

– Если у вас есть старый фарспарковский резонатор, я могу принести деконвертер, у меня валяется в мусоре…

– Фарспарковского резонатора у нас тоже нет, – сказал фраа Ороло.

– А почему вы не купите новый?

Ороло надолго замолчал. Я чувствовал, что в голове у него копятся новые неловкие вопросы: «Считаете ли вы, что у нас есть деньги? Что мирская власть нас охраняет, потому что мы сидим на груде сокровищ? Что наши милленарии знают, как превращать низшие металлы в золото?» Однако фраа Ороло совладал со своим порывом.

– Мы живём по картазианскому канону, и нам дозволены только мел, чернила и камень, – начал он. – Но есть и другая причина.

– Ну и какая же? – Мастера Флека явно раздражала чудная привычка Ороло объявлять, что он скажет, вместо того чтобы просто сказать.

– Трудно объяснить, но для меня навести на что-либо воспринимающее устройство спиля, или фарспарковскую камору, или как вы это называете…

– Спилекаптор.

– …не есть способ извлечь существенное. Мне нужно, чтобы другие люди вытащили суть посредством всех своих чувств, обработали в голове и перевели в слова.

– В слова, – повторил мастер и пристально оглядел библиотеку. – Завтра вместо меня придёт Кин, – объявил он и добавил, как будто оправдываясь: – Мне надо поставить новые кланексные компенсаторы, а то, на мой взгляд, дерево ветвлений немного зашумлено.

– Я понятия не имею, что это значит, – заметил Ороло.

– Неважно. Ему вы и зададите свои вопросы. У Кина язык хорошо подвешен. – Мастер в третий раз за три минуты посмотрел на экран своей жужулы. Мы велели ему отключить все коммуникативные функции, но жужула по-прежнему могла служить карманными часами. Мастеру, видимо, было невдомёк, что за окном – часы пятьсот футов высотой, смотрят прямо на него.

Я поставил точку в конце предложения и отвернулся к книжному шкафу, боясь, что по моему лицу расплывается улыбка. «Завтра вместо меня придёт Кин» прозвучало так, будто мастер придумал это прямо сейчас. Фраа Ороло наверняка тоже почувствовал враньё. Если бы я неосторожно взглянул сейчас на него, то рассмеялся, а он – нет.

Часы начали отбивать провенер.

– Мне пора, – сказал я и пояснил мастеру: – Простите, я должен идти заводить часы.

– Я хотел спросить. – Мастер порылся в ящике, извлёк полипак, сдул опилки, открыл застёжку (я таких раньше не видел) и вытащил серебристую трубочку размером с палец. Потом с надеждой взглянул на фраа Ороло.

– Я не знаю, что это такое, и не понимаю, чего вы хотите, – сказал фраа Ороло.

– Спилекаптор!

– А. Ты слышал о провенере и, раз уж попал сюда, хотел бы его увидеть и сделать движущуюся картину?

Мастер кивнул.

– Это допустимо, при условии, что ты встанешь там, где тебе скажут. Не включай! – Фраа Ороло поднял руки и приготовился отвести взгляд. – Мать-инспектриса узнает и наложит на меня епитимью! Я направлю тебя к ита. Они покажут тебе, куда идти.

И так далее в том же духе, поскольку канон включает много правил, и мы, на взгляд мастера Флека, нарушили их уже тем, что впустили его в деценарский матик.

Клуатр. 1. (староорт.) Всякое ограниченное, замкнутое пространство. (Фелена перед казнью держали в К., но тогда это слово не несло матических коннотаций значений 2 и др. (см. ниже), что часто сбивает с толку младших фидов.) 2. (раннесреднеорт.) Матик в целом. 3. (позднесреднеорт.) Сад или дом, окружённый строениями и считающийся центром или сердцем матика. 4. (новоорт.) Всякое тихое, пригодное для раздумий место, ограждённое от лишних впечатлений и помех.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Я поднял сферу, на время разговора с мастером заменявшую мне табурет, и движением пальцев против часовой стрелки уменьшил её так, чтобы помещалась в ладони. Пока я сидел, стла сбилась; лавируя ко входу в скрипторий между столами, стульями, глобусами и неспешно ступающими фраа, я подтянул её и расправил складки. В скриптории, сразу за аркой, сильно пахло чернилами. Возможно, потому что престарелый фраа и двое его фидов переписывали сейчас книги. Но я гадал, за какое время выветрился бы чернильный дух, даже если бы здесь не писали вовсе; в этом помещении израсходовали столько чернил, что всё пропиталось их влажным запахом.

Маленькая дверь в дальнем конце вела в Старую библиотеку, одну из самых ранних построек концента. Каменный пол, на две тысячи триста лет старше, чем в Новой библиотеке, был такой гладкий, что я почти не чувствовал его ступнями. Я мог бы идти с закрытыми глазами, позволяя ногам читать память, втёртую в плиты теми, кто проходил здесь раньше.

Старая библиотека непосредственно примыкала к клуатру: крытой аркаде по периметру прямоугольного сада. С внутренней стороны ничто не защищало его от ветра, кроме колонн, поддерживающих свод. С внешней стороны аркаду загораживала стена с дверями в Старую библиотеку, трапезную и калькории.

Всё, что я видел: резные книжные шкафы, каменный пол, оконные переплёты, кованые дверные петли и ручной работы гвозди, на которых они держались, капители колонн, дорожки и клумбы сада – обрело форму стараниями древних умельцев. На некоторые вещи (например, двери Старой библиотеки) ушла целая жизнь. Другие выглядели так, будто их играючи смастерили за вечер, но по такому снизарению, что они продолжали радовать глаз сотни и тысячи лет спустя. Одни были основаны на простых и чистых геометрических формах. Другие восхищали своей сложностью, заставляя ломать голову, подчиняется ли их конфигурация хоть какому-нибудь закону. Третьи являли собой изображения реальных людей, живших и думавших интересные вещи в ту или иную эпоху, либо общих типов: богопоклонник, физиолог, бюргер, пен. Если бы меня спросили, я сумел бы объяснить четверть того, что вижу. Когда-нибудь смогу объяснить всё.

Солнце било в сад клуатра, где трава и дорожки перемежались клумбами, грядами, кустами и редкими деревьями. Я потянулся через плечо, поймал кромочный край стлы и накрыл голову. Потом оттянул нижнюю часть, болтающуюся под хордой, чтобы бахромчатый край мёл по земле и закрывал ноги. Руки я спрятал в складки на груди, над хордой, и ступил на траву. Она была желтоватая и колкая, потому что дни стояли жаркие. Выйдя на открытое место, я взглянул на южный циферблат часов. Ещё десять минут.

– Фраа Лио, – сказал я. – Не думаю, что буряника входит в число ста шестидесяти четырёх.

Я имел в виду перечень растений, дозволенных к выращиванию «Второй заново пересмотренной книгой канона».

Лио был плечистее меня. Из пухлого мальчика он за последние годы превратился в крепкого юношу. Сейчас он сидел в тени яблони на сфере, уменьшенной до размеров человеческой головы, и, покачиваясь взад-вперёд, завороженно смотрел на разрытую землю. Кромочный край стлы Лио обмотал вокруг пояса и пропустил между ног, более или менее прикрыв срам, остальное свернул в тугой цилиндр, стянул по краям хордой и закинул за плечо наискосок, как скатку. Эту обмотку Лио изобрёл сам; желающих следовать его примеру не нашлось. Я должен был признать, что в жаркий день она удобна, хоть и выглядит по-дурацки.

– Фраа Лио! – позвал я снова. Но Лио немного чудной и не всегда воспринимает слова. Плеть буряники перегораживала мне путь. Я отыскал отрезок без колючек длиной в несколько дюймов, ухватился, выдернул плеть с корнем и махнул ею так, чтобы цветки задели ершистую голову Лио.

– Башка репейная! – крикнул я.

Лио опрокинулся назад, как будто я ударил его палкой. Его ноги взлетели вверх, опустились и упёрлись в яблоневые корни. Он вскочил: колени напружинены, подбородок прижат к шее. С потной спины посыпались комья грязи. Сфера откатилась и застряла в куче выполотых сорняков.

– Ты меня слышишь?

– Буряника не входит в число ста шестидесяти четырёх, верно. Но она и не включена в одиннадцать. То есть я не обязан сжечь её, как увижу, и внести это в хронику. Она подождёт.

– Чего? Чем ты занят?

Он указал на землю.

Я нагнулся и посмотрел. Не каждый рискнул бы так поступить. За краем стлы я не видел фраа Лио периферическим зрением. Считалось, что за фраа Лио всегда надо приглядывать краешком глаза, потому что никто не знает, когда ему придёт желание побороться. Мне больше, чем кому-либо, досталось от Лио бросков через спину, захватов, подсечек и подножек, а также ссадин от столкновения с его головой. Однако я знал, что он на меня не нападёт, поскольку я проявил уважение к тому, что его заинтересовало.

Нас с Лио новособрали восьмилетними, десять лет назад, как и весь наш подрост из тридцати двух мальчиков и девочек. Первые года два мы наблюдали, как четвёрка фраа постарше заводит часы. Команда из восьми суур звонила в колокола. Потом нас с Лио и ещё двумя сильными мальчиками отобрали в команду, которой отныне поручалось заводить часы. Точно так же восемь девочек из нашего подроста начали обучать колокольному искусству, для которого нужно меньше сил, но больше прилежания, поскольку некоторые звоны длятся часами и требуют неослабной сосредоточенности. Уже больше семи лет моя команда заводила часы каждый день, если не считать дни, когда Лио забывал прийти и нам приходилось справляться втроём. Последний раз такое случилось две недели назад, и суура Трестана, мать-инспектриса, назначила ему епитимью: полоть грядки в самое жаркое время года.

Оставалось восемь минут, но без толку было напоминать Лио о времени, пока мы не обсудим то, о чём он хотел поговорить.

– Муравьи, – сказал я, потом, зная Лио, добавил: – Муравьиное искводо?

Он хмыкнул.

– Два цвета муравьёв, фраа Раз. У них война. Как ни печально, вызвал её я.

Он поворошил ногой груду выдернутых плетей буряники.

– Война или бессмысленная беготня?

– Вот это я и пытаюсь выяснить, – ответил он. – На войне есть стратегия и тактика. Например, атака с фланга. Могут ли муравьи атаковать с фланга?

Я еле-еле сообразил, что он имеет в виду «нападать сбоку». Лио выдёргивал такие словечки из старых книг по искводо – искусству долины, – как зубы из окаменелой драконьей челюсти.

– Наверное, муравьи могут атаковать с фланга, – сказал я, хоть и понимал, что вопрос содержит в себе ловушку и Лио атакует меня с фланга посредством слов. – А что?

– Да, могут! Ты смотришь на них сверху и говоришь: «похоже на атаку с фланга». Но как они совершают скоординированные манёвры, если на поле боя нет командира, направляющего их действия?

– Немного похоже на вопрос светителя Таунги, – заметил я. («Может ли достаточно большое поле клеточных автоматов мыслить?»)

– Так что?

– Я видел, как муравьи сообща уносят часть моего обеда, и знаю отсюда, что они могут координировать свои действия.

– Если я – один из ста муравьёв, толкающих изюмину, я чувствую, как она движется, верно? То есть они обмениваются информацией через изюмину. Но если я – одинокий муравей на поле боя…

– Репей, провенер сейчас начнётся.

– Ладно.

Лио повернулся ко мне спиной и зашагал прочь. Именно эта привычка обрывать разговор на полуслове, как и некоторые другие странности, создали ему репутацию слегка тронутого. Сферу свою он опять забыл. Я поднял её и бросил в Лио. Она отскочила от его затылка и подлетела вертикально вверх. Лио, почти не глядя, поймал её в падении. Я обошёл поле боя, не желая набрать на ноги бойцов, живых или мёртвых, и припустил за Лио.

Он гораздо раньше меня добрался до угла клуатра и юркнул наперерез толпе степенных пожилых суур: очень грубо, но так комично, что сууры только рассмеялись. Тут они влились в арку, загородив мне путь. Я позвал фраа Лио, чтобы тот не опоздал, а в итоге сам опаздывал с риском схлопотать нагоняй.

Актал. 1. (прото– и древнеорт.) Действие, сознательно предпринимаемое кем-либо, чаще индивидуумом. 2. (средн. и более поздн. орт.) Церемония, обычно проводимая коллективом инаков, в ходе которой матик или концент как целое совершает некое торжественное общее действо, сопровождаемое исполнением гимнов, кодифицированными движениями и другим ритуальным поведением.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

В определённом смысле часы – и весь собор, и его фундамент. Однако, говоря «часы», обычно подразумевают четыре циферблата, укреплённые высоко на стенах президия – центральной башни собора. Циферблаты были созданы в разные эпохи, и каждый показывал время по-своему, однако все четыре были связаны с одним и тем же внутренним механизмом. Каждый сообщал время, день недели, месяц, фазу луны, год и (для тех, кто умеет их читать) много других космографических сведений.

Президий стоял на четырёх колоннах и почти по всей своей высоте имел квадратное сечение. Впрочем, чуть выше циферблатов углы квадрата были срезаны, так что получился восьмиугольник, ещё чуть выше восьмиугольник превращался в шестнадцатиугольник, а затем – в круг. Крыша президия представляла собой диск, точнее, сплюснутую полусферу, поскольку середина у неё была слегка приподнята для стока дождевой воды. На крыше размещались менгиры, купола и башенки звёздокруга, который управлял часовым механизмом и, в свою очередь, управлялся им.

За ажурной каменной резьбой под циферблатами прятались звонницы. Ниже от башни отходили аркбутаны; они упирались в верхушки четырёх башен, более приземистых, чем президий, но выстроенных по тому же общему плану. Система арок и ажурной каменной резьбы, соединяющая башни между собой, скрывала нижнюю часть президия и образовывала широкий внешний контур собора.

Над высоким каменным сводом было настелено плоское перекрытие. На нём стояла горняя дефендора. Её внутренний двор, окружающий президий, был закрыт сверху, обнесён стеной и поделён на кладовые и административные помещения; вдоль внешней стороны тянулся карниз, по которому часовые дефендората могли за несколько минут обойти собор и обозреть всю местность до самого горизонта (кроме тех участков, где её закрывали аркбутаны, колонны и башенки). Карниз опирался на десятки близко расположенных дугообразных опор, отходящих от стены внизу. На конце каждой опоры несли вечный дозор горгульи. Половина их (горгульи дефендора) смотрели наружу, половина (горгульи инспектора), выгнув чешуйчатые шеи, направляли острые уши и глаза-щёлочки на концент внизу. Между опорами, в низких матических арках под карнизом располагались окна инспектората. Редкий уголок в конценте не просматривался хотя бы из одного. Разумеется, все эти уголки мы знали назубок.

Светитель. (новоорт.) Почётное звание, присваиваемое великим мыслителям, как правило, посмертно. Прим.: этот термин был принят только на тысячелетнем конвоксе 3000 г. от РК, а до тех пор считался искажённой формой слова «просветитель». На камне, где буквы выбивать трудно, О часто заменялось точкой. Так появилась форма ПР.СВЕТИТЕЛЬ, либо, если резчику не хватало места, ПР.СВЕТ или даже ПР.СВ («проблема ленивого резчика»). В десятилетия после Третьего разорения, когда грамотность упала, «пр.» стало восприниматься как сокращение от «праведный», «профессор» или «преподобный», что привело к появлению формы «светитель» (теперь общепринятой) и даже «светой» (по-прежнему рассматриваемой как нежелательная). На письме во всех случаях используется сокращение «св». В некоторых наиболее традиционалистских орденах сохраняется форма «просветитель»; вероятно, так же говорят милленарии.

«Словарь», 4-е издание, 3000 год от РК.

Собор был выстроен на выровненном останце горного отрога. В тумане на востоке угадывался утёс милленарского матика. На юге и на западе лежали остальные матики и связанные с ними постройки. Тот, в котором жил я вместе с другими десятилетниками, отстоял от собора на четверть мили. К нашему входу в собор вела крытая галерея, состоящая из семи соединённых площадками лестниц. Этим путём и шли почти все деценарии.

Чтобы не дожидаться, пока толпа пожилых суур пройдёт через арку, я бегом вернулся в зал капитула, который на самом деле представлял собой просто расширение окружающей клуатр галереи, а оттуда через заднюю дверь попал в коридор между калькориями и мастерскими. Вдоль стен тянулись ниши, куда мы складывали текущую работу. Края и углы неоконченных рукописей торчали наружу, желтея и скручиваясь. Из-за этого проход казался ещё у́же.

Добежав до его конца и нырнув в узкую арку, я оказался на лугу перед основанием собора – буфером между нами и матиком центенариев. Шестнадцатифутовая каменная стена делила луг пополам. Столетники разводили по свою сторону всякую домашнюю живность.

Когда меня собрали, по нашу сторону стены хранилось сено. Несколько лет назад, под осень, фраа Лио и фраа Джезри по поручению старших отправились туда с тяпками, посмотреть, не выросло ли там что-нибудь из одиннадцати. И впрямь, они нашли нечто, похожее на раданицу, выпололи, сложили в кучу посреди луга и подожгли.

К вечеру весь луг с нашей стороны являл собой дымящееся гарево, а звуки, долетающие из-за стены, наводили на мысль, что ветер занёс искры к столетникам. По границе между лугом и клустами, на которых мы выращивали почти всю свою еду, до самой реки выстроилась боевая шеренга фраа и суур. Передавая полные вёдра по цепочке и пустые обратно, мы заливали те клусты, которые были ближе всего к огню. Если вы видели ухоженный клуст в конце лета, то поймёте почему: количество биомассы огромно, а в это время года она уже довольно сухая и легко вспыхивает.

Дежурный заминспектора провёл расследование и сообщил, что из-за дыма не смог точно установить, что же сделали Лио и Джезри. Происшествие занесли в хронику как несчастный случай, и ребята избежали епитимьи. Однако я знал (потому что Джезри мне потом рассказал), что когда огонь от раданицы перекинулся на траву, Лио, вместо того чтобы его затоптать, предложил противопоставить огню огонь и победить его посредством огненного искводо. Попытки пустить встречный пал только ухудшили дело. Джезри оттащил Лио в безопасное место, когда тот намеревался противо-противопалами сдержать систему противопалов, которые должны были остановить первоначальный пожар, но вышли из-под контроля. Джезри тащил Лио двумя руками, поэтому вынужден был бросить сферу; после того дня она стала с одной стороны жёсткой и не прозрачнела до конца. Зато пожар дал повод осуществить дело, о котором мы говорили целую вечность: засадить луг клевером и завести пчёл. Расчёт был простой: когда в экстрамуросе есть экономика, мёд можно продавать на торговых лотках у дневных ворот, а на вырученные деньги покупать то, что трудно изготовить в конценте. А если снаружи постапокалипсис, мёдом можно питаться.