Текст книги "Охота на викинга"

2

– Что ревешь, дуреха?

Рита не ответила, только беспомощно помотала головой. Слезы бежали по щекам черными дорожками поплывшей туши, и остановить их не было никаких сил.

Даже сейчас, когда все уже окончательно решено, ненавистный город детства, малая родина, не хотел отпускать, сопротивлялся. А ведь уже казалось, вырвалась из родного захолустья, добралась до Новосибирска, и от столицы, от новой жизни теперь отделяли только рельсы, шпалы и два дня вагонной качки…

– Поезд девятьсот семнадцать Владивосток – Москва отходит со второго пути, – прогундосил динамик.

От этой безобидной фразы плакать захотелось еще больше. Зашипело, что там обычно шипит у готового к отправлению поезда, состав дернулся.

Все…

– А, черт с тобой! Полезай, – сжалилась проводница.

Не веря своему счастью, Рита подхватила сумку и торопливо полезла в тронувшийся уже вагон. Проводница, некрасивая женщина лет сорока в форменном кителе, с уставшим от жизни лицом, перехватила сумку.

Взобравшись в тамбур, Рита оглянулась на Новосибирск.

На перроне толпились провожающие, но провожали не ее. Махали руками на прощание, но прощались не с ней. Рита отвернулась и с благодарностью посмотрела на проводницу.

– Спасибо, тетенька.

«Тетенька» набычилась, кивнула в сторону.

– Идем.

Идти пришлось всего ничего – до купе проводника. В детстве Рите всегда было интересно заглянуть внутрь, понять, как там все устроено, для чего все эти кнопочки и краники. Сейчас интересы переменились, да и внутри купе не обнаружилось ничего любопытного. Обыденно и тесно. Пахло сладким дешевым парфюмом.

Проводница небрежно кинула сумку. Повернулась к замявшейся в дверях девушке, бросила покровительственно:

– Сядь.

Рита послушно присела на нижнюю полку. Проводница склонилась над ней и заговорила быстро, словно читая инструкцию:

– Значит так: сиди тихо, не высовывайся. Дверь закрою, будут стучать, не отпирай. И голос не подавай. Тебя здесь нет. Жди. Вернусь, поговорим.

– Хорошо, те…

– И еще раз назовешь меня «тетенькой», высажу на ближайшей станции, – недовольно оборвала проводница на полуслове. – Нашла себе родственницу…

Проводница вышла, дверь захлопнулась, и Рита осталась одна в совершенной растерянности. Все случилось настолько быстро и неожиданно, что некогда было даже осмыслить происходящее до конца. Зато теперь времени для раздумий появилось более чем достаточно. И Рита стала раскручивать в памяти последние сутки.

Спешные сборы, электричка до Новосибирска, украденные билет и деньги…

Пропажу Рита обнаружила уже возле поезда, когда проводница попросила предъявить проездные документы. Билета на месте не оказалось. Рита обшарила все карманы, сумку – ничего.

В документальной передаче по телевизору рассказывали, что люди, просящие милостыню и рассказывающие об украденных билетах, деньгах и документах, на самом деле профессионалы. Никто у них не крал, ничего у них не пропадало. Все это сказка, придуманная для того, чтобы выбить слезу и денежку из особенно сердобольных. После той передачи возникло ощущение, что никто никакие билеты и документы не ворует, а деньги разве только выклянчивают, давя на жалость. Опасное, как оказалось, ощущение. Подкреплялось оно еще и тем, что в свое время Рита ездила в Новосибирск каждый будний день и за три года такой езды у нее ни разу ничего не украли.

Пропажа настолько выбила из колеи, что Рита оторопела и честно ляпнула проводнице, что билет у нее украли. Недовольное жизнью «лицо РЖД», вероятно, тоже смотрело ту передачу. Во всяком случае, в ответ на Ритины откровения проводница лишь фыркнула и сообщила: «У вас у всех украли. Придумали бы чего пооригинальнее, что ли».

Рита попыталась оправдаться, объяснить что-то, но проводница перестала обращать на нее внимание. Рита говорила правду, а ее, не выслушав, записали в лгуньи. Время шло. Накатило ощущение полной беспомощности, и она разревелась. Не специально, просто внутри что-то надорвалось, сломалась какая-то преграда, выпуская наружу давно копившееся отчаяние. И эти искренние слезы неожиданно сработали.

– В другой раз за карманами следи, – проводница грохнула на стол стаканы с кипятком в чеканных подстаканниках.

Ее звали Клавдией. В жизни она давно разочаровалась. К работе своей привыкла и привычно ее не любила. Но менять ничего не собиралась, оправдываясь отсутствием стимула. Так и плыла по жизни вместе с вагонами поездов, покачиваясь и постукивая на стыках.

Клава бросила в кипяток пакетики с чаем, положила рядом с подстаканниками сахар. Выудила откуда-то подсохший лимон и сточенный от частого употребления нож с черной пластмассовой ручкой, протянула Рите:

– На-ка вот, порежь.

Девушка послушно взяла нож и с усердием школьницы принялась шинковать цитрус. Брызнул сок. Запахло лимоном. Причем запах был куда ярче, чем от пакетированной чайной требухи.

– Я следила, – тихо сказала Рита. – А потом с электрички сошла, давка началась. Наверное, там и…

– Не «наверное», а точно, – безапелляционно перебила Клавдия. – В давке и карманы потрошат, и сумки режут.

Проводница бросила толстыми пальцами по дольке лимона в оба стакана, не спрашивая.

– Чай пей.

Клава не отличалась изящными манерами, была грубовата и разбиралась если не во всем, то очень во многом. Про то, как режут сумки, она знала не понаслышке: один из ее бывших был ментом, а другой сидел за кражу. Неудачный опыт с многочисленными «бывшими» в свою очередь дарил Клавдии ощущение знания мужиков. В нагрузку к этому иллюзорному пониманию шла святая непробиваемая убежденность в том, что представители сильного пола – козлы. Причем через букву «А» и поголовно.

В отношениях с Ритой она сразу же заняла позицию наставника или старшей сестры. Та не сопротивлялась. Во-первых, она находилась на чужой территории. Во-вторых, была обязана.

– Точно, – согласилась Рита. – Я ведь тогда даже не подумала, когда он меня окликнул. Парень милый такой, улыбчивый. «Девушка, – говорит, – у вас упало». И паспорт мне мой протягивает. Я-то думала – это я обронила, а выходит, вор бросил.

– Чукча ты, – фыркнула Клава. – Этот твой милый-улыбчивый тебе карманы и почистил.

– Не может быть, – воспротивилась Рита. Тот парень симпатичный, вежливый и не походил на вора. – Зачем ему тогда паспорт отдавать было? И почему билет не вернул?

– Ага. Почему деньги не отдал? Почему прощения не попросил, не покаялся, не сдался властям и не попросился лес валить? Глупындра! И куда тебя такую несет из Новосибирска в столицу?

– Я не из Новосибирска, – Рита прихлебнула невкусный чай. – Я из Тогучина.

– Еще лучше! И чего ты в Москве забыла, тогучанка? Чего тебе там ловить?

Клава снова говорила свысока, как будто все об этом знала. Вот только про Ритину тогучинскую жизнь она не знала ничего.

– А здесь мне что ловить? – вспылила Рита.

– Не ори, девочка, – спокойно поставила девушку на место проводница. – Тебя здесь нет. Забыла?

И Рита прикусила язык.

Рита не могла похвастаться причастностью к «рожденным в СССР». Она появилась на свет в июле того самого года, когда Страна Советов почила в бозе. Формально Союз еще существовал, но союзные республики давно и упорно лихорадило, а поскольку среди руководства страны не нашлось ни одного решительного и властного человека, развал был неизбежен, так утверждали родственники, причем почти все. Сама Рита мнения на сей счет не имела, но особенно от этого не страдала.

Магазины светились пустыми прилавками, родители поголовно озадачивались не воспитанием детей, а банальным выживанием. О светлом будущем уже никто не думал. Какое тут светлое будущее, если каждый день приходится бороться с незнакомым и непредсказуемым настоящим?

Риту воспитывала бабушка. И улица. По очереди. В результате воспитание вышло своеобразным. Ни два, ни полтора. Слишком воспитанная для дворовой оторвы, слишком отвязная для домашней плюшевой девочки.

Она была честна, умела дружить, в каких-то моментах казалась наивной. По советским меркам это считалось положительными качествами, по современным – скорее, непрактичными. Эту непрактичность Рита прекрасно восполняла иными чертами характера, более подходящими для современной жизни, в которой мечту о светлом будущем для всего человечества успешно заменила мечта о больших деньгах в своем кармане.

А вот привить ей любовь к малой родине бабушке не удалось. Родной город Рите не нравился с детства. Ее манили совсем иные горизонты. Родись она лет на пятнадцать раньше, возможно, так навсегда и осталась бы в Тогучине, с букварем впитав, с чего начинается родина. Но, на беду или к счастью, в школу Рита пошла тогда, когда про любовь к родине уже не пели и мечты сбежать туда, где лучше, не выглядели чем-то зазорным.

До определенного времени грезы эти она оставляла при себе.

Закончилась школа. Вика – младшая сестренка – все еще училась. Мама с отцом по-прежнему были заняты зарабатыванием на жизнь. Да и других забот у них хватало. Папа повадился ходить налево, загулял и был застукан на месте преступления. Скандал вышел грандиозным, семью залихорадило. И помимо материального обеспечения потомства перед предками замаячил вопрос построения личной жизни.

Будущее Риты повисло в воздухе. Сама она мечтала лишь о свободе. Полной, ото всего. От неуместной родительской опеки, от заболоченного образа жизни, от ненавистного Тогучина.

Других пожеланий у девушки не было, а имеющиеся выглядели весьма абстрактно.

Положение спасла бабушка. Именно она предложила отправить внучку поступать в Новосибирский педагогический. Спорить с необходимостью высшего образования Рита не стала. С коркой хоть специалиста, хоть бакалавра, хоть магистра шансы сбежать из родного болота возрастали. И девушка отправилась сдавать документы.

Поступила с первого раза. На дневной, на психологию. Без блата и денег. Бабушка расплакалась счастливыми слезами. Мама удивилась. Папа даже не заметил, он вил новое семейное гнездо на стороне. И Рита принялась точить зубы о гранит науки.

Впрочем, ни магистром, ни специалистом, ни даже бакалавром стать ей суждено не было.

Первые два года Рита училась на полную катушку, с увлечением и глубокой самоотдачей. На третьем курсе энтузиазма поубавилось, но вкладывалась она все еще по полной программе. Так продолжалось почти до самого конца года.

Проблемы возникли по профильному предмету. Преподаватель общей психологии Леонид Иванович, сухонький мужичок под пятьдесят с колючими глазами, взъелся на Риту едва ли не с первого дня и гнобил ее на каждом занятии.

В то время как от других сокурсников познания трудов Уотсона [7]7
  Джон Бродес Уотсон – американский психолог, основатель бихевиоризма.


[Закрыть], Вертгеймера [8]8
  Макс Вертгеймер – один из основателей гештальт-психологии.


[Закрыть], Фромма, Адлера с Юнгом и Фрейда с дочкой требовались в пределах статьи из учебника, от Риты ждали глубокого анализа первоисточников. Она считала, что к ней придираются. Кто-то сочувственно соглашался, кто-то нет. Преподаватель тем временем давал понять, что знания Риты его не удовлетворяют и делать с такими знаниями на психфаке нечего.

К концу года намеки на то, что такими темпами она предмет не сдаст, потеряли утонченность и вовсе перестали быть намеками.

– Что же делать? – спросила Рита.

– Может быть, вам имеет смысл позаниматься дополнительно? – предложил Леонид Иванович и пригласил студентку на факультатив.

Дополнительные занятия психолог назначил у себя дома. Рита не имела ничего против. В конце концов, это нужно ей, так что можно и прокатиться, куда скажут. И она дала согласие.

Первое занятие Леонид Иванович назначил на субботу. Рита поинтересовалась, не стеснит ли она домочадцев психолога, тот попросил не беспокоиться.

Девушку он встретил в махровом халате на голое тело, с улыбкой матерого ловеласа. В квартире, помимо психолога и застывшей в прихожей студентки, никого не было. Леонид Иванович с порога заговорил таким елейным голосом, что все сразу стало ясно-понятно, как божий день.

Рита к тому времени уже успела распрощаться с девственностью, причем достаточно давно, еще на первом курсе, и желания мужчин угадывать худо-бедно научилась. Но и торговать собственным телом охоты не имела.

От психолога она сбежала. У того были и основания, и возможность для того, чтобы раздавить строптивую девчонку окончательно, но вместо этого Леонид Иванович вдруг испугался: все претензии к студентке снял и проставил ей автоматом то, что грозился не поставить вовсе.

А может, и не испугался.

Рите впору было бы разутешиться, но радость так и не пришла. За спиной зашушукались о том, какими средствами симпатичные девочки становятся любимицами преподавателей. Этот шепоток она чувствовала постоянно. И самый лестный эпитет из тех, что слышала за глаза в свой адрес, был «шлюха».

Чертов психолог не смог поиметь ее физически, но поимел морально. Рита психанула, написала заявление и отчислилась из родного института, так и не закончив третий курс.

Новость о том, что Рита бросила институт, прогрохотала над развалившейся семьей горным камнепадом. Бабушка причитала и глотала корвалол лошадиными дозами. Мать под видом воспитательной работы закатила истерику, сделала безосновательный вывод, что причина отчисления в нежелании учиться. Во всем винила дочь, припомнив ей и прогулки с подружками, и встречи с мальчиками. Единственная, кто поддержал и понял Риту, была сестренка Вика, но проку от той поддержки было немного.

Несколько дней истерии закончились семейным советом. Позвонили отцу. Папе все было до лампочки, к тому времени он жил новой семьей, откупаясь алиментами, и в чужую жизнь впутываться не хотел.

На агрессивный выпад матери: «Это твоя дочь!» отец попросил к телефону Риту, поговорил с ней три минуты спокойно, выслушал историю и отнесся к ней рассудительно. Когда трубка вернулась в руки матери, он сказал лишь:

– Перестань верещать. Девочка большая, пусть сама решает.

И дал отбой. Мать взбеленилась еще сильнее. Мысль, что «большая девочка» способна что-то «решить сама», ни мамой, ни бабушкой даже не рассматривалась.

В итоге семейный совет постановил, что Рита идет работать по так и не полученной специальности, а на следующий год готовится и восстанавливается в институте.

Рите диктат к этому времени порядком надоел, и она уже дозрела до того, чтобы хлопнуть дверью. Вот только уходить оказалось некуда. Уйти к отцу было невозможно, а на личном фронте как раз в этот момент установился мертвый штиль. Оказаться на улице ей, понятное дело, не улыбалось. Пришлось стиснуть зубы и принять правила игры.

По специальности ее не взяли. Неполные три курса никак не давали молодой девчонке без опыта работы возможность претендовать на должность психолога. И все же три года в педагогическом свою роль сыграли.

Рита устроилась в детский сад помощником воспитателя. Количество свободного времени резко сократилось. Возня с чужими детьми съедала куда больше времени и сил, чем учеба. Зарплата выходила копеечной.

Но возвращаться в институт Рита не хотела, потому искала плюсы в своем новом положении и находила. Мама с бабушкой немного успокоились. Да и работа все же была не самой плохой. Кроме того, детский сад располагался недалеко от дома.

Самый главный плюс нарисовался неожиданно и сперва показался минусом – в последних числах августа к ним в группу привели нового мальчика. Вечером накануне этого знаменательного события заведующая лично пришла в «воспитательскую» и популярно разъяснила педколлективу, что четырехлетний Денис не просто ребенок, а ребенок, за которого на самом деле могут оторвать голову. А кроме нестандартных родителей у малыша еще и своеобразный характер, он требует индивидуального подхода. О том, что «малыша со своеобразным характером» вытурили уже из четырех детских садов, где уставшие от нестандартности педагоги грозили всем штатом положить заявление об уходе, если им придется еще хоть один день работать с Дениской, заведующая благоразумно умолчала.

Денис отличился в первый же день и продолжил доказывать свою нестандартность с завидным постоянством. Он был совершенно неуправляем. Приводила и забирала его няня, интеллигентная женщина бальзаковского возраста. Она мило улыбалась и разводила руками: «вы же понимаете…»

Понимания не было, терпение кончилось к исходу третьей недели. Воспитатель Нина Андреевна, сдерживая ярость, сквозь зубы рассказала интеллигентной няне все, что она думает о Дениске, и изъявила горячее желание пообщаться с кем-то из родителей. Лучше с родителем мужеского пола.

На другой день, в пятницу, за Дениской приехал молодой напористый парень с квадратной челюстью победителя. Он посмотрел на Нину Андреевну с барским небрежением и через губу хрипловато поинтересовался: «И о чем базар?»

Воспитательница изложила суть претензий. Парень выслушал со скучающим видом и в кратких емких выражениях объяснил, что если у педагогов и возникают проблемы с ребенком, то исключительно по причине их профессиональной непригодности.

Морально оплеванная Нина Андреевна покинула раздевалку, а парень впервые повернулся к Рите, которая к тому времени закончила одевать Дениску. Кто из них удивился больше, сказать было трудно.

– Ё-моё, Ритка! Ты откуда здесь?

– Работаю, – пробормотала Рита, не зная, как реагировать на ситуацию.

С одной стороны, перед ней стоял хам, нагрубивший Нине Андреевне, с другой – бывший одноклассник, весельчак и балагур Мишка Климов.

– А это твой, что ли? – так и не решив, как относиться к бывшему однокашнику, спросила Рита, подталкивая к Мишке Дениску.

Климов добродушно хохотнул:

– Не, не мой. Одного хорошего человека. Ритк, а ты чего вечером делаешь?

Планы на вечер у Риты отсутствовали, причем перманентно. Мишка был ей симпатичен еще в школе, а сейчас он возмужал и из подростка превратился в интересного молодого человека, этакого провинциального мачо сибирского разлива. Рита в их совместном детстве считалась одной из трех красавиц класса и со временем только похорошела.

В общем, через час Мишка вернулся за ней уже без мальчишки, и они поехали посидеть в «кафешке».

Отцом Дениса Мишка действительно не был. По его собственным словам, он еще не созрел для «спиногрызов». Зато парень носил дорогие шмотки, катался на BMW X5, и «кафешка», в которую он притащил Риту, оказалась дорогим рестораном.

После школы Мишка не учился ни дня. Богатых родственников, насколько Рита помнила, у него не было. Оставалось только порадоваться за одноклассника.

На вопрос, чем он занимается, Мишка ответил уклончиво. Рита так и не поняла толком – то ли он водитель, то ли охранник, то ли партнер в бизнесе, то ли мальчик на побегушках. Ясно было лишь одно: Мишка теперь при серьезном человеке.

– Хорошо устроился, – оценила Рита, непроизвольно подумывая, насколько далеко может зайти продолжение этого вечера.

Бывший одноклассник, без стеснения пялившийся в вырез Ритиной кофточки, подмигнул и предложил:

– Хочешь, и тебя устрою?

– Нянькой к Деньке? – усмехнулась Рита.

– Зачем? – не понял Мишка. – У нас же не детский сад.

И сменил тему. Они пили шампанское и весело проболтали ни о чем почти до полуночи. Разговор тек на удивление непринужденно. С Мишкой было легко, и Риту охватило давно забытое спокойствие. Даже звонок матери, которая, ничего не желая слушать, с ходу заорала в трубку: «Где тебя носит? Немедленно домой!» – не вывел из состояния равновесия.

– Предки лютуют? – спросил Мишка, как только она отключила трубку, продолжающую надрываться маминым голосом.

– Мать, – отмахнулась Рита.

– Поехали? – без перехода предложил Мишка.

Вовремя предложил. Она не спросила куда, не спросила зачем. Только представила, что вернется домой, где сидит истерящая мать, и любая перспектива на контрасте с этим показалась радужной.

Мишка заплатил по счету, заказав еще бутылку шампанского с собой. Полуночный воздух не отрезвил. Они вышли, сели в BMW и поехали. Мишка гнал, как чумной, семафорил дальним светом попадающимся на пути машинам.

Дорога выбежала за город. Мишка с Ритой продолжали болтать, смеяться и пить шампанское из горла. В другое время Риту все это насторожило бы, но не сейчас. Именно теперь, повесив трубку и не став слушать материны вопли, она почувствовала себя свободной. И это чувство пьянило сильнее шампанского.

Отъехав от Тогучина, Мишка свернул на узкую, темную дорожку и погнал сквозь лес. Дорога позволяла, асфальт здесь был на порядок лучше, чем на шоссе. Дорожка попетляла немного и уперлась в высоченный забор, за которым обнаружился дом, по размаху и помпе напоминавший те, что показывали в кино про далекую Рублевку.

Потом была подземная парковка, какие-то коридоры, двери, лестницы… У нетрезвой Риты все смешалось перед глазами, возникло осознание, что сама, без Мишки, она не выберется отсюда никогда.

– Миш, а мы где?

Мишка цыкнул и поднес палец к губам:

– А вот теперь серьезно, – и открыл неприметную дверь.

Тогда Рита понемногу начала трезветь и думать, во что она вляпалась.

За дверью обнаружился бассейн внушительных размеров. Тут же была парилка, душевая, бильярдная – все, что хочешь для отдыха на широкую ногу. В бассейне в обществе двух полуголых девок плавал толстый белобрысый мужик с огромными голубыми глазами.

«Как у Дениса», – подумала Рита и тут же поняла, что все наоборот. Это не мужик в бассейне напоминает ее четырехлетнего подопечного, а Дениска как две капли воды походил на мужика.

Белобрысый, увидев Мишку, вылез из бассейна, светя обнаженным естеством, обмотал чресла полотенцем и, отослав девочек «попариться и покатать шары», поманил за собой Риту и ее бывшего одноклассника.

Они обошли бассейн и завернули в комнатенку, где ждал диван, пара кресел, журнальный столик и бар.

Рита опасливо поглядывала по сторонам. Белобрысый указал на кресла, сам по-хозяйски плюхнулся на диван, разлил по бокалам какой-то алкоголь из дорогой бутылки. Поправил съехавшее полотенце, подвинул бокал.

На девушку он смотрел таким взглядом, будто умел видеть сквозь одежду. Рита почувствовала себя раздетой и с раздвинутыми ногами. Непроизвольно свела колени.

Постаревшая и потолстевшая копия Дениски понимающе ухмыльнулась, подняла бокал и провозгласила неуклюжий тост:

– Чтоб у нас все было и нам ничего за это не было.

Пить не хотелось, но отказаться Рита не посмела. Звякнули бокалы. Крепкий, но приятный алкоголь растекся по венам. А в уши так же приторно потек голос «одного хорошего человека» и по совместительству толстого белобрысого Денискиного папы.

Подробности того вечера размылись в памяти. Рита ждала от хозяина жизни грубости, белобрысый, напротив, шутил и был галантен. Она что-то отвечала. Он снова и снова предлагал выпить. Сам больше не наливал, свалив эту почетную обязанность на Мишку. Восхищался ее красотой, потом предложил работу.

Вернее – не так. Сперва он поинтересовался ее жизнью, потом вошел в положение. Проблемы с жильем? Не проблема, он снимет ей квартиру в Новосибирске. У нее будут самые модные шмотки и зарплата совсем не такая, как в детском саду, а на несколько нулей побольше. У нее будет все, от нее потребуется совсем немногое.

Он ни разу не произнес слово «проститутка». Какие проститутки? Мы ведь солидные люди. Девушка для сопровождения важных лиц. Эскорт-леди. Он ни разу не заговорил о сексе. Только приятная беседа и массаж.

Рита невольно покосилась на дверь, за которой плескались в бассейне полуголые девки. Белобрысый понял без слов и тут же объяснил, что специалисты бывают разных категорий. Там, в бассейне, – низшая.

Быть может, Рита запьянела, а может, ее окончательно достала в тот день истеричка-мать, неоконченное образование, неоплачиваемая работа – словом, все прелести этой беспросветной жизни.

Трудно сказать…

Но там, в той жизни, не было ничего, кроме желания сбежать. А здесь и сейчас ей показывали и давали пощупать, попробовать на зуб совсем иное. Даже если придется собой торговать, здесь речь не о перепихоне с преподавателем психологии за оценку. Здесь – другие люди и другие ставки.

И Рита ответила согласием.

На ее пьяную честь никто не посягнул. Белобрысый набрался до свинячьего визга. Напоследок сходил в парилку, окунулся в бассейн, потом извинился и, прихватив одну из девок, удалился на покой. Мишка, напротив, начал трезветь, сидел хмурый и морщился. Не иначе голова болела.

После ухода толстого хозяина он предложил Рите сходить в парную и, получив отказ, пригласил на выход, чтобы отвезти домой. Назад ехали молча. Рита задремала. Мишка разбудил ее уже у подъезда. Светало.

Дома ждал скандал. Мать не спала и устроила такой разгон, какого не помнили эти стены. Рита не реагировала. Она устала. Хотелось спать. Потому просто слушала вопли матери, пока та не выдохлась. Когда мать перестала брызгать слюной, сказала только:

– Все? Тогда спокойной ночи.

– Дрянь! – гневно рявкнула мать и впервые в жизни ударила Риту по лицу.

Пощечина вышла звонкой и болезненной. Рита ее не ждала и не считала заслуженной.

В глазах матери метнулся страх. Рита вдруг поняла, что она сама не ожидала этой оплеухи и уже раскаивалась за нее. Боялась последствий, готовясь к реакции дочери.

Теперь можно было расплакаться от обиды, можно было спокойно выйти, но этот страх в глазах матери показался настолько нелепым, что Рита только рассмеялась. Она смеялась над жалкой истеричкой, потерявшей мужа из-за своего дрянного характера, а теперь теряющей и дочь. Смеялась над этим болотом и над исковерканными жизнями провинциальных теток, которые принимали исковерканность эту за норму и неосознанно пытались изломать новые жизни – так, как прежде изломали их собственные. Не со зла, по традиции. Она смеялась, потому что точно знала, что вырвалась из болота.

Телефон зазвонил вечером в воскресенье. Белобрысый толстяк был трезв и сосредоточен.

– Приезжай. Это срочно. Оденься поприличнее.

– Хорошо, – с замиранием ответила Рита.

– Нет, не хорошо, – отозвался Денискин папа, – а поприличнее. Выходи через десять минут. Мишка будет ждать тебя у подъезда. По дороге заедете в магазин, купите все что надо, чтобы ты выглядела как леди. Я оплачу.

– П-простите…

– Что еще?

– Мне завтра утром в детский сад на работу, – смущенно промямлила Рита.

– Забудь. С детским садом без тебя разберутся. Считай, что ты уволилась по собственному желанию и тебе как особо ценному сотруднику премию выплатили под уход.

Рита нервно хихикнула.

– Я серьезно, – без тени улыбки в голосе сообщил белобрысый. – Все, вперед.

И трубка запищала короткими гудками.

Рита поспешно натянула джинсы, кофту и без объяснений выскочила из дому. Мишка ждал у подъезда, хотя десяти минут еще не прошло. От его веселости и легкости общения, которые так поразили Риту в тот первый вечер, не осталось и следа.

Одноклассника как подменили. Все вышло скупо на эмоции и по-деловому. Подсобка единственного в Тогучине бутика, охапка дорогущих шмоток с громкими лейблами, потом салон красоты. Дальше – шоссе, петляющая через лес дорожка, знакомый особняк.

Денискин папа ждал у бассейна в компании еще одного человека. Подтянутого черноволосого мужчины.

Если белобрысый смотрелся мелким барином, то его гость даже с голой задницей выглядел благородно. Это чувствовалось во всем: в манерах, во взгляде, в жестах. И достоинство это – не наносное, оно в крови.

Черноволосый окинул Риту взглядом с головы до пят.

– Что, красавица, массаж делать умеешь?

Рита перевела взгляд на Денискиного папу, тот едва заметно кивнул. И Рита сказала «да».

– Хорошо. Тогда пошли.

В комнате, в которую они зашли, было интимное освещение и огромная кровать с кованой спинкой. Черноволосый, оставшись в неглиже, опустился на матрас. Словно тюлень перекатился на живот и сказал, как само собой разумеющееся: «Спину помни».

Не помня себя, Рита на ватных ногах приблизилась к кровати, присела на край и принялась массировать плечи черноволосого, насколько позволяли представления о массаже.

– На психолога училась? – спросил черноволосый, не поворачивая головы.

– Да.

– Знаешь, что такое НЛП?

– Нейролингвистическое программирование. Нам рассказывали.

– Скромничаешь. В моде разбираешься?

– Как все, – пробормотала Рита.

Происходящее было совершенно непонятно, а вместе с тем неясно, как себя вести.

– Все, – проворчал черноволосый. – Сегодня шмотки сама выбирала или тебя эти одели?

– Сама.

Черноволосый перевернулся, резко сел на кровати и посмотрел Рите прямо в глаза.

– А если не врать?

– Сама, – твердо повторила Рита.

– Молодец, со вкусом все в порядке, – похвалил черноволосый. – И больше не ври. Лучше признаться, что ты чего-то не умеешь, чем соврать. Вранье все равно всплывет. А когда оно всплывает, возникает раздражение. Поняла?

Рита кивнула.

– Вот и хорошо. Потому что массаж ты делать не умеешь.

Рита потупилась. Черноволосый поднялся и пошел на выход, в дверях остановился, поманил девушку за собой.

При всем при том раздражения на его лице не было. К белобрысому он вернулся весьма довольный.

– Значит, говоришь, не дура и беседу поддержать может, – сказал благодушно. – Что ж ты, балбес, такой бриллиант в гейши записал? Это же то, что нам нужно.

Белобрысый виновато развел руками.

– А что вам нужно? – пьянея от собственной смелости, спросила Рита.

– Нам нужна красавица, которая будет представлять наш город и область в мире моды. Давно пора продвигать наших в модельный бизнес. В науке новосибирцы есть, в спорте есть. В шоу-бизнесе опять же. Лазарева там, Пушной… Эта, как ее, рок-бард… Янка Дягилева. – И вдруг посмотрел Рите в глаза: – Ты как, в Москву поедешь?

От надвигающейся перспективы пересохло во рту, закружилась голова.

– А что надо делать? – быстро спросила Рита.

– Дать принципиальное согласие. Сесть на поезд, доехать до Москвы. Там встретят и все расскажут. Я договорюсь. Ну и имя какое-то позвучнее придумать надо. Рита – это не для подиума. Мадмуазель Марго?

– Арита, – поспешно предложила Рита.

– Загадочно, – усмехнулся черноволосый. – И что сие означает?

– Мультик такой был, – потупилась Рита. – Японский. «Принцесса Аритэ». Мы с сестрой в детстве смотрели. Там король свою дочь в башне запер до замужества, а она убегала и ходила в народ. Моя сестра Вика после этого мультика стала меня Аритой называть.

Черноволосый с белобрысым переглянулись и засмеялись.

– Нехай будет Арита, – согласно кивнул папа Дениски.

– Так что, поедешь? – спросил черноволосый.

Инструктаж был простым и недолгим. Домой Рита вернулась с билетом, деньгами и новыми вещами. Мать с ней не разговаривала. Рита посчитала, что оно и к лучшему. Вике сказала, что уезжает в Москву, как устроится, даст о себе знать. Попросила не говорить пока бабушке, рассказать потом, когда она уедет.

Это отдавало трусостью. Но бабушка не смогла бы сохранить такое знание при себе, попыталась бы удержать внучку, для этого тут же рассказала бы все матери, а от ее истерик Рита устала.