Текст книги "Охота на викинга"

– Стоп! – говорю я вслух по-русски. Или по-английски? Какая к черту разница, главное, что нужно остановиться, а то дело зайдет слишком далеко, при том что жриц любви в Москве гораздо больше, чем в любой другой столице мира, достаточно просто зайти в Интернет.

Человек слаб, и я – не исключение.

Ощущаю жажду, встаю, шлепаю босыми ногами по холодному ламинату на кухню. В холодильнике ждет одинокая бутылочка Tuborg. Не бутылка «Туборга», изготовлено на российском пивзаводе, а бутылочка настоящего, датского Tuborg, любимого пива всех мужчин семейства Хаген. Я привез летом из Копенгагена несколько упаковок, но все хорошее когда-то кончается. Сейчас осталась одна, последняя бутылочка.

Ароматное шипучее блаженство стекает мне в горло. В ночном оранжевом небе за окном летит китайский фонарик. Здесь их очень любят запускать влюбленные. Я поднимаю опустевшую бутылочку, словно это ствол какого-то невозможного, фантастического оружия, целюсь через прозрачное донышко в фонарик и «стреляю»:

– Пу!

Фонарик продолжает свой полет. Я улыбаюсь, возвращаюсь в постель.

Мне хорошо.

4

Лысый двигался быстро. Рита, хоть и шла теперь налегке, едва за ним поспевала. Вокзал запомнился гамом, пестрой толпой, ларьками, магазинчиками и многочисленными указателями. Те, что указывали в сторону метро, лилльский палач промахивал не задумываясь. На Риту мужчина не оглядывался, словно был уверен, что девушка не отстанет и не потеряется.

Они вышли на шумную улицу. Свернули к парковке, утыканной большим количеством иномарок. Возле одной из них, черной, наглухо тонированной, напоминающей гладкую и хищную акулу, палач остановился. Пискнула сигнализация.

Мужчина распахнул багажник, кинул в него Ритину сумку.

– Чего стоишь? Садись, – сказал походя, даже не удостоив ее взглядом.

И Рита полезла в салон. Внутри все было из кожи и похожего структурой на благородный бриар пластика. Почему-то совершенно не пахло машиной. Запах оказался солидный – тонкое сочетание дорого одеколона, кожи, хорошего табака и еще чего-то незнакомого. Завелась черная «акула» тоже неслышно.

Рита пристегнулась. Палач молчал. От этого молчания она почувствовала себя неловко. Машина мягко тронулась с места.

– А я слышала, что в Москве быстрее на метро ездить, – сказала девушка, лишь бы только о чем-то заговорить.

– Вот пусть тот, кто так говорит, на метро и ездит, – бесцветно ответил лилльский палач.

Сказано это было так, что продолжать беседу расхотелось, и Рита замолчала.

Черная акула протиснулась сквозь, казалось, сплошную стену машин и вывернула на широкую улицу. Рита украдкой глянула на мужчину. Тот бесстрастно крутил руль. На лице его не было ни единой эмоции, и это пугало, словно машину вел не человек, а робот.

– Простите, а вас как зовут?

– Пафнутий.

– Как?.. – выдохнула Рита и запоздало прикусила язык.

Палач посмотрел искоса.

– Тебе что, имя не нравится?

– Нет, – совсем смутилась Рита. – Просто…

– Просто звучит по-идиотски, как все придуманное. Правда, Арита?

Он сделал акцент на последнем слове – ее свежеизобретенном псевдониме. Рита потупилась. Палач спокойно следил за дорогой, не обращая на девушку никакого внимания, будто ее вовсе не существовало.

– Николай Александрович меня зовут, – без намека на эмоцию произнес он в пространство. – И отучайся от этих ваших уездных привычек. Всякая сикуха, приехавшая покорять Москву, считает своим долгом выпендриться. Создается впечатление, что самые распространенные имена в России не Маша, Катя, Настя, а Анжелика, Марго, Есения, на худой конец Кармен. Откуда вы это берете?

– Простите, – окончательно стушевалась Рита.

Палач не ответил, и девушка уткнулась в окно.

Москва завораживала.

Когда-то давно, в далеком детстве, отец ездил сюда в командировку и привез Рите набор открыток со столичными видами. То, что она наблюдала сейчас сквозь тонированное стекло, совсем не походило на те фотографии. Это был другой город, другая Москва. Отличная от постановочно сфотографированной десятилетия назад, отличная от той, что показывали по телевизору. Настоящая? Может быть. Но в любом случае живая. Наполненная жизнью. Стремительно несущаяся куда-то. Деловая и озадаченная. Суетливая, хаотичная и от этого немного нелепая. Но за этим внешним хаосом чувствовалась некая упорядоченность. Как в кишащем муравейнике, где букашки бегут куда-то, кажется, без цели и смысла, но при этом у каждого муравья есть цель, а каждое движение имеет смысл.

Машины впереди затормозили, Николай Александрович тоже сбавил скорость, пока акулообразная иномарка не остановилась совсем. Машины теперь стояли со всех сторон. Справа и слева, плотно, наплевав на разметку и рядность. И впереди – насколько хватало глаз.

Палач достал портсигар, выудил коричневую сигариллу, прикурил. Салон наполнился табачным дымом, но дым этот имел благородный оттенок, не раздражал.

– Куришь?

– Нет, – ответила Рита.

Не объяснять же, что не имеет привычки, а только баловалась сигаретами, причем исключительно подшофе.

– Если хочешь, можешь открыть окно, – разрешил Николай Александрович.

– Спасибо.

Машины еле ползли. Наверное, там, впереди что-то случилось. Может быть, какая-то авария или дорожные работы. В любом случае спрашивать об этом Рита не стала. Палач индифферентно задымил весь салон. Наконец включил поворотник, медленно протиснулся в правый ряд и съехал на узкую почти провинциальную улицу, она вывела на набережную. Здесь было свободнее, и черная акула продолжила рассекать пространство и время, легко и беззвучно, словно призрак.

Они ехали вдоль набережной, потом свернули, запетляли узкими улочками, завертелись, закрутились, утопая в паутине столичных проулков. Наверное, это был центр, потому что дома здесь стояли по большей части старые и невысокие.

Наконец машина остановилась возле дома так называемой сталинской постройки. В Новосибирске таких было не очень много, и жить в них считалось престижным.

– Вылезай. Приехали.

Рита выбралась из машины, притворила дверцу, стараясь не хлопать. Николай Александрович к тому времени уже вытаскивал из багажника ее сумку. Лязгнула крышка багажника, пискнула сигнализация. Лилльский палач, не говоря ни слова, двинулся к дому. В подъезде стояла тяжелая дверь с кодовым замком. Пальцы лысого быстро забегали по клавишам, набивая цифры.

«Я знаю пароль, я вижу ориентир», – некстати завертелось в голове.

Дверь распахнулась. Из темного чрева подъезда потянуло странной смесью запахов: сыростью, освежителем воздуха, табаком и легко, еле уловимо – старой мебелью. Палач кивнул, приглашая пройти вперед. И Рита с опаской шагнула в будущее.

Квартира располагалась на третьем этаже и занимала его добрую половину. Во всяком случае Рите показалось, что изначально это были разные жилплощади, потом их кто-то скупил, соединил, перепланировал и зафиксировал все «евроремонтом». А вот высоченные потолки остались родными, из далекого советского прошлого, когда строго выполнялись нормы по количеству кубических метров пространства на каждого жильца. На пороге ждала девушка в шортах, плюшевых тапочках и полупрозрачной кофточке с таким глубоким декольте, что Рите против ее воли стало стыдно перед палачом за то, что он это видит. Стыд был детский, из той далекой поры, когда она не могла вместе с родителями смотреть фильмы, в которых целуются.

– Здравствуйте.

Рита отметила, что девушка здоровалась с Николаем Александровичем, на нее же обратила внимание не больше, чем на багаж. Это уже входило в традицию. Складывалось впечатление, что для столичных жителей Рита и ее сумка являлись ценностями одного порядка. Вслед за палачом она вошла внутрь и запнулась в дверях, оглушенная размерами прихожей, если это помещение можно было так назвать.

– Филька здесь? – буднично поинтересовался Николай Александрович. – Он мне нужен.

– Да.

– Хорошо.

Бесцеремонно пихнув встретившей их девушке Ритину сумку, палач по-хозяйски распорядился:

– Ната, солнышко, возьми девочку, проводи, покажи все, что нужно. Пусть приведет себя в порядок. Я пока поговорю с Филиппком. Девочка нужна сегодня вечером.

Декольтированная Ната кивнула, качнув полуголыми грудями, и посмотрела на Риту.

– Идем.

Робея и не понимая, как реагировать на происходящее, Рита посеменила за девушкой.

Они прошли в зал. Еще минуту назад поражающая воображение прихожая рядом с ним показалась жалким предбанником. Визуально объем зала увеличивали светлые стены. Здесь все было просто, но солидно и по делу. В центре расположился подиум. Вокруг него стояли глубокие, обитые тисненой кожей диваны. Кроме того – бар, отделенный от основной площади стойкой, пара высоких стульев рядом с ним и бонсаи в нишах. По сравнению с простой роскошью этого помещения загородный особняк «хороших людей» из Новосибирска выглядел жалкой подделкой, причем подделкой провинциальной. Здесь все было иначе. Здесь была другая жизнь. А может, жизнь была только здесь, а там, дома – муляж?

«Ради этого стоило сбежать», – подумалось вдруг. Пусть даже ее тут, в этой Москве, пока в упор не видят. Это все временно. Она еще докажет, что не просто какая-то девочка из захолустья.

Декольтированная Ната, бесстыдно виляя бедрами, прошла через зал к дальней стене, где темнели еще несколько дверей. Девушка толкнула правую. Кивнула Рите:

– Проходи.

Рита послушно шмыгнула в дверь. За ней обнаружилась спальня. Огромный встроенный шкаф с зеркальными дверями, огромная кровать, трюмо и полупрозрачная дверь, ведущая в персональную ванную комнату.

– Я – Натали. – Девушка небрежно бросила Ритину сумку на кровать. – Если что, позовешь. А сейчас быстро в душ. Слышала, что Коля сказал? Поторопись.

– Коля? – удивленно вскинула бровь Рита.

– Николай Александрович, – пояснила Натали.

Рита не ответила. Лысый лилльский палач напоминал бездушного варана и, сказать по чести, навевал страх. Мысль о том, что кто-то может называть этого жуткого человека «Колей», не укладывалась в голове.

Натали вышла. Рита заглянула в ванную. Маленькую ванную комнату в спальне, которая была в разы больше, чем совмещенный санузел в маминой квартире. И эта персональная ванная сверкала дорогим кафелем и хромом. Глядя на всю эту роскошь, девушка сообразила, что не мылась несколько дней, и поспешно скинула одежду.

Несмотря на просьбу поторопиться, Рита провела в душе не меньше получаса. Долго стояла под теплыми тугими струями и наслаждалась, проводя ладонями по груди, животу, бедрам. Наконец выбралась из ванны, вытерлась огромным мохнатым полотенцем и, завернувшись в него, вернулась в спальню. Здесь ждал сюрприз. Сумки на кровати не оказалось. Рита заглянула в шкаф, но не нашла там ничего, кроме пустых полок и голых вешалок. Чувствуя себя совсем уж глупо, на всякий случай заглянула под кровать. Сумки не было.

Рита подошла к двери, позвала негромко:

– Натали?

Ответа не последовало. Положение было нелепым, отдавало глупым розыгрышем. Рита осторожно приоткрыла дверь. Высунулась в зал с подиумом, надеясь увидеть там Нату.

В зале новой знакомой не было. Зато нашлась сумка. Она валялась на кожаном диване, а рядом сидел дядька, словно бы сошедший с экрана какого-то фильма про жизнь модельеров. Чисто выбритый, с длинными ухоженными волосами, в белоснежной рубахе, застегнутой на две трети. Умеренно волосатую грудь прикрывал небрежно повязанный шейный платок. На тонком, с легкой горбинкой носу сидели узкие очки в стильной оправе. И этот дядька смотрел на Риту.

– Ой, – вырвалось у нее против воли.

– Наконец-то, – голос у манерного был неприятным. Выглядел дядька лучше, чем звучал.

– А Натали?

– Иди сюда, – манерный не просил, он требовал. Требовал так, будто Рита была его собственностью.

– Простите, я не одета.

– Позволь спросить, ты вот это собралась надевать?

Дядька запустил пятерню в Ритину сумку и выволок на свет божий ком перепутанной одежды. Среди смятых кофточек мелькнуло нижнее белье. Рита смутилась.

– Дискотека восьмидесятых? – брезгливо прокомментировал манерный. – Спрячь это, чтоб я больше никогда не видел. А еще лучше сразу выброси.

– Верните мне вещи, – едва не заикаясь, пробормотала Рита.

– Подойди, возьми, – предложил дядька.

Это было слишком. Разрываясь между злостью и растерянностью, Рита вышла из комнаты и прошла через зал к подиуму. Остановилась в шаге от наглого дядьки и требовательно протянула руку.

– Потом. Сейчас убери полотенце.

– Что? – опешила Рита.

– Слышишь плохо? Покажись лор-врачу. Потом. А сейчас убери эту махровую тряпку, которая на тебе намотана.

– Я… вы…

– Деточка, я топ-стилист. Со мной не спорят, меня не стесняются. Я как мать. Или гинеколог. Как мать-гинеколог. Меня надо слушаться. Так что вариантов два: или ты слушаешь и выполняешь все, что я говорю, или собираешь манатки и катишь обратно в свой усть-пердянск, или из какой говноперди ты там приехала? Я доступен?

– Его не надо бояться. Если просит, нужно выполнить.

Голос прозвучал бесстрастно, но подействовал, как ледяной душ. Рита повернулась к входу. Лилльский палач стоял, облокотившись о дверной косяк, и смотрел на Риту взглядом рептилии. От этого взгляда, как и от того, насколько неожиданно появился Николай Александрович, сделалось не по себе. Палач тем временем отклеился от косяка и медленно, с неспешной грацией удава, двинулся к дивану.

– Николя, ты кого приволок? – в голосе манерного дядьки появились капризные нотки. – Что за пуританские мотивы? Что за ломкое крестьянство?

– Филя, успокойся. Просто делай свою работу.

Лилльский палач подошел вплотную к дивану, встал за левым плечом манерного дядьки и облокотился на спинку. На Риту посмотрел все тем же холодным немигающим взглядом.

– Филипп здесь не для того, чтобы пялиться на голые сиськи. Поверь, он их видел столько, что у него уже не стоит.

– Все у меня стоит, – делано возмутился манерный. – Просто я в другой теме.

– Филипп придаст тебе товарный вид. Слушай и делай все, что он говорит, – пропустил мимо ушей реплику дядьки палач.

Голос Николая Александровича звучал бесцветно, но было в нем что-то такое завораживающее и пугающее, что Рита почувствовала, как теряет волю.

– Сегодня вечером ты работаешь, – добил палач.

От этих слов в груди екнуло. Рита почувствовала, как сбивается дыхание, а сердце начинает колотиться чаще.

– Мне вечером… на подиум?

– Подиум? – поднял бровь манерный Филипп.

– Нет, – отрезал Николай Александрович, – знакомство. Подиум – это мишура. Настоящая работа модели – вовсе не то, что показывают по телевизору. И сегодня вечером ты должна выглядеть круче, чем на подиуме.

– Что нужно делать?

Палач молча кивнул на манерного дядьку. Филипп так же без слов посмотрел на полотенце. Борясь со смущением, Рита распутала узел и отбросила полотенце на диван. Она старалась выглядеть естественно, но под взглядами двух чужих мужчин чувствовала себя неуютно. И не потому даже, что стояла голая перед незнакомыми людьми, а больше оттого, что этих людей ее нагота интересовала примерно так же, как нагота покойника интересует патологоанатома.

Филипп скривил губы. Рита не выдержала и прикрылась.

– Ну не зна-аю, – протянул манерный дядька, брезгливо морщась.

– Сиськи колом, задница есть, ноги стройные, – оценил лысый.

– Контур соска не ярко очерчен… – начал Филипп.

– Не придирайся, – оборвал Николай Александрович. – Он иностранец. У него скромный опыт. И пристрастия его ты тоже видел… Или ты опять не смотрел материалы?

– Смотрел, – поджал губу Филипп.

– Можно мне одеться? – вмешалась Рита, потерявшая нить разговора. К тому же она замерзла.

– В это?

Манерный снова поворошил содержимое сумки и встал с дивана.

– Деточка, мы будем делать из тебя мечту, а не доярку из Хацапетовки. Забудь про эти тряпки.

И Филипп направился к шкафу.

Рита подобрала полотенце, неуклюже обмоталась заново.

Ощущения от происходящего были странными настолько, что девушка почувствовала приближение истерики.

– Без меня справитесь, – не то спросил, не то констатировал Николай Александрович.

– Когда мне была нужна твоя помощь, Николя? – огрызнулся Филипп.

Палач не обратил на него внимания, он смотрел на Риту.

– Паспорт давай, – потребовал все с тем же ледяным спокойствием.

– Зачем? – не поняла Рита.

– Это Москва. Необходимо оформить регистрацию.

– Да, конечно, – засуетилась Рита и полезла в сумку.

Руки дрожали. То ли от холода, то ли от напряжения. А может, от неудобности ситуации. Человек ей помогает, заботится, а она ему дурацкие вопросы задает.

– А вы потом отдадите?

– Это не стройплощадка и не рынок. Для меня чужой паспорт – проблема, а лишние проблемы мне не нужны. Будет регистрация, получишь обратно.

Рита смутилась окончательно, протянула паспорт. Палач принял красную двуглавоорластую книжечку. Развернул, глянул краем глаза на фотографию, сунул документ в карман и вышел из комнаты.

– Надень вот это, деточка.

Рита обернулась. Перед ней стоял Филипп, протягивал вешалку с дорогим нижним бельем.

Следующие несколько часов прошли в хлопотах. Филипп заставил Риту перемерять добрую половину битком набитого и такого же необъятного, как сама квартира, шкафа, пока наконец не удовлетворился результатом.

Манерный дядька оказался не таким противным, как показалось при первом знакомстве. Он не только создавал новый образ Риты, но еще и между делом, походя, рассказывал разные истории. Иногда смешные, иногда странные. Трудно сказать, кого он развлекал этим, Риту или себя, но в любом случае ей было любопытно послушать байки из такого заманчивого и недоступного еще вчера «мира глянца».

Но самое интересное для Риты происходило не где-то в рассказах стилиста, не с гламурными дивами и брутальными мачо. Самое интересное происходило с ней.

Здесь и сейчас.

Рита никогда не страдала чрезмерным самолюбованием. У зеркала она проводила ничуть не больше времени, чем любая другая девушка.

Не больше, но и не меньше!

Несмотря на это, ей всегда казалось, что себя она знает как облупленную. И если по жизни Рита допускала возможность ситуаций, в которых она могла повести себя непредсказуемо, то в зеркале сюрпризов быть не могло.

Она знала, как выглядит. Знала, как может выглядеть. Знала, что ей идет, что не идет. Филипп, не напрягаясь, всего за пару часов разметал это знание до основания. Он выбирал одежду из тех фасонов, которые Рите никогда бы не пришло в голову примерять на себя. Брал цвета, которые Рита всегда считала «не своими». Манерный дядька не боялся искать и экспериментировать, быстро и профессионально нащупывал совершенно нестандартные решения.

Одежда, прическа, макияж – все, вплоть до последнего аксессуара, казалось Рите чуждым и вызывало внутренний протест. Но то, что в итоге она увидела в зеркале, ей понравилось. И нравилось все больше с каждым новым штрихом.

Рита перестала быть домашней девочкой. Она вообще перестала быть девочкой. Из зазеркалья на нее смотрела женщина. Яркая, впечатляющая, непредсказуемая, с толикой загадки и агрессии. Это было неожиданно и здорово.

За окном темнело. В зале горел оглушительно яркий свет. Филипп набрасывал последние штрихи и ворчал на нехватку времени, хотя Рите казалось, что делать стилисту здесь больше нечего, шикарнее она не сможет выглядеть уже никогда.

Лилльский палач Николай Александрович вновь появился неожиданно и беззвучно, словно выкристаллизовался из воздуха. Секунду назад его не было, мгновение – и вот он уже стоит в дверях, будто никуда не уходил. Рита, увлеченная магией Филиппа, естественно, не заметила, как он пришел. Просто увидела вдруг отражение в зеркале и едва заметно вздрогнула.

– Не дергайся, – тут же отреагировал Филипп, обернулся. – Николя, что за вечная манера входить без стука?

– Ты закончил?

– До «закончил» тут как до Хайнаня раком.

Николай Александрович приблизился к Рите, ухватил ее двумя пальцами за подбородок, повертел, осмотрев по-хозяйски. Кивнул Филиппу.

– Пройдись.

Это касалось уже Риты. Девушка сделала шаг, другой. Палач смотрел на нее фирменным, ничего не выражающим взглядом варана. Без угрозы, но почему-то от этого взгляда хотелось спрятаться, закрыться.

– А родинка где?

– Без тебя рисовать не стал. Покажи место.

– А на картинке посмотреть? – лилльский палач глянул на Филиппа с угрозой.

Манерный стилист напрягся, но выдержал взгляд.

– Я предпочитаю получить четкое указание, чем быть потом крайним.

Палач подошел к Рите, небрежным движением откинул волосы. Палец Николая Александровича неприятно ткнулся в шею ближе к ключице.

– Здесь.

– Хорошо, – не стал спорить Филипп.

– Татушку сделаешь?

Рита невольно поежилась. Вокруг нее, ее тела снова происходило что-то непонятное, что-то такое, о чем она могла только догадываться. А спросить в лоб у лилльского палача почему-то было страшно. Николай Александрович со своим вараньим взглядом пугал ее. При этом перспектива татуировки, если она правильно понимала, о чем речь, не нравилась категорически.

– Николя, – в голосе манерного дядьки появились капризные нотки. – Ты издеваешься? Какая татуировка? Татуировка – это время. Если я ее набью сейчас, будет раздражение, краснота, гиперемия. Это же не просто нарисовал и пошел. Кожу в порядок приводить надо, и не один день.

Палач коротко глянул на часы.

– У тебя два часа.

– Хна. За два часа высохнет. На неделю точно хватит.

– Простите, – попыталась вклиниться Рита.

Николай Александрович выставил в сторону девушки открытую ладонь, коротким движением сомкнул большой палец с остальными, приказывая заткнуться.

– Рисуй, – велел Филиппу таким тоном, что стало ясно: скорее в Москве начнется извержение вулкана, чем он изменит свое решение.

Нарисованную родинку прикрывал легкий шарфик. Шея зудела. Манерный Филипп сказал, что это фантомный зуд, зудеть там нечему, если только аллергии нет. Аллергии на хну у Риты не было, но проклятая родинка все равно не давала покоя.

– Перестань о ней думать, – приказал палач.

Николай Александрович сидел за рулем своей иномарки, следил за дорогой. Машина скользила по вечерней Москве. Пробки поредели. Стемнело, и город горел бесконечными огнями, фонарями, вывесками. В другой раз Рита прилипла бы к окну, но не сейчас.

– Ты должна выглядеть естественно, – бесстрастно наставлял лилльский палач. Он говорил так, будто ехал в машине один и разговаривал сам с собой. – Это твоя родинка, она была там всегда. Она тебя никогда не смущала и не раздражала.

Рита коснулась пальцами шарфика, поймала себя на этом и поспешно опустила руку.

– Зачем она?

– Это часть твоей работы.

– А что еще я должна делать? – Рита только теперь сообразила, что до сих пор не получила никакого инструктажа.

– Ты должна быть естественной, – повторил Николай Александрович. – Это твой город. Расслабься. Впереди – веселые приключения. Никакой опасности. Никаких проблем. Мы всегда поможем и защитим. Поняла?

– Д-да…

– Мы едем на вечеринку. Отдыхай, веселись, но без перегибов. Там тебя представят нужному человеку. Постарайся ему понравиться. Ты это можешь. Только без вранья и провинциальных фантазий. О кокетстве в стиле «Этот мальчик еще смотрит на меня?» забудь. Это не новосибирская дискотека. Главное – будь естественной.

– А если он будет спрашивать меня? Что можно говорить?

– О своей жизни? Все, что посчитаешь нужным, вплоть до того момента, как ты села в поезд. После этого можешь говорить, что приехала работать в модельном бизнесе, – и все.

– Но ведь это так и есть, – опешила Рита.

Палач, едва ли не первый раз за день, позволил себе намек на улыбку.

– Конечно, так и есть. Не трогай родинку!

– Х-хорошо… А дальше?

– Дальше пусть все идет само собой. В крайнем случае – позвонишь. Сейчас твоя задача – понравиться. И учти, в нашей работе, как у саперов: один раз ошибешься – другого не будет.

У Риты от этих слов по спине пробежали мурашки – и тут же исчезли. Вместе с ними почему-то отступил страх. Сделалось весело. Она вдруг вспомнила одну из своих любимых книг – «Мастер и Маргарита» Булгакова. И поняла, что с главной героиней ее роднит не только имя. Невидима и свободна! Это ведь действительно так, так! То, о чем она украдкой мечтала еще в школе, пряча пунцовое от стыда лицо в подушку, то, что казалось несбыточной мечтой, вдруг обернулось удивительной, почти волшебной явью! И те люди, что окружали ее в последние дни, очень даже походили на персонажей из свиты Воланда, и вечеринка, ожидавшая ее, вполне могла обернуться настоящим Балом Сатаны…

А дальше? Рита улыбнулась своему отражению в зеркале заднего вида.

Дальше все будет хорошо!

Машина остановилась возле ярко освещенного входа в ночной клуб. Рита осторожно выглянула в окно. Вывески с названием видно не было, зато из стены вываливалась странная не то фигура, не то декорация. У входа шумела толпа, за ней с каменно-суровыми лицами приглядывала охрана. Чересчур много охраны.

В стороне нервно покуривал плешивый пучеглазый толстяк со странными усами. Фальшивыми. Нет, не наклеенными, Рита видела, что они живые. Просто на толстяке эта растительность выглядела неестественно.

Мужчина, словно услышал ее мысли, посмотрел на иномарку. Губы толстяка растянулись в улыбке.

– Жди, – велел Николай Александрович и вышел из машины.

Он направился к толстяку. Тот подошел ближе. Мужчины обменялись коротким рукопожатием. Рита смотрела на них через тонированное стекло. Палач общался прохладно, сдержанно, словно это общение было вынужденным. Не самым приятным, но важным. Впрочем, Николай Александрович так общался со всеми, кого она сегодня рядом с ним видела. Толстяк улыбался, явно пытаясь казаться раскованным. Наверное, у него это даже получалось, но Рита чувствовала, что к палачу он относится с опаской. А быть может, она это себе придумала…

О чем они говорили снаружи, девушка не слышала. Разговор продолжался недолго. Уже через пару минут дверца распахнулась, и толстяк подал Рите руку.

– Прошу-с, – фальшивым, как его усы, голосом произнес он.

Рита позволила помочь ей выйти из салона. Оглянулась на Николая Александровича, но лилльский палач уже садился в машину с таким видом, будто все происходящее его больше не касалось.

– Дмитрий, – представился толстяк.

– Рита.

Черная акулоподобная машина мягко тронулась с места и мгновение спустя растаяла в сумерках – словно в океанской пучине. Рита почувствовала, что осталась одна в чужеродной среде. Она уже ни в чем не была уверена. А еще хотелось снять шарфик и почесать зудящую родинку.

Дмитрий мягко, но настойчиво потянул за руку.

– Идемте, Рита.

Рита засеменила за ним, не чувствуя ног. Вновь ожили позабытые было страхи. Дмитрий уверенно прошел мимо охраны, красиво обронив: «столик 48», проскочил через металлодетектор и уже вместе с Ритой нырнул в темное чрево клуба.

Внутри был полумрак, неестественное освещение. Грохотала музыка. Дмитрий провел Риту коридорами, лестницами и вновь коридорами, пока они не попали в большой зал. Здесь было людно. Мужчины, женщины, молодые и уже зрелые. Пили, танцевали, говорили о чем-то, пытаясь перекричать музыку и друг друга.

Рука Дмитрия сделалась влажной. Толстяк потел. А еще у него были толстые, короткие, сильно волосатые пальцы.

Николай Александрович велел «понравиться нужному человеку». Рита не знала, как понравиться толстяку. Он с первого взгляда вызывал у нее только неприятные эмоции. И никак не походил на сподвижника Воланда. Скорее это был какой-то персонаж из сочинений Ильфа и Петрова, бухгалтер Берлага или Васисуалий Лоханкин. «Неприятный тип», – подумала Рита и поймала себя на том, что с каждой минутой утверждается в этом определении.

Тем временем Дмитрий с удивительной для его комплекции грацией прошмыгнул между столиками в дальний угол, где какой-то длинный нетрезвый мужик лет тридцати – тридцати пяти с русыми волосами и выпяченной челюстью размахивал черным причудливым топором, явно собираясь запустить им в толстый деревянный щит, прислоненный к стене. На щите красной краской была нарисована мишень. Гул голосов на мгновение стих, длинный выкрикнул что-то вроде «Хэй-я!» и метнул свое оружие. Топор с глухим стуком вонзился точно в яблочко.

– Восемь! – закричали сидящие рядом люди. Многие зааплодировали.

– Стой здесь, – велел Дмитрий.

Рита посмотрела на толстяка с недоумением.

– Клиент не я, – пояснил он и кивнул на нетрезвого детину, выдирающего топор из щита. – Он.

Мужчина тем временем выдернул свою игрушку. Отошел на несколько шагов. Вскинул руку, чуть качнул ею, прицеливаясь, и снова метнул. Топор молниеносно пролетел расстояние до мишени и утоп в ней глубже, чем в прошлый раз.

– Девять! – радостно завизжали болельщики.

– За десятый! – заорал кто-то.

Мужчине пихнули в руку кружку с пивом. Зазвенели стаканы и рюмки. Народ загомонил. Кто-то выпалил короткий, как поцелуй на вокзале, тост. Выпили.

Дмитрий подтолкнул Риту:

– Давай!

И снова кивнул на отставившего пустую кружку блондина. Пока тот пил, кто-то заботливо выдернул топор и передал ему для очередного броска. Рита смотрела на того, кто был «клиентом», смотрела, как он смеется, блестя белыми крупными зубами, как уверенно, несмотря на хмель, принимает топор, что-то говорит, странно, не по-русски артикулируя…

В голове пролетело: «Железный дровосек…» Губы растянула невольная, нервная улыбка. Что ж, во всяком случае, дровосек был симпатичнее Дмитрия.

Вот он вскинул руку, задержал, взвешивая в ней оружие. Потом, куражась, выкрикнул:

– Хэй-я!!

Замахнулся. Любуясь собой, оглядел окружающих. На секунду Рите показалось, что он задержал взгляд на ней. И что-то в этом взгляде изменилось, словно «нужный человек» узнал ее. Или кого-то в ней.

Топор сорвался с руки.

Иллюзия развеялась.

Нелепо кувыркаясь, оружие пролетело отделяющее мужчину от мишени пространство, ударилось обухом о щит и зазвенело по каменному полу. Та часть зрителей, что до того восторженно принимала каждое попадание, на этот раз взорвалась недовольным улюлюканьем. Зато другая половина возликовала.

– Идем, – велел Дмитрий, кривя мокрые губы.

Его потные пальцы сжали Ритину кисть, и она снова почувствовала, как ее тянут куда-то, словно козу на веревке.

Дмитрий протиснулся сквозь толпу, приблизился к виновато улыбающемуся любителю швырять топоры, остановился, что-то крикнул, потом пододвинул Риту вперед.

– Шеф, – позвал он и, когда тот повернулся, просто сказал: – С днем рождения…