Текст книги "Светлана. Белая коза Альба"

XXVII

Правильно сделал Надин громоголосый товарищ, что в воскресенье привел всю компанию на мост задолго до начала салюта. Захватили передние места, около самых перил. Отсюда виден Кремль и темные глыбы домов с сияющими окнами. Никто не хочет спускать занавески. В домах – свет и радость. Взлетают над городом ракеты, их огненные зыбкие отражения колеблются в воде. Гулко раскатывается эхо после каждого залпа.

За Костиным плечом – Надин голос:

– Спасибо Вовочке, что сюда привел: очень красиво!

Вовочка бьет себя кулаком в грудь и самодовольно басит:

– Коренной москвич, Надюша!

Они все так обращаются друг к другу: «Вовочка», «Манечка». И ребята и девушки зовут Надю Надюшей. Очкарик тоже. Очень ласково получается. Но что же делать, если еще со школьных времен привык говорить просто: «Надя». Для Кости «Надюша» будет звучать не просто дружески-шутливо, а совсем иначе. Сказать «Надюша» так же невозможно, как назвать маму мамочкой. А ведь иногда хотелось, но не выходило почему-то, даже в письмах.

На мглистом небе вспыхивают лучи прожекторов. Они мечутся по небу, переплетаясь, догоняя друг друга, они ищут, ловят, встречаются и расстаются. Вот протянулись откуда-то издалека и соединились в высоте, образуя гигантский купол из светящейся лиловой паутины… И опять разлетелись в разные стороны, как будто и не встречались никогда. Погасли.

И вдруг вспыхнули снова, устремляясь все вместе, параллельными путями – вперед и кверху.

Как часто Костя мечтал об этой минуте: стоять вместе с Надей в Москве во время салюта.

Почему, если что-нибудь сбывается – кроме радости, иногда в то же время и грустно? Может быть, подсознательные мысли о тех, кто шел вместе с тобой, чтобы вернуть свет и радость в наши дома… и никогда домой не вернется?

Или каждое сбывшееся желание рождает новое – и начинаешь чувствовать ответственность за будущее? Да, ты, не жалея себя, воевал вчера, ты сегодня празднуешь Победу, но что ты будешь делать завтра?..

К тому же не совсем точно сбылось желание. Правда, он стоит с Надей в Москве, во время салюта, но тут же рядом с ними (кроме незнакомой толпы, которая не помешала бы!), тут же рядом все эти Вовочки, Манечки и Алеши (кстати, Очкарика Надя зовет просто Алешей, не уменьшая дальше!). Хорошие, славные ребята, но что за нелепая привычка ходить обязательно «всей группой» – и гулять, и в кино… и смотреть салют. Только и поговорили с глазу на глаз тогда, в читальне детского дома, при открытых дверях.

Почему-то и в общий разговор не удается войти. Всегда легко себя чувствовал в любой компании.

Девушки требовали рассказов, «боевых эпизодов». То, что легко вспоминалось и хотелось рассказать дома, здесь не получается. Ну их совсем! Еще подумают, что он хвастается!

В прошлом году Надя писала: «Помни, Костя: каким бы ты ни вернулся – возвращайся ко мне».

И вот – вернулся… Правда, не совсем еще, потому что через два дня опять ехать в часть, но вернулся в том смысле, что живой и здоровый.

А с завтрашнего дня Надя начнет вплотную готовиться к последнему экзамену, тогда и заходить к ним будет невозможно. Особенно обидно было Косте, что он-то в этот приезд был почти свободен. Когда он являлся к своему командиру и спрашивал, какие будут сегодня распоряжения, полковник отвечал добродушно:

«Иди гулять, Костя, празднуй молодость!»

У полковника в Москве была семья, которую он не видел четыре года. В Москву он приехал не по делам, а на праздник и в услугах адъютанта почти не нуждался.

– Ты что такой грустный, Костя?

Наде кажется, что он стал таким после одной ее неосторожной фразы. Ей досадно на себя. Неужели она унаследовала мамину способность говорить бестактности? Мама вчера при Косте и при всех многоречиво сожалела, что Костя пошел в армию, так и не кончив десятилетки. А сегодня, когда шли из института, говорили о сравнительных достоинствах литературных героев. Костя в споре не участвовал – он не читал этих книг. Надя сказала, не подумав:

«Обязательно прочти, это пробел в твоем образовании».

Он ответил с горечью:

«Таких пробелов в моем образовании много!»

Она могла сказать так любому из институтских товарищей, но не Косте. С тех пор у него замкнуто-расстроенный вид, как бывало прежде, во время их детских ссор.

Иногда кажется, что он очень изменился, а иногда – такой же мальчишка-школьник, как и раньше был. Странное дело… Профессия солдата – самая суровая профессия, но никакая другая не сохраняет в людях столько детского. Может быть, потому, что и о солдатах, и о детях заботятся вышестоящие и вышестоящие распоряжаются их судьбой?

– О чем задумался, Костя?

Костя думает о ней. Сегодня днем, когда ходила на демонстрацию, Надя промокла и теперь надела старое пальто, которое носила еще в школе. Она кажется совсем девочкой, а ведь уже наполовину инженер…

Странно подумать, что Надя когда-то была выше его ростом. Ну да, в пятом классе… Он перерос ее только в шестом. Еще с тех времен у нее остался взгляд – чуточку сверху вниз. Поучающий взгляд отличницы. Но ведь это несправедливо теперь.

Да, Надя наполовину инженер, а он – недоучившийся школьник. Но пусть ей во сне не доведется увидеть тысячную долю того, что пришлось увидеть и пережить ему за последние три года!

В толпе – движение. Чего-то добивается милиционер, заставляя Костю отойти от перил:

– Отойдите, товарищи, от края! В реку свалиться можете!

Косте становится смешно. «Вовочка» басит над ухом:

– Что, товарищ лейтенант, бережет вас московская милиция?

Кто-то из Надиных подруг говорит:

– Пойдемте по набережной походим.

Костя берет Надю под руку – нужно обойти машину с прожектором и другую, на которой стоит киноаппарат.

Надя спрашивает:

– Ты на меня обиделся?

– Я – на тебя?!

На беду, парень в пилотке – будь он неладен! – приставленный к прожектору, крутанул свое сияющее солнце вниз, пустив яркий луч света горизонтально.

Надя и Костя были пойманы ярким лучом, и Надины приятельницы «всей группой» могли видеть взгляд, которым Костя сопровождал свои слова.

Нет, в такой обстановке никакие интимные разговоры невозможны! Ладно, не даете, черти, поговорить, так хоть наглядеться дайте, не фыркайте и не хихикайте там, за спиной!

Хотя… почему бы им не веселиться, если весело? Сегодня неуместны переживания и серьезные мысли… Сегодня мы празднуем Победу и празднуем молодость!

Костя пробирается с Надей через толпу и дает громкие насмешливые советы парню у прожектора, кинооператорам на грузовике, которые умоляют толпу не толпиться и не мешать им работать.

Вышло удачно, Костина речь производит надлежащий эффект. Смеется Надя, заливаются Надины приятельницы «всей группой», ржет парень в пилотке, беззлобно отшучиваются кинооператоры с грузовика…

Хохот раскатывается в толпе, и даже милиционер не выдерживает – расплывается в улыбке.

XXVIII

– Расскажите еще что-нибудь, Костя!

– Хватит мне рассказывать, язык устал. Теперь ты мне что-нибудь расскажи.

– Что же мне-то рассказывать? Я только про наших ребят, вам неинтересно… Ох, Костя! Помните Славика Рогачева? Маленький, беленький такой…

Очень трудно рассказывать и одновременно есть мороженое прямо от целого куска, в особенности в такую жару – оно так быстро тает на солнце. Костя сделал ошибку: нужно было купить в стаканчике или эскимо.

Светлана и Костя сидели на скамейке бульвара, как раз напротив входа в кинотеатр. До начала сеанса оставалось пятнадцать минут; до поезда, на котором уезжал Костя, – три часа; билеты, дальний и ближние, – в кармане; киоск мороженщика – в двух шагах.

– Понимаете, Костя, к нам на Первое мая летчики приезжали. Очень было интересно. Сначала мы им все у нас показывали, а потом они с нами беседовали… А потом они стали спрашивать…

– Да ты доешь сначала, растает.

– Не растает!.. Они стали спрашивать ребят, кто кем будет, когда вырастет. Разное отвечали. У нас уже многие себе выбрали профессию. Но лучше всех сказал Славик Рогачев – помните, я вам показывала, его отец танкистом был. Его спросили: «А ты, малыш?» Славик помолчал и вдруг напористо, убежденно, как о самом своем заветном: «Я буду трижды Покрышкин!» Так он это здорово сказал, что даже никто не засмеялся. А они переглянулись и с уважением повторили: «Покрышкин! О!..»

Светлана покончила с мороженым.

– Хочешь еще?

Бесцельно было спрашивать – конечно, хотела.

– А мы не опоздаем?

– Не опоздаем… Вот. Времени как раз на одно эскимо.

Светлана сказала, развертывая серебряную бумажку:

– Спасибо, Котя. А вы, Котя, подросли с прошлого года.

– Что-о?

– Я говорю: вы подросли – были младшим, а теперь… – Она покосилась на его погоны.

– Нет, нет, как ты меня назвала?

– Я сказала: «Спасибо, Котя». Так вас ваша мама называет.

Эскимо не позволяло Косте выразить всю глубину своего негодования.

– Мало ли как меня может называть мама! Этот Котя был уже много лет тому назад ликвидирован. Мама, например, до сих пор мне иногда по инерции говорит «детка». – Костя бросил опустошенную палочку эскимо. – Пошли.

– Пойдемте, детка.

– Светлана!

– Что, детка?

На бульваре было довольно много народу, еще больше – около входа в кинотеатр.

– Вот в эту дверь, детка, – тут легче пройти.

Костя наклонился и проговорил грозным шепотом:

– Светлана, если ты еще раз назовешь меня деткой, я тебя отшлепаю здесь, в фойе, при всей публике!.. Или…

– Или что?

– Или перестану заходить к тебе, когда бываю в Москве!

– Отшлепать – можете, а перестать заходить – не имеете права.

– То есть почему не имею права?

– Потому что, кроме вас, ко мне никто не заходит.

Вот так всегда: царапает, царапает – и вдруг такое скажет обезоруживающее!

– Мне кажется, у тебя было порядочно гостей в тот день, когда я приехал, – заметил Костя.

– Так ведь это же не у меня лично, они к нам на праздник пришли… Костя, а вы теперь всё за границей будете, не скоро в Москву можете приехать?

– Должно быть, теперь не скоро.

– Костя, зачем же вы эти последние часы так зря тратите? Вы бы лучше…

Она замолчала.

Костя сказал:

– А мне все равно сейчас делать нечего. Через два часа надо быть у полковника, а наши приедут прямо на вокзал.

«Ага! – подумала Светлана. – Приедут все-таки "наши" на вокзал!»

Ее давно беспокоила Костина неторопливость, но спросить об этом прямо почему-то было невозможно.

XXIX

Костя появился в Москве гораздо раньше, чем рассчитывал, – в конце лета, в жаркий августовский день. Он был не в парадной форме, как в прошлый приезд, а в старой гимнастерке, и уже по одному его дыханию Светлана поняла, как он торопится. Насколько мог быстрее он объяснил тут же, в передней, что в Москве проездом, что его эшелон стоит на Окружной дороге и, говорят, простоит до вечера. Его отпустили на два часа, он хотел известить мать, она бы успела приехать, но никого из знакомых не застал, ни к кому не дозвонился.

– А в институт звонили? – быстро спросила Светлана.

– Какой институт! Нет там сейчас никого.

Не только звонил – заезжал, это ясно.

Как ни старался Костя говорить и смотреть спокойно, по лицу было видно, как он огорчается. Еще бы не обидно! Пробыть целый день в Москве и не повидаться!

Оба начали одновременно.

– Светлана… Ведь ты была там?.. – нерешительно сказал Костя.

А Светлана крикнула:

– Костя, я сейчас поеду туда!

И оба с умоляющим видом повернулись к Наталье Николаевне.

Уже на улице Костя сунул Светлане листок, вырванный из блокнота. На нем была написана станция, номер эшелона и как ехать.

– Как хорошо, что тебя застал! Ведь я думал, что вы еще в лагере.

– Нет, мы уже два дня в Москве… Костя, а куда же теперь переводят вашу часть?

Он усмехнулся:

– Об этом наших генералов спроси.

– Но из-за границы-то вы совсем уехали? Что мне вашей маме сказать? Вы теперь будете у нас?

– У нас, у нас…

Он немного задержался на перекрестке.

– Вы тоже на метро?

– Нет, я на троллейбусе… Светлана… ты сначала к маме… зайди прямо в библиотеку, а потом…

– Не беспокойтесь! – гордо ответила девочка. – Я все адреса знаю!

Когда маленькая фигурка промчалась через площадь и скрылась за углом, Костя вспомнил с раскаянием, что даже спасибо Светлане не успел сказать.

Мимо окон проносятся белые растрепанные клочья дыма. Скорей, скорей беги, поезд, поменьше задерживайся на остановках! А другой поезд, наоборот, пусть стоит как можно дольше, не торопится, пусть до самого вечера стоит!

Опять перед Светланой раскрылась книга без начала и без конца – кусочек чужой жизни. Но не наблюдателем со стороны входит она сейчас в чужую жизнь, а действующим лицом. Волновала и радовала ответственность за ход событий. Книга раскрылась – началась новая глава. От Светланы зависит, чтобы новая глава была веселая, а не грустная.

Что нужно для этого сделать? Пока за нее хлопочет паровоз, пыхтит, разбрасывая по кустам клочья дыма. На маленьких платформах даже вовсе не задерживается, проносится мимо, крича нетерпеливым, пронзительным голосом: «Я спе-шу-у!»

Празные тревожные мысли: «А вдруг произойдет крушение? А вдруг потеряю билет? А вдруг потеряю деньги?»

Пачку денег сунул ей Костя, когда выходили из детского дома:

«Дай маме, поезжайте на такси».

«Бумагу и карандаш не забудь, – сказала Наталья Николаевна. – Куда ты положишь деньги? Возьми мою сумочку».

«Возьми мой бумажник», – сказал Костя и уже начал вытряхивать все, что было там.

Неожиданно подошел маленький Слава и протянул свой новый кармашек на голубой ленточке:

«Возьми».

Светлана схватила кармашек:

«Я – сюда. – Она обмотала ленточкой маленький пакет и крепко зажала в руке. – Вот так!»

Знакомый кармашек с незабудками – Беленькая Муха его вышивала. Сколько денег? Должно быть, очень много. Никогда у Светланы в руках не было столько. Если потеряю – все кончено, поручение не будет выполнено. Кроме того, можно потерять Костину записку с номером эшелона. Нужно переписать ее по крайней мере в трех экземплярах – для Костиной мамы, для Нади и для себя.

Светлана пристроилась к столику у окна и положила перед собой Костину записку.

«Надя, милая, спасибо, что выкроила все-таки время и приехала с мамой на вокзал. Если бы не приехала, мне бы все думалось…» – зачеркнуто, «что-то у нас с тобой…» – тоже зачеркнуто. И все.

Что же это значит? Светлана с испугом и недоумением уставилась на белый листок с зубчатыми краями. Где номер эшелона? Она потеряла его? Или Костя впопыхах вырвал не тот листок из блокнота?

Нет, он сначала вырвал, а потом написал… Светлана перевернула записку. Да, именно так. Вот номер эшелона и название станции. Все на месте…

Девочка почувствовала огромное облегчение. Она ничего не потеряла. Но тут же началась новая тревога. Она вдумалась в прочитанные слова. «Что-то у нас с тобой…» По-видимому, начал писать еще тогда, после своего отъезда из Москвы. Да, вот и число… Еще в июне! Начал и почему-то раздумал, написал по-другому. Что же случилось? Поссорились они, как там, на фотографии в альбоме?

Этот листок нельзя показывать ни Наде, ни Зинаиде Львовне. Светлана сделала две копии, положила их в Славкин кармашек, вместе с деньгами.

А подлинник надо оставить у себя. Куда пристроить понадежнее? Взрослые женщины прячут такие важные документы у себя на груди. Но куда может спрятать девочка? Светлана свернула записку трубочкой, как шпаргалку, и под прикрытием столика незаметно засунула ее туда, куда перед каждым трудным экзаменом пристраивала шпаргалки Нюра Попова: за резинку трико, у колена.

С высокой ступеньки на хрустящий песок насыпи Светлана спрыгивала как можно осторожнее – не подвернуть бы ногу, ноги сейчас нужнее всего. Впрочем, и голова тоже необходима. Уже начиная свой бег от станции, Светлана вдруг сообразила, что Костя ошибся: не в библиотеке нужно искать Зинаиду Львовну, а дома. В библиотеке как раз сегодня выходной день. Должно быть, Костя не знал, что выходные дни теперь не по вторникам, как было прежде.

Дом Зинаиды Львовны ближе к станции, чем библиотека, но библиотека ближе к Надиному дому.

Светлана думала, что Зинаида Львовна обрадуется, а она, наоборот, по-видимому очень встревожилась.

Она собралась мгновенно – Светлана даже не успела пересказать в точности все Костины слова, доканчивала уже на улице.

– На этот поезд, пожалуй, не поспеем, – сказала Зинаида Львовна, – нужно зайти к Зиминым.

– Поезжайте с этим, к Наде я зайду. Поезжайте, не задерживайтесь!

Зинаида Львовна крепко обняла Светлану:

– Деточка ты моя!..

Дверь открыла Надя. Спросила:

– Случилось что-нибудь?

И сразу провела Светлану мимо всех фарфоровых собачек и вазочек в свою строгую комнату. Узнав, зачем приехала Светлана, Надя присела на подоконник, лицом к открытому окну, и задумалась. Она молчала так долго, что Светлана уже начинала закипать.

Впрочем, вовремя вспомнила совет Ивана Ивановича: «Умерь немножко температуру», и заледенела на стуле около двери. В конце концов, полчаса еще можно не торопиться, все равно на поезд, с которым уехала Зинаида Львовна, не поспеть.

Наконец Надя встала и проговорила, как будто обращаясь к самой себе:

– Светлана, я не могу поехать.

– Если вы не можете так, сразу собраться – это ничего, – сказала Светлана. – Следующий поезд через полчаса.

– Нет, я и со следующим не могу поехать.

– Экзамены у вас? – уже враждебно спросила Светлана.

– Почему экзамены? Нет, экзаменов сейчас нет.

Какой у Нади сегодня взрослый вид… Странно. Она не показалась такой, когда открывала дверь.

– Что же мне ему сказать? Ведь он спросит, почему вы не приехали.

– Так и скажи, что не могла.

– Может быть, вы ему напишете?

Надя немного поколебалась:

– Нет, что же так, на скорую руку. Передай ему привет и что я очень рада, что он вернулся. Я потом напишу, ведь он пришлет адрес.

– Я вам все-таки оставлю, вот здесь написано, как его найти.

Светлана положила записку на стол, под пресс-папье. Уж не показать ли ей ту, другую, начало Костиного письма? Нет, нет, это было бы предательством по отношению к Косте. Не докончил, не отправил – значит, не захотел! Надя может даже обидеться, рассердиться на него.

– Прощайте!

– Куда же ты спешишь? Отдохни, ведь еще есть время. Ты даже успеешь пообедать с нами.

Светлана посмотрела ненавидящим взглядом:

– Я на станции подожду… Как это нехорошо, Надя, что вы не хотите ехать!

– Глупая девочка! – ответила Надя. – Вот если я поеду, это будет действительно нехорошо!

– Прощайте!

Светлана, не подавая руки, вылетела в столовую. То ли ветер помог, или расстроенные чувства были причиной, но дверь хлопнула так, что вздрогнули и затряслись все фарфоровые собачки в доме.

XXX

Слезы пришли только в поезде. На счастье, в это время дня пассажиров мало, можно было притаиться в уголке и сделать вид, что в глаз попала соринка.

Знал бы Костя, не доверил бы такое ответственное поручение! Знала бы Зинаида Львовна – задержалась бы до следующего поезда!

Что сказать Косте? «Не могла приехать… Просила передать привет»… Невозможно! Язык не повернется!

Светлана сжимала в руках Славкин кармашек с голубыми Мухиными незабудками. Голубые незабудки были как утешающий взгляд друга…

– О чем плачешь, Светик мой?

Девочка испуганно провела платком по лицу и обернулась.

Длинная узкая рука протягивалась к ней для приветствия. Через круглые очки на нее смотрели внимательные глаза.

– В чем дело? Какие такие огорчения?

Огорчения были не ее, а Костины. Светлана была уверена, что никогда Косте и в голову бы не пришло делиться своими огорчениями с Алешей Бочкаревым.

Именно Алеше рассказать о том, что случилось сегодня, было бы жестокой обидой для Кости, черной изменой со стороны Светланы.

Но случается порой, что здравый смысл подсказывает одно, а делаешь совсем другое, не то, что подсказывает здравый смысл. Бывает в голосе человека, в выражении лица что-то вызывающее на доверие. Вот именно это именно ему рассказать можно.

Они были одни в том конце вагона, и раньше еще, чем добежал поезд до следующей станции, Алеша узнал все.

Он слушал сначала с грустным участием, не переспрашивал, не вставлял ни одного слова, но, когда Светлана дошла до разговора с Надей, его лицо изменилось, затвердело, около губ образовалась жесткая складка. Он опустил глаза, как будто ему было стыдно за Надю.

Жестким голосом он переспросил:

– Не могла? Не захотела? Нашла время капризничать! Да разве она не понимает, куда он едет!

– Откуда вы знаете куда? – испуганно прошептала Светлана. – Он не говорил куда!

– Понятно, что не говорил, и не имел права сказать.

Светлана вспомнила, с какой тревогой собиралась Зинаида Львовна.

– Вы думаете… Алеша, вы думаете, что их на Восточный фронт посылают?

Он перелистывал расписание, взглянул на часы.

Поезд замедлял ход, приближаясь к станции.

– Надя оставалась дома, когда ты уходила?

– Да… Алеша, вы что хотите?..

Он встал. Светлана тоже встала. И вдруг поверила, что он действительно был командиром на фронте и что его все очень хорошо слушались.

– Поедешь сейчас прямо к нему. Долго придется ехать, с пересадками. Лучше всего…

– Мне Костя объяснил, как ехать!

– Лучше всего взять такси на площади, у вокзала.

Он сунул руку в карман.

Светлана перебила его:

– У меня есть деньги!

– Хорошо. Скажи Косте, что Надя приедет. Понятно? Что она обязательно приедет.

Перед окном медленно проплыл фонарный столб… потом красная кирпичная стена… Толчок… Поезд остановился.

– Только не говори, что ты меня встретила. Просто скажи, что Надя приедет. Теперь давай номер эшелона и какой вагон, я запищу. Быстро!

– Я оставила у Нади на столе.

– Неважно. Я хочу, чтобы у меня тоже было.

Лязгнули буфера, вагон дернулся. Кирпичная стена уходит… уходит….

Светлана повернулась к Алеше спиной, наклонилась и сделала какое-то неуловимое движение руками.

– Вот! – Подталкивая его к двери, она совала ему в руки маленькую шпаргалку. – Здесь все написано, а я уже наизусть все выучила… Только вы порвите потом… ни ей, никому… Это он мне нечаянно…

Они бежали к двери вдоль вагона.

– Алеша, я боюсь – все-таки она не поедет! Она такая была… такая! Не поедет она!

Светлана отстала. Он обернулся, блеснули круглые стекла очков. Он сделал движение, как бы наматывая на руку что-то тяжелое и гибкое:

– За косы приведу!

Светлана бросилась к окну. Как-то ему удастся соскочить? Уже довольно быстро идет поезд…

Когда прыгает человек с такой фигурой, кажется, что, коснувшись ногами земли, он рассыплется на свои составные части…

Нет, ничего, спрыгнул с полным знанием дела.

Присел, пружиня длинными ногами, выпрямился и отодвинулся назад, вместе с платформой и маленьким кирпичным домиком.

Минуты через три промчался с шипением и свистом, замелькал зелеными вагонами встречный поезд.

Лучше всего взять такси… И Костя тоже говорил: «Возьми такси». Но как их «берут», эти самые такси?

Много автомобилей подъезжало к вокзалу, из них выходили люди, вытаскивая корзины и чемоданы… Но каждый раз, когда Светлана, подбежав к пустой машине, пыталась ее «взять» – машина трогалась, уступая место следующей. Или это были не такси?

Некоторые из них определенно «не такси» – слишком большие и разные.

Вот опять черная «эмка»… Уж не такси ли? Но и черная «эмка» хладнокровно отъехала, не позволяя поймать себя.

Наконец Светлана спросила у носильщика:

– Скажите, как мне взять такси?

Он показал рукой:

– Вон там, девочка, на стоянке, где очередь.

Да, действительно, на площади, немного в стороне от вокзала, стояла очередь… к пустому месту.

– Вы последний?

Ах, как плохо быть последней! Сколько времени потеряно зря! Люди стоят все солидные, деловые, многосемейные! Их не раздвинешь бесцеремонно, не скажешь веселым голосом: «Пропустите, граждане, ребенка без очереди!» Сами с детьми эти солидные люди, с женами, с бабушками.

Сколько семейств? Сколько потребуется такси? Как часто они подъезжают? Нет, пожалуй, лучше не ждать здесь, надежнее будет на метро, на трамвае. Костя объяснил все очень подробно.

И пошел колесить трамвай по московским пригородам, мимо садов и огородов, мимо больших новых домов и старых маленьких.

Тем временем стало не так жарко, в садах поливали клумбы и грядки, и даже маленькие старые дома уже заслоняли солнце. Костя сказал – эшелон простоит до вечера… Да, пожалуй, и лучше опоздать… Что сказать Косте, как посмотреть ему в глаза?

…Эшелон еще стоял на станции, длинный воинский эшелон. Он стоял на запасном пути, но паровоз уже был прицеплен и пускал к небу белые облачка.

Пока Светлана бежала вдоль поезда, спрашивая, где двадцатый вагон и как найти лейтенанта Лебедева, прозвучал сигнал к отправлению.

Светлане крикнули:

– Скорей беги, девочка, сейчас поедем. Вон там он, там стоит. Видишь, мамаша его провожает!

Платформа сразу стала почти пустой, и, когда поезд тронулся, Светлана увидела Зинаиду Львовну.

Костя, уже на площадке вагона, смотрел, по-видимому без всякой надежды, в сторону трамвайной остановки.

Светлана закричала, подбегая:

– Костя!

Его лицо сначала оживилось, но сразу потускнело, когда он понял, что Светлана одна. Он шагнул вниз, на подножку, и, кажется, хотел соскочить, но Светлана уже ухватилась рукой за нижнюю ступеньку и, задыхаясь, проговорила:

– Я не застала ее дома! Я оставила ей записку! Она приедет со следующим поездом!

Было трудно бежать и страшно отпустить подножку.

– Сумасшедшая! – Костя нагнулся, подхватил Светлану и поставил ее рядом с собой на площадку.

Куда он увозит ее? На Восточный фронт – в далекую Маньчжурию?

– Не ушиблась?.. – Он покачал головой. – Экая ты!..

Что означали Костины слова? Упрек в них был или уважение?..

Упрек! Упрек! Потому что сейчас же вслед за этим он грустно повторил:

– Так говоришь – не застала?.. Ну, что же делать! Спасибо тебе. Александра Павловна дома была?

– Да.

Светлана вспомнила, как испуганно поднялась с кресла Надина мать, когда вздрогнули фарфоровые собачки.

– Она не говорила – Надя из Москвы должна была вернуться или там где-нибудь поблизости?

– Нет, она не говорила… то есть нет, она говорила… Надя очень скоро должна была прийти… Она в магазин куда-то или к подруге поблизости… Александра Павловна сказала, что Надя обязательно сейчас же поедет к вам!

Первая наспех произнесенная ложь была, в сущности, даже не ложью, а вдохновенной импровизацией. Теперь она обрастала чудовищно лживыми, но успокаивающими подробностями. Особенно трудно было Светлане выдумывать успокаивающие подробности в то время, как собственная судьба уже начинала немножко тревожить ее. Ее возмущало равнодушие Кости. Схватил, поставил на площадку и увозит на Дальний Восток без всяких объяснений. Где будет первая остановка? В Казани? В Иркутске? Можно себе представить, как будет тревожиться Наталья Николаевна! Только через неделю, не раньше, получит она телеграмму: «Выезжаю из Иркутска с поездом №…» Странно все-таки, что поезд идет не на восток, а на запад… Опять в Германию? Или на окружной дороге так получается – сначала туда, потом повернут? Спросить Костю не позволяло самолюбие.

Неожиданно паровоз, как будто одумавшись и поняв наконец, что везет совсем не в ту сторону, замедлил ход… еще и еще…

– Он остановится? – спросила Светлана. – Я сойду здесь.

– Зачем здесь? – сказал Костя. – Сойдешь на станции. Стрелку проехали, сейчас назад будет толкать.

Как же она раньше не сообразила! Стояли на запасном пути. Поезд маневрирует, вот и все!

Костя заметил ее смущение:

– Ты что же, думала, что я тебя совсем с собой увожу? Да?

Светлана обиженно молчала.

– Нет, серьезно! Светлана, что бы ты стала делать, если бы я тебя взял и увез?

– Написала бы на вас рапорт вашим генералам! – сердито ответила девочка.

Поезд, пятясь, возвращался к станции. Станция была видна сбоку. Из-за деревьев показался кусок улицы и неподвижный маленький черный автомобиль. Костя сказал голосом, захрипевшим от волнения:

– Такси!..

Он первый увидел Надю. Он ждал только ее, а Светлана искала более заметного издали Алешу. Костя подхватил Светлану, посадил ее себе на согнутую руку, как сажают совсем маленьких детей, и спрыгнул, придерживаясь за поручни, не дожидаясь, пока поезд остановится совсем.

Светлана осталась на платформе растерянная, вагоны еще двигались, а Костя мчался куда-то в сторону, девочка не могла понять куда. Она поняла только одно: Надя здесь.

Надя стояла под деревом около станции, потом начала медленно идти вдоль поезда. Она не была уверена, направо нужно или налево.

Костя подбежал к Наде, окликнул… Сначала хотел просто взять ее за руки – было какое-то мгновенное колебание. И вдруг обнял ее так, что Надя почти уже не стояла на платформе, а только касалась ее самыми кончиками туфель. Конечно, он постеснялся бы целовать Надю при всех, если бы у него было больше времени или если бы Надя приехала заранее вместе с Зинаидой Львовной. Но Надя приехала в самую последнюю минуту, и времени было в обрез – ровно столько, чтобы паровозу отцепиться и прицепиться опять с другой стороны и увезти за собой красные вагоны уже в надлежащем направлении – на восток, на дальний Дальний Восток!

Как раз в ту минуту, когда Костя и Надя встретились, Светлана увидела у окна внутри станции озабоченное лицо Алеши. Лицо, впрочем, сейчас же исчезло.

Костя успел еще раз попрощаться с Зинаидой Львовной, поискал глазами Светлану, но она была совсем в стороне, там, куда он поставил ее, когда вагоны еще двигались.

Он помахал ей фуражкой, потом из вагона помахал Зинаиде Львовне и Наде и долго махал им всем вместе уже издали. Зинаида Львовна, прижимая к себе Светлану, хотела идти к трамвайной остановке, но появился Алеша и напомнил про такси. Надя молчала, у нее был какой-то ошеломленный вид.

– Сначала отвезем Светлану в детский дом, – сказала Зинаида Львовна, когда они усаживались в машину. – Ты, Надя, домой?

– Нет, мне в институт.

– А вы, Алеша, что же не садитесь?

– Мне не по пути, совсем в другую сторону, я на трамвае поеду.

Он поклонился, заглядывая к ним через окошечко, но Зинаида Львовна протянула ему руку через Светланины колени. Пришлось ему и со всеми прощаться за руку.

Он сжал Светланины пальцы, как бы подтверждая просьбу никому не рассказывать об их встрече в поезде. Светлана молча ответила ему: «Помню. Я не болтливая!»

Наконец дошла очередь до Нади, сидевшей дальше всех. Его рука протянулась несмело, будто он уже забыл, с какой самоуверенностью хотел привести Надю «за косы» несколько часов тому назад… или, наоборот, помнил об этом?..

Надина рука была как ледяная. Не поворачивая головы, Надя едва коснулась пальцами его ладони. Он выпрямился, неловко зацепился за дверцу и уронил очки. На мгновение Светлана увидела совсем рядом ставшие вдруг безоружными темные, очень печальные глаза.

Зинаида Львовна спросила:

– Не разбили?

– Нет, нет.

Он вытирал платком очки. А когда надел, сразу изменилось выражение его лица. Как будто эти два стеклышка, совсем прозрачные и бесцветные, действительно вооружали близорукие глаза и даже немножко прятали их, помогая Алеше скрывать свои мысли и чувства.