Текст книги "Сказочный терем госпожи Перцовой"

Сказочный терем госпожи Перцовой

Идеей дома в неорусском стиле состоятельный инженер-путеец и страстный поклонник искусства Перцов заразился от приятеля, известного коллекционера Ивана Евменьевича Цветкова. В ноябре 1902 года Петр Николаевич Перцов посетил на Пречистенской набережной «дом-ларец» Цветкова, славящийся своей архитектурой и удачным расположением: из цветковских окон открывался чудный вид на Кремль, Москву-реку, Болотный остров с возводившимися там красными корпусами кондитерской фабрики «Эйнемъ» и флотилией легких судов Императорского яхт-клуба, пришвартованных у пирса.

Перцов вошел в зал и замер в восхищении.

– Как вам удалось найти такой прекрасный участок под постройку дома? – поинтересовался он у хозяина.

– Не поверите, но еще недавно на Пречистенской набережной почти не было жилой застройки. Излучину реки занимали лишь всякие мелкие производства, например склад леса мебельной фирмы «Август Тонет».

– И это в таком-то месте? На берегу, близ Кремля, храма Христа Спасителя и шумного водопада Бабьегородской плотины?! Признаться, я вам даже немного завидую.

– То-то, – засмеялся довольный Цветков, а затем, хитро прищурившись, сказал: – Есть один непроданный пока кусочек по соседству. Пообещаете построить дом в русском стиле – так и быть, укажу.

Заинтригованный Перцов поспешил уверить, что ничего не имеет против идеи коллекционера. Иван Евменьевич поведал: все участки по Пречистенской набережной от его дома до площади под храмом Христа Спасителя принадлежали некоему господину Ушакову. Почти все он выгодно сбыл, остался последний, на который положил глаз владелец московской скоропечатни Александр Левенсон. Но покупатель и продавец спорят из-за цены, которую при желании можно перебить.

Петр Николаевич тут же бросился к Ушакову. Тот объявил, что хочет за землю семьдесят тысяч. Инженер, не торгуясь, согласился, и уже на следующий день сделку оформили под видом купчей на Зинаиду Алексеевну Перцову, урожденную Повалишину. Записывать недвижимость на имя жены у деловых людей было заведено на случай внезапного банкротства, чтобы семейство не пошло по миру.

На приобретенном участке Перцов задумал возвести доходный дом, который станет пристанищем для людей творческих, художников в том числе: им хозяин намеревался сдавать студии под крышей за небольшую плату – деньги владельца интересовали меньше всего. Будущий особняк должен был иметь ярко выраженный московский колорит – ведь Первопрестольная с ее узорными церквами, пестрыми куполами колоколен, башнями и древними стенами издавна выделялась среди русских городов исключительным лицом. Да и уникальность места рядом с храмом Христа Спасителя и открытым видом на Кремль диктовала свои условия.

Зимой 1906 года Перцов объявил конкурс на проект доходного дома в русском стиле, пригласив в жюри знатоков – в том числе художников Виктора Васнецова, Василия Сурикова, Василия Поленова, архитекторов Федора Шехтеля и Иллариона Иванова-Шица. Первую премию присудили Аполлинарию Васнецову, вторую – Сергею Малютину. Однако Петр Николаевич, за которым оставалось последнее слово, не согласился с мнением авторитетного жюри. Проект Васнецова показался ему шаблонным, а малютинский вообще не отвечал условиям конкурса.

Расстроенный, в задумчивости перебирал он оставленные Малютиным первоначальные наброски и вдруг наткнулся на нечто необыкновенное – эскиз настоящего чудо-терема в сказочно-былинном стиле. Петр Николаевич был настолько пленен его оригинальностью, что немедленно принял к исполнению. «Лучшего нечего и желать!» – воскликнул он.

Сергей Малютин к тому времени уже был знаменит талантливыми иллюстрациями к произведениям Пушкина, успешной работой в Русской частной опере Саввы Мамонтова и художественных мастерских княгини Тенишевой в Талашкине.

Однажды живописец увидел в доме у Мамонтова набор японских кукол, выточенных из дерева и раскрашенных вручную. Он подумал, что токари талашкинской артели могли бы сделать ничуть не хуже – и даже лучше, если фигурки выточить пустотелыми, чтобы не просто выстраивались с убыванием по размеру, но и вкладывались одна в другую! Скорее всего идея пришла из сказки про Кощееву смерть, которая «прячется на конце иглы, игла в яйце, а яйцо в утке…» Так родилась русская матрешка.

Перцов, завороженный талантом Малютина, посчитал, что только Сергей и способен воплотить в жизнь его мечту. Однако дело оказалось непростым: мешали старая постройка – невзрачный «трехэтажный ящик с небольшими оконными отверстиями» и треугольная форма земельного надела. Художник предложил не сносить «ящик», а нарастить четвертым мансардным этажом, по набережной пристроить четырехэтажный особняк, со стороны переулка – отлетный корпус, объединить весь ансамбль высокими разновеликими крышами, а стены и фронтоны покрыть майоликой. Перевести живописные фантазии в «земной» проект Малютину помогали архитектор Николай Жуков и инженер Борис Шнауберт.

Будущий хозяин трудился на строительстве своего дома вместе со всеми. «Я лично входил в детали, – вспоминал Петр Николаевич, – целыми днями носясь по этажам и не оставляя без надзора ни одного места работы». Неутомимый Перцов ссорился с нерадивыми поставщиками, разбирался с обидчивым Малютиным, который ни с кем не мог ужиться, решал сложные инженерные вопросы – ведь его особняк должен соответствовать самым высоким требованиям современного комфорта.

Теремок оснастили лифтами, телефоном, принудительной вентиляцией. Парадная лестница, квартиры и мастерские верхнего этажа были двухсветными. Электропроводку, водопроводные и канализационные трубы искусно замаскировали в стенах. Полы и панели ванных комнат и туалетов выложили узорной плиткой.

Квартира Перцовых располагалась на четырех этажах крыла с видом на реку и имела отдельный вход со стороны набережной. Хозяйские покои стилизовали под модное убранство богатой русской избы: многоцветные изразцовые печи, тяжелая дубовая мебель. Даже посудный лифт для спуска и подъема кушаний из кухни в столовую выполнили в виде русской майоликовой печки. Кустари, выписанные Малютиным из Нижегородской губернии, по его рисункам покрыли резьбой буквально все деревянные поверхности: роскошную лестницу, соединявшую этажи хозяйской квартиры, входные двери, порталы, арки, вешалки, стенные панели в столовой и салоне, потолочные балки.

В кабинете главы семьи особенно впечатляли хоры с библиотечными стеллажами, большой камин и широкая оконная ниша с витражом, сделанным по эскизу Михаила Врубеля. Из общего контекста выбивалась лишь курительная комната. Ее, как и положено, оформили в восточном стиле, богато украсив арабской и бухарской бронзой.

Все работы заняли одиннадцать месяцев, и в мае 1907 года в дом Перцовой уже въехали первые жильцы. Как и мечтал Петр Николаевич, в студиях верхних этажей за символическую плату обосновались художники, а роскошные квартиры сдали состоятельным господам.

С самого начала в тереме забурлила культурная жизнь. В одной из квартир поселился профессор консерватории, пианист Константин Игумнов, в другой – режиссер Борис Пронин. В артистических кругах Москвы имя этого обаятельного придумщика знали буквально все. С завидной регулярностью к нему наведывалась богема. Постоялец перцовского дома – мужчина с красивым тонким лицом, копной темно-русых волос и порывистыми движениями – ни на мгновение не оставался в покое: бегал по комнате, встряхивая волосами, жестикулировал, громко, по-детски хохотал и фонтанировал идеями.

Как вспоминал поэт Георгий Иванов: «Пронин засыпал собеседника словами: «Понимаешь… клянусь… невероятно… три дня… Мейерхольд… градоначальник… Ида Рубинштейн… Верхарн… смета… Судейкин… гениально…» И кто-то снова, вздыхая, выписывает чек или едет хлопотать в министерство, или пишет пьесу…» Впрочем, некоторые из идей Пронина были действительно гениальны. Чего стоила только «Бродячая собака» – литературное кафе в Петербурге, ставшее одним из главных символов Серебряного века! А ведь был еще позднее и «Привал комедиантов», где, если верить все тому же Георгию Иванову, летом 1917 года за одним столиком сиживали адмирал Колчак, Борис Савинков и Лев Троцкий.

Среди жильцов дома оказалось немало оригиналов. Так, некий Поздняков, снявший квартиру из четырех огромных комнат, обустроил ее весьма экстравагантным образом. Одну превратил в зимний сад – засыпал паркет песком и заставил его кадками с пальмами и садовой мебелью, в другой устроил гостиную с тигровыми шкурами на полу. А в самой большой комнате, взгромоздив на возвышение громадную ванну из черного мрамора весом семьдесят пудов, принимал водные процедуры, любуясь собой в расставленных повсюду зеркалах.

Задумка Перцова явно удалась. Его самобытный красный терем в центре Москвы быстро стал известен всему городу. А все потому, что художник Малютин очень любил сказки. Некоторые люди работают напевая, а Сергей обычно сам себе сказки рассказывал, на ходу сочиняя сюжеты: «Когда поет Жар-птица, жемчужинки из клюва так и сыплются, и кто слышит ее пение, у того все хвори сами собой исчезают. Потому очень многие пытались поймать Жар-птицу, да только как ее схватишь? Даже сквозь рукавицы – непременно обожжешься…»

Москвичи толпами стояли перед удивительными фасадами, подолгу рассматривая изразцы с диковинными птицами, растениями и плодами, изумлялись причудливым силуэтам кровли и башенок и обменивались впечатлениями:

– На шатровом шпиле, видите, петушок распахнул крылья. Ой, с крыши-то свесилась фантастическая рыба с мощным хвостом! Да левее смотрите, левее…

– Вон оглядышки – птицы с повернутыми назад головами – украшают подъезд. А на фронтоне вытянулись драконы с узкими мордами, и один смотрит прямо на нас!

Каждый поворот фасада восхищал зрителей новой диковинкой: тяжелые балконы поддерживали зубастые Змеи Горынычи с перекрученными телами, огромная труба представляла собой спящую сову, дверной проем охраняла мифическая птица сирин с головой девы. Но самой завораживающей частью декора являлась живописная майолика со сказочными сюжетами. Волшебная плитка с «палитрой Врубеля» – густыми зелеными, желтыми, синими тонами – щедро украшала плоскости фасада, островерхие наличники окон, углы терема и перила балконов, великолепно сочетаясь с темно-красной кирпичной облицовкой.

«Все причуды, московские причуды…» – ворчал приехавший из Петербурга чиновник, но уходить почему-то не торопился. Петр Николаевич привык к любопытствующим персонажам и всегда вежливо с ними раскланивался. Ему льстил неподдельный интерес, который вызывает у горожан его оригинальный особняк.

К вечеру, когда инженер возвращался со службы, толпы рассеивались. В далеком пролете улицы сияло закатное небо, разливался над городом басистый звон с колоколен храма Христа Спасителя. Перцов замедлял шаг и окидывал взглядом майоликовые панно, их расписная глазурь играла в последних бликах уходящего солнца. «И в самом деле, есть что-то чарующее в облике нашего дома», – думал он. Когда же на смену короткой летней ночи подступал рассвет и над Москвой-рекой и стрелк

...

конец ознакомительного фрагмента