Текст книги "Как хочется покоя и тепла. Стихи"

Покаяние

 
А я всё та же и зимой, и летом.
Живу, дышу, мечтаю и люблю.
В часы досуга думаю об этом
И не хочу менять судьбу свою.
 
 
Грешу? Конечно. Но всё чаще каюсь —
Пред образами свечи разожгу,
В молитвах искренних душою растворяюсь,
Кому-кому, а Богу я не лгу.
 
 
Я в час такой покорно и смиренно
Открою, не скупясь, все уголки в душе,
И искренне молюсь самозабвенно,
У Господа о милости прошу.
 

13.09.2010

У одиноких безотраден путь

 
Иду по берегу, гуляю, так сказать,
Пинаю гальку туфелькой с застёжкой,
Мне хочется развеяться немножко —
Хоть в малости себе не отказать.
 
 
Осенний ветер хлёсткий, озорной —
Куражится, буянит, бедокурит,
Нет, то не он, не небо брови хмурит,
А я несу свою печаль с собой.
 
 
У одиноких безотраден путь —
Волна опять и стонет, и грохочет,
Как будто вырваться на сушу хочет
И там хоть чуточку прилечь и отдохнуть.
 
 
Иду по берегу, гуляю, так сказать,
От глаз чужих свои страданья прячу,
Нет, то не дождь, то я тихонько плачу —
Хоть в малости себе не отказать.
 

12.09.2010

Наш парк

 
Парк просторный в городе у моря —
Изумруд в оправе голубой,
И никто со мной не будет спорить,
Ты для всех и лучший, и родной.
 
 
Ты нас радуешь и в праздники, и в будни,
Всех готов в объятья принимать,
Тем же, что связали судьбы,
Ты для всех, как ласковая мать.
 
 
И когда деревья спят под снегом,
Ты умеешь души отогреть —
Всех одаришь и теплом, и негой,
Как бальзам, поможешь не стареть.
 
 
Я тебе, как преданному другу,
Тороплюсь поведать грусть свою,
А в часы нечастого досуга
Здесь я тайны жизни познаю.
 
 
Пополам разделим боль и радость,
Ерундою назовём беду,
Двести лет ты сохраняешь младость,
От грядущих дней я счастья жду.
 

2004 г.

О Таганроге

 
Много городов в моей России,
Каждый о своём сказал, как мог,
Ну, а если бы меня спросили,
Я б сказала: лучший – Таганрог!
 
 
От петровских времён
До сегодняшних будней
Много было событий,
О коих не ведала я.
Города, как и люди,
У всех свои судьбы,
Для меня он один
На планете земля.
Здесь меня в колыбели качали,
И отсюда меня на погост понесут,
В небесах с Таганрогом меня обвенчали —
Родилась и живу, и всегда буду тут.
 
 
Город этот – от бога награда,
Не любить Таганрог – непростительный грех.
Всей душою люблю! Мне другого не надо —
Я такая, как есть. Он же лучший из всех.
 

08.08.2003

Гордость

 
Я горда от того, что живу в Таганроге,
Где родился и жил наш великий земляк,
И что он наш земляк – это счастье немногих,
И гордиться, как мы, может тоже не всяк.
 
 
Я имею возможность ходить по дорогам,
Что поныне хранят память прежних шагов,
Тех размеренных, мудрых,
неспешных и строгих,
Эта память куда выразительней слов.
 
 
Наш великий земляк!
Тем горды таганрожцы по праву,
И по-своему каждый причастен к тому,
Его имя звучит, украшая родную державу,
Мои мысли и лучшие чувства ему.
 

2007 г.

Приезжайте в Таганрог

 
Кто в Таганроге побывать не смог,
Тот отказал себе соприкоснуться с чудом.
Я говорить вам лишнее не буду —
Но непременно приезжайте в Таганрог.
 
 
Его ласкают волны бирюзой,
Он город-сад, цветущий даже ночью.
С ним непременно надо видеться воочию,
Чтоб стал и вам он близкий и родной.
 
 
Вы можете не побывать в Париже —
Там быт и нравы, и язык чужой,
Но Таганрог – он и родней, и ближе,
И не сравнить его с красой любой.
 
 
Пою без устали я славу Таганрогу,
И с каждым годом краше песнь моя,
По совести пою, а не в угоду.
Так петь, так думать не устану я.
 

Морщинка между глаз

 
Уже легла морщинка между глаз,
Былая красота давно увяла…
Жаль, что я раньше Вам не всё сказала,
Но всё равно мечты мои о Вас.
 
 
Я так задумана, как создала природа.
О, Боже мой! Кто смеет осудить,
Что не могу я жить и не любить!
А я люблю в любое время года.
 
 
Я Вас люблю таким, какой Вы есть,
И пусть неумолимо судят люди —
Бог милостив: им покаянье будет.
А мне?.. А мне своих грехов не счесть.
 
 
Я жизнь люблю со всех её сторон,
Пока живу – любить не перестану,
И, хоть моё признание ста́ро,
Любовь – вот суть моя!
Кем без неё я стану?
 

Геннадий Янчук
^{Эпизод из жизни военных лет поэтессы Нины Еловских}

Крошечка-Гаврошечка

 
Ну кто не помнит юного Гавроша,
Носившего патроны коммунарам?
Он не был ими ни забыт, ни брошен:
Мальчишка жизнью рисковал недаром.
 
 
Повторов подвига его – немало,
Уже сменилось много поколений,
Но вот к геройству тяга не пропала —
Достойны эти люди восхищений.
 
 
В суровую военную годину,
Когда людей косил, как пули, голод —
Девчоночка, не разгибая спину,
Едою, как могла, спасала город.
 
 
Горбушку чёрствую запрятав в куртку,
Ходила мимо полицая, немца,
Чего ж несла под порванной тужуркой?
«Заряд опасный» – хлебушек у сердца…
 
 
И так малышка день за днём ходила,
Рискуя вызвать интерес у немцев.
Судьба её была б тогда отнюдь не ми́ла —
Наверняка грозил бы ей Освенцим.
 
 
Но, слава Богу, всё прошло удачно:
Прогнали «наши» немцев наконец-то.
Ну, а девчушке – маленькой, невзрачной —
Пообещали радостное детство.
 
 
Прошли года. Она уже старушка,
Но завсегда душа её открыта:
Добра, приветлива, порой – простушка,
Родными и друзьями не забыта.
 

10.03.2015

Бутерброд из детства

(быль)

Беззаботное детство закончилось сразу, как только фактически началась война. Я последний, одиннадцатый ребёнок в семье. Мама родила меня в возрасте 43-х лет, просто так вышло, и потому большой радости не испытала.

Зато папа был счастлив и не уставал говорить маме: «Оксана, так это же сам Бог послал нам на старость такое счастье». Имя мне дал папа в честь своей первой учительницы и очень хотел, чтобы я учила детей.

Когда в город пришли немцы, началось страшное время. Продукты быстро закончились и мы стали голодать. Мама экономила, как могла, но помню, как хотелось кушать.

Три старших брата были на фронте, старшая сестра оказалась в плену по другую сторону моря – ушла с соседками менять вещи на рыбу и там попала в плен.

Другую сестричку угнали немцы в Германию, а ещё один братик (1926 года рождения), Фёдор, прятался от немцев и полицаев в чужих подвалах – так ему удалось избежать отправки

в Германию. Когда представилась возможность, он удрал и пробрался к своим в часть, где воевал до конца войны.

Мне вспомнился один случай, о котором я никогда не забуду. Однажды к нам пришла соседка тётя Катя, принесла кусочек макухи и два сухарика темного хлеба. У неё своих детей не было, поэтому она очень любила меня. Как-то раз, она сказала маме почти шёпотом: «Для кого война, а для кого – мать родна…». Я слышала, но не поняла, о чём идёт речь. Вскоре мне стало понятно, о ком говорила тётя Катя. На нашей улице жила семья: дедушка Лука, бабушка Лукерья, их дочь – тётя Нина и внучка Валечка. Их дом был угловой, высокий, краси-

вый, за высоким забором. Жили они как-то замкнуто, подруги к Валечке не ходили домой – не разрешали старшие, а меня любили дедушка и бабушка, поэтому иногда я там бывала. У них всё было красиво и богато (так мне казалось).

Когда немцев расселяли на постой в частные дома, у них по-

селился офицер с денщиком и большой красивой лошадью.

Однажды дети нашей улицы, и я в том числе, собрались у соседского двора тёти Аси, у неё тоже было двое детей: Аня и меньший братик Серёжа. Перед домом – палисадник и там росла разная трава, в том числе калачики. Мы их рвали и ели. Кто собрал больше калачиков, делился с теми, кто ничего не собрал (с малышами, конечно).

Но вот вышла Валечка. В красивом платье, с бантом на голове и с большим куском (как нам казалось) белого хлеба, намазанного маслом. Мы все обступили её и кто-то первый сказал: «Валечка, дай хоть малюсенький кусочек». Потом стали просить все, а она победоносно ела у нас на глазах и говорила; «Оставлю!».

Все молча ждали, но жадными глазами смотрели, как убывает кусок. Потом наперебой обещали отдать свою любимую игрушку, но она молча доедала хлеб, а когда Витька, из дома напротив, попросил дать хоть понюхать, она затолкала остаток в рот, повернулась и ушла домой, а мы все заплакали и тоже разошлись по домам.

В тот грозный период нашей жизни дети взрослели быстро. Все поняли, что больше нет Валечки – она для всех стала Валькой. Все её ненавидели, и никто, даже после войны, с нею

не дружил. У каждого из друзей моего детства жизнь сложилась по-своему, не все остались живы.

Соня ходила с мамой на станцию Марцево собирать уголь и попала под паровоз. Когда её хоронили – я не знала, потому что лежала пухлая от голода в бессознательном состоянии. Папа и мама тоже были больны от голода, но держались как могли, чтобы сохранить меня.

Однажды я очнулась, когда папа кормил меня из чайной ложки чем-то жидким: это была жижа от перловой каши, которую нам принесли солдаты – немцы. Они дежурили на солдатской кухне во дворе большого пятиэтажного дома, возле которого мы жили. Так по капельке ко мне вернулась жизнь.

Мама тоже стала ходить. Когда мальчишки приносили больше каши и, даже, огрызки хлеба, мы с мамой тайком, понемножку (а чаще я сама), носили соседям: тёте Гале – папиной сестре, тёте Мане – жене папиного брата и ещё Волковым – тёте Насте и дяде Арсентию Ивановичу, родителям Виктора Арсентьевича Волкова (после войны артисту театра им. А. П. Чехова). Говорили, что его родители партизанили. Так выжили мы и помогали выжить другим.

Закончилась война. Почти в каждом доме на нашей улице кто-то погиб. Один из моих братьев пропал без вести. Я ищу его до сих пор, теперь уже с помощью Интернета. У Ани, Наташи и Эли папы погибли на фронте. О семье Вальки знаю только то – что когда отступали немцы, её мать ушла за ними в Мариуполь, больше о ней я ничего не слышала.

Бабушка Луша и дедушка Лука вскоре умерли. Валька жила с дядей и его женой, которые переехали в дом из деревни. Подружка Эля (Елена Николаевна) выучилась и преподавала химию в 32-й школе, а её сестра Наташа закончила техникум и уехала по направлению в Волгоград. Их сын Валерий – отличник, комсомолец, умница – добровольцем ушёл в Афганистан и там был зверски убит в ночь демобилизации. Уже получили телеграмму «Встречайте», но привезли его в цинковом гробу. Его отец Андрей за одну ночь поседел и сделался белым, как

лунь, а Наташа, мать Валерочки, сошла с ума и вскоре умерла.

Валька, о которой я написала выше, выходила замуж, родила девочку Тамару, но девочку постигло горе – паралич. Её возили в коляске, а потом она умерла.

Моя жизнь сложилась непросто. Старший брат женился в Ленинграде и там жил с женой. Они очень хотели забрать меня к себе и дать хорошее литературное образование, но мама не отдала, сказала, что если они меня заберут, она сразу умрёт.

Но, всё равно я нашла себя в этом мире. При всех житейских сложностях – не ропщу. Всё принимаю от жизни покорно, считаю себя даже счастливой. У меня есть дети, внуки и правнуки: Лизанька и Ванечка.

Имею много друзей. Людей, которые пытаются сделать или сказать что-нибудь плохое – жалею. Считаю, что их Бог обидел нелюбовью к людям. Единственное, что не могу вспоминать без слёз, это тот голодный период оккупации. Я очень долго, уже будучи взрослой, не могла слышать фразу: «Хочу кушать». Меня сразу начинало колотить и я плакала как ребёнок. Вот почему я не написала про тот случай с куском хлеба (бутербродом из детства), который на наших глазах съела Валька.

09.03.2015

За пять месяцев до освобождения

Таганрог уже второй месяц был в оккупации: запасы, если какие были, давно закончились, а еду добывать больше негде – на дворе было начало весны 43-го года.

Ксения Афанасьевна, мать Нины, собирала и готовила на печке в маленьком котелке какие-то первые ростки – листья шелковицы, но это варево не спасало ослабших здоровьем, измождённых людей. Отец и мать Нины стали отёкшими, одутловатыми – они (вы, наверное, слышали такое словосочетание) «пухли с голоду». А с маленькой Ниной было совсем плохо: девочка умирала. Собравшись с духом, мать пошла к соседке по меже. Немецкие солдаты оставили той корову, чтобы она обеспечивала офицеров молоком.

– Вера, дай немножко молока, хоть пол стаканчика: Нина умирает. Как будто свою совесть очищу, если она почувствует вкус молока во рту напоследок.

– Что ты, Афанасьевна, я не могу – немцы узнают и корову заберут, а то и расстреляют меня. Твоя Нина всё равно умрёт, а мне жить не надоело.

Мать вернулась ни с чем. Неизвестно, каким образом Нина пережила ещё одну ночь.

Недалеко по переулку располагалась немецкая кухня для солдат. Фёдор, (ему тогда было пятнадцать, это брат Нины), пробрался к мусорной куче с кухонными отходами в надежде найти хоть что-нибудь съедобное для девочки – сестрёнки, был пойман солдатами, которые всерьёз пригрозили ему расстрелом, если ещё хоть раз «здесь увидят». (После этого случая Фёдор, с парой сверстников, убежал из города. Они успешно добрались до передовой и были приняты нашими как сыновья полка. Фёдор дошёл до Берлина и позже, после Побе-

ды, служил ещё в Чехословакии. И только потом вернулся до-

мой.)

На следующий день, уже по темноте, во двор вошли два молодых, почти юных, немецких солдата.

– Эссен, Эссен… проговорил один и протянул Василию Гавриловичу, отцу Нины, полевой котелок с перловым супом.

Родители переглянулись.

Пусть даже еда отравлена – долго ли они ещё протянут? А Нине и вовсе терять нечего…

Она помнит вкус этой юшки во рту, уже и пошевелиться не могла – так ослабела, даже язык не поворачивался. Потянула в себя живительное, тёплую жижицу, и помнит, как билась мысль – что же так мало? Неужели нельзя хоть чуть-чуть побольше?

Не каждый день, но часто, по темноте, приносили эти подросшие мальчики чужой страны, по сути вражеские солдаты, то остатки каши от ужина, то огрызки хлеба. Нина немножко оправилась, Родители её решили поддержать соседей, знакомых и маленькая Нина, которую едва было видно из под намо-

танных тёплых платков, несла немножко еды в узелке то в одном, то в другом направлении; немецкие посты не обращали на неё никакого внимания.

Сейчас это осознать сложно, но несколько жизней соседей в нашем городе были спасены остатками еды от маленькой девочки. Среди семей, к которым девочка ходила в «гости», были и Волковы – тётя Настя и дядя Арсентий, родители известного впоследствии таганрогского актёра Виктора Арсентьевича Волкова.

После войны стало известно – Волковы вели серьёзную партизанскую деятельность, как только возможно, приближая день освобождения города.

Когда в августе 1943 года в Таганрог наконец входили наши долгожданные войска, одна из соседок окликнула маму Нины и сказала:

– Там одного из «ваших» немцев расстреляли – валяется на еврейском кладбище.

Она побежала в сарай, схватила лопату.

– Я его закопаю!

– Нельзя, Афанасьевна! Ты в своём уме? У тебя четверо сыновей на фронте. Он же немецкий солдат, оставь. Если увидят, тебя наши, застрелят, никто разбираться не станет…

Медленно прислонив ненужную теперь лопату к стене сарая, она закрыла лицо руками и вернулась в дом…

Нине было восемь лет. Окончилась война, её отправили на лето в детский оздоровительный лагерь. К сентябрю Нина вернулась в родной город. Из грузовика взрослые вожатые помогали спускаться загорелым детям в одинаковых ситцевых сарафанах в цветочек – всем пошили новую одежду. Детей разобрали встречавшие близкие, одна Нина осталась у грузовика – родители не узнали её – пополневшую, румяную. Она так расстроилась, стала плакать и кричать:

– Мама, папа, это же я!

Начиналась новая мирная жизнь. Но Нина так и не смогла простить соседку, хозяйку коровы, пока баба Вера не умерла от старости. Из четырёх сыновей Ксении Афанасьевны верну-

лись только трое – Георгий (пехотинец), Иван (моряк, капитан второго ранга) и Фёдор (пехотинец). Николай (войска МВД) пропал без вести, правда, мать всё не верила, что он никогда не придёт домой:

– Коля вернётся. Он мне обещал.

А Нина Васильевна Еловских не в состоянии без слёз рассказывать историю из своего детства.

09.03.2015

Мы дети войны

 
Тем, кто родом из нашего детства,
Кто войну и бомбёжки знал,
Кому не во что было одеться,
Кто от голода умирал,
Кто воочию видел фашистов,
От жестокости их страдал,
Кто со смертью знако́м так близко,
Похоронки кто получал…
 
 
Чей отец не вернулся поныне —
Безотцовщиной вдоволь сыт —
Нахлебались вкуса полыни,
Им той горечи не забыть.
Я из этого тоже рода
И познала всего сполна —
Знаю, что для любого народа,
Смертным саваном мнится война.
Всё вчерашнее стало прошлым,
Но его никогда не забыть.
Давит горло комок непрошенный
И мешает спокойно жить.
Ненавижу слово «проклятье»,
Но невмочь позабыть войну
Пусть рядится в любые платья —
Всё равно я её прокляну.
 

«За долгий путь, что мне Господь отмерил…»

 
За долгий путь, что мне Господь отмерил,
Я не сумела разобраться в нём.
Со мною шли – кто верил, кто не верил —
Так и живу, старея с каждым днём.
 
 
Когда придётся подводить итоги,
Дай Бог, чтоб память светлая была,
Прошу вас, люди, не судите строго —
Я как умела, так всю жизнь жила.
 
 
Любовь познала не сказать, что рано,
Детей растила – замужем была.
За всё сама хваталась слишком рьяно,
А рвения того не стоили дела?
 

Пустота

 
В душе теперь такая пустота —
Сквозняк гуляет, нет ему приюта.
Да и душа совсем уже не та —
Уменьшилась в размерах почему-то.
 
 
Была любовь. Ушла – и нет её.
По ней спокойно реквием сыграли.
И светлое, заветное, своё
На чёрное небрежно поменяли.
 
 
Спрошу себя: живу ли я теперь?
Живу. Но безразличной странной жизнью.
Да, сознаюсь – устала от потерь.
Хоть кто-нибудь, подайте оптимизма!
 

2005 г.

Останься за окном, ненастье

 
Мороз и вьюга за окном,
Земля опять под пухом снега,
А ты вошёл в мой тихий дом,
Где для тебя покой и нега.
 
 
Я рада взгляду твоему,
Твоё вниманье – мне награда.
Тебя таким, как есть, приму,
Ведь мне другого и не надо.
 
 
А память в сердце – как волна…
Оставь меня, молю, не мучай!
Уже омыла я сполна
Свою беду слезой горючей.
 
 
Дай раствориться в сладком сне,
Хоть горсточку, но дай мне счастья,
Приди, любовь, опять ко мне —
Останься за окном, ненастье.
 

1996 г.

У камина

 
Сегодня прекрасный вечер
И встреча – ну, просто чудо!
Ах! Я теряю дар речи —
Как же ты здесь? Откуда?
 
 
Давай посидим у камина,
Расскажем друг другу о главном.
Ты помнишь? Зовут меня Нина.
Когда-то дружили мы славно.
 
 
Но вихрем нежданным меж нами
Беда, безрассудная тётка,
Подлым наветом – словами
Расставила точки чётко
 
 
И нам повелела расстаться.
А мы ведь любили друг друга.
Злой рок приказал не встречаться,
Сердца остудила вьюга…
 
 
А нынче прекрасный вечер!
А встреча – ну, просто чудо!
Ах! Я теряю дар речи —
Так как же ты здесь? Откуда?
 

07.2001

Ранняя осень

 
Сколько красок у ранней осени!
От лазоревых зорь до проседи —
Не осмыслить, не перечесть,
Всё что создано, всё тут есть!
 
 
Начинается как-то робко,
Появляется в прошлое тропка,
С журавлиной первой стаей
Улетает мечта, улетает.
 
 
Уж не радует больше злато,
Нет веселия, как когда-то,
Всё отдам, раздарю без жалости,
Без остатка, до самой малости.
 
 
Так устроен мир. В одиночестве
О плохом вспоминать не хочется.
Были праздники, были будни,
А, быть может, и счастье будет?
 

1996 г.

Тебе

 
Ты – придуманная любовь,
Светлый лучик в пучине буден.
Я себе повторяю вновь:
Чувств прекрасней уже не будет.
 
 
Наши встречи – искры костра,
Что вот-вот догорит и погаснет.
Для меня наступила пора —
Всей душой пожелать тебе счастья.
 
 
Много встреч у тебя впереди,
Ты забудешь про всё, что было,
Но когда защемит в груди,
Скажешь: только она любила.
 

07.2006

За окном

 
За окном резвится вьюга.
Вот проказница зима!
Рядом верного нет друга.
Мы вдвоём, но я одна.
 
 
Свет горит в соседнем доме,
Кто-то тоже там не спит.
Почему так сердце стонет?
Почему оно болит?
 
 
Нет ответов на вопросы —
Накопилось много их.
А метель пути заносит…
Что придумать для двоих?
 
 
Санки смазать бы скрипучие
Да пришпорить рысака!
Говорят, я невезучая,
Но не верится пока.
 

2005 г.

Приезжай

 
Потемнели на небе тучи,
И заметно похолодало.
Отчего сразу стало скучно,
Когда рядом тебя не стало?
 
 
Твой звонок отогрел мне душу,
Стало всё на свои места.
Если б сердце моё послушал,
То сказал бы: «Нет, ты не та».
 
 
Я запомнил тебя унылой
И строптивою даже чуть,
Но такой необычно милой —
Умоляю, такою будь!
 
 
Не скрываю – грущу в разлуке.
Жду – вот-вот позвонишь опять.
Так хочу пожать твою руку
И хотя бы взглядом обнять.
 
 
Чтобы ветер развеял тучи,
Чтоб теплее стало опять…
Понимаешь, ты самый лучший.
Приезжай, буду очень ждать.
 

24.11.2007

Притихла ночь

 
Притихла ночь перед грозой,
Поочерёдно звёзды гаснут.
Неймётся мне. Тебе со мной
Не хочется болтать о счастье.
 
 
Хочу в уединенье помолчать —
Душе позволить насладиться.
Она уже давно, как птица,
Которую подранили, но хочется летать.
 
 
Природа в ожидании дождя.
Я жажду под его струёй омыться
И, может быть, в последний раз влюбиться —
Да так, как не любила никогда!
 

30.07.2007

Уходишь? Уходи!

 
Уходишь? Уходи!
Слезу смахну украдкой.
Всё выпито до дна —
Бокал мой опустел.
Сегодня запишу
В заветную тетрадку:
Любимым мною стать
Ты так и не сумел.
Все флейты – под замок,
И захлебнулись звуки,
И замерла навек последняя струна.
И голос сердца смолк,
И опустились руки.
 
 
Зачем же выяснять,
В ком главная вина?
Измятые цветы
Разбросаны по снегу.
Остудит их мороз
Метели заметут…
Зачем ты всё забыл? —
Мою любовь и негу.
Возможно, лишь во сне
Они к тебе придут.