Текст книги "Москвичка в кавычках"

Рядом с нами уже который день отдыхали две дамы. Мы познакомились. Одна Маша, вторая Тамара. Обе работали в Москве, в Центральном доме Советской Армии (сокращенно ЦДСА). Настоящие, веселые и компанейские девки. Но они уже через две недели уехали. Правда, когда они пришли в гости и увидели мою швейную машинку «Тулу», то давай меня уговаривать приехать в Москву им тоже пошить. Мы решили, что я буду звонить. Они оставили мне все свои телефоны – и рабочие, и домашние. А еще через неделю уехали Юра, Галя и Иришка.

Все лето я обеспечивала местное население продуктами своего труда. Два раза я звонила девчонкам. Они снова звали меня в Москву. В конце августа мы с сыном нагрузились, как ишаки, фруктами, машинкой и тряпками, которые я накупила на южном рынке. Моряки привозили сюда из загранки хороший трикотаж, которого в магазинах купить было невозможно.

Лето, в конце концов, закончилось, нужно было двигать в нашу дорогую Белоруссию. Первого сентября Вадиму в школу.

По приезде меня уже ждали толпы заказчиц. Но тут уже девчонки начали мне названивать и настаивать на моем приезде, хотя бы на несколько дней. Я и поехала. Ночь, и я в Москве. Тамусик поселила меня в гостинице ЦДСА, в которой я прожила аж до февраля следующего года. Шила я прямо в номере. В основном для артистов, которые по вечерам давали концерты в ЦДСА, плюс всем работающим там женщинам.

В то время ЦДСА был домом панихид. Генералы мерли как мухи, всех их хоронили в ЦДСА, а все панихиды проходили в ресторане ЦДСА. Такая одна большая халява. Для всего генералитета Генштаба, военной прокуратуры, ну, и нас. Гуляли много и шумно. Вначале сдержанно, а потом пели песни и падали генеральской мордой в салат. Даже шутили, что есть надежда выловить генерала с хатой! Но жить в гостинице полгода слишком дорого, денежек жа-а-а-алко!

К этому времени Тамусик стала принимать в моей жизни очень большое участие. Они с Машей договорились в семейном общежитии Академии Генштаба, и комендант поселила меня в одной из комнат. Сама Маша и ее муж, подполковник Гена, тоже жили в этом общежитии. Очень хорошие ребята! И фамилию носили Полковниковы. По этому поводу мы всегда шутили: «Дай тебе Бог, Маша, из-под подполковника перелечь под полковника»…

Все женское население мне обрадовалось. А как жаж, портниха приехала! Жены военных натаскали мне в комнату брошенной мебели. Ту, которые их мужья по Союзу не возили. Стала я жить в этом скопище заказчиц, детей и тараканов. Столько тараканов я не видела никогда в жизни. Ни до, ни после. УЖАС-С! Они не обращали на нас никакого внимания и жили сами по себе. Иногда идешь к себе ночью, а они семейно отправляются в гости, даже под ногами хрустят!!!

Ой! А о самой Тамуське я вам и не рассказала!

Была она статной и очень сексуальной молодой женщиной. Черненькая, с короткой стрижечкой, вся такая темпераментная, глазки и реснички черненькие… Был у нее муж Володя и сын Тимошка.

Володя был туристическим инструктором. А тогда среди молодежи было модно ходить в походы, петь под гитару песни и познавать взрослую жизнь где-нибудь около костра, а лучше в кустах или в палатке. Там Тамусик и нашла Володю. Он был старше и соблазнил Тамусика в пятнадцать лет.

Они еще немного покувыркались в палатках, а когда Тамусику исполнилось восемнадцать, благополучно поженились. Потом Володя на каком-то заводе стал то ли профсоюзным, то ли административным деятелем, а Тамусик, отлюбя его сердцем, стала изменять мужу направо и налево в своем ЦДСАсе.

Однако подругой она была верной.

Тамусик и познакомила меня с Толиком. Нечаянно. На 8 марта 1981 года она позвала меня в ЦДСА. На праздничном концерте там выступал ВИА «Акварель». Был такой коллектив, средней паршивости. Именно в нем Толик в ту пору огурцы солил, то бишь работал солистом. Концерт закончился, мы с Тамусиком пошли за кулисы забрать с собой в ресторан Верочку Васильевну, администратора концертной площадки. И надо же было мне там напороться на Толика! Как привязался он к Верочке Васильевне на предмет и меня возьмите. Эх, надо было еще тогда задуматься, потому что в ресторане весь тот вечер от него не было ни продыху, ни отдыху. Вы думаете, он за нас счет оплатил? Счас-с-с-с! Он только и сделал, что поперся провожать меня после ресторана домой. Так и узнал, где я живу.

И началась осада. К осаде он подключил своего дружка, поляка Ежи Ращевского. Говорил, что из рода Радзивиллов, потомок по прямой линии. А еще Ежи хорошо пел, играл на гитаре, а поговорить, будь здоров, как хорошо умел! Лидушку мог переговорить! Это потом я узнала, совершенно случайно, когда ко мне на примерку Жанна Рождественская приехала, и они у меня встретились. Оказалось, что он родился в самом обыкновенном русском городе Саратове, учился вместе с ней в саратовском музыкальном училище и звали его Гена! Хотя времена были такие, что может быть, и нужно было за простую фамилию прятаться. А что делать?

А тогда этот потомок Радзивиллов двигал рекламу про Толика. И такой он, и сякой, и необыкновенный, за ним, как за каменной стеной, и ваще-е-е…

А тут Тамусик вместе с Володей собрались уезжать на все лето в Звенигород пионервожатить от ЦДСА. Она и предложила мне переехать из «тараканьего рая» в ее нормальную двухкомнатную квартиру.

Кто ж откажется? Я – нет!

В тот день на мою беду Ежи с Толиком на кофе приперлись, в гости. Ну ладно, раз пришли, должны были помочь хотя бы вещи перевезти. Дура, зачем я это сделала? Если бы тогда я не попросила помощи, а сама переехала, вся моя жизнь на этом перекрестке пошла бы по другому указателю. А что здесь оказалось…, сами потом прочтете… Ну, так вот!

В семь утра после переезда в дверь раздался звонок. Это сейчас на такие приколы без предварительного телефонного договора я дверь вообще никому не открываю, а тогда дура же из провинции. Тундра она и есть тундра. Подошла и открыла. А за дверью стоял Толик с чемоданом. И с порога сразу же взялся канючить:

– Нина, можно я у тебя поживу, ну, пожалуйста? Я жил у Ежи, но к нему девушка любимая приехала из другого города, и я им явно мешаю в одной комнате, в коммунальной квартире. Можно я временно поживу у тебя, комнаты ведь две, я в одной, а ты в другой…

Есть на свете люди добрые, а есть простофили. Вот я из их дурацкого числа. Всех жалко… Хотя всем давно известно, что жалко у пчелки, а пчелка на елке, а елка в лесу…

Я его и оставила, временно. Пустила козла в огород. Как же он меня взялся обхаживать. И однажды, не помню, по какому празднику, мы поднапились и согрешили. Я до сих пор тот день проклинаю. Во всей Москве отыскать самого козлистого козла, это гениально! Помню, утром проснулась и вдруг рядом, на соседней подушке, это рыжее и страшное лежит. Бр-р-р-р!

Вот так моя Тамусик, сама того не ведая, стала нечаянной виновницей моего «большого семейного счастья»! Честно говоря, если бы моя задница не делала таких крутых завихрений, меня бы в этот третий брак не занесло, и жизнь моя потекла бы по другому руслу. Хотя…

Кто знает, а каких бы водоворотов, водопадов и прочих глыб по ходу течения не свалилось бы на мою голову в той, другой жизни? Может, там было бы еще круче?

РАЗБОРКА С ГРАБЕЖОМ

И тогда с горя я поехала к Тамуськиной сиське. Она изнутри мою ситуацию знала. Только на ее плече я могла отрыдаться досыта. Тамусик была мне всегда рада. Мы с ней сразу же на кухню подались, чтобы Вовке на уши не давить своим, женским, и начали душу друг другу выливать. А разве у нас, в России, можно вылить душу на сухую? Конечно, нет!

К трем часам ночи мы его утопили и вынесли постановление: «Ну их, всех мужиков, на хрен! Все они одним миром мазаны! Что Толики, что Сашики, что Вовики! Все натуральные козлы, ети их мать! Поэтому я должна снять отдельную квартиру и переехать одна, со своими тряпками и швейными примочками, а Наташка пускай так и останется мелкой стукачкой… Блин…

Я жила у Тамусика три дня.

За это время нашла себе две отдельные однокомнатные квартиры. Съездила, все посмотрела, оплатила. Теперь можно было переезжать. Хорошо, что есть гастроли. Толик снова на них уехал, а я заявилась в коммуналку, гордо собрала свои вещички, заказала машину, наняла грузчиков и тихо переехала, ни с кем не общаясь и даже адреса никому не оставив. У моих соседей был, наверное, шок, а у Наташки – инфаркт. Она не ожидала, что такая кайфовая кормушка может так неожиданно захлопнуться.

На следующий день мы с Сашей-таксистом перевезла все доски и товар из старой квартиры-склада на новую, вторую снятую квартиру. Но ключ, как душа чувствовала, оставила у себя, потому что еще не сдала ее хозяину обратно.

Жила я одна недолго. Иногда односторонне звонила Наташке, мало ли кто может меня разыскивать, например Бэнэс, который что-то давно не звонил, или еще какой «блэк». Позвонила как-то, а Наташка мне сообщила, что пришли квиточки за телефон, честное слово! Толик был еще на гастролях, можно было ехать. Вошла в квартиру молча, забрала свои счета и за дверь шасть. Вышла из дома – и кого же я увидела у подъезда, как бы вы думали? Александра собственной персоной! Сидел с видом умной Маши и ждал меня в машине.

«Интересно! – подумала я. – За сколько Наташка сдала меня Сашке? За две бутылки или за ящик»?

Как же он обрадовался, что меня нашел, я даже удивилась. И давай мне опять про любовь заправлять. Вдруг, как озарение, я вспомнила ту странную фразу, которую сказала Галя. Выплыла из моего сознания, как из омута. Интересно, что она имела в виду? Какие такие дела у меня с Сашей? И почему, вдруг, он обещал ей не доводить наши отношения до интима? Что-то тут не сходилось! Никакой любовью тут и не пахло. Что-то совсем другое. Но что? Что заставляло его торчать под чужим подъездом в ожидании меня неизвестно сколько времени?

Здесь была зарыта ложь, я это интуитивно почувствовала! Но я зачем-то позволила ему подвезти меня к дому, и мы распрощались.

Зачем я это сделала? Иногда мы вытворяем вещи, которые сами себе потом объяснить не можем. Как будто черту подводим под прожитым уже и тем, что впереди. Это была как раз та самая роковая черта, за которой стрелок, указателей и надписей твоей судьбе уже не видно. Не просматривалась! Именно тогда меня по темечку и тюкнуло. Именно после этого на меня и наехали самые настоящие крупнейшие неприятности, про которые я вам с самого начала говорила. Ах! Если бы я знала! Я бы гнала этого Сашку от подъезда в шею и ни в коем случае не села бы в машину! Я бы лучше все локти себе до крови изгрызла, я бы…я бы…

Эх! Если бы, да кабы…

Прошло несколько дней. Однажды утром, в одиннадцать часов, в мою дверь кто-то позвонил. На этот раз я спросила:

– Кто?

Оказалось – Сашка. И я сдуру открыла, зачем-то, дверь. Я же говорила вам, нельзя открывать дверь без предварительного созвона, а сама…

Вдруг ко мне в квартиру ввалилась три мордоворота. Сашка даже не вошел, позвонил, пропустил эту шатию, а сам глаза опустил и вниз по лестнице подался. А вы говорите любовь. Вот вам и любовь!

Французы говорят – ищите бабу, а я говорю – ищите бабки!

Ввалились бандюги в квартиру, прямо с порога сграбастали меня за грудки и к подоконнику прижали. Один был длинный, как оглобля, второй особенно противный. Шея бычья, глазки маленькие, из-под бровей зыркали, дуги надбровные сильно вперед выступали, как у неандертальца, лба почти не было. Волосы короткие, ежиком, нос видно давно поломанный, все руки в наколках. Еще часто прирожденных преступников в кино таких подбирают, чтобы не смотрели, а глазом зыркали из-под низких бровей с узким лобиком-навесом.

Не говоря ни слова, он растопырил два пальца и заехал ими прямо в оба моих глаза, пока длинный за горло держал. Я подобного обращения к себе никак не ожидала и машинально дернулась в противоположную сторону. Оконное стекло разлетелось вдребезги, а у меня по голове теплое побежало. Я поняла, что это кровь стала капать за шиворот и щекотно течь по спине…

Когда он мне в глаза заехал, я их сразу закрыла и вначале не почувствовала боли. Вначале про стекло, макушку и спину подумала. А когда попробовала открыть, тут у меня в глазах все потемнело, поплыло, и показалось, что они у меня выскочили из орбит и на ниточках повисли. Просто такая резь, что я готова была заорать во все горло. Но на меня от боли и неожиданности такой страх напал, я изнутри прямо вся похолодела, а тело покрылось липким и холодным потом.

– Ты нам, девочка, бабки задолжала, – грит. – Мы, через своего парня, дали тебе доски, а ты их замылила. Потому будешь выплачивать в три раза больше.

У Сашки досок я не брала. Никогда. Все комиссионные иконы уже давно шли через Бобсона, а он не стал бы портить свою кормушку и связываться с бандитами. Стояла я у окна с закрытыми глазами, слезы из глаз текли, кровь с макушки капала, а я, не открывая глаз, соображала, что это никакие не досочники, не «корреспонденты» то есть, а обыкновенные уголовники. И пришли они по Сашкиной или Галькиной наводке, и никакие доски им не нужны, им бабки нужны. Доски они, наверняка, даже не знают куда девать. Значит, у меня только один шанс – идти в наступление!

Как только я это поняла, начала сразу же орать:

– Вы что же, сволочи, испортили мне мой рабочий инструмент? Ваши доски не проданы, они в посольстве, но я теперь не смогу их оттуда забрать! С такой рожей никуда и не пойдешь, меня сразу же менты повяжут, и что я им скажу? Что вы меня за своим товаром отправили?

Они от неожиданности опешили. Они ждали, что я начну просить пощады, а я с наглой мордой, с закрытыми глазами, со сдавленным кем-то горлом, еще и наезжаю! А этот длинный, у него изо рта так воняло где-то сверху, не поймешь чем, хоть рыжему неандертальцу блюй на морду…

Но тут бандюги сообразили, что сделали что-то не по инструкции. На их тупых мордах была нарисована неподъемная мысль, в том смысле, что из глубин их слаборазвитого сознания она не поднималась. Даже мне, через пелену тумана, было видно и слышно, как у них мозги со скрипом шевелились. Значит, я все делала правильно! Сейчас они должны за свежей инструкцией попереться. Одного оставят, меня охранять, а двое удалятся на короткое время, равное одному телефонному звонку Гале, и вернутся. Не у Сашки же инструкцию получать. У меня был шанс задурить им голову!

Так, вспоминаем Лидушкину школу. Чему там она меня учила? – быстро думала я. – Кури больше, противник дуреет – нет, это для преферанса! Тараторь без остановки, главное не упустить инициативу – нет, это для ментов подходит. Они вынуждены слушать по долгу службы. А эти слушать не умеют, потому что за базаром ведь следить надо, а значит, соображалку иметь. А соображалки-то Бог и не дал, поэтому они рот начнут затыкать. Делай умное лицо, только отвечай, типа над их репликами думая, как можно дольше – вот это как раз то, что надо! Еще бы это все двигануть в жизнь. Опять ведь не удержусь, и понесет меня по кочкам».

Я была права. Все трое пошептались на кухне и двое удалились. Оставили со мной бритого с бычачьей шеей и всего какого-то квадратного. Я по стенке – и к зеркалу. Пытаясь навести резкость, смотрела, дурела и молчала. Было очень больно, но на ниточках глаза не висели, слава Богу. Из зеркала на менясмотрела совершенно не моя рожа, а какая-то жертва землетрясения. Как будто меня балкой по голове огрело, когда дом рушился.

Противный туда-сюда сзади ходил, сопел, соображал, что бы такое мерзкое мне сказать, а с другой стороны, чтобы это мерзкое еще и его оправдывало, а меня обвиняло. И вдруг он выдал:

– Ну, че вот ты дернулась? Если бы ты не дернулась, я бы, нечаянно, тебе в глаза не попал! – выдал он с ударением на первые слоги. Урка, прям…

Как вам это нравится? Он мне, оказывается, случайно чуть оба глаза не выдавил. А если бы я ослепла, то я бы виноватой оказалась? Ну, вообще!

Я помолчала-помолчала, а потом веско озвучила свою мысль:

– Слава Богу, что глаза не выбили, я теперь смогу увидеть ваши доски, а иначе кто бы вам их смог вернуть? Вот бы мои блэки обрадовались – им бы ваши иконы за бесплатно достались. А хозяин бы ваш за это вам вставил. За всю масть…

И он попался!

– Да что она мне может сделать, сука! Сама виновата, совсем другое нам плела. Придете, все заберете, а тут ничего и нету!

Ага! Это должен был быть самый обыкновенный грабеж! Значит это потому, что я Сашку после переезда в новый дом не впускала. Они подумали, что здесь полно товара, как в моей бывшей коммуналке. А я, переезжая, все во второю квартиру увезла! А где она, только я одна и знаю! Какая же я вумная! Ха-ха-ха!

Так, значит, все правильно! Это Галина наводка… Времени у меня мало, срочно надо сообразить, как вырулить. Сейчас они вернутся и начнут искать у меня ключ от второй квартиры. Я все еще стояла у зеркала, а сама соображала: на общем брелочке у меня два ключа. Один от этой квартиры, второй от новой, той, где сейчас доски и товар. А от старой лежит отдельно. Но где? Где?! Вспоминай!!!

И тут я вспомнила! Он в шкатулке, где бижутерия! Как их теперь заставить обыскать всю квартиру и найти именно этот ключ! К тому же Сашка знал про вторую квартиру, и даже, приблизительно, где она находится. Надо на этом сыграть.

Через десять минут они вернулись. Значит, Сашка сидел в машине, никаких решений не принимал, но помогал советами, а Галина руководила из магазина. Ясно лошадь, коль рога, крутые вы мои! Бандюги пошептались на кухне и объявили:

– Мы тебе не верим. Мы знаем, что ты доски держишь в другой квартире, мы сейчас поедем туда и посмотрим. Если они там, мы тебе ничего не сделаем, продавай, а если нет, будешь отвечать по полной программе. Гони нам ключи и адрес.

– Можете проверять, но там никаких досок нет. Они все в посольстве.

Из сумочки я достала связку ключей и отдала им. Они сами проверили, который ключ от этой квартиры. Я объяснила, что второй ключ на связке от маминой белорусской квартиры. Потом я достала ключ из шкатулки, выдала им адрес, и опять те двое уехали.

Ну что же, приступим к нашим планам. Я взялась его обрабатывать (в уголовном мире это называется разводить):

– Зачем тебе надо быть бандитом, когда можно и нормальным путем деньги на жизнь зарабатывать? Вот если бы вы мне глаза не испортили, я бы сейчас вам ваши доски быстренько из посольства доставила.

И стала тут же выяснять, какой у них был сюжет. Если мои мысли правильные, он сейчас еще раз попадется.

– Вообще-то это не наши доски, нас попросили их у тебя забрать, потому что ты людей кинула и не отдаешь ничего уже два месяца.

Как вам это нравится? Ни у кого, кроме Бобсона, я доски уже четыре месяца не брала, а до этого я их сама за наличные деньги сразу покупала.

– А если вам все наврали? Взяли и наврали. И никто мне никаких досок не давал? А? Ну и что тогда? – спросила я. – Просто вас сейчас подставляют. Что вы делать будете? Наш бизнес держится на честном человеческом слове. Вот представьте себе, я собираю всех людей, которые мне на комиссию доски давали, они свои доски забирают, как у нас принято, а больше ни одной доски не остается. Что вы будете делать? Они же вас в клочья разорвут! Во-первых, за лишнюю засветку мою у посольства. Во-вторых, за то, что в их бизнес лезут люди, которые в нем ничего не смыслят, а значит, могут его обосрать! В Библии знаешь что написано – «жатвы много, а делателей мало, молите Господина жатвы, чтобы выслал делателей на жатву свою». (Евангелие от Матфея.9.37–38) – с таким смаком и медленно выдала я все это, что, наверное, от святого писания он и прифигел.

Мои аргументы возымели действие. Он задумался. Как бы ни болели мои глаза, но я была почти на грани истерики. Невозможно было смотреть на человека, который, не имея мозгов, пытался ими шевелить. Попробуйте удержаться и не расхохотаться. А эта пытка, может быть, пострашнее, чем разбитая голова и красные глаза вампира.

– Если все, что ты мне говоришь, – правда, она, сука, за все нам заплатит! По полной программе! Нам-то какая разница, с кого бабки получать? Или с тебя, или с нее.

Опппаньки! Вот так вот дело, значит, обстоит? Эти же, нанятые тобой же бандиты могут тебя же и поиметь! Значит, будем так дело разворачивать, чтобы все козыри были в наших руках. Надо ему объяснять еще медленнее, с расстановкой, чтобы он успевал доезжать…

– Вот смотри. За мной стоят люди. Они через меня кормятся. Делают со мной свои дела. Мы всегда на передовой. С одной стороны, менты, с другой – КГБейка. Кто первый поймает – тому и звездочки. И народ уже приспособился, друг к другу притерся… Как ты думаешь, если появятся какие-то третьи лица, как мои люди к ним отнесутся? Будут нежно и трепетно любить? Нет, рыбка моя! Глушить начнут. Тротилом! А еще по голове и долго. Ты сам-то понимаешь, куда вы влезли? Неужели вы думали, когда сюда шли, что за мной никто не стоит? Я каждый день и утром, и вечером отзваниваюсь. И если я сегодня, вдруг, не позвоню, значит, что-то случилось. У вас есть еще три часа времени. Если от меня не будет звонка, вам, ребятки, хана! И это последний срок. А твои мордовороты туда-сюда-обратно будут ездить ровно два с половиной часа. А мои уже подтянутся и будут выпасать вас на улице. Им, лично, до жопы, в законе вы или нет, потому что на любом сходняке вы окажетесь не правы. Лезете в чужую кормушку и мешаете бабки делать. И не забудь еще про ментов. И про контору. Они тоже свои возможные звездочки просто так каким-то залетным ребяткам не отдадут.

Вот я ему работку задала, так задала! Всю эту ахинею я говорила медленно и со смаком. Чтобы окончательно дошло. Самое смешное состояло в том, что у меня ни одного знакомого бандита отродясь не водилось. Я всегда жила в нормальной социальной среде, даже без праздничного мордобоя, если не брать во внимание чайник и фестиваль. Какой из Толика бандит? Или из Бобсона с Менделеевым? Мы тогда жили все отдельно. Деловые сами по себе, а уголовники сами по себе. И про сходняки я ничегошеньки не знала. Я об этом читала опять же у Леонова в «Воре». Но главное – подать все со знанием дела.

– Понимаешь, – вдруг начал бритый, – мы не имеем никакого отношения к деловикам. Мы самые обыкновенные урки. Масть у нас такая. Сейчас на хавку себе промышляем. Я бы и не грабил, но больше ничего не умею делать. Вот если бы ты меня к себе взяла? У нас, иногда, тоже бывают иконы после грабежей, но мы в них ничего не понимаем, поэтому не связываемся. Хочешь, я тебе их буду таскать, а ты их толкать. Идет?

Ничего себе. Ученик, блин! А я, значит, профессорша или, на крайняк, учителка! Я сразу поняла, что он ищет возможность постоянно бывать у меня в доме и выслеживать, когда денег будет побольше. Никакая учеба его не интересует. Правильно говорит пословица: «там где капуста, там жди козла».

«Неужели ты думаешь, что кто-то что-то тебе когда-то покажет, даже если из кормушки будет сыпаться через край? Но пускай себе походит. Это все же лучше, чем смерть или увечье. А там мы еще, действительно, посмотрим, кто умнее. Тем более, что я ни за какие коврижки не буду продавать краденое. Масть у меня не та», – решила я молча.

Я позвонила в никуда, сказала, что все у меня хорошо, но чтобы вечером приехали, а когда вернулись его подельники, естественно ни с чем, они были поставлены в известность, что я не виновата, а грузить будут Галю и Сашку.

Оказалось, что наколотый у них главный!!!

А тут ему все так хорошо разжевали. Ничто так не способствует душевному спокойствию, как полное отсутствие собственного мнения.

Что там было дальше с этой семейной парочкой, я не знаю. Я больше никогда и ничего о них не слышала. Наверное, свернули на боковую улицу, да и заблудились… А я вначале что-то там про любовь… про музеи… про балет. А на самом деле все так прозаично, что даже иногда глазам очень больно. Поделом, значит! В первую очередь мне…

Удивительны дела твои, Господи! Но ты всегда меня охраняешь. Я буду на ночь молитвы читать. Еще я один оберег знаю, еще языческий: «Вот тебе кукиш, что хочешь, то и купишь. Купи себе топорок, руби себя поперек».

Сидела бы я дома до полного прохождения реабилитации в глазу. Но разве от своих мужиков что-то скроешь? Бобсон что-то нюхом пробил и явился поутру. Как меня увидел, так и поволок к врачам. Бошку опять зашили, в глазики дали капелек капать. Потихоньку зрение восстановилось. В результате пришлось мне сидеть дома безвылазно в течение целых двух недель.

И жизнь потекла дальше. Стал ко мне этот противный и бритый похаживать. Звали его, оказывается, Георгий. Жора, то бишь. Мы оба стали делать вид, что я его учу. Я и правда ему все показывала и рассказывала про иконы. А он делал вид, что слушает и понимает. Иногда Жора целыми вечерами заседал у меня на кухне, как будто ему некуда было деваться. Иногда задавал совершенно дурацкие вопросы, а однажды спросил такое, что вошло надолго в наш обиход:

– Почему ты такая умная? Где набралась?

Мне тогда очень понравилось мой ответ:

– Я свои мозги всосала с молоком моей матери, не из хрена же!

Прошло какое-то время. Позвонила я как-то Наташке узнать про квитанции и напоролась на Толика. Он мне поновой:

– Люблю, люблю…

У меня к тому времени глазики прошли, я шить начала. Почти половина моих заказчиц были из «Росконцерта». Куда от них деваться? Толик через них и прознал, где я живу. И давай являться и нудеть про любовь. А тут еще и Бобсон ему про мои разборки рассказал. И давай они на пару мне доказывать, что бабе одной жить опасно, мало ли что может случиться… Уговорили. Хочешь, не хочешь. Вот тогда мы и решили опять поменять жилье, уехать подальше от Москвы, ети ее мать. Няхай!

Через Ежи Ращевского мы нашли дом за городом. Хотя и дореволюционной постройки, но крепкий, как старый дуб. Находился он в деревне Немчиновка, третий дом за углом от электрички. Туда мы и переехали.

С тех самых пор все и полетело в тартарары…, дико хохоча и набирая скорость!

НОВАЯ ЖИЗНЬ

Именно тогда в нашей жизни и начались ошалело-глобальные перемены. Именно тогда рассыпался чечено-молдавско-еврейско-азербайджанский коллектив. Понаровская влюбилась в Вэланда Рода. Правда, он для этого приложил максимум усилий. Будучи вегетарианцем, на гастролях, по утрам, он бегал на рынок и к ногам проснувшейся Ирины бывали брошены утренние цветы в росе, свежий творожок, сметанка и свежайшие соки, сделанные самоличными отелловскими ручками. Ножка, которая опускалась утром из-под одеяла, была обцелована нежными черненькими губками.

И все это вдали от столицы и нашего знаменитого критика. Он-то не ездил с Ириной на гастроли, а занимался делами в Москве, доверив подглядывание, подслушивание и подстукивание Толику. Нашел, кому доверить. Мой третий муж и хорошо поставленное дело способен был загубить…Что и случилось.

С очередных гастролей Ирина и Род спустились по трапу самолета к встречающей публике как муж и жена, под руку, и сразу же объявили народу, что будут жить вместе. И это независимо от того, что у Вэланда уже была молодая жена с трехмесячным ребенком на руках, которая тоже встречала его прямо в аэропорту, рядом с Юрой Воловичем.

Так закончилась работа Толика с Ириной Понаровской. Аминь.

Месяц Толик валялся на диване. За городом страдать очень тоскливо, особенно под заунывный осенний многосерийный дождик. А в тот год осень была очень сопливая и нудная. В результате вода подмыла наше крыльцо и одна из моих клиенток там провалилась.

Почему желающих прийти на шашлыки бывает значительно больше, чем хотящих помочь отремонтировать крыльцо? Приехали только Ежи да мой водитель Сашка. Ну и мы вдвоем.

Ремонтеры, блин.

Ремонтировать взялись после обеда, потому что с утра опять сильно лило. Решили приколотить три новых доски. Но не тут-то было. Крыльцостало разваливаться прямо под руками. Пришлось искать в сарае подручный материал и инструмент – кирпичи и лопаты. Ямы копали аж два дня. Выпили за это время семь бутылок водки, я не успевала резать бутерброды и жарить на улице мясо.

Первую яму, которая была ближе к углу дома, вырыли как-то быстро, а вторую копали уже в холодине и полной темноте, поэтому, когда Толик наткнулся лопатой на что-то гулкое, никто не обратил внимания. Кирпич, наверное. Но этот кирпич не переворачивался лопатой. Тогда в яму влез Еж и только через двадцать минут кряхтенья и мата вытащил, точнее выкатил по стенке наружу старый чугунный горшок.

В таких моя бабушка Юля корове и свиньям в печи картошку парила. Горшок был залит сверху черным гудроном, который засох за сто лет до моего рождения и никак не поддавался ни ножу, ни лопате. Тогда три мужика, кряхтя и приседая, потащили горшок к сараю. Там лежал здоровенный валун, об который они с размаху и тюкнули горшком. Дальше наступила паралитическая тишина, потому что мужики развалились на земле в стороны, а наружу вывалилось что-то блестящее и звонкое и тоже развалилось россыпью по свежей, только что основательно политой осенним дождичком земле.

Мы оторопело уставились на содержимое горшка. Первым очухался Еж. Он нервно распушил песнярские усы и, заикаясь на каждом слове, заговорил скороговоркой и шепотом:

– С-с-срочно в-с-с-се с-с-сгребаем и в-в-в д-д-дом!

Действительно, чего сидеть в темноте и в луже, когда дом рядом и соседей нету. Осень. Все в городе.

Собирали мы битый горшок и все, что из него высыпалось, так тщательно, что нагребли кучу грязи, камушков и листьев. Вы видали когда-нибудь целую гору золотых монет, всяких ожерелий, колец, цепей, крестов, брошей и прочих кулонов вперемешку с мокрой землей?

А вы говорите декаденты…

Мы высыпали все прямо на стол в столовой, а сами молча уселись вокруг и зачарованно уставились на экзотическую кучу. Оно и, правда, завораживало так, что перехватывало дыхание и под ложечкой организовывало безвоздушное пространство.

Мы сидели, смотрели на неслыханную невидаль и тихо шизели. А потом руки, которые загребущие сами, сволочи, потянулись и начали все щупать. А оно все переливалось, в глазах двоилось, троилось, особенно камушки. Если прищуриться.

Это только потом до меня стало доходить, что Бог нас точно поцеловал, но только в лобик, как покойничков. Именно тогда я и поняла, что золото есть благо и зло одновременно. За первыми радостными мыслями стали приходить и вторые, и третьи, и пятые, а потом и деся-я-ятые…

– Ну и что будем делать-то? – выдохнул, наконец, вопросом Толик и, почему-то, уставился только на меня.

– Ну, не сдавать же товарищам понесем? Мы же пока еще не идиоты! Или ты решил, что мы и, правда, контрабандисты и строители коммунизма в одном лице?

– Ну и что тогда мы должны предпринять? – Это подал голос Еж.

Как быстро примкнул. Хотя, с другой стороны, это его знакомые сдали нам дом в наем, так что он явно в доле, так же как и Саша, потому что все вместе нашли, значит, всем поровну. На одно рыло одну порцию. Только сколько она будет весить? В бабках, например? Мое предложение прозвучало так: