Текст книги "Чудеса на земле сказочной. Высшая школа сказкотворчества. Ступень 2"

Еремеево счастье

Еремей, призадумавшись, смотрел, как осенняя ночь вступала в свои полновластные права, укутывала село тёмным покрывалом, убаюкивала всё живое. Стар и млад погружались в сон. Тишина нависала над миром. Только берёза возле горотьбы дрожала и гнулась, разбрасывая вокруг золото осенней листвы, да вот он о судьбе задумался.

Братья старшие и прежде-то посмеивались над ним, недолюбливали. А как отца с матерью не стало и вовсе озлобились. Кондрат шпынял его, олухом кликал, а Ипат рохлей и дуралеем. Всё время козни строили разные. Еремей сердца на братьев не держал, родня всё же. Мягкий характер у него, деликатный. Чувствовал только – лишний он здесь. Вчера братья замыслили что-то уж очень нехорошее, долго шептались и злорадно поглядывали на младшего.

Еремей, чтобы не искушать их, дождался темноты, накинул плащ и толкнул скрипучую дверь. Ночь приняла его в свои бархатные объятья. Начинал накрапывать дождик, и свет уже ущербной луны не мог пробиться сквозь набухшие веки ночного неба. В робком дожде рождалось доверие. Словно дождь и Еремей понимали друг друга, соединяя свои одиночества вместе. Так и шагнули на дорогу, словно два закадычных друга. Возле лесочка дождь остановился и потрусил обратно, а Еремей направил свои стопы по тропинке к пастушьему шалашу, дожидаться утра.

Когда в воздух замелькали лучи восходящего солнца, лес наполнился не успевшей раствориться туманной дымкой. Она мерно кружилась, будто парила в этой смеси света и влаги. Еремей залюбовался туманными спиралями, и не заметил, как из кустов за ним наблюдают чьи-то настороженные глаза. Он слушал дыхание леса и наполнялся им.

Кажется, он мог стоять вечно, прижимая ладони к грубой шершавой коре, вглядываясь в трещины, чешуйки. Ни дереву, ни ему торопиться было некуда. Но всё же Еремей похлопал по заскорузлому боку сосны и шагнул вперёд. Посреди тропы, поделив её надвое, лежала исполинская ель. Ветвями, обращенными к небу, ель походила на гребень сказочного существа. Нижние лапы, пожелтевшие, обломанные порождали таинственные лабиринты. Разглядеть, что было там, за рухнувшей елью не представлялось возможным.

Вкрадчиво шелестел утренний ветер. Испуганно щебетала птаха. И какое-то поскрёбывание, повизгивание там, не то за гранью лабиринта, не то в нём самом. Еремей, не раздумывая, нырнул в мешанину ветвей под стволом и пополз, опираясь на ковер из осыпавшихся иголок, устилавший проход. Протискиваясь, почувствовал за собой что-то похожее на сопенье и вздохи, но не придал этому значения.

Наконец наметился долгожданный выход из путаницы ветвей, и он вывалился на поляну. В глаза ударило солнце, ослепив после сумрака, царящего под стволом. Жалобный тихий стон доносился из овражка. Еремей двинулся на звук. На дне, уткнувшись в траву, лежал пушистый комочек с полным муки взглядом и поскуливал. Юноша прошёлся ладонями по густой шёрстке и вытащил помятого кем-то детеныша росомахи. Пушистая шубка местами слиплась от крови, а передняя лапа висела не то покусанная, не то повреждённая когтями какого-то зверя. Еремей оторвал лоскут от рубахи, перевязал зверьку лапу и поспешил к ручью, который звенел где-то совсем рядом. За хлопотами не заметил, как следом за ним двигался зверь.

Омыв в ручье раны, напоил малыша водой и устроил в тени. Сам Еремей притулился рядом, прикрыл глаза. Но вскоре почувствовал на себе чей-то взгляд и вскочил.

─ Не бойся, ─ рядом сидел парень, прижимая к себе мальчонку с подвязанной рукой, ─ ты спас моего брата, спасибо. Ястреб изрядно потрепал его, но твоя забота сохранила жизнь и избавила от страданий. Мы сыновья Лесного Духа, Нар и Влас. Много лет назад нас похитил злой колдун Дэв. Мы смогли сбежать, долго прятались от него, пока он не исчез, ─ озабоченно огляделся по сторонам и вновь перевёл взгляд на Еремея, ─ я видел тебя по ту сторону. Кто ты? Куда путь держишь? Ты ведь нам теперь брат названный!

Еремей не заметил сам, как поведал о братьях, о злых умыслах и интригах, коими наполнены были их мысли. Он чувствовал доверие и доброжелательность новоиспечённых побратимов, поэтому не раздумывал долго, когда те позвали его к себе в хижину.

Следующим утром Нар и Влас отправились по своим делам, а Еремею велели их дожидаться, хозяйствовать, отдыхать. Место тихое, безопасное. Хочешь по лесу броди, хочешь у реки сиди, хочешь в хижине отдыхай, только в дальний погреб не ходи. Припасов полно оставили разных. Сами же обернулись вокруг себя три раза и в росомах оборотились.

Чудно Еремею. Скучно. Коры надрал – кузовков наплёл, туесочков. Грибов насобирал, насушил. Руки работы просят, не привык он без дела сидеть. Решил дом строить, чего всем в хижине ютится. Дерева кругом полно, инструмент есть, руки при нём. Чего ж ещё?

Братья названные явятся – сюрприз будет. Вытёсывает брёвна не спеша, ладно всё у него получается. Топор затупился и пошёл он оселок искать. Везде посмотрел, да не найдёт никак. Решил в погреб заглянуть. Только дверцу приподнял, а оттуда возмущённый звон резанул по ушам и туманным облаком накрыл всё вокруг. Пока Еремей очухался, туманная тень бесшумно скользнула перед хижиной и, злобно взвизгнув на прощание, улетела прочь. Тишина настала. Захлопнул он погреб, а тут и братья названные вернулись. Накормил он их, напоил, спать уложил, а сам на стройке своей хлопочет, да забыть не может про туман.

Так и повелось. Еремей дом строит, хозяйствует, а братья отдохнут, в росомах оборотятся и по делам своим лесным отправляются. Долго ли, коротко, но вот и дом готов. Скучно Еремею, заняться нечем, не к чему руки приложить. Пожаловался братьям своим названным.

─ Спасибо вам, братушки. За тепло и заботу. Но тоскливо мне. Жениться хочу, да семьей своей жить. У вас своя жизнь.

─ Воля твоя, мы не держим, ступай с миром! Осторожен будь. Ты нам дом знатный построил, хозяйство вёл, ─Нар сказал, ─ за труд позволь тебя одарить. Возьми вот Сапоги-скороходы. Шаг сделаешь ─ версту отмеряешь. Неблизкий путь тебе предстоит, брат.

─ А от меня Рукавицу Волшебную возьми, защитит она тебя от врагов. Удачу принесёт, ─ подошёл Влас, ─ не забывай о нас, да и мы тебя всегда помнить будем.

Поклонился Еремей. Жалко с побратимами расставаться, но с тоской в душе жить тоже не хочется. Сапоги надел и в путь отправился. Спешат Сапоги-скороходы, несут его по мшистым болотам, горам и пригоркам, лесам и перелескам. Смотрит Еремей по сторонам и диву даётся ─ вот это скорость!

Не заметил, как до города добрался. Снял Сапоги, в котомку положил, чтоб по городу спокойно прогуляться и на площадь вышел. Ходит, к разговорам прислушивается. А разговоры все только о невесте царской. Капризной и взбалмошной красавице. Всех женихов перебрала, никто не угодил. Испытания придумала, кто Платье Красное добудет, за того замуж пойдет. А Платье то Чудище охраняет за тридевять земель в лесах непроходимых, в самой чащобе.

─ Где наша не пропадала? ─ подумал Еремей, ─ достал свои Сапоги– скороходы и в путь отправился.

Через лес дремучий, буераки и пригорки пробирается, через степи привольные, ручьи широкие Славно Сапоги службу несут быстро бегут. Вот и опять через лес непроходимый продирается Еремей. Не останавливается. Кривые ветви деревьев хватают его за одежду и отвешивают пощёчины. Комары и мошки норовят отведать кровушки, только Еремею всё нипочём, не мнётся, не стопорится. В самую глушь забрался.

─ Выходи, Чудище, поганое, биться будем! ─ кликнул громко. Эхо по лесу покатилось и назад воротилось.

─ Это кто там пищит? Что за шум устроил, человечишко? Что тебе у меня понадобилось?

─ Платье Красное забрать хочу, подобру не отдашь, силой возьму!

─ Как бы, не так! Не такие, как ты голову свою буйную сложили здесь. Не про твою честь это Платье Красное! Уходи… ─ грохотало чудище.

Еремей надел Рукавицу Волшебную и вышел вперёд. Чудище удивлённо таращилось на безоружного гостя непрошенного. Выпустило оно когти и попыталось схватить юношу за горло. Только, сколько бы, не вытягивало свои мерзкие лапы, они не могли достать Еремея. Оно пыхтело, шипело, злобно плевалось, но всё было бесполезно. А юноша в ответ посмеивался и гладил Рукавицей по пупырчатой шкуре Чудища. От его поглаживаний Чудище сморщивалось, становилось все меньше и меньше, пока из махины не стало размером с вершок. Еремей развязал котомку, сунул туда Чудище и отправился искать Платье Красное.

Весь терем обошёл, все палаты каменные, уставленные сундуками с драгоценностями и диковинами разными. А Платья Красного не видать. Призадумался Еремей ─ как так? Значит, есть место потаённое. Огляделся внимательно ─ дверка неприметная. Взялся Рукавицей за нее, она и распахнулась. А оттуда возмущённый звон пошёл Туманным облаком накрыл всё вокруг. Пока Еремей очухался, Туманная тень бесшумно скользнула, злобно взвизгнула и улетела прочь. Тишина настала. Лежит Платье Красное, самоцветами переливается. Взял его Еремей и пошёл прочь.

Надел свои Сапоги – Скороходы, Платье Красное взял, да котомку с Чудищем и зашагал через чащобу непроходимую, ручьи широкие степи привольные через буераки и пригорки через лес дремучий. Идёт, только вёрсты успевай считать. Так до города и добрался. Пришёл во Дворец Царский, Платье Красное достал, Царевне поклонился.

Та губы надула, Платье взяла и в покои свои направилась. А Царь тут же о свадьбе объявил. Устал от капризов Царевны, да от бесконечной вереницы женихов, что дочь отвергала. Полцарства молодым отписал.

Стали молодые своей семьёй жить. Еремею полцарства без надобности, привык всё своими руками делать. Слуг распустил, богатства раздал. А молодая ногами топает, крик подняла ─ не царское это дело себя обслуживать. Еремей же внимания не обращает на крики эти, знай улыбается ─ пообвыкнет жена, думает.

Увидала Царевна однажды, что котомка старенькая пыхтит, да шевелится. Любопытно ей стало. Взяла и развязала. А оттуда, что из квашни тесто, Чудище попёрло. Растёт, в размерах увеличивается. Испугалась, Еремея кликнула. Тот Чудище Рукавицей схватил, огладил и в кринку сунул, а кринку глиной обмазал, чтоб ходу обратного не было. Дивно Царевне стало, расспрашивать взялась, что да как. А тот рукой только махнул, не женская это забота, и на двор вышел.

Как-то по делам отправился Еремей, а Царевна, любопытства ради, крынку разбила и на Чудище уставилась. А то расти стало. Когти выпустило, лапы тянет. Страшно Царевне, позвать некого, Еремей далеко. Бочком, бочком и за дверь выскользнула, да дверь захлопнула. Чудище с голодухи всё что нашло в пасть себе покидало. Силушки прибавилось и пошло в дому все подряд крушить. Того и гляди на двор вырвется.

Царевна в голос ревёт, волосы рвёт на себе. От страха в баню забилась и примолкла. Поняла, что помочь некому. Чудище в доме лютует, Царевна в бане отсиживается, голову тазиком накрыла, чтобы шум не слыхать. Еремей вернулся – дом ходуном ходит, уже и окна побиты, вот-вот дверь с петель слетит. Понял, что Чудище разгулялось, а как быть не знает. Рукавица Волшебная в доме припрятана. Выберется на волю, бед не оберёшься. Была —не– была, решил Чудище спалить с домом вместе. Только жалко Рукавица сгорит. Но из двух зол выбирают меньшее. Запалил дом, пока Чудище не выбралось, а сам в баню заглянул, Сапоги – Скороходы забрать, смотрит, а там под тазиком Царевна прячется.

Ухватил её, да Сапоги и на волю. Дом полыхает, Чудище в огне корчится и над пламенем звон стоит. Туманное облако накрыло всё вокруг. Пока Еремей очухался, Туманная тень бесшумно скользнула перед ним, злобно взвизгнула и Птицей Черной в небо поднялась. Круг сделала, другой над пожарищем. Опустилась ниже, ухватила Царевну мощным клювом и скрылась.

Долго думал Еремей, как поступить. Без всего ведь остался. Жена пропала, дом сгорел. Потом встал, стряхнул мысли кудлатые, неспокойные. Руки-ноги целы, голова на месте. А дом новый поставит краше прежнего, да и Царевну свою отыщет. Хоть и капризница та, да люба ему. Надел Сапоги-Скороходы, и к братьям названным за помощью отправился.

Братья, на то и братья что в беде не оставят. Велели ему огромный короб плотный из бересты сделать. Сами же трижды вкруг себя обернулись, и росомахами по тропе в лес побежали, а Еремей за ними поспешает. Лесная тропа вывела их к странному дому, сплетенному не то из веток, не то из корней дубовых и надёжно укрытому в чаще. Притаились в кустах, решили помешкать, осмотреться.

Туман-морок не заставил себя ждать. Выполз, не спеша потянулся, гостей непрошенных увидел и осклабился:

─ Говорите, зачем явились? ─ засветился изнутри, расти начал в размерах.

– Чтобы тебя подарком порадовать! ─ поклонился Еремей, ─ и открыл короб, где на самом дне был не то рисунок, не знак какой, что притягивал к себе взор.

Туман наклонился, хотел разглядеть рисунок, а Влас с Наром подтолкнули его сзади и нахлобучили крышку. Царевна на крыльцо вышла, Еремея увидала обрадовалась.

Туман-морок вместе с коробом в болото унесли, там и жить повелели. Теперь, когда тому совсем тоскливо, невмоготу становится, он из короба щупальца выпускает и над болотом стелется, иногда и подальше прогуляется, но вредничать и безобразить перестал. Может от страху, а может ещё от чего. Царевна тоже характером мягче сделалась. Куда там капризы и выкрутасы разные, рукодельницей и хозяюшкой стала. Живут с Еремеем ладно в новом дому и деток растят на радость себе и добрым людям. Недаром говорят – не было бы счастья, да несчастье помогло.

С доброй женой горе – полгоря, а радость вдвойне

Маленький фрегат гордо стоял у причала. Паруса, словно крылья белоснежной птицы, были готовы вспорхнуть на мачты, только цепь, заигрывающая с солнечными лучами, не спешила поднимать якорь, да матушка капитана, своенравная Ветта, не хотела отпускать сына в путь.

Матиас смотрел на весело развевающийся флаг на бушприте, на смешливую нахальную чайку, а в глазах стояла горечь. Мало того, что Ветта обещала не удерживать возле своей юбки, так теперь ещё и бранится. Только капитан должен быть ражим, твёрдым, и он, тряхнув головой, дал команду к отплытию.

Непривычному человеку море кажется скучным и безжизненным, но только не тем, кто связал с ним свою жизнь. Для них оно раскрывает свои тайны и свою красоту. Грозу не ждали, но неожиданно небо стало наливаться свинцом, а выспавшийся за ночь ветер расправлял свои мощные крылья. Матиас опасливо поглядывал на тучи, перекатывающиеся к востоку, могучие и громоздкие, словно сказочные слоны.

Жизнь в море приучила этого дюжего парня к разным неожиданностям, да и благоразумие с рассудительностью никто не отменял. Но ожидание чего-то необычного уже закралось в душу. Стеной обрушился дождь, и торопливые вихри потащили фрегат за собой. На попытки моряков управлять судном, стихия только усмехалась.

Матиас с ужасом понял, что их фрегат разваливается, но из-за ливневых потоков больше ничего разобрать не мог. Крики сливались с ветром и грохотом. Когда, наконец, ветру и дождю надоело это развлечение, и они притихли, капитан с ужасом осознал, что его, словно пушинку, несёт на рифы, а вокруг только обломки фрегата, да бушующие волны.

Очередная волна подняла его высоко на гребень и будто надоевшую игрушку бросила на скалы. Очнулся Матиас ночью. Будто исполинский зрачок небесного великана, любопытная луна ощупывала взглядом прибрежные скалы, подмигивали весёлые звёзды, и у самых ног ластилось море. С опухшими глазами, дергающейся головой, он то и дело утирал кулаком слезы, поминутно всхлипывая. Руки его тряслись.

─ Боже, неужели все погибли, ─ с большим трудом выдавил из себя несвязные слова, ─ это конец, ─ и вновь впал в забытьё.

Вновь Матиас очнулся на зелёной лужайке от громких криков. Туземцы тыкали в него пальцем и спорили, что делать с этим незваным гостем, появление которого их очень встревожило. Высокий темнокожий юноша с копной курчавых волос и приплюснутым носом кричал громче всех и показывал куда-то в гору. Матиаса подхватили за руки и за ноги, как добычу, и, под крики и пение поволокли к кратеру вулкана.

Цепенея от ужаса, он начал вырываться и хрипеть, но никто не обращал на это внимание. Его бросили у самого жерла, едва дымящегося вулкана. Зазвучали барабаны и туземцы начали ритуальный танец. Матиас попытался встать, но две мощные женские фигуры прижали к земле и начали наносить на лицо краску.

Он понял, что его хотят принести в жертву какому-то местному божеству, сбросить в кратер и громко нечленораздельно закричал, будто раненая птица. В последнюю минуту старый шаман остановил обряд, махнув рукой танцующим туземцам.

─ Белого пришельца принесло море, ─ громко и твердо сказал он, ─ вспомните, приход божества нам предсказали в старинных преданиях именно с моря!

Туземцы замерли, подхватили Матиаса, усадили на носилки, повесили на шею сверкающий камень на кожаном шнурке и понесли к жилищам. Только вождь племени мрачно смотрел на всё это действо, прикидывая, что может статься и власть над островом перейдёт к белокожему, если он и есть то божество, что было предсказано. Как же тогда быть ему, оставшемуся не у власти?

Матиас тоже размышлял, как же быстро поменялось его положение и в любой момент может всё вновь перевернуться. Одно хорошо, хоть он и молод был, но языки знал разные и худо-бедно понимал здешнее наречие. Его внесли в жилище, усадили на искусно сплетенную циновку, начали подносить разные кушанья, напитки, непрерывно кланяясь и что-то выкрикивая, по-видимому, заклинания, отгоняющее злых духов.

Потекли день за днём. Матиас осмелел и на правах божества слонялся по острову без дела. Пищей его снабжали исправно, убирали жилище, а вечерами собирались подле него, чтобы пропеть в его честь ритуальную песню и принести жертву. Однажды, когда неделю шёл проливной дождь, пришли с просьбой остановить. Вот тут Матиасу стало не по себе. Сейчас поймут, что он никакое не божество и быстренько к вулкану стащат. Его даже передёрнуло.

Он серьёзно посмотрел на туземцев, щёлкнув пальцами, взял в руки палку-колотушку и, сделав ей несколько непонятных жестов, указал на выход, думая про себя, как бы сбежать подальше. На его счастье к утру дождь прекратился, и всё племя явилось благодарить своё божество. Они пели, плясали и радовались совсем как малые дети.

Матиас грустил, уплыть с острова не представлялось возможным. Суда сюда не заходили и даже мимо не проплывали, у местных племён только утлые лодчонки для ловли рыбы. Сколько предстоит ему провести времени, здесь он не знал.

Местные молодые девчонки постоянно собирались у его жилища, пытаясь обратить на себя внимание, но Матиас скользил глазами по симпатичным личикам, а мыслями был в своих краях. На совете вождей племени решили, что божество надо женить, негоже ему одному жить. Долго спорили, чьи дочери ему подойдут.

И вот как-то к Матиасу пришёл вождь дальнего племени. Он привел своих дочерей и принёс в дар жемчужины, черепаховые щиты, кораллы. Смуглые, черноглазые девушки прямые и крепкие, сильные и задорные смотрели на божество с интересом.

─ Вот жены тебе, забирай любую, ─ сказал, ─ Нга похлебку вкусную варит, дом в порядке содержит. Хозяйка хорошая. Рут шить будет одежду, плести циновки, еще и птицу влёт бьёт. Банту детей родит красивых.

─ Зачем мне столько женщин? ─ удивился Матиас

─ Ты ─ бог, должен жить в достатке и удобстве, так решил совет всех вождей острова.

─ Я подумаю, ─ Матиас почесал в затылке, ─ завтра скажу своё слово, ─ ему приходилось поддерживать версию о своем будто бы божественном происхождении.

Утром, когда Матиас вышел из жилища, вокруг в ожидании решения сидело уже не одно племя. Завидев Матиаса, все взволновано стали перешёптываться. А самый старейший спросил, сделал ли он выбор. И если ему не подходят эти девушки, то сейчас приведут других, а этих сожгут на жертвенном костре, раз они не нужны божеству.

─ Нет, нет, я возьму ту девушку, что родит мне сыновей, кажется Банту, ─ испуганно сказал Матиас.

Туземцы от радости запрыгали, как дети и местность огласилась песнями. Тут же провели свадебный обряд, украсив невесту цветами и моментально раскрасив лицо её тело необычными узорами. А сестёр оставили помогать, мало ли, вдруг бог передумает и ему одной жены мало будет.

Банту, девушка тихая, скромная, по нраву пришлась Матиасу. Зажили они душа в душу. Прошло время, и родила ему жена сына. Но завистливые сёстры, выкрали младенца, а на его место птенца подложили, в пелёнки завернули и по обычаю краской узор нанесли. Изумился Матиас, как так? Почему птенец? Неужели так бывает? Да и племя заволновалось, как, мол, у божества да не дите, а птица получилась, уж не колдун ли он?

Ничего не сказал Матиас вслух. Живёт с женой дальше. Птенец оперился и улетел. А настоящий сынок в далёкой хижине спрятан надёжно. Прошёл ещё год, и родила Банту второго сына. Сёстры даже не показали ей дитё, опять спрятали, а вместо него котёнка дикого подложили. Недоумевает Матиас, ещё подозрительней стали туземцы. Но что поделаешь? Жена – не башмак, с ноги не снимешь.

Прожили еще годок, и вновь родился у них сынок. Сестрицам-завистницам уже привычно, припрятали там же малыша, а вместо него ящерицу подложили. Ну что тут делать? Молчит Матиас, а в душе дождь не пролившийся и буря одновременно. Обещали, что жена сыновей родит, а тут зверинец какой-то.

Стал он уходить из дома на другой конец острова, трясёт своей палкой-колотушкой да по несколько дней в жилище не возвращается. А воротится, молчит больше. Обвыкся уже за эти года на острове, всё обследовал, со всеми в ладу. Вот только с женой не очень повезло. А тут и туземцы призадумались, от кого зло идет. Вроде, как Матиас свой, привычный бог уже, много знает, помогает им. А женщина ему не пойми кого рожает.

Пока его не было, Банту сонным отваром опоили, в лодчонку утлую посадили, ящерицу, что в пелёнки завёрнута, с ней уложили и столкнули в море. Не может детей нормальных родить, пусть плывёт восвояси. Выживет или утонет уже им всё равно, как богам надо, так и будет.

Вернулся Матиас, а у него уже Нга хозяйничает:

─ Я теперь жена твоя, ─ говорит, ─ нет больше Банту, море её забрало.

А лодочка плывет себе, на волнах покачивается, тонуть не думает. Плачет Банту бедная, за что ей судьба такая досталась. А из пелёнок ящерка выползла, о дно стукнулась и стала девочкой маленькой.

─ Не тужи, матушка, все хорошо будет, ─ ножкой топнула, в ладоши хлопнула, тут же еда и питье у них появились, ─ подкрепись, матушка, у нас ещё дел много.

Поели они, Банту уснула. А девчушка вновь ножкой топнула, в ладоши хлопнула и вместо лодки у них корабль большой. На мостике капитан приветствует, матросы бегают. Матушку в каюту унесли, уложили там. Держит корабль курс на материк. К порту причалили. Девчушка вновь ножкой топнет, в ладоши хлопнет, и они во дворце очутились. Кругом все палаты красиво убраны, народ суетится, их с почетом встречает, песни величальные поёт.

Пообвыклась Банту немного к жизни непривычной, только грустит по Матиасу, по сыночкам своим, коих неизвестно куда дели, да и вообще, вон как жизнь перевернулась вся. Дивится, на дочку названную смотрит, а та только улыбается. Бежит времечко, быстро бежит, и дочка растет-подрастает не по дням, а по часам прямо. Видит тоску материну неизбывную и тоже печалится.

Вышла как-то утром из дворца, ножкой топнула, в ладоши хлопнула и в саду хижина появилась. Девочка в тот же миг ящеркой обернулась и исчезла. Заглянула Банту в хижину, а там три мальчонки, три брата. Растерялась она, к детям кинулась. Прижались они к матушке, обняли её, словно облаком ласковым теплым накрыло всех.

Рассыпалась хижина в миг, лишь солнышко медленно по каплям росы утренней растекается, стены дворцовые золотит. Пригляделась Банту, в траве два глаза желтых светятся, будто улыбаются и не то шёпот, не то шелест оттуда-то доносится:

─ К морю, к морю идите.

У причала их ждал маленький фрегат. Паруса, словно крылья белоснежной птицы, уже были готовы вспорхнуть на мачты, только цепь, кокетничающая с солнечными лучами, не спешила поднимать якорь, поджидая пассажиров. Весело развевался флаг на бушприте, и смешливая нахальная чайка с любопытством разглядывала откуда-то появившийся трап.

Едва успела Банту с сыновьями подняться на палубу, как фрегат, будто на крыльях, понесло по волнам прямо к острову. Ошеломлённые туземцы криками приветствовали судно, но когда увидели на борту Банту, попадали ниц, думая что жена бога прямо сейчас покарает их.

Изумленный не меньше туземцев Матиас взошёл на фрегат, обнял жену и детей. Отвыкший за столько лет от морских путешествий, бережно положил руки на штурвал и взял курс на запад. Перед ними раскрылось море, совсем не скучное и безжизненное, а наполненное тайнами и красотой. Что ещё надо человеку для счастья, когда рядом любимая жена и дети? Ведь с доброй женой горе – полгоря, а радость вдвойне.

А туземцы ещё долго вспоминали своего бога счастья и его волшебную колотушку.