Текст книги "Марфа"

Нина Калева-Прохоренко
Марфа. Женщинам Великой Отечественной войны посвящается

Повесть посвящена жизни одной

из замечательных женщин,

на которых земля русская держится.

В повести идет речь о реальных событиях в жизни простой женщины России. Начинаешь понимать, почему тружениц нашей Родины называют ядром нации. Трудно переоценить их роль в развитии многонациональной страны в довоенный, военный и послевоенный периоды.

© Н. Калева-Прохоренко, 2021

Предисловие

Повесть о Марфе Ивановне Антощенковой написана со слов моей мамы Анны Андреевны Прохоренко (Гореловой). Это правдивое повествование о смелой партизанке, преданном борце за справедливость. Истории жизни простых людей, ковавших победу в Великой Отечественной Войне на фронте, в тылу, а также на оккупированных немецкими фашистами территориях забывать и искажать нельзя.

Марфа прожила тяжёлую и долгую жизнь в деревне Глыбочка Брянской области. Марфа яркий пример красоты, величия души и патриотизма русской женщины, способной с честью и мужеством переносить тяготы войны и невзгоды послевоенных лет. Марфа остается легендарной личностью в памяти односельчан, близких и родных людей! Ее жизненный путь – это драгоценное неизгладимое достояние нашего народа, которое мы бережно храним для будущих поколений!

Низкий поклон Марфе

и всенародная благодарность!

Нина Калева-Прохоренко

Большевик

Накануне Великой Отечественной Войны Марфа Ивановна жила в деревне Глыбочка Трубчевского района. Марфа была активным членом партии большевиков, и очень гордилась этим. Её часто называли «женщина-огонь».

Партийная работа у неё была ответственная. Однако никто из близких людей точно не знал, какие задания она выполняла. Родственникам приходилось только догадываться, что эти поручения были секретными, а их разглашение было недопустимо и опасно.

Работа в колхозе требовала от Марфы Ивановны также полной отдачи! Она была опытным табаководом организатором. Передвигалась Марфа от одной деревни к другой верхом на коне. Это был единственный для того времени способ передвижения, который позволял ей с раннего утра до позднего вечера контролировать состояние обширных полей табака.

В то далёкое для нас время табак высаживали на больших площадях, и практически в каждом селе. Несколько близлежащих деревень с необозримыми посевами табака были под её неусыпным контролем.

Работы у табаковода Марфы было много. Она никому не доверяла осмотры безбрежных полей табака! Сама объезжала верхом на лошади посевы, следила за порядком и качеством посадки табака, результатами продукции табака, а также отношением работников к делу. Если у них работа не спорилась, то она могла быть жёсткой и даже грубой. Её побаивались и бабы, и мужики.

Марфа была замужем, имела дочку Настю, но воспитанием ребёнка занималась мало. Тихая семейная жизнь была не для неё. Работы у Марфы было так много, что дома её видели редко. На одном месте ей не сиделось.

Она всё реже и реже заезжала домой. Спрыгивала с лошади, не раздеваясь, забегала в дом, но уже через несколько часов вынуждена была срочно выезжать на работу.

Марфа Ивановна сама понимала, как сильно страдает семья от её неуёмного характера и беспросветной работы! И вот однажды, в один из таких напряжённых для семьи дней, она сказала своему мужу: «Не могу я больше тебя мучить, дорогой мой человек! Вся моя жизнь – это работа. Плохая я тебе жена! Если сможешь, то выбери себе другую женщину, и женись на ней. Только одно у меня к тебе условие – дочку нашу не обижайте, воспитывайте вместе, как родную!».

Спустя некоторое время, муж Марфы Ивановны, поступил по её совету. Он женился на добропорядочной старой деве. Мачеха была добрая и никогда не обижала падчерицу Настю, жалела её.

…Наступило время, когда начался тщательный поиск «врагов народа». Родственники рассказывали, что отец маленькой Насти «что-то кому-то не так сказал», и исчез из её жизни на десять лет.

Все долгие годы, пока в семье не было отца, Настя жила со своей мачехой в деревне Глыбочка. Она прилежно училась у этой доброй женщины всем домашним делам. Умела прясть, шить, вязать, готовить пищу, заботиться о близких людях. За всю свою долгую жизнь с мачехой, Настя ни разу не слышала от неё ни одного «худого» слова. А когда из ссылки вернулся больной, не по возрасту, старый отец Насти, то она уже была девушкой «на выданье».

Настя и Иван

Настя была редкой красавицей на всю округу! У неё были большие карие глаза. Тонкие черты её лица обрамляла тяжёлая копна жёстких, вьющихся чёрных волос. Белая и чистая кожа, мягкий и музыкальный тембр голоса, неторопливые движения её стройного тела, – завораживали всех, кто на неё смотрел. Настей любовались все! А когда Настя танцевала, то от неё невозможно было оторвать глаз!

Песни она пела, как птичка. Всё вокруг замирало. Она была так хороша собой, что всем казалось, – не будет ей пары. Никто из хлопцев деревни Глыбочка даже не пытался завоевать сердце красавицы. Они понимали, что не про них такая красота!

Но вернулся к этому времени из армии в Алешенку мой брат Иван! Тоже редкой красоты был молодой человек! Рослый, статный, чернявый, гармонист на всю деревню! На гармошке играет, песни поёт, да при этом ещё и танцует. С одного взгляда влюбились в него все алешенские красавицы, а у братика не лежала душа ни к одной из них. Скучно ему стало в деревне Алешенка песни петь, да на гармошке играть!

Вечерело. Иван взял свою гармошку, закинул за плечо, да и пошёл вместе со своими друзьями в деревню Глыбочка. Там как раз танцы начинались. Заиграл чернявый да разухабистый парень на своей гармошке. Мелкую дробь ловко выбивает своими стройными ногами, а глазами карими так и стреляет по сторонам! Весело ему! Радость молодости по жилам пробегает.

И вдруг… карие очи молодца затуманились, увлажнились. Увидел Иван, как легко и статно выплывает в танце красавица Настя. Сердце его молодое дрогнуло, приятно заныло. Понял Иван, что это его жизнь и судьба! Пригласил Настю на танец. Танцуют Настя и Иван, в глаза друг другу смотрят пронзительно, не могут оторваться друг от друга. Удивляются молодые люди! Вот встреча их судьбоносная, которую ждали они всю свою жизнь!

Поженились Иван и Настя ещё до войны. Иван у родителей был старшим сыном, а значит главным помощником. Хоть пешим ходом от одной деревни до другой не больше часа, только не стал Иван оставлять родителей без кормильца.

Забрал свою Настеньку из деревни Глыбочка и отвёз в деревню Алешенка. Поселились молодые в доме его родителей, Андрея Никоноровича и Огарпины Стефановны. Семья у нас была большая, доброжелательная, весёлая, с тонким чувством юмора.

Так хорошо запомнился мне один случай. Подзывает меня к себе моя восьмидесятилетняя бабушка Галя, в честь которой и меня Галиной назвали, и говорит с хитринкой в глазах: «Иди, Галочка, ко мне! Посмотри, какого чёрта рогатого наш Ванька привёл жить в семью!». А было мне тогда годков пять, не больше. Я, конечно, вся затрепетала, испугалась… Бабка, хитрая бестия, показывает мне пальцем на Настю и говорит: «Смотри-смотри, Галя, у Насти такая бесовская причёска на голове, где каждый рог замотан косами, чтобы мы этого не увидели!».

Вечером того же дня, когда вся семья была в сборе, Настя подозвала меня к себе, чтобы познакомиться поближе. Я медленно, с неохотой подошла к ней, и вдруг громко заявила: «Ну, уж нет! Ты покажи-ка мне сначала свои рога!!!».

Все смеялись долго и до слёз! А Насте пришлось расплетать косы, чтобы я могла убедиться, что голова у неё ровная, как у всех нас… Настя не обиделась на меня и на бабку. Она оценила шутку.

Настя оказалась безобидной и доброй душой! С тех пор мы с ней стали закадычными друзьями. Я её полюбила. С удовольствием нянчилась с её маленькими детьми, Витей и Марией, защищала свою взрослую невестку Настю, если кто-нибудь пытался причинить ей душевную боль.

В семье места всем хватало. Жили дружно. Во всём друг другу помогали. А уж когда появились у молодых собственные дети, такие же красивые и породистые, как сами Иван и Настя, то все мы были просто счастливы, что в нашей большой и дружной семье начала расти молодая поросль, продолжение нашего рода.

Марфа Ивановна стала бабушкой! Она всё также проживала в селе Глыбочка, но никогда не оставляла свою дочь и внучат без внимания. Заезжала к ним неожиданно, с гостинцами и подарками. Её приезд в семью был всегда общей радостью! Располагалась Марфа в избе ненадолго. Не успевали они с дочерью наговориться и нарадоваться друг другом, как мать уже седлала лошадь для возвращения к работе.

У Марфы не заканчивался «непочатый край» работы! Рождённая на заре Великой Октябрьской Социалистической Революции, она была предана её идеям, и с каждым прожитым годом работы у неё всё прибавлялось!

Когда началась война, то на оккупированной фашистами Брянщине Марфа Ивановна стала одной из первых связных партизанских отрядов. Опасная это была работа!

Ступеньки

Женщины, среди которых была и наша Марфа, вышли на опушку леса, и с облегчением вздохнули. Два месяца подряд подруги работали по вербовке в Трубчевском лесхозе на подсочке и лесопосадочных работах. Они достойно выполнили свою работу, и теперь мечтали поскорее вернуться домой.

Их путь лежал через лес, и был долгим и не простым! Местами лес был до того густым и труднопроходимым, что казалось перед ними внезапно вырастает стена… Дебри Брянского леса, плотно соединив вверху свои кроны, окружали наших подруг сказочным полумраком. Женщины чувствовали себя в лесу, как дома. Они любили уют и затаённость этого старого и доброго леса! Он всегда давал им защиту, работу, питание, украшал жизнь каждой из них.

Усталость проделанного пути сказывалась. Нужное направление, в котором шли домой наши подруги, неожиданно терялось. Никогда ещё так часто не возникали перед ними топи да болота, которые приходилось долго обходить. Тогда они останавливались, думали, рассуждали. Каждая из них убедительно доказывала своим подругам, куда следует идти. Спорили друг с другом, сердились, но снова безошибочно шли дальше.

Природное чутьё людей, рождённых в селеньях Брянского леса, не давало им ошибиться. И они радовались свободе, которой наделила их природа, верили в свою силу и выносливость. Самая голосистая из них неожиданно запела бархатным, грудным голосом задушевную народную песню. В этот голос тут же влились другие участливые женские голоса. Брянские дебри бережно расступались перед смелыми и сильными женщинами, заботливо уступая им дорогу.

Дебри Брянского леса веками стояли на одном и том же месте. Было в их шуме и строгости много того, о чём женщины не догадывались.

Брянский лес имел вековую память! Лес шумел сейчас о том, как он мужественно воевал с татаро-монгольским нашествием, выстоял и победил! Хан Батый попробовал одолеть дебри Брянского леса. Несколько раз он пытался войти со своей несметной ордой в первозданные русские поселения, но лес окружал их непроходимыми тропами, болотами и топями, в которых гибли его лучшие воины и лошади. Опытный воин Батый вынужден был отступить перед мужеством Брянского леса! В те давние времена татаро-монгольские племена завоевали много русских городов и сельских поселений, а вот Брянщину враги взять не смогли. Её защитили, с Божьей помощью, дебри Брянского леса!

Марфа и её надёжные спутницы стояли на опушке леса. Заходящее на горизонте солнце ярко слепило. Сложив козырьком перед глазами ладони, подруги с умиротворением всматривались в знакомые контуры долгожданного горизонта. «Девчонки! Какое счастье жить!» – закричала на весь лес одна из них! И все, не сговариваясь, бросились бежать навстречу пылающему на закате солнцу!

.. Стоило им сделать несколько шагов в направлении деревни Бородёнка, как раздался оглушительный выстрел, эхо которого ещё долго повторяло в глубине Брянского леса глухие, пугающие звуки. Наши подруги, подкошенные ужасом, оцепенели. В нескольких шагах от них стояли вооружённые фашисты! Угрожая оружием, они бросились к женщинам. «Партизаны? Партизаны!», – кричали озверевшие немцы.

Женщины были напуганы и растеряны. Они не могли понять, что произошло за время их отсутствия. Когда они уходили на работу в лесхоз, который располагался в глубине Брянского леса, то немцев в этих местах ещё не было. Жизнь была спокойной и размеренной. Никто тогда и предположить не мог, что в родные селенья придут немецко-фашистские оккупанты, и останутся здесь жить, устанавливая свои порядки.

Марфе и её подругам связали руки. Привезли их в Трубчевск и, как пойманных в лесу партизан, бросили в сырой и холодный подвал. В те злосчастные времена немцы хватали всех, кто находился в лесу или выходил из него. Они не разбирались, что там человек делал. Для фашистов все эти люди были партизанами. Немцы арестовывали всех подряд, и сбрасывали в подвалы.

В подвале людей было много. Они сидели голодные по нескольку дней. Некоторые из них болели, лихорадили. Здесь было сыро и холодно. Арестованные вели себя тихо, чтобы немцы не били их прикладами оружия.

Были среди них и разговорчивые. Одни рассказывали, как фашисты выследили их, когда они собирали хворост. Других взяли, когда люди заготавливали в лесу дрова.

Два раза в день дверь подвала открывалась, и немцы недовольным голосом вызывали людей, выкрикивая их фамилии. Быстро выводили арестованных из подвала, и больше эти люди сюда не возвращались.

Спустя сутки Марфу с её спутницами немцы также вывели из подвала. Их привели к храму, где они получили задание. Женщинам было сказано, что возле храма будет строиться хранилище для зерна и склад для продуктов. Поэтому нужно выкопать яму глубиной не менее двух метров и шириной четыре метра. Дали им лопаты, и подруги начали копать.

Следили за их работой полицаи. Их было человек десять. Все были вооружены и куда-то всё спешили. Одного из полицаев Марфа узнала. До войны у него были проблемы с властью, и она ему помогла. Не помнила Марфа, что это было. Но оказалось, что знакомый полицай, всё это время, добро не забывал!

Проходя очередной раз мимо Марфы, когда другие полицаи не могли слышать, он тихо сказал ей: «Марфа Ивановна, добро не забывается! Слушай внимательно! Вас всех немцы убьют. Яму вы роете для себя! Копай яму и делай ступени. Следи за мной! Как дам знак, выскакивай и беги!..». Марфа поблагодарила его одним взглядом.

Сомневаться не приходилось, слишком очевидно всё было. Рядом с ней выгребала землю её лучшая подруга Дуня. Она слышала тихие фразы полицая. Марфа сказала ей: «Давай готовиться к побегу! Когда будешь землю копать, то делай незаметные ступеньки в земляной стене. Полицай даст мне знак, когда можно выскакивать из ямы. Будь готова! Делай все так, как я, тогда мы спасёмся обе!». Дуня грустно усмехнулась и ответила: «Кому ты поверила? Полицаю! Я ему не верю! Он ничего не знает. Нам сказали, что мы копаем яму для зернохранилища!».

Времени на разговоры с Дуней не было. Уже подходили другие полицаи, заглядывали в яму, с пристрастием оценивали работу. Во всём чувствовалось их напряжение. Они явно куда-то спешили. Кричали грубо и раздражённо: «Бабы, не тяните резину! Быстрей копайте!».

Марфа работала быстро. Она так отваливала пласты тугой земли, что оставались небольшие ступеньки. Яма постепенно углублялась. Начался тяжёлый слой глины. Марфе и здесь удалось сделать несколько ступеней.

Когда яма была почти готова, то снова появился знакомый полицай. Марфа внимательно следила за каждым его взглядом, за каждым движением. Время тянулось медленно. Дважды он проходил мимо ямы, затем быстро поворачивался спиной и уходил. Марфа ждала. Сердце учащенно билось. В голове стучало: «Неужели он обманул? Дуня была права? Ещё немного, и немцы придут проверять яму?! Тогда…». Вдруг она почувствовала, как в неё кто-то бросил ком земли. Он ударил её в спину, и она поняла, что это и есть условный знак!

Марфа вздрогнула. Не оглядываясь по сторонам, она словно взлетела над поверхностью ямы. Спустя несколько секунд, она стремглав мчалась в сторону густого кустарника. Он заканчивался глубоким рвом. Неожиданность, с которой ей удалось вырваться из ямы, на некоторое время привела вооружённых до зубов немцев и полицаев, в замешательство. Это были всего лишь секунды, но именно они дали ей жизнь!

Когда немцы начали стрелять, то она уже была возле кустарника. Её ранило в руку, но Марфа боли не чувствовала.

Немцы и полицаи уже бежали в направлении кустарника и стреляли часто, на поражение цели. Марфа, разрывая себе лицо и кожу тела, успела проскочить густой кустарник. Она бросилась в глубокий ров, густо заросший зелёной травой. Ров был до того глубокий, что местами ей приходилось падать в него, катиться, разбиваясь о старые коряги. Марфу швыряло в разные стороны. Пули пролетали рядом, но всякий раз мимо. В одно из таких мгновений, ещё одна пуля задела Марфу, да так, что она потеряла сознание.

Немцы с полицаями решили, что Марфа убита. Им было лень спускаться в заросший кустарником и высокой крапивой, глубокий и опасный ров.

Когда Марфа пришла в сознание, то она лежала на самом глубоком месте рва. Зелень травы и мелкого кустарника плотно смыкались над её головой. Она боялась пошевелиться. Любое движение вызывало боль. «Значит я живая!» – подумала Марфа.

Ров был глубокий, обрывистый, заросший колючками и высоким бурьяном… Боль возвращалась к Марфе приступами. Силы её покидали. Она понимала, что ранена. Чувствовала, как тёплая кровь стекала с её тела, и уходила в землю. Сознание становилось спутанным. «У меня несколько ранений, но я не знаю точно, где мои раны», – думала Марфа, уходя в забытье. Мысли медленно и лениво переходили одна к другой. Ей не было страшно. Но где-то глубоко, в подсознании оставалась досада, что силы её покинули, и не выбраться ей самой из этой западни. Марфа теряла сознание. Оно возвращалось к ней всё реже и реже. Когда проблески сознания посещали её, то неистребимый пульс жизни твердил ей свою молитву: «Ты живая, Марфа! Ты спасена! Не сдавайся, Марфа! Мы с тобой ещё повоюем!». И Марфа радостно бредила от ощущения жизни и своей свободы…

Поздно вечером, когда осенняя прохлада дружит с луной, разбуженный от тихого сна зашевелился и проснулся спящий ров. Кто-то осторожно спускался в его заповедные места! Марфу вынесли со рва двое молодых мужчин. Она не помнила, как это было, так как была уже без сознания.

Прошло несколько дней после того, как Марфа Ивановна пришла в сознание. Оказалось, что за ней ухаживали и кормили незнакомые ей люди. Здесь её скрывали от немцев. «Значит здесь место безопасное!», – лёжа на чистом белье, тихо думала Марфа. Марфе вспомнились слова знакомого полицая, спасшего ей жизнь: «Добро добром окупается!». Значит, это был он… Он спас её дважды!

Время стремительно бежало. Марфа окрепла, и смогла передвигаться самостоятельно. Оставаться у добрых людей было небезопасно, как для неё, так и для них. Нужно было расставаться. Она уходила от своих спасителей с чувством великой благодарности и со слезами на глазах. Простые и незнакомые ей люди, рискуя своей жизнью, поставили её на ноги.

Первое, что она начала выяснять, где в настоящее время находятся её подруги? У неё была надежда, что все они живы и здоровы. Но оказалось совсем иначе. Немцы закопали всех женщин живыми, в вырытой ими яме!

Захватчики никого не щадили: ни старых, ни малых, ни женщин, ни детей! Немецкий фашизм на оккупированных территориях был жестокий, безжалостный и кровавый. Эти зверства видело население. В нём рождался дух противостояния и ненависти к фашистам. Крепкие и здоровые люди уходили из деревень в лес, формировали партизанские отряды.

Брянский лес знал жизнь такой, какой она есть! Он надёжно укрывал своих новых обитателей, помогая им преодолевать временные трудности. Это о нём, нашем благородном лесном Великане, напишут позже благодарные потомки:

 
«Шумел сурово Брянский лес,
Спускались синие туманы,
И сосны слышали окрест, как шли
Как шли на битву партизаны!»
 

Дудукало

С самого начала войны в нашей деревне начали появляться и полицаи. Они были разные. Среди полицаев были те, кого фашисты принудили работать на них по разным причинам. В этих ещё оставалось что-то человеческое. Но были и другие, которые добровольно пришли к немцам.

Последние работали на фашистов подобострастно, как псы цепные! Они были злобными. Вынюхивали важную для немцев информацию, и несли её в полицейский участок. Таких полицаев в народе с ненавистью называли «полицаями – предателями». В душе у них мало было святого!

Озверевшие полицаи-предатели давно следили за активисткой подпольщицей, и готовы были схватить её в любой момент для расправы. Но Марфа умела прятаться от врагов в самых неожиданных местах.

Марфа Ивановна всегда совершала невозможное! Она умела так затеряться среди немцев, алешенских полицаев, односельчан села Глыбочка, в котором она проживала, что её считали неуловимой. Марфу выслеживали самые опытные полицаи и немцы, но она ухитрялась так замысловато запутывать свои следы, что никто из них не мог догадаться, где она находится и чем занимается. В любой ситуации ей было не занимать природной хитрости и проницательности. От врагов всякий раз Марфу спасали смелость и сноровка деревенской бабы.

Помню один случай, связанный с появлением Марфы в нашей деревне Алешенка. Однажды заглянул в наш дом главный полицай деревни Дудукало. Время было послеобеденное. Все взрослые находились на работах, организованных немцами. Людей фашисты держали тогда под страхом смерти. Для своей защиты они заставляли всё взрослое население и детей подросткового возраста копать траншеи, окопы и заградительные сооружения.

…Меня, десятилетнюю девочку, взрослые оставили дома в качестве няньки, чтобы я присматривала за малолетними детьми, двоюродными братиком Витей и сестрёнкой Марией.

Вдруг дверь нашей хаты скрипнула и отворилась. Вошёл долговязый главный полицай Дудукало. Вслед за ним поспешили войти трое немцев, разговаривавших со мной отрывисто и на непонятном мне языке. Витя и Мария, бросились ко мне навстречу и заплакали.

Не забуду никогда этот момент. Дело в том, что в самом начале войны я до ужаса боялась немцев! Я ещё не видела тогда их в глаза. Но по рассказам односельчан это были не люди, а звери дикие и обязательно с рогами и кривыми клыками.

И вот стоит передо мной верзила, полицай Дудукало. Громко, как труба, переводит мне слова немцев: «Чья ты? Как зовут тебя? Скажи нам свою фамилию и имя!». Потом он закричал: «Говори, чья ты, девочка?». Меня обуял ужас! Потрясение десятилетнего ребёнка от первой встречи с немцами выражалось только двумя словами: «… Панкина и мамкина…я папкина и мамкина…». Злобно сплюнув, Дудукало повёл немцев осматривать наши дворовые постройки.

Я сидела в центре хаты на свежевымытом дощатом полу, судорожно обхватив двух дрожащих и ревущих от испуга малышей. Страх сотрясал моё тело, верхние и нижние челюсти «клацали» друг о друга, издавая странный звук мелкой дроби, которую невозможно было остановить. Мой встревоженный слух жил отдельно от меня, и удивлялся однообразной и монотонной речи, вырывающейся из моей детской гортани: «…я мамкина и папкина… мамкина и папкиная…».

Когда вечером вернулись с окопных работ мои родители, Андрей Никонорович и Огарпина Стефановна с невесткой Настей, то мы с малышами рассказали им о пережитом нами ужасе. Мы поведали нашим родным, как в хату ворвалось трое немцев, а вместе с ними полицай Дудукало. Взрослые с тревогой слушали маленьких рассказчиков и успокаивали нас.

Поздно вечером к нам постучал неожиданный гость. В хату вошёл всё тот же грозный полицай Дудукало. Он обратился к моим родителям с такими словами: «Андрей Никонорович и Огарпина Стефановна, признавайтесь, по добру по здорову! Где вы прячете Марфу? Нам донесли точно, что она пришла к вам». Мои родители только руками разводили. Где же им было знать, если с утра до позднего вечера, рук не покладая, они копали немцам окопы!?

Дуду кал о был не доволен. Он показал пальцем на меня и сказал со злобной иронией: «Вот это маленький партизан! Заладила… «мамкина и Панкина, папкина и мамкина». Признавайтесь, это она специально свою фамилию скрывала? Это Вы её научили ничего не говорить?».

В этот вечер полицаи, вместе с немецкими солдатами, перевернули всё наше подворье. Они искали Марфу Ивановну в каждом подсобном помещении, в каждой клети, в каждом углу! Не нашли Марфу! Они подкарауливали Марфу всю ночь в надежде, что она неосторожно выдаст себя.

Но наступило утро, и немцы снова погнали взрослое население рыть окопы. А Марфа, как сквозь землю провалилась! Нигде её фашисты не могли найти!

.. Вечером того же дня, мы рассудили так. Если Марфа к нам приходила и успела понять, что здесь уже опасно, то она ушла в надёжное место. Так думали мы все, и нам очень хотелось, чтобы это было именно так! Но оказалось, что всё было иначе!