Текст книги "Я останусь с тобой навсегда"

Я ценю
каждый прожитый миг

 
Лист пожухлый с деревьев слетает,
изгаляется осень дождём;
размышленьям отдавшись, я знаю,
что короче мой путь с каждым днём.
 
 
Рвётся в форточку ветер нетёплый,
ночь рассеяла темень вокруг,
расплываются капли по стёклам,
мысли время сознательно рвут.
 
 
Не была я покорной голубкой,
над стремниной кружилась не раз;
много я совершила поступков,
о которых жалею сейчас.
 
 
Веря жарким любовным признаньям,
не однажды тонула во лжи,
за ошибки платила слезами
опустевшей распятой души.
 
 
Как ни странно от горьких рыданий,
стал ещё зеленее цвет глаз,
затянулись сердечные раны,
мне легко и спокойно сейчас.
 
 
Я не грежу Парижем и Римом,
бриллианты не вводят в искус,
умиляют меня георгины
и лаванды расплывшийся куст.
 
 
Мне приятнее уединенье…
в сладких муках рождаемый стих…
Понимая, что в мире всё тленно,
я ценю каждый прожитый миг.
 

Мы все на земле транзитом

 
Ослабев, сам себя утешал шторм ворчанием нервным,
влажный ветер, играя со мною, трепал платья шёлк;
сумасшедшие мысли шептались с мечтающим сердцем,
золотистое солнце касалось рассерженных волн.
Ударяясь о берег, те резво взлетали ввысь птицей,
над водою кружились блестящие брызги толпой.
Пена таяла, соль оставляя невидимой низкой;
отливало бордово-оранжевым мутное дно.
 
 
Не казались знамением ярко-кровавые краски…
Очарованной… мне никуда не хотелось спешить.
Напоённый теплом воздух ба^′ловал нежною лаской,
ясно виделась даль и казалась прекрасною жизнь.
 

* * *

 
Лунный свет утопал в фиолетовом мареве ночи;
в крапах жёлтых каштан под открытым окном шелестел.
Не спалось.
Комом в горле стояли печальные строчки.
Было трудно понять, что тебя нет уже на земле.
 

О море и дружбе

 
Там… где ты… с каждым днём холоднее,
на кустарниках охра блестит,
там всегда в летний месяц последний
грозовые рвут небо дожди.
 
 
Август тоже другим стал на юге —
зори позже и раньше темно…
Приезжай поскорее, Танюха,
я мечтаю о встрече с тобой.
 
 
По проспекту и улочкам узким
нас прокатит знакомый таксист;
мы на пляж убежим ранним утром,
булку хлеба для птиц прихватив.
Ты увидишь, как солнце, качаясь,
отражается в синей воде,
удивишься прожорливым чайкам
и количеству праздных людей.
 
 
До измора наплававшись брассом,
мы четыре пломбира съедим,
вспомним всех одноклассников наших
и, вздохнув, перейдём на стихи.
 
 
Из беседки мы вечером будем
любоваться пейзажем кавказским
и малиновый тающий пудинг
запивать охлаждённым шампанским.
 
 
Всё… Что было под грифом «секретно»
рассекретим, назвав имена,
с лёгким сердцем уснём на рассвете,
перед сном прочитав «Отче наш».
ПРИЕЗЖАЙ…
 

Заря

 
В шелках невероятных…
без охраны
всевечная любимица богов,
всегда с благим желанием
в час ранний
бесшумно покидает свой альков.
 
 
Цветами яркими переливаясь,
покой она венчает с тишиной…
Её лучи,
изящно изгибаясь,
заглядывают в каждое окно.
Добра и благоденствия желая,
горит она божественным огнём.
Для всех горит,
в веках не изменяясь…
день новый начинается с неё.
 
 
Бывает,
что метели и туманы
без умысла её скрывают лик…
Она, прорвав завесу, так же рано
свет сеет, бережно касаясь их.
 

Королева в кавычках

 
Сегодня день не мой… не весел глаз прищур.
Но…
что бы ни случилось в жизни личной,
соседок и подруг я в душу не впущу,
зачем кому-то знать, что в ней творится.
 
 
Оставлю в зазеркалье безотрадный вид,
к губам притронусь розовой помадой,
спокойно шею дважды жемчугом обвив,
уверенно скажу: «Ну вот… теперь… что надо»!
 
 
Послав сама себе воздушный поцелуй,
спущусь без лифта, шелестя нарядом,
непринуждённо дверь двойную распахну
и выйду королевой из парадной.
 
 
В ближайшем скверике скамеечку найду
любимую под старой низкой липой,
окину взглядом высь и в яркую лазурь
легко на волю отпущу обиды.
Пусть неприятности, в заоблачность летя,
смешаются с пылинками вселенной;
всего главнее мне… не растерять себя,
а остальное…
всё второстепенно.
 

Мой мир

 
Меня года нисколько не пугают.
Под скрип пера, когда все крепко спят,
я также до безумия влюбляюсь,
разлюбленной рыдаю в три ручья.
 
 
Для строчки важной рифму подбирая,
не замечая… сколько на часах,
я то хвалю себя, то укоряю,
стараясь стих правдивый написать.
 
 
Подруг тревожить частыми звонками,
так просто поболтать… желаний нет.
В час сумерек, мобильный отключая,
люблю побыть с собой наедине.
 
 
Мне непонятен праздный шум компаний —
наводит грусть веселье без причин.
Я в спа-салонах в зимний день не загораю
и редкий гость в бути^′ках дорогих.
 
 
Окинув взглядом пышный мех в витринах,
я ощущаю боль и стон зверья;
«винтажные новинки» на блошином
восторг не вызывают у меня.
 
 
Не отжимаюсь я в спортивных залах,
жарой не извожу себя в парной.
От дел мирских
почувствовав усталость,
ищу покой в обители лесной.
 
 
Мне нравится, травинки раздвигая,
ласкать глазами крохотных маслят
и слушать, как по мамочке скучая,
птенчата-несмышлёныши пищат.
 

Бинтом в ней раны не затянешь

Случайности непрошенных потерь.

Что может быть ещё закономерней?

Я изменил бы прошлое теперь,

Да в будущее что-то плохо верю.

http://www.stihi.ru/2009/11/06/2266

 
Мерцая белым опереньем,
метель, скуля, стучится в дверь,
рождает жалобное пенье
печальных мыслей круговерть.
 
 
И верой в светлое не теша,
мелькает пройденная жизнь…
Любви,
непрошено ушедшей,
желанья нет сказать: «Вернись»!
 
 
Поверив в счастья невозможность,
забыться хочется во снах;
душа, истерзанная прошлым,
не хочет будущее знать.
 
 
Сверхпереполненная грустью,
она хронически больна —
устала, не рождает чувства
и не пьянеет от вина.
Вспять возвращающую память,
её измучил непокой,
бинтом в ней раны не затянешь,
не облегчишь святой водой.
 

Салют, Москва!

 
Салют, Москва!
Не виделись мы год.
Соскучившись, тебя обнять хочу.
Количество домов твоих растёт.
О жителях…
с улыбкой промолчу.
 
 
Прими от моря Чёрного привет,
оно давно ждёт в гости москвичей.
На пляже каждый камешек прогрет,
а волны золотятся от лучей.
 
 
Июнь…
У нас
больших различий нет.
Ночами только разница в тепле.
Ещё…
немного раньше твой рассвет
и позже ласка щедрых тополей.
 
 
Величие твоё и красота
открыты для обзора в час любой;
здесь где-то возле Крымского моста
живёт мной незабытая любовь.
 
 
Ну вот, Москва, вновь опустился дождь,
выходит…
не пойти мне никуда.
А, может к нам его ты перешлёшь?
В обмен…
тебе я свой загар отдам.
 

Что такое счастье

 
Счастье —
это не послания в стихах…
Это не успех и не известность.
Счастье это… если двум сердцам
день и ночь желается быть вместе.
 
 
Это —
не бассейн с крутым гуру,
не избыток роскоши гламурный.
Счастье —
это чай из нежных рук,
если ты лежишь с температурой.
 
 
Счастье —
не желание вкушать
вместе шелест новенькой банкноты,
а послушать, в унисон дыша,
тишиной написанные ноты.
 
 
Счастье —
просто: «Я люблю» – сказать,
вместо разговора про погоду.
Счастье —
утром, не открыв глаза,
целовать колючий подбородок.
 

Моcква… начало июля

 
Капризна погода в столице,
чуть что не стесняется слёз;
синоптики, «даме» в угоду,
с улыбкой вещают прогноз.
 
 
Июль наступивший в опале:
то ветра безумного шквал,
то небо под серой вуалью,
то чуть ли не мягкий асфальт.
Янтарно не выглядят липы,
дымящийся цвет облетел,
в траве расплодились улитки,
от влаги мчит вверх чистотел.
 
 
Не кру^′жится пух тополиный
всё меньше его во дворе,
застряв между веток калины,
он жмётся к шершавой коре.
 

* * *

 
Капризна погода… но если
рассыплет Ярило лучи,
на улицах шумно и тесно…
домой не спешат москвичи.
 

Тревожная ночь

 
По небу безразличному устало,
набросив балахоны абы как,
плывут, толкаясь, хаотичной стаей
в неведомые дали облака.
 
 
Облюбовав гипюровую шторку,
свет лунный замер в абрисе кружав,
и кажется алмазные иголки
серебряными нитками шуршат.
 
 
К стеклу туманным взглядом прислонившись,
я представляю белый-белый снег…
и вдруг хор певчих мамину молитву
запел негромко в вязкой тишине.
 
 
Сползало покрывало ночи липкой
передо мною плыли образа^′,
не обжигали мысли, боль утихла…
смыкались истомлённые глаза.
 

Москва…

июнь 2010 год

больничная палата

Не прощай, а до свиданья…

 
Уезжаю без рыданий,
немо вяжутся слова…
– Не прощай, а до свиданья,
златоглавая Москва.
 
 
Счастье дней необычайных
забираю я домой,
разлучаясь, обещаю
прилететь к тебе зимой.
 
 
Скоро, диктору поверив,
проводник поднимет «стяг»,
вздрогнут тамбурные двери,
поезд тронется пыхтя.
 
 
Под колёсный стук ритмичный
буду лик твой вспоминать…
Жаль в сегодняшней столице
не такой, что был Арбат.
 
 
Дух его уже не прежний,
новый век —
другая жизнь;
жалко, что в дыму кафешек,
растворился романтизм.
 

* * *

 
Путь свободен. Свет зелёный.
Завтра – море…
А пока —
На вокзал смотрю влюблённо:
«До свидания, МОСКВА!».
 

Мой поезд в 10 ч 20 м 2010 г.

Я из двадцатого столетья

 
Скажем, тёртый я калач,
даже битой слуг не кличу,
не бездельница, не рвач,
от родителей приличных.
 
 
О^′колотню, отродясь,
не смотрю в глаза я кротко,
до сегодняшнего дня
не слыву «девицей» робкой.
 
 
В выраженьях с подлецом
я не очень аккуратна,
в тень не прячу я лицо,
утверждая правду-матку.
 
 
О любви…
Тут, что хитрить…
Можно факт придать огласке:
вся я в папу, тот дарил
/не по норме/ маме ласку.
 
 
Жалко, быстро мчатся дни,
в стрижке пепел всё заметней.
Вот такая, вот я НИ..
из двадцатого столетья.
 

Мне рисовать желается строкой

 
Наверное всему виною время…
Природный мир теперь милей глазам.
Заметно охладев к пустым общеньям,
вернулась я к заброшенным стихам.
 
 
Пейзаж весенний —
разве в нём не дивом…
Туман, мостом висящий над рекой,
Ручьёв неугомонных говорливость.
Прорвавший наст подснежник голубой.
 
 
Плывут картины яркой каруселью…
Не рвётся мысль, бежит перо легко.
Мне даже перезвоны птичьих трелей
нарисовать желается строкой.
 

Конь Буланый

памяти отца

 
Прости меня, прости, Буланый,
за то, что не успел спасти,
твоя погибель в сердце раной,
которой век не зарасти.
Избу, объятую жарою,
внезапно ветер охладил,
я, убаюканный зарёю,
совсем не чувствовал беды.
 
 
Не передать мои страданья;
воспоминанья так свежи:
во снах тревожных постоянно
счастливый ты ко мне бежишь.
Услышав ржание у дома,
тянусь я к сумке с сахарком
и явно чувствую знакомый
жест нежный влажным языком.
 
 
Мы уносились в степь бывало…
там под бескрайней синевой
резвился ты средь маков алых
с кобылкой пегой, молодой.
Нас ублажал костёр трескучий,
над головами месяц плыл,
нам, засыпающим в полуночь,
служил периною ковыль.
О наших ноченьках прекрасных
осталось только вспоминать…
Твоей подружке синеглазой,
что сгинул ты, не дам я знать.
С больной душой, от горя пьяной,
уздечку спрячу я в сундук.
Прости, прости меня, Буланый,
прости меня, мой верный друг.
 

Жизнь без ошибок, дочка, невозможна…

 
Ты плача шепчешь: «Мир стал обесцвечен».
Рвёт сердце на кусочки голос грустный.
Я, всё представив в невесёлом свете,
сжимаю трубку чуть ли не до хруста.
 
 
Мне страшно.
Больно. Ко всему и ветер,
под стать душе моей, весь вечер воет.
И что теперь?
Развод?
Размен?
А дети?
Не дай, Господь, им пережить такое.
Жизнь без ошибок, дочка, невозможна,
обычно в распрях виноваты двое.
Умей прощать, в словах будь осторожна;
гнев сдерживай, в пылу владей собою.
 
 
В полночье не указывай на двери,
обиду можно высказать и утром;
простив, не мучай позже недоверьем,
будь мудрой, даже если верить трудно.
 

Я так и не смогла
тебя забыть

 
Тепло впитав, кончается день летний.
Бледнеет постепенно бронзовый закат.
Целует море берег разомлевший,
парят в хрустальном зазеркалье облака.
 
 
Смешную шляпу на затылок сдвинув,
звучанье плеера заметно приглушив,
бегу я взглядом по равнине синей
с необъяснимым чувством в глубине души.
 
 
Смятённая… тону в воспоминаньях…
Прости… я так и не смогла тебя забыть.
Вдали мелькает абрис яхты странной…
мерцает серебром агатовая зыбь.
 

Ленке

 
Знать, июньской последней пятницей
мне не зря снился отчий дом:
ты стояла в цветастом платьице
с чемоданом и рюкзаком.
В узком круге бордовой ленточки
голубел васильков букет,
Ленка… Лена… Ленуська… Леночка,
сколько ж мы не видались лет.
 
 
На столе Каберне и сладости,
я стараюсь к тебе прильнуть,
сердце бьётся сильней, чем радостно,
словно тесно в груди ему.
 
 
Нежно ластясь к хрустальным стеночкам,
из бокалов пьёт хмель рассвет,
Ленка… Лена… Ленуська… Леночка,
расстояний для дружбы нет.
 

Бессонница

 
Неприглашённой заявившись,
она…
точь в точь… как в прошлый раз…
на мой диван… в немом затишье…
бесцеремонно улеглась.
 
 
Моим же поделилась пледом,
себе побольше часть забрав,
прижалась: «Мол… в мою жилетку…
рыдать ты можешь до утра.»
 
 
Ну и… хитрющая зараза…
с ней говоришь … Она молчит.
Ей столько плакалась… ни разу…
мне не ответила… как быть.
 
 
Вопросов уйма нерешённых…
чего нет только в голове…
могла б /по-дружески/ знакомой
полезно-умный дать совет.
Ан нет, жадюга… притаилась…
до бед чужих ей дела нет…
тепло… уютненько в квартире,
платить не надо за ночлег.
 
 
Ничто тихоню не заботит,
ей всё равно рассвет… закат…
счастливица… ей на работу
не надо в шесть часов вставать.
 

Она любила
так рассказывать о море

 
Чтоб пылью не дышать в полуторке Егора,
мы с нею с косовицы шли пешком.
Она любила так рассказывать о море,
хотя сама не видела его.
 
 
Был через поле до деревни путь короче,
обняв, она показывала мне:
«Дочурочка, смотри, оно такое точно
лишь цвет, как небо…
может… чуть синей».
 
 
Мы с ней по вечерам, во время зимней стыни,
флот клеили, тетрадь распотрошив;
мне виделись во снах русалки на дельфинах
и с крыльями огромными стрижи.
 
 
Волна касается легко каймы песочной,
и голос незабытый шепчет мне:
«Дочурочка, смотри, оно такое точно
лишь цвет,
как небо…
может… чуть синей».
 

Нереальное

 
Бесконечна рутинная цепь…
От стараний усталость печатью.
Пренебречь суетой бы … да в степь
без излишнего груза умчаться.
 
 
Там… без связи, без денег, без книг,
совершенно не ведая страха,
самовязанный шарф подстелив,
утонуть в глубине диких маков.
 
 
И со дна, к небу взгляд приковав,
наблюдать за орлом с умиленьем…
Пусть бы ветер меня раздевал,
льнул ковыль к оголённым коленям.
Там… впитав кожей нежность травы,
не вдыхая отравленной пыли,
о проблемах гнетущих на время забыв,
обрела бы возможно я крылья.
 

Второй вариант…

КРЕСТНИЦА ВЕТРА

 
Стать бы крестницей ветра, да в степь —
унестись на коне беспородном…
там улечься на ярком холсте
с ощущением полной свободы.
 
 
И, бесцельно уставившись вверх,
наблюдать за орлом с умиленьем…
Пусть ковыль бы под тихий мой смех,
прижимался бесстыдно к коленям.
 
 
Ублажал бы пусть сердце простор.
Пусть бы в этом хрустальном безбрежье —
другом ночью был яркий костёр,
одеялом прохлада и свежесть.
 

Тебе, любимая мамочка

 
У тебя —
ещё солнце
прохладою дышит,
суеты нет весенней пока во дворах,
по ночам жмутся к трубам озябшие крыши,
над рекой непроглядный туман по утрам.
 
 
У меня —
снег растаял,
давно не морозно,
по земле стелет цвет облетающий тёрн.
Лижут па^′соку пчёлы, жалея берёзы,
Одуванчики к Вербному вяжут ковёр.
 
 
Представляю как ты, выпив чай с мармеладкой,
вечерами под ветра занудливый визг,
развернув на закладке тугую тетрадку,
вслух читаешь мой первый про ласточку стих.
 
 
Знаю,
чувствую, МАМ,
ты волнуешься очень,
наблюдая, как птицы, вернувшись, кричат.
МАМА, МАМА, прости свою странницу-дочку,
только ты —
всё на свете умеешь прощать.
 

Перемены

 
Всё заметнее блёклость осенних картин:
краски в бледных лучах не горят,
льётся скупо тепло сквозь дрожащую синь,
стала щедрой на холод заря.
Липнут клочья сырой паутины к ветвям.
Дым фруктовый разносят костры.
Над белёсым жнивьём часто стелет туман
из пастелевой пряжи ковры.
 
 
След, оставленный клином последним, истлел,
расползлась по лугам тишина…
С непомерным усердьем по мокрой земле
рассыпает бурьян семена.
 
 
Уходящий ноябрь, словно алчный койот,
за ночь листья с берёз оборвал;
на буграх облысевших галдит вороньё,
непогоду сулит птичий гвалт.
 

Конечно же я грешная…

 
Я слабая… Я женщина… Несу свой крест осознанно.
В миру разноступенчатом себя не тешу грёзами.
На долю не досадуя, иду по жизни разная…
Дню прожитому радуюсь и думаю о завтрашнем.
 
 
Не в меру я застенчива. Не скряга и не вредина.
Кокетка… я же женщина… В любви нежна и предана.
Года… им вопреки… меня волнуют ночи лунные…
Хотя мне лет… Зачем Вам знать? В душе… ещё я юная.
 
 
Стараюсь со знакомыми быть в дружбе ненавязчивой.
Ценю немногословие и не терплю похабщину.
Мне чужд угар тщеславия. Я до работы жадная.
Доверчива. Без зависти… чужим успехам радуюсь.
 
 
Конечно же я грешная, конечно же ранимая…
Речь не люблю лжелестную, мне до^′рога правдивая.
Что не на зле замешана и не с сарказмом скрещена…
Я милая… я нежная…
я слабая… я женщина.
 

Романтичное

 
Разносит по гостиной запах леса
в предзимие растопленный камин…
Свет лунный, полутьму легко разрезав,
тень прячет в фалдах шёлковых гардин.
 
 
Усладой мне под музыку Марради,
в халатик бумазейный облачась,
постлав на стол миткалевую скатерть,
пить, пламенем любуясь, чёрный чай.
 
 
Не раз, прервав речетатив поленьев,
тревожить у^′гли медной кочергой,
задерживая взгляд на гобелене,
завидовать романтике его.
 

Тревожные сны

 
Тают свечи.
Оклады блестят.
В будний день не теснят прихожане.
Я под шёпот негромкий, крестясь,
доверяюсь иконе «Державной».
 
 
В сердце трепетом нынешний сон:
будто я, в переулках блуждая,
отыскала родительский дом,
рвусь в калитку, а та не впускает.
 
 
Свет неяркий заметив в окне,
в палисад сквозь кусты пробираюсь…
Тюль задёрнут, но видится мне,
будто мамино платье мелькает.
 
 
Внутрь смотрю… И вдруг, руку подняв,
в створки резко без слов ударяю;
разлетаются стёкла звеня…
кровь на пальцах и я просыпаюсь.
 

Что отдал… то твоё…

 
Добро…
оно у каждого с рожденья в сердце.
Известно издревле:
«…что о^′тдал… то твоё».
Не бойтесь ближнего одаривать без меры,
вас в расточительстве Господь не упрекнёт.
 
 
От щедролюбия душа богаче станет.
Не дайте жадности изъесть нутро своё,
не сделайте ладони алчными руками —
мы в мир пришли ни с чем…
такими же уйдём.
 
 
Живите, соблюдая строчки истин божьих,
не станьте, личный гнев излив, другим бедой…
Поверьте,
словом оборвать дыханье можно
и в горстку пепла превратить любовь.
 
 
Очаг не погасите, сделав дом несчастным,
в безладице триумф не рвитесь одержать,
позвольте в передышке мудрости вмешаться —
семья важнее, чем пустых амбиций жар.
 
 
Изнанка жизни не на бархатной основе…
Соблазны… Их полно…
Чтоб страсть к ним одолеть,
зовите, не стесняясь, на подмогу совесть,
та /вне сомнения/ вам умный даст совет.
 

Птенец

 
Открываю калитку с трудом…
заржавевшие петли хрипят,
сквозь забор, защищая мой дом,
пёс соседский рычит на меня.
 
 
Дикий хмель обнимает крыльцо…
Во дворе подорожник ковром.
Сполоснув минералкой лицо,
обувь сняв, я сажусь на порог,
 
 
Прикрываю на время глаза,
возвращаюсь к ушедшей поре,
представляя с цигаркой отца,
сожалею, что нет сигарет.
 
 
Затянуться б сейчас, что есть сил,
может дым, въевшись горечью в грудь,
в сердце рвущую боль приглушил
и душе стало б легче чуть-чуть.
 
 
Веет сыростью сумрак сенец;
яркий свет, зажигая везде,
я шучу: «Наконец-то птенец
оказался в родимом гнезде».
 
 
Вниз летят паутины клочки —
веник влажный её разбудил,
через стёкла ворвавшись, лучи
золотят двухгодичную пыль.
 

На земле мы заложники времени

 
В предсказанья не верю и страхами
повседневный не полню я быт.
В заурядной моей биографии
нет того, что хотелось бы скрыть.
 
 
Жизнь моя без медалей и почестей…
много в ней растеряла друзей,
то сказала не то, что им хочется,
то не стала где надо своей.
 
 
Нелегки расставанья печальные,
их причин до конца не поняв,
опустевшую нишу в отчаянье
тут же я не спешу заполнять.
 
 
На земле мы заложники времени.
У него…
для всех разный лимит,
помня заповеди о прощении,
зло в душе не пытаюсь копить.
 
 
Нет в ней алчности и лицемерия,
в ней не прячется зависти ком;
оказать помощь ближнему первою
для меня не тяжёлым ярмом.
 
 
Мне невесело в шумных компаниях.
Обожаю я без никого,
глядя вдаль, на заре затуманенной
слушать вздохи проснувшихся волн…
 

Ничья потеря

 
Что… устал… ничья потеря,
бегать о^′бок целый час,
ты откуда в нашем сквере,
прицепившийся балласт?
 
 
Так… мои не трогай пальцы,
языком ладонь не гладь,
зря на шорохи не скалься,
на фонарный столб не лай.
 
 
И чего к ботинкам жмёшься,
слёзно смотришь на меня?
Я… себя, любезный пёсик,
не просила охранять.
 
 
Не шарман… твой вид собака:
болью взгляд отягощён,
хвост в колючках, грязь на лапах,
непонятно уши в чём.
 
 
Эй… куда это так лихо…
Ну-ка быстренько: «Назад!»
Поостынь… не надо рыком
будоражить воробьят.
 
 
Разлетелись птахи…
Ладно. Виновато не дрожи,
в гости хочешь, дом мой рядом?
А на даче можешь жить.
 

Романтичный бред

 
Устроившись удобно на диване,
под приглушённый бледно-жёлтый свет,
мне нравится тонуть в плену мечтаний
в час поздний с тишиной наедине.
 
 
Аллюзии
строкою оживляя,
рождаю я лирический куплет.
Войдя в азарт, внутри себя копаясь,
приоткрываю тайны разных лет.
 
 
Взяв перерыв, себя балу^′ю чаем,
с улыбкой взгляд в окошко устремив…
Свет лунный, вниз стекающий ручьями,
подсказывает как закончить стих.
 
 
Бегут по клеткам мысли точно кони;
приятен сердцу романтичный бред…
Седые блики лижут подоконье,
мигают звёзды странными тире.
 

Автобиографичное

 
Я…
зимой в избе крестьянской, в мир явилась по любви,
род мой, хоть и не дворянский … генов нет во мне плохих.
Папа —
сын простолюдинки, был умён, что Соломон.
«Жизнь, не книжные картинки», – повторял частенько он.
«Дочка, знать и помнить нужно, что в ухабах ейный путь,
не кори его споткнувшись, осмотрительнее будь.
Не старайся и в потеху, не своё к себе пригресть,
труд —
основа всех успехов, воровать чужое грех».
Мама тоже постоянно объясняла… что к чему,
но под окнами тальянка волновала больше слух.
В умность речи не вникая, взглядом в зеркале застыв,
быть примерной соглашаясь, я смотрела на часы.
Было ночью неопасно, дверь была не на крючке…
как же нравились мне танцы под гармонь на пятачке.
Прижимая клёш широкий я на цыпочках… тайком,
слыша отзвуки фокстрота, покидала спящий дом.
Возвращалась точно также, не прервав отцовский храп.
И была нектара слаще —
та далёкая пора.