Текст книги "Я останусь с тобой навсегда"

Рыжее чудо

 
Откуда ты, рыжее чудо,
подарок нежданный с утра,
чтоб не был Пиратом обскубан,
а ну-ка бегом со двора!
 
 
И что ты прищурил глазищи,
страдальческий делаешь вид,
нос розовый в ноги мне тычешь;
налью молочка… потерпи…
 
 
Какой же ты, право, ледащий.
Что чешешься? Блохи небось?
Ну ладно… запрыгивай в ящик,
незваный до завтрака гость.
 
 
Красавчик… что золота слиток,
откушал и тут же ко сну.
Да ты, брат, породы элитной…
А может ты осени внук?
 

И всё повторится сначала

«УЧИТЕЛЬ! ПЕРЕД ИМЕНЕМ ТВОИМ ПОЗВОЛЬ СМИРЕННО ПРЕКЛОНИТЬ КОЛЕНИ!»

Посвящается моей любимой учительнице русского языка и литературы

Шепеленко Наталье Карповне

 
Улетят журавли,
дождь дороги размоет,
с силой буйною ветер листву разметёт,
обнажившись, деревья застынут в покое,
и опять в «однокомнатном доме» её
 
 
терпкий дым разольёт чай с лавандой и мятой,
плечи нежно обнимет пуховый платок,
раньше звёзд загорится настольная лампа,
лягут стопки /тетрадей в линейку/ на стол.
 
 
Сняв очки…
ровно в полночь она, не вздыхая,
приготовит к утру шарф и платье плиссе,
как всегда…
на шесть тридцать будильник поставит,
чтобы школьную дверь отворить раньше всех.
 
 
Спать ложась, плотно сдвинет она занавески,
только мысли во тьме перерыв не возьмут,
будет перед глазами мелькать разноцветно
не усыпанный розами пройденный путь.
 

Репей

 
Эх, Собака ты, Собака, ты чего идёшь за мной?
Видеть, думаешь, мне сладко взгляд отчаянно-больной.
Знаешь что, подходом тонким сердце де^′вичье не рви.
Зря не ластись к незнакомке, ей сейчас не до любви.
 
 
Не таращь свои глазищи, грустью их не рассмешишь,
разумею… взглядом ищешь струнки слабые души.
Что же ты понять не хочешь, мне тебя не взять домой,
не могу тебе помочь я, этот город мне чужой.
 
 
Слушай, чётко объясняю, болью душу не томи.
Где твой паспорт? Где? Не знаешь… Как билет тебе купить?
Ты привязчива, однако, что ль от холода дрожишь?
А… давай-ка ты, Собака, мне в вальсочке покружись.
 
 
Супер! Ешь теперь сосиску. Да не прыгай, больше нет.
Хватит шарф мой новый тискать… Что с тобою делать мне?
Может вместе на коленях у вагона мы споём,
проводник нас пожалеет и возьмёт в купе своё.
 
 
Слушай, выход есть умнее … сдам сейчас я свой билет.
Я ночным могу уехать… в принципе, не к спеху мне.
Жди. Куплю я бутерброды. После трапезы, Репей,
в частном секторе побродим – не без добрых мир людей.
 
 
Ладно… ладно обнимайся… Сердце как стучит твоё.
Мы найдём тебе хозяев… обязательно найдём.
 

Счастливое детство

 
Скрылось давно за далями детство…
но и сегодня помнятся мне:
райская мягкость панцирной сетки,
пахнущий солнцем бабушкин хлеб.
 
 
Первая кукла в платье невесты.
Первый азарт —
в пристенок игра.
Класс,
озарённый солнечным светом,
букв и слогов танцующий ряд.
 
 
С корнем годам из сердца не вырвать:
валенок новых тёплый уют,
в клетку пальто
(с расчётом на вырост),
мягкий отцовский шарф от простуд.
 
 
Фикус /богатство/ горницы низкой,
в красном углу лампадки фитиль,
в сахарной пудре мамины птицы
из «золотой» пасхальной муки.
 
 
Банька в яру… купанье в кадушке,
первой пластинки чу^′довый звук,
розовый вереск в марте цветущий
на островках песчаных в лесу.
 
 
Мне за столом без вилок, салфеток
есть не пришлось безе и буше…
Без чужеземных сникерсов детство
светлой порой осталось в душе.
 

Ностальгия

 
Вздыхает простуженно март полусонный.
Клубками седыми туман на горах.
Опять раздождилось…
опять вместо солнца
за окнами мутный и давящий мрак.
 
 
Кружа^′т беспорядочно тёмные тучи,
холодные струи бегут по стеклу,
у запертой форточки ветер канючит
с надеждой, что кто-то откроет ему.
 
 
Тоскливо…
И память, под шифера скрежет,
уносит туда… где нет стен меж дворов,
где в зимнюю стужу, под солнышком нежась
алмазно искрит белоснежный покров.
 
 
Туда… где от влажных поленьев сосновых
по комнатам запах янтарный разлит,
где стены в портретах родных и знакомых,
а в красном углу Богородицы лик.
 

У сказок счастливый конец

 
Я в цирке…
Наездница смелая скачет.
Арена,
как в прошлое шаг…
там слушаю сказку о Розе циркачке,
вцепившись в отцовский пиджак.
 
 
Обидно, что девушка любит так слепо
пустого красавца борца…
Мне хочется крикнуть: «Зачем тебе этот?
Не пить в жизни воду с лица.»
 
 
Под ситцем линялым сжимаются мышцы,
я Розу хочу защитить.
Мне нравится клоун весёлый и рыжий,
дарящий гимнастке цветы.
 
 
Не будет она пусть красавцу невестой!
Так хочется ей подсказать:
«Жених твой тебя называет принцессой
и преданно смотрит в глаза.»
 
 
Под куполом цирка Розетта звездою.
Вдруг ахнул в безумии зал….
Силач растерялся, а клоун спокойно
гимнастку, как мячик, поймал.
 

* * *

 
Я в цирке… полвека с тех пор пролетело
сползает слеза по щеке…
Гимнасты летают, что ангелы в белом;
у сказок счастливый конец.
 

Попутчики

 
Скорый ждал к отправленью сигнал.
На вопрос: «Разрешите войти»?
Вы, услышав ответное: «Да» —
с удивленьем застряли в двери.
 
 
Снег…
А я не забыла ещё —
стук колёс,
непроглядную ночь,
до утра разговор ни о чём,
по стеклу…
вниз сползающий дождь.
 
 
Кроме нас никого нет в купе,
я не вслух,
став на миг к Вам спиной,
посылаю спасибо судьбе,
нам позволившей встретиться вновь.
 
 
Сеет свет полинявшее бра,
мы опять говорим ни о чём,
обжигаясь, как в тот/ прошлый раз/
чай горячий с баранками пьём.
 
 
Быстро мчит, извиваясь состав,
я как будто в нечаянном сне.
Близорукие щуря глаза,
нежно Вы улыбаетесь мне.
 
 
Полночь.
Холодом дышит стекло,
рама узкая в кромке седой…
мы негромко ведём диалог,
не законченный нами весной.
 

Ночные размышления

 
Снова дождь…
Непроглядная темь за окном.
И хотя в доме тишь… не смыкаются веки,
друг за друга цепляясь отдельным звеном,
мысли тянутся медленно зубчатой цепью.
 
 
Проплывают картины из разных времён,
будоражат сознанье знакомые лица;
в истомлённой душе, то огонь полыхнёт,
то ознобом пронзая, метель закружиться.
 
 
Жизнь лишь в вымыслах плавно и ровно течёт,
наяву в ней не всё под сиянием вешним.
Я сполна испытала реальность её,
кожей правду впитав, не осталась безгрешной.
 
 
Несмотря на почтенность, я даже сейчас
не готовлю себя аскетичностью к раю,
не стараюсь с утра образам докучать,
вечерами молясь, святость не обещаю.
 

Мамино платье…

 
Зная шутки погоды предзимней,
я пытаюсь в шкафу разобраться,
летние вещи к стенке подвинув,
обнимаю вишнёвое платье.
 
 
Ощутив лёгкий запах сандала,
затянулся взгляд влажной завесой,
боль глухая внутри расплескалась,
замелькали картины из детства.
 
 
Я отчётливо, мамочка, помню —
шить его ты закончила утром.
Шёлк струясь в романтичном фасоне,
прижимался к изящной фигуре.
 
 
Полусонные мы восхищённо
любовались тобою нарядной,
ты кружилась легко, как девчонка,
излучая улыбкою радость.
 
 
Мама, мамочка… мамчик, мамуля,
в нашем доме всё также, как было:
окна под накрахмаленным тюлем
и цветы непокрытые пылью.
 
 
На тебя быть похожей стараюсь…
Возвращаясь с работы уставшей,
пью с мелиссою чай вечерами
из твоей керамической чашки.
 
 
Жизнь меня не особо ласкает,
постигаю её, спотыкаясь.
Если б только
ты знала, родная,
как тебя мне сейчас не хватает…
 

Не рождённая у моря

 
Даль в туманном обрамленье,
небо серое печально,
угасая прячет тени
день под скатертью хрустальной.
 
 
Воду с посвистом вздымает
с гор внезапно ветер сползший.
Безмятежно кувыркаясь,
чувств не сдерживают волны.
 
 
Расшалились,
гнуться ланью.
Друг о друга спотыкаясь,
без конца меняют платья,
шумно стонут лобызаясь.
 
 
Веря в то, что трос надёжный,
мельтешат буйки качаясь,
испугавшись непогоды,
вглубь умчались рыбьи стаи.
 
 
Холод, щёки обжигая,
в ворот куртки заползает;
пена, снежисто взлетая,
о зиме напоминает.
 
 
Очарованной простором,
не ознобно мне нисколько,
нерождённая у моря,
я пропитываюсь солью.
 

Красавица

 
Звенит вокруг неё счастливый смех.
Макушку гордо к небу устремив,
в преддверье праздника она для всех
горит на Главной площади страны.
 
 
Красавица…
подобной не найти;
метели и мороз ей не страшны;
мерцают разноцветные огни
на кончиках зелёной бахромы.
 
 
Вращаются зеркальные шары,
на колких лапах спит снежинок рой;
сияют, ёлку няшно окружив,
гирлянды ярче радуги двойной.
 
 
Нарядная…
горит она для всех;
весёлым эхом радость ввысь летит…
Узорно под счастливый детский смех
к брусчатке мёрзлой липнет конфетти.
 

Круговорот

 
Неумолимо в бесконечность мчится время…
Уже вторая половина декабря,
зимою на^′чисто сметён коллаж осенний,
а кажется ноябрь закончился вчера.
 
 
Бело.
Вдыхают хвойный запах подворотни,
переливаются на улицах огни,
слагаются стихи к потешкам новогодним,
полно работы у стилистов и портних.
 
 
Год Старый подарил счастливого немало,
с ним расставаться навсегда, конечно, жаль…
Но повторится в Новом многое сначала,
что вписано…
до наших жизней в календарь.
 
 
Звезда на Рождество мир озарит сияньем,
с размахом отгуляет святок карнавал,
запомнятся надолго в проруби купанья,
вновь…
как всегда, прощаясь, удивит февраль.
 
 
Ярило, в кружеве рассвета заблудившись,
рассыплет щедро, впрок хранимые лучи…
Лёд тронется…
Из тёплых стран /к апрелю ближе/
вернутся с криком похудевшие грачи.
 
 
И сызнова сугробы превратятся в лужи,
тепло почувствовав, проклюнется трава,
расплачутся коты под окнами подружек,
проснувшись, распрямят суставы дерева…
 

Готов календарь к обновленью…

 
Сияют глаза светофоров,
в предпраздничной гонке народ;
у женщин одни разговоры:
«В чём лучше встречать Новый год?»
 
 
Всем хочется выглядеть модно…
а мне нет для грусти причин,
как раз на меня и сегодня
костюмчик из белой парчи.
 
 
Я складки зараней нагладив;
в нём, так же… как в прошлом году,
тарелки поставив на скатерть,
с боков мельхиор разложу.
 
 
Желанья на ёлке развешу,
почти под часов перезвон,
надену искусственный жемчуг
и лодочки давних времён.
 

* * *

 
Готов календарь к обновленью,
метелями лёд перетёрт,
летят эсемес-поздравленья
за сотни и тысячи вёрст…
 

Новый год ожидается каждым

 
Ветер жухлые листья развеял
вдоль прогалов аллей опустелых.
Пахнет хвоей… Нагие деревья
в бархатистых отметинах белых.
 
 
Город предновогодний простужен.
Солнцу в тучах заснеженных тесно.
Тонкий лёд в подмороженных лужах
по краям потемневшим надтреснут.
 
 
Новый год ожидается каждым.
В моде цвет нынче сине-лиловый.
На прилавках —
горой распродажа,
у зеркал примеряют обновы.
 
 
В центре сквера у ёлки роскошной
в карнавальном плаще цвета охры,
зазывает усердно прохожих
черноглазый усатый фотограф.
 

Тебе… мой читатель

 
Хотя календарно декабрь ещё правит
и розвальни с Дедом Морозом в пути,
уже во дворах хвойный запах витает,
а в лужах блестят островки конфетти.
 
 
Был год уходящий мятежно-тревожным;
сулит что грядущий, не знает никто,
я верю в добро и заранее тоже
впустила лесную красавицу в дом.
 
 
Роятся снежинки на зелени пышной,
с иголок свисает гирлянда огней,
в коротеньких платьицах белые мышки
запряталась в гуще колючих ветвей.
 
 
Свет мягкий струится от лампы настольной;
час поздний…
в окно не доносится шум;
у всех…
кто был мною обижен невольно,
я строчкой нехитрой прощенья прошу.
 
 
Очки сняв, на рифмы смотрю виновато,
сливаются буквы, мерещится снег;
ресницы ласкают друг друга… тетрадка
пуховой подушкою кажется мне.
 

Так хочется снега
и мирного неба для всех

 
Несдержанно время.
Расставив салаты,
одеться к столу тороплюсь.
Фарфор золотится. Мани^′т ароматом
впитавший антоновку гусь.
 
 
Горит у бокалов
/пока что не полных/
божественно каждый излом…
Искристые брызги «Шампанского» в полночь
салютом взлетят над столом.
 
 
Куранты томятся… Час радостный близок.
Мерцают гирлянды огней.
Записки, подарки, смешные сюрпризы
скрывает пушистость ветвей.
 
 
Таит малахитность желанья, потехи,
лучится фонариков блеск;
на улице дождь, а так хочется снега
и мирного неба для всех.
 

Радостный вальс

 
Прощается год уходящий,
итогам готов эпилог.
И Новый…
надежду дарящий…
вот-вот переступит порог.
 
 
Заранее куплены свечи,
изучен рецепт пирога,
в шкатулках
серёжки… колечки —
Дракон обожает агат…
 
 
Начищена медь кофеварки,
надушен, наглажен наряд.
На улицах празднично… ярко;
гирлянды на ёлках горят.
 
 
Сияют шары чудотворно,
красавицы хвоей пьянят;
вращаются стрелки
и скоро
бокалы, искрясь, зазвенят.
 

* * *

 
Пусть счастье здоровье и нежность
заполнят до крыши Ваш дом!
Пусть рядом шагает успешность,
а в небе…
гремит
только гром!
 

Нас покидает Старый год

 
Всё подытожено, проверено,
для Нового готов отчёт;
кряхтя от груза непомерного,
нас покидает Старый год.
 
 
Висит до пят тяжёлой ношею
мешок на сгорбленных плечах —
внутри его небрежно сложено
всё, что не так, что сгоряча.
 
 
Мечты и детские, и взрослые
цветными фантами на дне
их придавили папки толстые…
чего в том хламе только нет.
 
 
Бумага —
связки килограммами;
на всех листах стоит печать,
и давит горб плитою мраморной —
незавершённых дел печаль.
 
 
«Чуть подожди, куда торопишься?
Не обижайся, Старина,
прими поклон за всё хорошее,
оно останется при нас.
 
 
Прости, за тяжесть непомерную,
но забери плохое всё,
ждут все, что Новый тридцать первого —
в день лучший веру принесёт».
 

Первый январский день

 
Застыл свечей сгоревших воск,
закончились коньяк и «Брют»,
спать просится туманный мозг,
с экрана бред лепечет шут.
 
 
На кухне праздника итог:
от мандаринов кожура,
еда для уличных котов,
посуды целая гора.
 

* * *

 
Морозен, светел первый день.
Январь чуть-чуть похож на март;
чудак какой-то на сирень
навешал домики из карт.
 

Для счастья в доме
роскоши не нужно

 
Чего ещё хотеть мне в этой жизни?
Я Новый год встречаю не одна.
Для гостя
стул всегда найдётся лишний
и в шкафчике бутылочка вина.
 
 
Мой телефон
не спит на пыльной полке,
я знаю в полночь дети позвонят.
Уверена,
что не из чувства долга.
А просто…
Не хватает им меня.
 
 
Чтоб слыть счастливой роскоши не нужно…
В душе моей спокойно и светло,
любимица семьи, обняв игрушку,
довольная мурлычет под столом.
 
 
Живу…
Тепло не запираю в ящик,
не извиваюсь в зависти и зле,
день наступающий великим счастьем…
Чего ещё желать мне на земле?
 

Ночь необычная

 
Ночь необычная… Небо лазорево.
Между домов расплылась тишина…
В позднее время окошки расшторены,
все ожидают торжественный знак.
 
 
Белая скатерть,
сервиз позолоченный,
сена пучок на салфетке льняной,
в глиняных плошках медовое сочиво,
вишнею пахнет узвар ледяной.
 
 
Свет не включают.
Сочельник для каждого —
время в спокойствии жизнь перебрать;
звёзды мерцают, сиянием радуя;
скоро всех ярче зажжётся одна.
 

* * *

 
Праздничны клиросы,
богослужение,
воск на подсвечниках слёзно блестит,
молят Всевышнего о всепрощении…
ладан дыханьем касается лиц.
 
 
Нежно лучатся иконы печальные,
благоговейно звучат голоса,
славя Спасителя,
ноты хрустальные
тихо вселяют надежду в сердца.
 

Рождественский сон

 
На окне полыхают герани,
иней бархатом лёг на стекло;
не мешает глазам сумрак ранний…
в доме тихо, уютно, тепло.
 
 
Чай зелёный дымится в фарфоре,
розы свежие в вазе блестят,
но не радует сердце комфортность —
сон тревожный приснился опять…
 
 
Будто бы у ворот с медной аркой
на закате морозного дня
в полушубке и валенках старых,
улыбаясь ждёт мама меня.
 
 
Я, восторг ощущая безмерно,
к ней спешу, утопая в снегу,
но…
хотя между нами лишь метры,
одолеть их никак не могу.
 
 
Шлю руками озябшими взмахи,
безголосо
кричу ей: «Привет!»
И…
когда я уже в полушаге,
исчезает её силуэт.
 

Чудеса в Васильев вечер

 
Расстелившись мягким шёлком,
ночь шепталась с тишиной.
Лунный свет ладонью жёлтой
гладил твердь коры земной.
 
 
Извивались в синей-сини
тучи звёздных мотыльков.
Содрогался пышный иней
на макушках облаков.
 
 
Мнилось кони резво скачут,
слух ловил морозный треск…
Был жемчужин редких ярче,
голубых сугробов блеск.
 
 
Взгляды щурились в волненье,
плыли свечи от тепла,
неразборчивые тени
появлялись в зеркалах.
 
 
День прошедший канул в вечность…
Вознесясь над суетой,
с щедростью Васильев вечер
всех одаривал мечтой.
 

Бывало на Руси…

 
Перевиты инеем ветки тополиные,
на холодных лавочках снежная труха,
светится жемчужисто голый куст рябиновый,
в снегирях, что в яблоках, старая ольха.
 
 
Не померкло, ночь спустя, Рождества сияние,
также переливчато колокол звонит…
Рвёт меха тальяночка… На Руси гуляния —
продолжают празднество святочные дни.
 
 
Бусы пятирядные, кофты, платья яркие,
ряженые толпами, посошок до дна,
царские медовые калачи на ярмарках,
с гор крутых катания в санках до темна.
 
 
Колеёй уезженной захмелевший, радостный
мчит купец с молодкою на гнедых лихих —
заметёт метелица след полозьев начисто,
в проруби крещенской смоются грехи.
 

Офицерская жена

 
Присев напротив спортплощадки,
она следит за детворой,
сливаясь с шумом, ввысь взлетает
смех безмятежно-озорной.
Век новый. Но под тем же клёном
песка шуршащая гора,
гирлянды стиранных пелёнок
висят всё также на шнурах
 
 
Их дворик, с окнами в геранях,
богатств дороже для неё.
Здесь сын, к ней крепко прижимаясь,
впервые МА-МА произнёс.
Малыш сегодня парень взрослый.
Умелец… В доме чинит всё.
Спортсмен, почти два метра ростом,
весною в армию пойдёт.
 
 
Коснувшись памятью дней школьных,
произнесёт она: «Как жаль»…
взгляд, во мгновенье ставший скорбным,
затянет влажная вуаль.
Волною прошлое нахлынет,
нещадно сердце стон пронзит;
майор, мечтающий о сыне,
не смог в огне себя спасти.
Связав узлом печаль и радость,
глазами, обведя окрест,
с охапкой впечатлений разных
войдёт она в родной подъезд.
Свет приглушив, в затишье комнат
даст спицам волю и простор,
услышав звук шагов знакомых,
отложит начатый узор.
 

Хулиганское 1

Ничего нет вечного

Ночью под луной,

Будем же беспечными

Милая с тобой.

http://www.stihi.ru/2011/11/25/2691

 
Огонь под блузкой тесною
от слов твоих пылал,
к себе ты душу женскую
речами приковал.
 
 
А знаешь,
синеглазенький,
нет вечного, ты прав,
немного в жизни праздников —
гуляем до утра.
 
 
Люби,
меня нескромную,
целуй под танец рук
так…
чтобы долго помнила
я ненасытность губ.
 
 
Чтоб эта ночка грешная
была святой во сне,
милу^′й до сумасшествия…
под мой счастливый смех.
 
 
Дари мне ласки дивные…
Пусть страсть горит в глазах,
пусть в нежности невиданной
купаются сердца…
 

Просто строчки

 
Стихов ершистая орава,
родившись,
жить имеет право.
А…
кто поэт
… из непоэтов
лишь время выберет конкретно.
 
 
Считая личный слог кристальным,
не след устраивать баталий
и злоречивою строкою
чужую душу беспокоить…
 
 
Когда её прилюдно хаешь,
когда ей крылья подрезаешь,
прервав нелестную словесность,
проверить «нимб» на лбу полезно…
 
 
Поча^′сту изъясняясь бранно,
нас не гнетёт,
что бумерангом
в день снежный иль зарёю вешней
вернётся всё с посылом тем же…
 

Ворчливое

 
Дремлет парк
в изумруд облачённый,
свет оранжевый льют фонари;
вслед смотрю проходящим девчонкам
и щемит почему-то внутри.
 
 
Как же скромности им не хватает,
вместо сумочек пиво в руках,
выше талии с лейблами майки,
пирсинг на оголённых пупках.
 
 
Нынче нет блузок вышитых гладью
и уже превратился в быльё,
придающий изящество платьям,
накрахмаленных юбок полёт.
 
 
Дней недавних всплывают картины…
Под прикрытием лиственных штор
трепет встреч, поцелуев невинность,
до утра о мечтах разговор.
 
 
Бог с ней с модой… другое мне грустно:
дефицит в новом веке добра,
благородства в поступках и чувствах
было больше в ушедшем вчера.
 

Последний день…
Пусть будет он далёк…

 
Над речкой ивы золотом шуршат.
Горит рубиново драже калины.
Я, глядя ввысь,
вздох грустный не сдержав,
смотрю вслед улетающему клину.
 
 
Ах… время… время…
как сдержать твой бег?
Так мало впереди тебя осталось.
Проснётся сад… вновь розы будут цвесть…
И только жизнь не повторить сначала.
 
 
Последний день… Пусть будет он далёк,
позволю быть к нему нещепетильной…
Все планы… что намечены вперёд,
другому будет сделать не под силу.
 
 
Первоначальный вариант
 
 
Уходит осень, оставляя тень,
до сентября дождём со мной прощаясь…
Я вздох печальный задержав,
взамен —
любимицу дождаться обещаю.
 
 
Ах… время… время… как же быстр твой бег…
так мало впереди тебя осталось…
Вернётся листопад, вернётся снег
и только жизнь не повторить сначала.
 
 
Последний день… Пусть будет он далёк…
позволю быть к нему нещепетильной…
Мне на земле так хорошо… ещё
не против я обжечь о пламя крылья.
 

Когда-то на Руси в Яблочный Спас

 
Нет палящего зноя.
Слаб укус комара.
Небо —
поле льняное.
Шум с утра во дворах.
 
 
Не закрыты ворота.
Щедр хозяин ко всем.
Маком дом обработан —
он для бесов кистень.
 
 
Рвётся,
взбодренный хмелем,
в пляс гороховый шут.
Колокольные трели
в храм Господний зовут.
 
 
Спас.
С задумкой о счастье
можно плод откусить…
С чистым сердцем прощать всех
и прощенья просить.
 

Счастливые встречи

 
Скинув модные туфли,
шучу озорно:
«Стань пуховой, тропинка витая» —
и ступнями босыми срастаясь с землёй,
восхищаюсь простором бескрайним.
 
 
Не спешу.
Что-то шепчут колосья мне вслед,
может быть, в том меня упрекают,
что на поезд в семнадцать купила билет
и теперь я для них: «Кто такая»?
 
 
Рожь ершистую ласково гладит рука,
влажный взгляд утопает в раздолье;
в тёмно-синих прожилках шумит океан,
золотятся на солнышке волны.
 
 
Жарко. Хочется пить. Липнет волос к щекам.
Шаг сдержав, пью я с жадностью колу.
В клюве мёртвою хваткой зажав червяка,
надо мною кружит перепёлка.
 
 
Писк протяжно-просящий вблизи услыхав,
вспоминаю про коржик творожный —
на траве, спрятав в сумку пустой целлофан,
оставляю столичную роскошь.
 
 
Вот и дом,
словно к празднику он побелён,
бродит стая сорок под каштаном,
от крыльца
в самом лучшем наряде своём
мне навстречу торопится мама.
 

Трепетное

«Нельзя соглашаться ползти, когда испытываешь желание парить».

Хелен Адамс Келлер

 
Забыв о возрасте, отринув дня усталость,
расслабившись душой, свободу мыслям дав,
люблю я в поздний час, пропав со всех радаров,
касаясь трепетно бумажного листа,
не сдерживая всплески внутренних эмоций,
причуд забавно-безобидных не стыдясь,
кружавчато цепляя друг за друга строчки,
не соблюдая рифм изысканных, писать
о чувствах нежных, о свиданиях, о розах…
И вдруг задуматься, восторг на грусть сменив,
над тем, что время заарканить невозможно,
о том, что уходящие бесценны дни.