Текст книги "Я останусь с тобой навсегда"

Бескрылая

 
Бескрылая… я всё ещё летаю
наоборот лопатки развернув,
признанья не ищу, стихи слагая,
живу…
не подражая никому.
Прильнув к тетради,
возраст забывая,
я, по ночам безумствуя в строках,
навеки опрометчиво влюбляюсь
и, разлюбив, прощаюсь навсегда.
 
 
В куплетах
благородство воспевая,
войдя в азарт, на время не смотрю,
слова простыми рифмами сплетаясь
бегут подобно горному ручью.
 
 
С действительностью дней соприкасаясь,
я осуждаю современный мир;
я ненавижу войны… их хозяев
считаю сумасшедшими людьми.
 
 
Пишу…
себя поэтом не считая,
не покупаю званий и заслуг…
Удобно жить мне птицею нестайной,
летать не подчиняясь никому.
 
 
бескрылая…
я всё ещё летаю…
 

Внесённая ветром

 
С годами жизнь стирает встречи.
Но эту
память сберегла.
Однажды в городе Одессе
я оказалась по делам.
 
 
Кончался день.
Сырой завесой
отель окутан был с утра,
душе
был узкий номер тесен
и я спустилась в ресторан.
 
 
Под крапы,
разнося хрипенье,
не утихал раскатный гул.
Безрадостно тянулось время…
И вдруг…
дверь ветер распахнул.
 
 
В костюме стильном,
шляпке чудной,
с весенним «заревом» в глазах
из неизвестного откуда
её внесло в унылый зал.
 
 
Поправив шарф,
с предплечья сползший,
перчатки медленно стянув,
она, «рассеивая солнце»,
прошла к свободному столу.
 
 
Ажурными вдруг стали стены,
как будто поменялся век,
волнующий ноктюрн Шопена,
звучал концертно в голове.
 
 
Она была неотразима…
пьянила аурой своей.
Вздыхали трепетно мужчины,
в мечтах притрагиваясь к ней.
 
 
От ревности,
забыв про скромность,
их дамы ёрничали вслух…
Не слыша голос посторонний,
взгляд женский плавал по стеклу.
 
 
Он, утонувший в окнах тёмных,
кричащий немо,
был не здесь…
дрожала в пальцах утончённых
из чувств настоянная смесь.
 
 
Хрусталь,
увитый позолотой,
касался нежно женских губ…
казалось незнакомка Блока
зашла сюда передохнуть.
 

Невымышленная история

верлибр

 
Могла бы вчера…
в крайнем случае завтра…
Нет же…
именно в мой день рождения
совсем, как у Есенина…
Помните,
«где златятся рогожи в ряд»,
так и у меня,
сука ощенила семерых щенят.
Сейчас мода на собак элитных,
а эта приблудилась к калитке…
Простите,
какая-то мразь
в дождь проливной и грязь
привезла
и выбросила из транспорта
на дачах дворнягу без паспорта.
А псина: глаза, что плошки,
экстерьер с журнальной обложки.
Взгляд
сердце сжимает до дрожи.
Говорю: «Ну, заходи, мой хороший».
Думала мальчик, оказалась девица.
Накормила,
водицы дала напиться.
А в веранде ещё…
трое глазастых, гавкучих.
Думаю: «Была не была,
пусть будет и эта до кучи!»
А теперь это не куча-большая семья.
У неё-то все хорошо.
А, что буду делать я?
 

В Москве, наверное,
сейчас снег белый… белый…

Б. М.

 
Мой добрый друг, вы угадали… мне не спится…
Под перезвоны струй январского дождя
листает память пожелтевшие страницы
времён, которым не вернутся никогда.
 
 
А вы… небось, вдыхая дым сигары крепкой
обняв глазами влажных стёкол окоём,
предавшись грёзам, в час холодный предрассветный
с собою рядом представляете её.
 
 
Пронзённый чувствами, желанье не скрывая,
волнуясь тянетесь к бокалу с коньяком…
В любви ей позже на полвека признаваясь,
себя вините в одиночестве своём.
 
 
В Москве, наверное, сейчас снег белый… белый…
Мороз зашторил хризантемами окно.
А в нашем городе в свинцовой дымке небо,
сверкает молния и веселится гром…
 

Почти сказка

 
Прощай вчерашнее ненастье…
Ноябрь к концу.
На спад дожди.
Сложив оставшиеся краски,
готова осень уходить.
 
 
Простоволосая, худая,
бледна,
в глазах
туман сухой,
хоть сердце боль порой сжимает:
нет слёз
ей дышится легко.
 
 
В душе её нет скрытой тайны,
нет чёрной зависти и зла,
казна до донышка пустая,
то, что в ней было,
раздала.
 
 
Смутилась чуть, взглянув на свёрток:
«Она в мехах…
Зачем он мне?»
– и положила на скатёрку
огнём пылающий браслет.
 
 
Рядком легло кольцо с опалом:
«Зиме на память будет пусть.
Ну вот и всё… пойду пожалуй,
пока метель не скрыла путь».
 

Караван идёт вперёд

 
То ли полночь… то ли позже…
Ветер.
Темень тяготит.
На душе от дум тревожно…
День скорей бы наступил.
 
 
Край подушки колет прошвой,
голоса в ушах звенят,
не засну никак, что вожжи,
подо мною простыня.
 
 
То мне жарко, то я стыну…
взгляд скользит по складкам штор…
в сердце слёзно и полынно,
но заплакать… ни за что!
 
 
Крестик сжав в руке, смешная,
повторяю я, как счёт:
«Ну и пусть собака лает —
караван идёт вперёд».
 

Лгунья ты, товарищ птица

 
В роще зелено и шумно,
птахи гимн поют весне,
вздыбив перья муж кукушкин
перекрикивает всех.
 
 
«Ты, кукушечка-кукушка,
верь, тебя добрее нет,
разреши спросить супруга,
сколько жить ещё мне лет?»
Звуком, схожим с голубиным,
та согласие дала,
с позволенья половины
я вопрос и задала…
 
 
Клюв почистив благоверный,
прячась в новенькой листве,
одноразово и нервно
дал немедленно ответ.
 
 
Увлажнились чуть ресницы,
что-то дрогнуло внутри.
Лгунья ты, товарищ птица,
надо честно говорить.
 
 
Правду ты, теперь послушай:
«Доверять тебе нельзя.
Мне супруг другой кукушки
обещал все пятьдесят»…
 

С точки зрения науки и уже проверенных наблюдений & знаний кукует самец кукушки, а не самка (она создаёт такие своеобразные гууулящие звуки, которые походят немного на голубиные. Кажется, что птица хохочет).

Мадам, не будьте любопытной

 
Зачем Вы…
мы же с Вами шапочно знакомы,
мне навязать пошиб хотите свой…
Зачем, вторгаясь в жизнь мою бесцеремонно,
копаетесь в корзине бельевой.
 
 
Вам не по нраву мой характер непокорный…
Меж нами дружбы не было и нет.
Мадам, не будьте любопытной и упорной
биографы не требуются мне.
 
 
Изводит Вас самодостаточность чужая,
особенно к успехам зависть ест.
Гневя^′сь на тех, кто Ваши нервы раздражает,
бесстыдно составляете досье.
 
 
Подробно изложив, из бабьих слухов факты,
в их неправдивость /личный/ вклинив бред,
забыв, что с детства крестик носите с распятьем,
Вы видите желаемый эффект.
 
 
Дым m`arlboro кружит над письмецом подмётным…
Спокоен лист… бумаге всё равно.
Вы, явно представляя жертву за «решёткой»,
исходите от радости слюной.
 
 
Но сколько и кому б Вы ложных дел не шили,
страною не оценится Ваш труд,
на Вас висеть /всю жизнь/ он будет тяжкой гирей —
не здесь нам по заслугам воздадут.
 
 
Никто сверх срока на земле не загостится,
мы все уйдём, с собой забрав грехи.
Мадам, к психологам немедля обратитесь,
ген охлофобии попробуйте убить.
 

Письма

 
Она…
решив от захламления
очистить к Пасхе антресоль,
в шкатулке, выцветшей от времени,
нашла блокнот для адресов.
 
 
С него сдув пыль, помолодевшая,
бесценнейший винтаж забрав,
легко спустившись с мини лестницы,
достала ручку и тетрадь.
 
 
Всплывали в памяти знакомые
отображения друзей…
внезапной радостью взволнованной
ей написать хотелось всем.
 
 
Она их мучила вопросами,
своё пыталась рассказать;
мелькали грусть, тоска, восторженность
в уставших от очков глазах.
 
 
Не выходили тексты сжатые,
строка вползала на строку,
сутулилась спина озябшая,
вслух возмущался венский стул.
 
 
Сравнявшись, стрелки
сутки сдвинули.
Не глядя, сколько на часах,
она писала письма длинные,
не зная, жив ли адресат.
 

Любовная лирика

А просто помни

 
Не уверяй, что никогда…
что так впервые,
что ждал меня во всех годах,
что ты счастливый.
 
 
Смотри, прозрачный флёр окрест!
Даль рядом будто…
У нас с тобой в запасе есть
почти полсуток.
 
 
Ты слышишь… колокола звон…
Без посторонних
нас повенчают без икон
аккорды звонниц.
 
 
Пусть
солнце, радуя январь,
сорит лучами.
Волной
обточенный янтарь
возьми на память.
 
 
Прошу тебя,
в прощальный миг
мне на перроне
в любви до гроба не клянись,
а просто помни.
 

Жемчужная метель

 
Морозный ветер стынь разносит.
Укрывшись мглой, дрожит заря.
Шурша, редеют кроны… Осень
снимает медленно наряд.
 
 
Пустой причал.
Над ширью синей
клубками сизыми туман.
Однажды…
в схожее предзимье…
с тобою мы сошли с ума.
 
 
Небрежно берега касаясь,
взлетают волны с шумом ввысь;
гортанный крик голодных чаек
невольно обостряет мысль.
 
 
Она рисует день ушедший,
до крошек изводя пастель…
в тот вечер нежно-сумасшедший
мела жемчужная метель.
 

Сердец менуэт

 
Заснеженный город.
Небес зеркала.
Оконною шторой
ветвей бахрома.
 
 
Вечерние тени.
Минут круговерть.
Шаги по ступенькам.
Открытая дверь.
Коллаж из одежды.
Рассеянный свет.
Взаимная нежность.
Сердец менуэт.
 
 
Лиловое пламя.
Из радуги мост.
Безумство желаний.
Пасьянсы из звёзд.
 
 
Игра лунных красок.
Счастливый рассвет.
Махровые астры
на мёрзлом стекле.
 

Участь женская мужу надеждою быть…
М. Волконской

 
«Больше мне никогда не увидеть Москву» —
в сердце огненно боль расплылась.
Подавив стон щемящий, простудно вздохнув,
провожавших она обняла.
 
 
«Стольный город прощай! До свидания сын».
Ей ответно почудился плач…
Совладавши с собой, в экипаж /слёзы скрыв/
с гордым видом она поднялась.
 
 
Шторкой плотной мороз занавесил окно.
Непрогляден извилистый путь.
– «Мне бы крылья сейчас, стать орлицею, но —
человек ввысь бессилен вспорхнуть».
 
 
Ночь… По-волчьи метель завывает во тьме.
Душу тяжкие думы гнетут.
От бессонницы длительной отяжелев,
в дрёме веки сомкнулись и вдруг…
 
 
Переполненный зал. Свечи плачут искрясь.
Музыканты играют гавот.
Нежно к пальцам её прикасается князь,
… кашель сон досмотреть не даёт.
 
 
Участь женская мужу надеждою быть.
Что кого ждёт не дадено знать.
Рядом с милым отныне немилость судьбы
без упрёков разделит она.
 
 
Пронеслась золотым звездопадом за миг
их короткая жизнь перед ней.
Испугал ямщика хрипло брошенный крик:
«Побыстрее гони лошадей!»
 

Лабиринты любви

Прости, что я жила, скорбя,

Что в жизни солнца видела я мало,

Прости, прости, что за тебя

Я слишком многих принимала.

Анна Ахматова

 
В прохладное утро цветущего мая
безмилостно нас разлучила судьба…
Другого, тебя не забыв, обнимаю,
другого целую, краснея впотьмах.
 
 
Вот так и живу я, ночами блуждая
в туманной галактике бывшей любви.
к нему привыкая, твой взгляд вспоминаю,
безмолвную нежность делю на двоих.
 
 
Мечтою не тешусь вернуть всё обратно.
Под сводами храма, терзаясь виной,
всегда называю два имени рядом,
в смятенье кладу крест дрожащей рукой.
 
 
На милость господнюю я уповаю…
Доверив сердечную боль образам,
за грех понимаемый искренне каюсь,
прощенья прошу со слезами в глазах.
 
 
Вот так и живу я, ночами блуждая,
в туманной галактике бывшей любви,
к нему привыкая, твой взгляд вспоминаю,
безмолвную нежность делю на двоих.
 

Святое хранится в душе

 
Свет сумерек лёг равномерно.
Безмолвие.
Ночь горяча.
Соцветий растянутый веер
купается в лунных лучах.
 
 
Блеск,
тронув слегка подоконник,
бесшумно скользит по цветам;
дыханье корделии сонной
вплывает в распахнутость рам.
 
 
Подобное мысль воскрешает,
вернув давний август назад,
я с нежной тоской вспоминаю
твой чувственно-ласковый взгляд.
 
 
Хотя стало прошлым то лето
и время другое уже —
не всё исчезает бесследно
святое хранится в душе.
 

ФЕЯ

Марине Цветаевой

 
Для неё наслаждением дым папирос
и на тоненьких пальцах излишек колец,
а ещё у неё золотой цвет волос,
умный взгляд и в глазах изумрудовый блеск.
 
 
Он, ей путь уступая, от счастья замрёт
с сумасшедшей мечтой оказаться в плену.
С ним столкнувшись, нос к носу, в саду у ворот,
фея мимо пройдёт, на него не взглянув.
 
 
Стёкла тёмные иней февральский расшил.
За окном минус тридцать. В купе тишина.
Пренаивный безумец… куда он спешит…
Что при встрече ответит чужая жена?
 
 
Зябко.
Веки смыкает настойчиво сон.
Мысли путает стук равнодушных колёс.
Завтра утром сойдёт он на скользкий перрон
и найдёт на Арбате дом феи из грёз.
 

* * *

Никому еще толком не известный, бедный и по уши влюбленный поэт Осип Мандельштам приехал в Москву хмурым февральским утром 1916 года к Марине Цветаевой.

Касалось лунное сиянье
её распущенных волос

 
Спал город выбеленный снегом,
шторм, бушевавший днём, затих,
покачиваясь незаметно,
висел над морем жёлтый диск.
 
 
Дверь тихо скрипнула закрывшись,
тень промелькнула за окном;
щекою к раме прислонившись,
она стояла босиком.
 
 
Касалось лунное сиянье
её распущенных волос,
казалось, к фалдам шторной ткани
изящный силуэт прирос.
 
 
Небрежно брошенное платье
абстрактно украшало пол;
свисал с неубранной кровати
глубокой складкой синий шёлк.
 
 
Бесстрастно впитывала бронза
свечи приятное тепло,
искристым белоснежным ворсом
ложился иней на стекло…
 

Она танцевала блюз

 
Небрежно раздвинув листья,
ознобом пронзая медь,
слезясь, сквозь стекло… по-лисьи
в квартиру вползал рассвет.
 
 
Вдыхая зари прохладность,
не чувствуя флейты грусть,
при свете настольной лампы
она танцевала блюз.
 
 
То льнула к партнёру близко,
то стан отклонив назад,
задумчиво
взглядом чистым
смотрела ему в глаза.
 
 
Лаская его рубашку,
касалась её лицом…
без умысла шагом каждым
будила желанье в нём.
 
 
Взлетали ввысь ноты плавно,
стесняясь внезапных чувств,
при свете настольной лампы
она танцевала блюз.
 

Осенняя ночь

 
Свет выключив,
с чашкой дымящейся мяты…
в час поздний врастаю в оконный проём:
«Сказала б ты, осень, в чём я виновата,
что женское счастье обходит мой дом».
 
 
Конец сентября…
Перезябнувших веток
касается ночь антрацитом густым;
забрав ароматность ушло бабье лето,
к смиренной земле прижимается стынь.
 
 
Собой не владея,
под хрип озверелый
безжалостно ветер срывает листву,
со скрипом качаются, горбясь, деревья,
печаль навевает томительный звук.
 
 
На улице пусто.
Рекламы мигая,
маня^′т к себе ярким холодным огнём;
друг друга толкая, сигнальных раскатов
ждут тучи набитые туго дождём.
«Сказала б ты, осень»…
А впрочем не надо…
Гуляй…
На любви не поставлю я крест,
не станет причиной неверия хладность,
терпение ждать у меня ещё есть.
 

Прощённого… грех дважды обвинять

 
Я думала о нас, любуясь вами…
И вдруг, вы нежный взгляд мой уловив,
смутив меня до крайности, признались,
что в вашем сердце прежней нет любви.
 
 
В глазах мелькали мушки разномастно,
переплетались мысли в голове…
Счастливая, внезапно став несчастной,
не знала я, что вам сказать в ответ.
 
 
Вы, уходя, назад не оглянулись…
В комок я сжалась, на порог присев,
след вашего скупого поцелуя
горел огнём на ледяной щеке.
 
 
Я выжила. Уже давно за мною
не наблюдает в спальне ваш портрет.
Восторг не вызвал /в ящике почтовом/
из зарубежья дальнего конверт.
 
 
Вы просите прощенья… признаваясь,
что мучаетесь давностью вины,
успешным вас не сделала другая,
край, обещавший рай, не стал родным.
О… если б знали вы, что всё простивши,
в час роковой в бреду безумном я,
от жара задыхаясь, шёпотом неслышным
вам предлагала в спутницы себя.
 
 
Не изводитесь совестью излишне,
прощённого… грех дважды обвинять.
Храни вас Бог и ваших близких присно.
Спасибо, что вы помните меня.
 

Сельская смоковница

 
Бог её наделил красотой.
Только внешность ей сердце не тешит.
Тычут в спину старухи перстом,
многодетки и вовсе с усмешкой:
«Глянь… смоковница!» – кинут вослед.
И добавят: «Бесплодное древо.»
Содрогнётся в ней всё. Жаркий всплеск
обожжёт нерожавшее чрево.
Не стыдясь, шепотком мужики
предлагают под чарку согреться.
Усмехнётся она… с губ слетит:
«Не замёрзла. И ты не по сердцу.»
Есть средь них… кто не прочь упрекнуть:
«А с приезжим грешить не боялась…»
Та, агатовым взглядом сверкнув,
резко бросит в ответ: «Не боялась…
знаешь, если бы вместо тебя,
рядом был… кто всей жизни дороже,
я бы грех совершила опять,
зная про наказание божье.
С ним бы за руку прыгнула в Ад.
Тот ПРИЕЗЖИЙ последний и первый.
Он вернулся бы,
если б отряд
не полёг в Кандагарском ущелье».
 

Я вас ещё люблю…

 
Ревнуя беспричинно…
вы в тот вечер,
не сдерживали огненную речь,
напоминали о мирском и вечном,
пытались от грехов предостеречь.
 
 
Придумывали что-то про бесчестность,
что к вам любовь моя…
всего лишь фарс.
Я, медленно
глотая яд словесный,
ответно не перебивала вас.
 
 
Вдруг вы,
что ветер
рвущий в гневе снасти,
мечтающий узреть корабль на дне,
с бокалом полным,
пожелавши счастья,
передо мною распахнули дверь.
 
 
Застыв в проёме
с сердцем оскорблённым,
я не могла дея^′ний смысл понять…
вы, несмотря на взгляд мой удивлённый,
вернуться не заставили меня.
 
 
Сентябрь дороги устилает медью…
Отвергнутой…
я вас ещё люблю.
У зеркала напоминаньем светлым
наш запасной /на всякий случай/ ключ.
 

Не узнать тебе неукротимому…

 
И хотя за окнами невесело,
таксопарк тревожу я заранее,
зная, что от ревности ты бесишься,
если появляюсь с опозданием.
 
 
Страсть твою безумную предчувствуя,
в зазеркалье прячу стон я сдавленный,
представляя возмущенье пуговиц,
супер-модной кофточки приталенной.
 
 
Нравится с тобой нам не используя,
ласковые «обзывалки» разные,
двигаться тайком по краю скользкому
под чужою крышею бесстрашными.
 
 
Не узнать тебе неукротимому,
потаённых мыслей сердцем сдержанных,
мне во время встреч адреналиновых
очень хочется телячьих нежностей.
 

Вам под венец… но не со мной

романс

 
Натужен скрип полозьев старых…
не вечер, а в глазах темно:
терзает мысль —
в полудень завтра
вам под венец, но не со мной.
 
 
Душа израненная чувством,
стеная, мечется в огне…
Не позволяй, Господь, вернуться…
ямщик, не сдерживай коней.
 
 
Звенят подковы, мчатся сани,
кружит серебряная пыль,
её холодное касанье
не остужает сердца пыл.
 
 
Воспоминаниям отдавшись,
молюсь я, ввысь уставив взгляд,
прошу помочь, как можно дальше
от горькой правды убежать.
 
 
Туда, где я не встречусь с вами,
где берег шепчется с волной,
туда… где сердце и сознанье
обнимет чаемый покой.
 
 
Натужен скрип полозьев старых…
не вечер, а в глазах темно:
терзает мысль —
в полудень завтра
вам под венец, но не со мной…
 

Чучело

 
Откуда ты,
до слёз очаровательный,
с вопросом: «Разрешите к Вам присесть»?
А может, ты из армии спасателей
и у тебя для всех лекарство есть?
 
 
Чего стоишь?
Садись, продолжим праздновать,
отметим мой сегодняшний развод,
плевать мне на твою рубаху грязную,
к ней жутко непричёсанность идёт.
 
 
Наверное, негласно судишь пьяную?
Бери коньяк, добавку закажу,
в честь праздника взяла аванс заранее…
Не ёжься… я на мысли не сержусь.
 
 
Оставь в себе их правду неприятную.
Хотя…
(валяй) всё можешь вслух сказать,
ту боль, что у меня внутри запрятана,
не выдадут нетрезвые глаза.
 
 
Ну что ты смотришь на меня бесстыже так?
Послать тебя б за это далеко…
Он тоже… звал меня Кисуля рыжая
и обнимал до хруста позвонков.
 
 
Не лезь ты в душу со своими чувствами.
Меня препроводив, застрянь в дверях…
Пока же откупорь вино нерусское —
он почему-то не любил коньяк.
 
 
Давай за счастье для него… до донышка.
Сердечной тайной поделюсь с тобой…
шепнула я тайком его девчоночке:
«Вдруг… если что… вернётся пусть домой».
 
 
Что ж…
за компанию спасибо, Чучело.
Всё,
что осталось, без меня допей.
Конечно же,
по ласке я соскучилась,
но только, извини, не по твоей.
 

* * *

 
Пустует стол,
заранее оплаченный…
на скатерти салфетки с буквой ЭН,
янтарно светится коньяк неначатый,
в бокалах прячется Cinzano тень.
 

Я верю вам

 
Сад, облетев, застыл в смиренной позе,
теряет блеск опавшая листва;
ещё одна к концу подходит осень,
ещё одна зима грядёт без вас.
Декабрь накроет землю белой шалью,
остатки луж мороз затянет льдом;
не станут между нами ближе дали,
нас не столкнёт случайность за углом.
 
 
Всё также будет звать к себе ночами
сквозь сотни вёрст летящее: «Алло»…
я буду ждать, не вызовет печали
ваш поцелуй оставленный в залог.
 
 
Стучится в окна ветер безголосо,
в лазурности просторно облакам,
прижав к губам засушенную розу,
я звёздной почтой посылаю вам:
 
 
не шёпотом,
не сдерживая трепет,
сквозь складки тюля к небу обратясь,
увитые признаньями куплеты
написанные в поздний час для вас.
 

Для сердца единственный он

 
Меня,
черноглазая Ляля,
гипнозом насквозь не пронзай,
улыбку не прячь в полушалок,
нежданностей не обещай.
 
 
Не надо,
цыганка, не надо…
сдержи карт заманчивый жест,
знай легче от слов мармеладных
не станет озябшей душе.
 
 
Мне денег не жаль…
но я знаю
не сможет твоё ремесло
найти его в мире бескрайнем,
связать наши судьбы узлом.
 
 
Прощаясь со мной на рассвете,
он клялся: «Вернусь в день Ильин».
Тайком мне нашёптывал ветер:
«Ты больше не встретишься с ним».
 
 
Я вижу тебе интересно,
что было со мною потом…
ничьей я не стала невестой —
для сердца единственный он.
 

Я… ещё сильней тебя люблю

 
Отслужив,
день тихо угасает…
Отдавая лёгкой синевой,
сумерки вечерние сгущаясь,
порождают внутренний покой.
 
 
Ввязшие в мечтательную тину,
томно закрываются глаза;
хочется,
прильнув к диванной спинке,
сдвинуть стрелки времени назад.
 
 
Вспомнить май… укромную беседку…
зная, что пристрастна я к стихам,
между поцелуями нередко
ты свои, смущаясь, мне читал.
 
 
С той поры
я с верой и надеждой,
как могу…
за нас с тобой молюсь,
правда…
чувства у меня не те же —
я
ещё сильней тебя люблю.
 

Любовь без обещаний

 
Бьют часы, никого и ничто не щадя.
Всё трудней и трудней расставаться с тобою.
А давай…
эту ночь
отдадим площадям,
чтоб забыть о билете на утренний поезд.
 
 
Будем,
тесно прижавшись,
бродить под дождём,
под семейным зонтом цвета радуги летней,
будем
просто с тобою болтать ни о чём
втайне,
оба желая,
задержки рассвета.
 
 
Перед утром…
в простор полусонной Невы
по традиции бросим с улыбкой монеты,
покачнётся вода, пятачки уловив,
а мы в эту секунду вздохнём незаметно.
 
 
И хотя будут рваться из сердца слова,
мы не будем друг другу давать обещаний…
зазвенит, тормозя, подкативший трамвай,
и я скроюсь за серыми стенами зданий.
 

Я знала…

 
Ты знала:
себя упрекаю проснувшись.
Конечно, я знала…
И… что…
Забыть бы.
Но помнится всё до минуты:
мы вместе во времени том.
 
 
Пройдёт всё…
мне тоже
тогда
так казалось,
сгорали мы, страстью делясь,
насытившись ею,
с тобою расстались
легко, без упрёков и клятв.
 
 
Тебя…
в переходах на станции каждой
ищу я средь множества лиц,
а сердце,
обманно молчавшее раньше,
теперь по-щенячьи скулит.
 
 
Исправить непросто любви перекосы…
В днях прошлых шальная весна…
Под окнами стелет московская осень
багрянец с оттенком песка.