Текст книги "Повести в Белых Халатах"

Глава 8
Юмористы

Очередная пациентка, записанная на утро, не явилась, и я, воспользовавшись неожиданным перерывом, решила выпить кофе. В ординаторской было пусто: начало рабочего дня – обычно самое занятое время. Сварив кофе, я открыла холодильник и обнаружила, что ни молока, ни сливок нет. Чёрный я не люблю, а потому решила проверить на наличие сливок холодильники в других ординаторских и в кафетерии.

Первым на пути был кабинет Кунцевой. Заглянув в приёмную и никого не застав, я обошла рабочий стол и открыла маленький холодильник, зажатый между шкафом и тумбой. В тот же момент открылась дверь и главврач собственной персоной обратилась ко мне с вопросом:

– Нина Викторовна, могу я вам чем-то помочь?

Нимало не смутившись, я обернулась к Кунцевой.

– Пытаюсь стащить сливки для кофе, но пока безуспешно.

– Я как раз послала Наташу в кафетерий: у нас тоже закончились. Придётся вам подождать.

– Спасибо, Людмила Борисовна, я, пожалуй, подойду попозже.

– Нет, вы не торопитесь. У меня есть разговор. Я направляю к вам женщину на биопсию молочной железы. Интересный случай: на маммограмме и на ультразвуковом исследовании определяется образование, по всем показателям доброкачественное. Основной симптом – боль, причём болевой синдром необыкновенный: пациентка жалуется, что примерно в течение года чувствует сильное жжение и стреляющую боль в молочной железе, когда принимает холодный душ или купается в бассейне. Последнее время отмечает усиление боли, которая стала появляться даже при простом прикосновении к груди. Женщина не может носить бюстгальтер и любую облегающую одежду. Онкологических заболеваний в истории нет.

– Гломусная опухоль, – заметила я сама себе.

– Простите, что вы сказали?

– Гломусная опухоль – glomus tumor. Я описывала подобный случай в моей статье три года назад. Довольно редко встречается в молочных железах.

– Только посмотрите, какая вы у нас умница, Нина Викторовна! А ведь все ставят фиброаденому, даже наш маммолог! И никто не может объяснить характер боли.

– Эти опухоли довольно редкие и чаще развиваются под ногтями, на стопах или кончиках пальцев. В молочной железе бывают исключительно редко, в литературе описано немного случаев. Выглядят они, действительно, как обычные доброкачественные фиброаденомы. Единственный способ избавиться от боли – удалить образование.

В этот момент в приёмную зашла Наташа с упаковкой сливок для кофе.

– Как раз вовремя, – Кунцева открыла дверь в свой кабинет, – Нина Викторовна, проходите, а вы, Наташа, сообразите нам с доктором кофейку, мы вас заждались.

На конец рабочего дня ко мне был записан Антохин итальянец Луиджи. Накануне предупреждённая о визите старика, я попросила Юру научить меня двум основным командам: «дышите» и «не дышите». Антонов записал мне на бумажку «respira», что очень похоже на латинское слово «дышать», и «provare а scoreggiare», которое ни на что не похоже, а потому я повторяла весь вечер, чтобы запомнить.

И вот пациент пришёл на осмотр, я, улыбаясь и объясняясь жестами, начала его смотреть. Но старикан попался непонятливый, более того, когда я просила его не дышать, он начинал хохотать до слёз и пару раз от смеха даже оконфузился – пустил газы. В медицине всякое случается, тем более Луиджи жаловался на вздутие живота. В конце концов, кое-как закончив осмотр и написав заключение, я вышла из кабинета, в прямом смысле подышать свежим воздухом.

Чтобы поделиться впечатлением о больном, я заглянула в ординаторскую в поисках Антохи, но, кроме Захара, там никого не было. Я зашла и начала рассказывать ему историю о смеющемся, беспрерывно газующем старике, и Малаков, сначала смотревший на меня с непониманием, вдруг начал хохотать, вытирая слёзы, струившиеся по небритым после ночного дежурства щекам.

Я рассказывала, конечно, с целью повеселить, но степень реакции показалась мне чересчур выраженной. Я прервала своё повествование и пристально посмотрела на Захара.

– Ты чего ржёшь?

Но он только хватал ртом воздух, как рыба, выброшенная из воды, и уже начал икать. Я заподозрила что-то неладное, подошла ближе к креслу, на котором сидел Малаков и, придавив своим коленом между его ног, прошипела:

– Колись!

Захар потянул меня к себе, и я плюхнулась к нему на колени.

– Обещай никого не убивать, – попросил он, продолжая хихикать.

– Что ты имеешь в виду? Говори немедленно!

В ординаторскую заглянул Сиротин:

– Вы чего тут обнимаетесь? – расплылся он в улыбке.

– Я пытаюсь усмирить Нину Викторовну после осмотра итальянца, – объяснил Малаков, продолжая удерживать меня в своих объятиях.

Сиротин влетел в ординаторскую и, потирая руки, словно в предвкушении чего-то интересного, спросил:

– И как прошло?

Я вскочила с коленей Захара и, уже не на шутку сердясь, набросилась на Сергея:

– Сирота, ты, похоже, тоже в курсе! Что, вашу мать, происходит?

Оба ржали не переставая. Наконец Сиротин выдавил сквозь смех:

– Залезь в Google и переведи фразы, которые тебе дал Юрка.

До меня начало доходить, что старая сволочь Антонов сыграл со мной злую шутку. После драки кулаками не машут, но я всё-таки залезла в Интернет и нашла русско-итальянский переводчик. Как я и предполагала, «respira» означало «дышите», но «provare а scorreggiare» не имело ничего общего с «выдохните», как преподнёс Антонов. В переводе говорилось «попробуйте…» O боже! «попробуйте… выпустить газы!!!» Теперь я поняла, почему так веселился старикан и вовсю пукал.

Мне стало плохо. От обиды и возмущения накатила тошнота.

– Вот гады! И вы всё знали! И ты! – я метнула взгляд-молнию в сторону Малакова.

– Да ладно, не переживай, – Сиротин хлопнул меня по плечу. – Отличная шутка! Давно мы так не веселились.

Захар старался не смотреть мне в глаза, что подтверждало: конечно, он тоже знал.

– Не злись на Малакова, он был против, но мы взяли с него слово.

– Значит, тебе твоё слово дороже того, что пациенты будут считать меня полной идиоткой? – накинулась я на Захара.

– Не преувеличивай, – Сиротин пытался сгладить ситуацию, – Антонов подготовил старика, сказал, что в связи с его основной жалобой на вздутие живота мы должны провести специальный тест, и пусть он не удивляется, если доктор попросит его выпустить газы – это нужно, чтобы оценить работу кишечника.

Сергей с Захаром снова не сдержались и заржали. Я смотрела на смеющихся заговорщиков и думала: «Убью собаку!» С криком «Где Антонов?» я вылетела из ординаторской и понеслась к его кабинету. На дверях красовалась записка: «Доктор Антонов, в связи с конференцией по гериатрии, будет отсутствовать до конца недели. Просьба обращаться в регистратуру».

Глава 9
Конференция

Раз в полгода в больнице, где работал Захар, проводились конференции.

Как правило, первые докладчики переливали из пустого в порожнее: обсуждали вопросы о страховой медицине, статистике, организации здравоохранения в масштабах страны и отдельно взятого лечебного учреждения. Но во второй части «марлезонского балета» удавалось стать свидетелем чего-то действительно интересного и стоящего внимания профессиональной публики. Я старалась не пропускать ни одной конференции. Во-первых, в больнице меня всегда преследовала ностальгия: воспоминания о проведённых в этих стенах студенческих годах подстерегали буквально на каждом шагу. А посему тянуло вновь пройтись по длинным коридорам, слиться со сплошным потоком людей в белых халатах, снующих туда-сюда студентов и шаркающих больничными тапочками пациентов. Во-вторых, интересные доклады коллег всегда стоило послушать вживую, а заодно пообщаться с друзьями, с которыми нечасто удаётся встретиться в силу занятости.

В этот раз на конференцию я попадала только после большого перерыва на обед. Судя по списку тем докладов, в плане лекций я ничего не теряла, но вот времени на общение оставалось немного. Захар присутствовал на всех выступлениях с утра и перед перерывом прислал мне сообщение, что следующий доклад будет делать госпожа Сирина и он советует мне поторопиться, дабы не пропустить самое интересное. Я ответила, что рада бы разделить с ним сие знаменательное событие, но по не зависящим от меня причинам выступление пропущу. Правда, очень надеюсь, что Захар приложит все свои умения и с чувством ответственности дословно запротоколирует речь моей «любимой» пациентки.

Подъехав к зданию больницы, я обнаружила, что найти машине пристанище не так-то просто. Обычно мы приезжали вместе с Захаром, у которого зарезервировано место на стоянке для сотрудников. Я петляла среди рядов автомобилей, высматривая свободное окошко, и думала, что каких-то двадцать лет назад никакой парковки здесь не было, так как на автомобилях ездили единицы, а большинство пользовалось общественным транспортом. Наверное, поэтому мы гораздо реже опаздывали, а уж если опаздывали, то все вместе, потому что ехали в одном автобусе.

В огромной раздевалке на первом этаже толпились люди, хотя никто не сдавал в гардероб куртки и плащи: погода стояла слишком тёплая для последних майских дней. Голоса сливались в единый гул, но тут и там слышались возгласы тех, кто пытался перекричать остальных, обычно заглушаемые смехом. Потолкавшись немного среди чужих спин и локтей в поисках знакомых лиц, я выбралась в коридор с лифтами. Прямо передо мной медленно разъехались двери одной из грузовых кабинок, способной вместить как минимум две каталки с больными. Я зашла в лифт и стала ждать, когда кто-нибудь присоединится ко мне, потому что гонять грузовой для одного человека казалось мне непозволительной роскошью. Буквально через мгновение послышались приближающиеся голоса, компания горячо спорящих о чём-то докторов ввалилась в кабину, и не спрашивая, какой мне этаж, кто-то нажал на пятый. На шее у каждого из моих попутчиков висело по бейджику с именем и регалиями, откуда я почерпнула информацию, что оказалась в компании онкологов.

Лифт двигался медленно, и, проехав пять этажей без остановок, я узнала студенческие прозвища всех этих лысых умных дядек, а также пару глупых историй с участием тех, кто выглядел умнее других. Выходя, смеялись все, включая меня. Невдалеке я увидела Сиротина, который стоял с тарелкой в одной руке, пытаясь жестикулировать другой, в которой держал бутерброд. Не знаю, что в его речи, произносимой с набитым ртом, могли разобрать слушатели, но выглядели они довольно заинтересованными. Аккуратно обойдя Сиротина сзади, чтобы миновать траекторию движения бутерброда, я похлопала коллегу по плечу.

– Привет, где наши?

– О! – воскликнул Сергей и махнул рукой с тарелкой так, что две оливки соскочили и покатились по полу. – На ловца и зверь! Нинуля, – продолжил вдохновлённый какой-то идеей Сиротин, – я вот рассказываю докторам о нашей с тобой находке.

– Которой? – спросила я, так как интересных диагнозов мы с нашим замечательным патологоанатомом, действительно, ставили много.

– Нейроэндокринная опухоль груди, – Сиротин, видимо, ожидая, что теперь лидерство в обсуждении вопроса перейдёт ко мне, откусил добрую половину бутерброда.

– Да, на самом деле, прошёл такой случай, – подтвердила я. – Причём женщина является нашей постоянной пациенткой в течение многих лет, регулярно делает маммограмму. Так что мы наблюдаем её каждый год. За месяцы, прошедшие с момента последнего обследования, в груди развилось образование размером три сантиметра со всеми признаками злокачественности.

Сиротин, жуя, кивал, подтверждая мою информацию и поощряя рассказывать дальше.

– На самом деле, – кивнув в сторону Сиротина, продолжала я, – заслуга в поставленном диагнозе принадлежит не мне. Я диагностировала злокачественное образование, а уж ценность находки определил товарищ патологоанатом.

Сергей довольно улыбался.

– Кстати, доктор, как настоящий профи, столкнувшись с редкой патологией, проделал достаточно большую работу по изучению всех гистологических форм и видов и дал рекомендации лечащему врачу по дальнейшему обследованию больной. И. – я сделала паузу и посмотрела на Сиротина, словно передавая ему эстафетную палочку.

–.. И в результате выявлены метастазы в кишечнике и поджелудочной железе, – наш патологоанатом снова был на своём коньке.

Я опять тихонько спросила его:

– Где все?

– Кунцева там, – махнул рукой он, и я, похлопав Сергея по спине и кивнув его собеседникам, отправилась на поиски других знакомых лиц.

Вдалеке видна уже была Людмила Борисовна, с новой причёской, аккуратным макияжем и в новом платье, открывающем её безупречные ноги. Надеть такое в клинику она вряд ли бы осмелилась. Я невольно засмотрелась на Кунцеву, казавшуюся лет на пять моложе себя вчерашней, и подумала, как мы привыкаем друг к другу на работе и насколько по-другому выглядим вне её стен.

Не успев дойти до главной, я была остановлена своим бывшим одногруппником Карасёвым, который тут же потащил меня в противоположную сторону, туда, где собрались бывшие выпускники моего курса.

– Где Антоха? – спросил он.

– Эта старая сволочь предпочёл рыбалку встрече с друзьями, – ответила я.

– Открытие сезона! – словно оправдывая Юру, понимающе кивнул Карасёв.

Обсуждали, кто кого в последний раз видел, кто поменял работу и куда собирается в отпуск. Разговоры при каждой встрече повторялись одни и те же, но казалось, именно это самое важное и интересное, а потому информация должна обновляться минимум раз в полгода. Все потихоньку кружили вокруг столов, накрытых в фойе перед актовым залом, нагружая тарелки закусками и бутербродами и за непринуждённой беседой постепенно передвигаясь к подносам с фруктами и сладким.

Глядя на это изобилие, я решила, что заслуживаю хотя бы фруктовый перекус. Взяв тарелку и украсив её самой аппетитной виноградной гроздью, я шагнула к столу с десертами. Переживая муки выбора, я не могла оторвать взгляда от миниатюрных пирожных, клубничек в шоколаде, вафелек с кремовыми розочками. И вдруг не увидела, но почувствовала, что кто-то беспардонно отщипывает виноградины от моей грозди. Возмущённая до глубины души, я развернулась. За мной стоял улыбающийся Захар.

– Мелкий воришка, – прошипела я.

– А крупного у тебя воровать нечего, – парировал Малаков и протянул руку к моей тарелке.

– Ну уж нет, – я спрятала фрукты за спиной, – это суперлень! Почему обязательно таскать моё, когда прямо перед тобой целый стол!

– У тебя вкуснее, – послышалось сзади, и кто-то снова покусился на мой виноград.

По голосу я поняла, что это Сиротин и что против этих двух аппетитов-гигантов битву мне не выиграть, а посему протянула свою «добычу» Захару:

– Ешь и помни мою доброту!

По громкоговорителю сообщили, что следующая лекция начинается через пять минут и всех просят занять свои места.

– Как ты могла пропустить Сирину! – подтрунивал надо мной Сиротин. – Рудик весь доклад просидел с закрытыми глазами, а я пытался угадать, спит или наслаждается.

Захар откровенно захохотал.

– Новиков закрыл глаза после первой её фразы: «Мой доклад относится к врачам всех специальностей, так что прошу подробно меня слушать!» — процитировал Малаков.

– Мне кажется, Рудик пытался думать о чём-то другом, чтобы не прерывать докладчицу своим ржанием, – высказал мнение смеющийся Сиротин.

Мы пристроились в конец очереди, скопившейся у входа в зал.

– Ты мне место занял? – спросила я Захара.

– Нет, – ответил он. – Будешь, как обычно, сидеть у меня на коленях.

Наши места во время перерыва оставались под охраной Тёткина, который собрал вокруг себя довольно большую компанию молодых женщин и оживлённо с ними беседовал. С первого взгляда я поняла, что все они работают в фармакологических компаниях. Не знаю как, но представителей этой профессии нельзя спутать с врачами, подвизающимися в практической медицине. Что-то меняется в поведении, выражении лица, манере говорить: всё-таки они становятся продавцами, а не докторами.

Тёткин старался вовсю, развлекая слушательниц анекдотами по специальности:

– Молодой гинеколог делает обзор нового препарата для коллег: «Основным побочным действием препарата является нарушение менструального цикла, что встречается только у женщин…»

Дамы мило хихикали, и Марк был предельно доволен вниманием.

– Или вот ещё из рекламы слабительного: «Наше новое средство действует мягко и незаметно, даже не нарушая вашего сна!»

Тут уже засмеялись и Сиротин с Малаковым, а я зааплодировала, давая тем самым понять, что концерт Тёткина окончен и слушателям пора расходиться.

Следующий доклад был чрезвычайно интересным и полезным. Врач-радиолог рассказывал о конференции в Штатах, с которой он только что вернулся. Разница в организации диагностики у нас и в Америке огромна. Начнём с того, что ультразвуковые исследования у них проводятся техником. То есть доктора, как правило, больных не видят, а заключения делают по снимкам, которые для них подготавливают помощники. Я уже слышала об этой системе несколько раз, но не переставала удивляться. Ведь УЗИ – это не рентген, который даёт панорамный снимок, и ты видишь всё, что можно увидеть, и не видишь того, чего нельзя. У нас рентген-снимки тоже делаются техниками, а врач их только описывает. Но ультразвук – совсем другая история! Всё зависит от того, кто смотрит. То есть в Америке диагностика полностью доверена техническому персоналу, который решает, патологию он видит или норму. И в зависимости от собственного мнения принимает решение, сделать снимок или нет, показать свою находку доктору как патологию или не показывать, потому что это вариант нормы.

Я частенько задумывалась, смогла бы писать заключения по снимкам, сделанным для меня кем-то другим. Раньше ответом было категорическое «нет»: зачастую невозможно сделать заключение даже по снимкам, сделанным другим врачом. В ультразвуке ты сам должен увидеть патологию (или норму), чтобы написать грамотное, полезное в плане постановки диагноза заключение. Но позднее я своё мнение поменяла, потому что посмотрела на проблему с точки зрения американского менталитета. Кто сказал, что задача радиологов – постановка диагноза? Его задача – описать снимки! Он это и делает и за это получает деньги. Задача техника – сделать снимки в соответствии с уровнем своего опыта, знаний и понимания того, что он видит. Он тоже за это деньги получает. Семейный доктор, который должен поставить диагноз, направит пациента ещё на пять-десять различных исследований, а потом будет составлять пазл. Если будет… Это в России от врача ультразвуковой диагностики ожидают диагноза и пациент и лечащий врач, забывая о том, что УЗИ – это всё-таки вспомогательный диагностический тест. Так что спрос с нас – «узистов» на родине гораздо строже.

Так, рассуждая о превратностях в организации здравоохранения в нашей стране и за рубежом, я прослушала доклад до конца и поспешила выйти из зала, чтобы встретиться с докладчиком. Мы были хорошо знакомы, так как вместе обучались ультразвуковой диагностике на кафедре усовершенствования врачей. Витя свободно владел английским, а потому ежегодно делегировался на конференции, проходящие в англоязычных странах. Я же регулярно заказывала ему книги, купить которые было проще и дешевле на конференциях, чем по Интернету. Увидев меня, Шустер остановился и достал из своего маленького чемоданчика на колёсах большую книгу.

– Привет! – обнимая меня одной рукой, сказал Витя. – Рад, что ты выбралась, а то пришлось бы мне твой заказ по всему городу с собой таскать.

– Привет-привет! – я чмокнула его в колючую щёку. – Отдай мое сокровище!

– У меня для тебя обалденный сюрприз! – Шустер посмотрел на меня загадочно.

– Какой? – заинтересованно спросила я.

– Ну, во-первых, вместо одной книги я привёз две.

Не дослушав, я взвизгнула от радости и протянула руки к его чемоданчику:

– Давай!

– Не беги впереди паровоза. Вторая тебе не по специальности. Они давали несколько на выбор, и я взял по эпилептологии.

Я вопросительно посмотрела на Витю:

– По эпилептологии?

– Да, я привёз её Кильчевскому – нашему начальнику по учебной работе.

– И… Какого хрена?

– Недальновидная ты, Нинка.

– И что я должна разглядеть в твоих хитроумных рокировках?

– А то, что, получив книгу, Давид Абрамович спросил у меня, кто среди коллег ещё владеет английским и кого бы я порекомендовал в следующем году послать со мной на конференцию.

– И?

Мне не терпелось услышать конец истории.

– Я сказал, что Нинка Лето будет лучшей кандидатурой, которая хоть фамилией не вышла, зато английский знает прилично, но, увы, без меня она никогда дальше Мухосранска на конференцию не выедет.

Я в порыве непритворной радости обхватила Витю за шею и снова чмокнула в щёку.

– Шустер, какой ты шустрый! Не зря я тебя так люблю!

– Вот, – улыбнулся Витя, – почаще мне это говори. Это повышает мою самооценку.

Я рассмеялась.

– Ну, с самооценкой, насколько я знаю, у тебя никогда не было проблем.

Из зала стали появляться люди: по-видимому, объявили короткий перерыв. Я решила воспользоваться моментом, чтобы вернуться в аудиторию. Расцеловав шустеровские щёки в третий раз, я отправилась на своё место, где меня вопросом встретил Захар:

– Ты где так долго пропадала?

– Витя привёз мне книги. И знаешь, он практически договорился, чтобы в следующем году я тоже поехала на конференцию!

– С ним? – недовольно спросил Малаков.

Я немного задумалась, прежде чем ответить, потому что об этом аспекте я даже не подумала.

– Ну да, а ты о чём переживаешь?

– Я обо всём переживаю, если это касается тебя, – проворчал Захар и демонстративно отвернулся от меня.

«Ревнует – значит любит», – решила я и, аккуратно пристроив моё сокровище-книгу на соседнее сидение, переключилась на начинающуюся лекцию.

По прогнозу погоды к вечеру ожидался дождь, а потому всех выходящих из здания больницы по окончании конференции приятно радовало солнце и отсутствие облаков на небе.

– А что, доктора, не зависнуть ли нам где-нибудь в кафешке? – предложил Сиротин.

– Как в старые добрые времена после занятий, – кивнул, соглашаясь, Карасёв.

– Ну, если как в старые времена, тогда в «Обжорку», – выступил с предложением Тёткин.

Все сразу оживились и, договорившись о встрече через пять минут, рассыпались по парковке в поисках своих автомобилей. Так как приехала я на конференцию позже других, машина моя запаркована была у самого выхода, и, пока я туда добралась, мимо, подбадривая весёлыми гудками, пронеслись все мои одногруппники и однокурсники.

Захар затормозил и, приоткрыв окно, спросил:

– Девушка, разрешите познакомиться?

Я обернулась, улыбаясь, и махнула рукой:

– Проезжайте, мужчина, не задерживайте движение.

– Давай, довезу до машины, – предложил Малаков, продолжая медленно следовать за мной.

– Да я дошла уже, – ответила я и указала на свою крошку, зажатую между парой «Газелей».

– Ну ладно, увидимся, – ответил Захар и выехал за больничные ворота.

Я с трудом протиснулась в дверь и, оглянувшись, поняла, что выехать мне удастся, только пропустив череду автомобилей, растянувшуюся на километр. На моё счастье, в одной из ближайших машин я заметила Кунцеву. Она сидела на пассажирском месте и махала мне рукой. Людмила Борисовна что-то сказала водителю, и тот, приостановившись и посигналив фарами, дал мне возможность выехать. Счастливая, я тоже замахала рукой, поглядывая в зеркало заднего вида, чтобы убедиться: Кунцева и шофёр заметили проявление моей благодарности.

Когда я добралась до места сбора, все уже расселись за сдвинутыми столами и, как обычно, говорили одновременно, перебивая друг друга. Для меня оставили стул между Захаром и Марком. Увидев меня, Тёткин начал жестикулировать руками, как регулировщик движения, и, как только я примостилась рядом с ним, сообщил:

– Мы с Захаром тебе уже всё заказали.

Я кивнула и прислушалась к оживлённой беседе. Обсуждались новости, услышанные на конференции. Причём каждый считал, что доклад по его специальности был самым интересным. Тёткин, толкая в бок расположившегося по другую сторону от него Сиротина, пытался объяснить важность сахароснижающих препаратов, а тот, в свою очередь, старался докричаться до Карасёва, сидящего за противоположным концом стола. Захар и Мухин обсуждали новости из мира анестезиологии, а я оглядывалась вокруг, надеясь понять, которая из официанток направляется к нам, но пока все они проходили мимо.

Наконец начали приносить тарелки и на наш стол. Захар и Тёткин дружно захрустели салатом, все остальные тоже принялись жевать, не переставая при этом говорить и жестикулировать, и я, дёрнув Тёткина за рукав, спросила:

– Марк, а что мне?

Тёткин кивнул, дожевал и ответил:

– Ты салат бери у меня или у Захара, мы не стали тебе отдельный заказывать: ты же не ешь, а клюёшь.

Я чуть воздухом не подавилась от такого заявления!

– Ага, значит, я сижу такая между вами и буду из разных тарелок таскать? От возмущения у меня не хватило слов передать, что я о них обоих думаю.

– И кто придумал так заказать? – спросила я.

– Захар, – ответил Тёткин.

Я взяла свои приборы и, придвинув к себе тарелку Захара, стала с аппетитом её опустошать. Малаков захлопал глазами, наблюдая, как мы с Тёткиным дружно жуём, подождал, пока тарелка Марка наполовину опустеет, потянулся через меня и передвинул её к себе.

Марк, в это время споривший с Карасёвым, пропустил момент перестановки блюд и ткнул вилкой в стол.

– Ух, чёрт, – заметив, что тарелка перекочевала к Малакову, Марк грустно вздохнул и снова переключился на вопрос лечения диабета.

Начали приносить горячее.

– Малаков, кто горячее мне заказывал?

– Тёткин, – коротко переложил с себя ответственность Захар, продолжая жевать.

– Марк, что ты мне заказал на горячее?

– А ты что, и горячее будешь есть? – искренне удивился Тёткин.

Мне стало так весело, что я, не удержавшись, рассмеялась.

– Ребята, а я вот вспомнила, – стараясь всех перекричать и привлечь к себе внимание, замахала я руками, – ведь Тёткин всегда всё у меня с тарелки таскал! Я даже старалась не садиться с ним рядом! Вы помните?

– Так не только с твоей, – подтвердил Сиротин. – Он потому из всех нас самый солидный вырос.

Я тем временем взяла блюдо, которое, по-видимому, предназначалось нам с Марком на двоих, и начала демонстративно уписывать горячее за обе щеки. Марк даже перестал говорить и только грустно наблюдал за мной. Съев ровно половину, я передвинула тарелку к Тёткину и сказала:

– Ешь, друг!

Марк, нисколько не смутившись, тут же принялся за еду и возобновил свой диалог с Карасёвым.

– Сладкого, я так понимаю, ожидать не приходится? – спросила я Захара.

– На сладкое у тебя я, – тихо, но уверенным тоном ответил он, словно не сомневаясь в моём согласии.

На вечер у нас с сыном были куплены билеты в театр, и при всём моём уважении к сумасшедшему графику Малакова театром, особенно в Димкиной компании, жертвовать я не собиралась.

– Значит, останусь сегодня без десерта, – вздохнула я.

Захар посмотрел на меня вопросительно.

– Сегодняшний вечер у меня расписан по минутам, – безапелляционно заявила я. – Можем увидеться только после полуночи.

Захар потёр переносицу и улыбнулся:

– А я размечтался…

Сердце вдруг на минуту замерло и снова забилось в обычном ритме. «Что это, – подумала я, – обида на себя, что не предусмотрела и не смогу его увидеть, или на него, что он уверен, будто у меня не может быть ничего важнее встречи с ним?»

В это время Марк пребольно толкнул меня в бок.

– Нинка, друг, – он улыбался во весь рот, – пироженку тебе оставил!

Я протянула руки, обхватила его за шею, чмокнула в щёку и сказала:

– Хороший ты мой! Не зря я тебе по молодости все свои пироженки скармливала: и фигуру сберегла, и друга на всю жизнь заимела!