Текст книги "Поэтессы Серебряного века (сборник)"

Поэтессы Серебряного века (сборник)
составитель Нина Щербак

© Нина Щербак, сост. 2012

© ООО «Издательство Астрель», 2012

© ООО «Астрель-СПб», оригинал-макет, 2012

Анна Ахматова
«Настоящую нежность не спутаешь»

Лилии

Я лилий нарвала прекрасных и душистых,

Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,

С их лепестков, дрожащих и росистых,

Пила я аромат и счастье и покой.

И сердце трепетно сжималось, как от боли,

А бледные цветы качали головой,

И вновь мечтала я о той далекой воле,

О той стране, где я была с тобой…

Хочешь знать, как всё это было?.

Хочешь знать, как всё это было? —

Три в столовой пробило,

И, прощаясь, держась за перила,

Она словно с трудом говорила:

«Это всё… Ах нет, я забыла,

Я люблю Вас, я Вас любила

Еще тогда!»

– «Да».

Память о солнце в сердце слабеет…

Память о солнце в сердце слабеет,

Желтей трава,

Ветер снежинками ранними веет

Едва-едва.

В узких каналах уже не струится —

Стынет вода,

Здесь никогда ничего не случится. —

О, никогда!

Ива на небе кустом распластала

Веер сквозной.

Может быть, лучше, что я не стала

Вашей женой.

Память о солнце в сердце слабеет.

Что это? Тьма?

Может быть! За ночь прийти успеет

Зима.

В Царском Селе

1

По аллее проводят лошадок.

Длинны волны расчесанных грив.

О, пленительный город загадок,

Я печальна, тебя полюбив.

Странно вспомнить: душа тосковала,

Задыхалась в предсмертном бреду.

А теперь я игрушечной стала,

Как мой розовый друг какаду.

Грудь предчувствием боли не сжата,

Если хочешь, в глаза погляди.

Не люблю только час пред закатом,

Ветер с моря и слово «уйди».

2

…А там мой мраморный двойник,

Поверженный под старым кленом,

Озерным водам отдал лик,

Внимает шорохам зеленым.

И моют светлые дожди

Его запекшуюся рану…

Холодный, белый, подожди,

Я тоже мраморною стану.

3

Смуглый отрок бродил по аллеям,

У озерных грустил берегов,

И столетие мы лелеем

Еле слышный шелест шагов.

Иглы сосен густо и колко

Устилают низкие пни…

Здесь лежала его треуголка

И растрепанный том Парни.

Я сошла с ума, о мальчик странный…

Я сошла с ума, о мальчик странный,

В среду, в три часа!

Уколола палец безымянный

Мне звенящая оса.

Я ее нечаянно прижала,

И, казалось, умерла она,

Но конец отравленного жала,

Был острей веретена.

О тебе ли я заплачу, странном,

Улыбнется ль мне твое лицо?

Посмотри! На пальце безымянном

Так красиво гладкое кольцо.

Дверь полуоткрыта…

Дверь полуоткрыта,

Веют липы сладко…

На столе забыты

Хлыстик и перчатка.

Круг от лампы желтый…

Шорохам внимаю.

Отчего ушел ты?

Я не понимаю…

Радостно и ясно

Завтра будет утро.

Эта жизнь прекрасна,

Сердце, будь же мудро.

Ты совсем устало,

Бьешься тише, глуше…

Знаешь, я читала,

Что бессмертны души.

Мне с тобою пьяным весело…

Мне с тобою пьяным весело —

Смысла нет в твоих рассказах.

Осень ранняя развесила

Флаги желтые на вязах.

Оба мы в страну обманную

Забрели и горько каемся,

Но зачем улыбкой странною

И застывшей улыбаемся?

Мы хотели муки жалящей

Вместо счастья безмятежного…

Не покину я товарища

И беспутного и нежного.

Сердце к сердцу не приковано…

Сердце к сердцу не приковано,

Если хочешь – уходи.

Много счастья уготовано

Тем, кто волен на пути.

Я не плачу, я не жалуюсь,

Мне счастливой не бывать.

Не целуй меня, усталую, —

Смерть придется целовать.

Дни томлений острых прожиты

Вместе с белою зимой.

Отчего же, отчего же ты

Лучше, чем избранник мой?

Он любил…

Он любил три вещи на свете:

За вечерней пенье, белых павлинов

И стертые карты Америки.

Не любил, когда плачут дети,

Не любил чая с малиной

И женской истерики.

…А я была его женой.

Сероглазый король

Слава тебе, безысходная боль!

Умер вчера сероглазый король.

Вечер осенний был душен и ал,

Муж мой, вернувшись, спокойно сказал:

«Знаешь, с охоты его принесли,

Тело у старого дуба нашли.

Жаль королеву. Такой молодой!..

За ночь одну она стала седой».

Трубку свою на камине нашел

И на работу ночную ушел.

Дочку мою я сейчас разбужу,

В серые глазки ее погляжу.

А за окном шелестят тополя:

«Нет на земле твоего короля…»

Вечером

Звенела музыка в саду

Таким невыразимым горем.

Свежо и остро пахли морем

На блюде устрицы во льду.

Он мне сказал: «Я верный друг!»

И моего коснулся платья…

Как не похожи на объятья

Прикосновенья этих рук.

Так гладят кошек или птиц,

Так на наездниц смотрят стройных…

Лишь смех в глазах его спокойных

Под легким золотом ресниц.

А скорбных скрипок голоса

Поют за стелющимся дымом:

«Благослови же небеса —

Ты первый раз одна с любимым».

Все мы бражники здесь, блудницы…

Все мы бражники здесь, блудницы,

Как невесело вместе нам!

На стенах цветы и птицы

Томятся по облакам.

Ты куришь черную трубку,

Так странен дымок над ней.

Я надела узкую юбку,

Чтоб казаться еще стройней.

Навсегда забиты окошки.

Что нам, изморозь иль гроза?

На глаза осторожной кошки

Похожи твои глаза.

О, как сердце мое тоскует!

Не смертного ль часа жду?

А та, что сейчас танцует,

Непременно будет в аду.

Настоящую нежность не спутаешь…

Настоящую нежность не спутаешь

Ни с чем. И она тиха.

Ты напрасно бережно кутаешь

Мне плечи и грудь в меха

И напрасно слова покорные

Говоришь о первой любви.

Как я знаю эти упорные,

Несытые взгляды твои!

У меня есть улыбка одна…

У меня есть улыбка одна.

Так. Движенье чуть видное губ.

Для тебя я ее берегу —

Ведь она мне любовью дана.

Всё равно, что ты наглый и злой,

Всё равно, что ты любишь других.

Предо мной золотой аналой,

И со мной сероглазый жених.

Мальчик сказал мне: «Как это больно!..»

Мальчик сказал мне: «Как это больно!»

И мальчика очень жаль…

Еще так недавно он был довольным

И только слыхал про печаль.

А теперь он знает всё не хуже

Мудрых и старых Вас.

Потускнели и, кажется, стали уже

Зрачки ослепительных глаз.

Я знаю: он с болью своей не сладит,

С горькой болью первой любви.

Как беспомощно, жадно и жарко гладит

Холодные руки мои.

Чернеет дорога приморского сада…

Чернеет дорога приморского сада,

Желты и свежи фонари.

Я очень спокойная. Только не надо

Со мною о нем говорить.

Ты милый и верный, мы будем друзьями…

Гулять, целоваться, стареть…

И легкие месяцы будут над нами,

Как снежные звезды, лететь.

Есть в близости людей заветная черта…

Есть в близости людей заветная черта,

Ее не перейти влюбленности и страсти, —

Пусть в жуткой тишине сливаются уста,

И сердце рвется от любви на части.

И дружба здесь бессильна, и года

Высокого и огненного счастья,

Когда душа свободна и чужда

Медлительной истоме сладострастья.

Стремящиеся к ней безумны, а ее

Достигшие – поражены тоскою…

Теперь ты понял, отчего мое

Не бьется сердце под твоей рукою.

Я не любви твоей прошу…

Я не любви твоей прошу.

Она теперь в надежном месте.

Поверь, что я твоей невесте

Ревнивых писем не пишу.

Но мудрые прими советы:

Дай ей читать мои стихи,

Дай ей хранить мои портреты, —

Ведь так любезны женихи!

А этим дурочкам нужней

Сознанье полное победы,

Чем дружбы светлые беседы

И память первых нежных дней…

Когда же счастия гроши

Ты проживешь с подругой милой

И для пресыщенной души

Всё станет сразу так постыло —

В мою торжественную ночь

Не приходи. Тебя не знаю.

И чем могла б тебе помочь?

От счастья я не исцеляю.

Я улыбаться перестала…

Я улыбаться перестала,

Морозный ветер губы студит,

Одной надеждой меньше стало,

Одною песней больше будет.

И эту песню я невольно

Отдам на смех и поруганье,

Затем что нестерпимо больно

Душе любовное молчанье.

Пленник чужой! Мне чужого не надо…

Пленник чужой! Мне чужого не надо,

Я и своих-то устала считать.

Так отчего же такая отрада

Эти вишневые видеть уста?

Пусть он меня и хулит и бесславит,

Слышу в словах его сдавленный стон.

Нет, он меня никогда не заставит

Думать, что страстно в другую влюблен.

И никогда не поверю, что можно

После небесной и тайной любви

Снова смеяться и плакать тревожно

И проклинать поцелуи мои.

Путник милый, ты далече…

Путник милый, ты далече,

Но с тобою говорю.

В небесах зажглися свечи

Провожающих зарю.

Путник мой, скорей направо

Обрати свой светлый взор:

Здесь живет дракон лукавый,

Мой властитель с давних пор.

А в пещере у дракона

Нет пощады, нет закона.

И висит на стенке плеть,

Чтобы песен мне не петь.

И дракон крылатый мучит,

Он меня смиренью учит,

Чтоб забыла дерзкий смех,

Чтобы стала лучше всех.

Путник милый, в город дальний

Унеси мои слова,

Чтобы сделался печальней

Тот, кем я еще жива.

А, ты думал – я тоже такая…

А, ты думал – я тоже такая,

Что можно забыть меня,

И что брошусь, моля и рыдая.

Под копыта гнедого коня.

Или стану просить у знахарок

В наговорной воде корешок

И пришлю тебе страшный подарок —

Мой заветный душистый платок.

Будь же проклят. Ни стоном, ни взглядом

Окаянной души не коснусь,

Но клянусь тебе ангельским садом,

Чудотворной иконой клянусь

И ночей наших пламенных чадом —

Я к тебе никогда не вернусь.

На пороге белом рая…

На пороге белом рая,

Оглянувшись, крикнул: жду,

Завещал мне, умирая,

Благостность и нищету.

И когда прозрачно небо,

Видит, крыльями звеня,

Как делюсь я коркой хлеба

С тем, кто просит у меня.

А когда, как после битвы,

Облака плывут в крови,

Слышит он мои молитвы,

И слова моей любви.

Что ты бродишь неприкаянный…

Что ты бродишь неприкаянный,

Что глядишь ты не дыша?

Верно, понял: крепко спаяна

На двоих одна душа.

Будешь, будешь мной утешенным,

Как не снилось никому,

А обидишь словом бешеным —

Станет больно самому.

Муза

Когда я ночью жду ее прихода,

Жизнь, кажется, висит на волоске.

Что почести, что юность, что свобода

Пред милой гостьей с дудочкой в руке.

И вот вошла. Откинув покрывало,

Внимательно взглянула на меня.

Ей говорю: «Ты ль Данту диктовала

Страницы Ада?» Отвечает: «Я».

Тот город, мной любимый с детства…

Тот город, мной любимый с детства,

В его декабрьской тишине

Моим промотанным наследством

Сегодня показался мне.

Всё, что само давалось в руки,

Что было так легко отдать:

Душевный жар, молений звуки

И первой песни благодать —

Всё унеслось прозрачным дымом,

Истлело в глубине зеркал…

И вот уж о невозвратимом

Скрипач безносый заиграл.

Но с любопытством иностранки,

Плененной каждой новизной,

Глядела я, как мчатся санки,

И слушала язык родной.

И дикой свежестью и силой

Мне счастье веяло в лицо,

Как будто друг от века милый

Всходил со мною на крыльцо.

Не прислал ли лебедя за мною…

Не прислал ли лебедя за мною,

Или лодку, или черный плот? —

Он в шестнадцатом году весною

Обещал, что скоро сам придет.

Он в шестнадцатом году весною

Говорил, что птицей прилечу

Через мрак и смерть к его покою,

Прикоснусь крылом к его плечу.

Мне его еще смеются очи

И теперь, шестнадцатой весной.

Что мне делать! Ангел полуночи

До зари беседует со мной.

Не недели, не месяцы – годы…

Не недели, не месяцы – годы

Расставались. И вот наконец

Холодок настоящей свободы

И седой над висками венец.

Больше нет ни измен, ни предательств,

И до света не слушаешь ты,

Как струится поток доказательств,

Несравненной моей правоты.

Один идет прямым путем…

I

Один идет прямым путем,

Другой идет по кругу

И ждет возврата в отчий дом,

Ждет прежнюю подругу.

А я иду (за мной беда)

Не прямо и не косо.

А в никуда и в никогда,

Как поезда с откоса.

II

Но я предупреждаю Вас,

Что живу в последний раз.

Ни ласточкой, ни кленом,

Ни тростником и ни звездой,

Ни родниковою водой,

Ни колокольным звоном —

Не стану я людей смущать

И сны чужие навещать

Неутоленным стоном.

За тебя я заплатила…

За тебя я заплатила

Чистоганом,

Ровно десять лет ходила

Под наганом.

Ни налево, ни направо

Не глядела,

А за мной худая слава

Шелестела.

Нет, ни в шахматы, ни в теннис…

Нет, ни в шахматы, ни в теннис…

То, во что с тобой играю,

Называют по-другому,

Если нужно называть…

Ни разлукой, ни свиданьем,

Ни беседой, ни молчаньем…

И от этого немного

Холодеет кровь твоя.

Марина Цветаева
«Мне нравится, что Вы больны не мной»

Лучший союз

Ты с детства полюбила тень,

Он рыцарь грезы с колыбели.

Вам голубые птицы пели

О встрече каждый вешний день.

Вам мудрый сон сказал украдкой:

– «С ним – лишь на небе!» – «Здесь – не с ней!»

Уж с колыбельных нежных дней

Вы лучшей связаны загадкой.

Меж вами пропасть глубока,

Но нарушаются запреты

В тот час, когда не спят портреты,

И плачет каждая строка.

Он рвется весь к тебе, а ты

К нему протягиваешь руки,

Но Ваши встречи – только муки,

И речью служат вам цветы.

Ни страстных вздохов, ни смятений

Пустым, доверенных, словам!

Вас обручила тень, и вам

Священны в жизни – только тени.

Эпитафия

Л. А. Т.

На земле

– «Забилась в угол, глядишь упрямо…

Скажи, согласна? Мы ждем давно».

– «Ах, я не знаю. Оставьте, мама!

Оставьте, мама. Мне всё равно!»

Последнее слово

О будь печальна, будь прекрасна,

Храни в душе осенний сад!

Пусть будет светел твой закат,

Ты над зарей была не властна.

Такой как ты нельзя обидеть:

Суровый звук – порвется нить!

В земле

– «Не тяжки ль вздохи усталой груди?

В могиле тесной всегда ль темно?»

– «Ах, я не знаю. Оставьте, люди!

Оставьте, люди! Мне всё равно!»

Над землей

– «Добро любила ль, всем сердцем, страстно?

Зло – возмущало ль тебя оно?»

– «О Боже правый, со всем согласна!

Я так устала. Мне всё равно!»

Му́ка и мука́

– «Всё перемелется, будет мукой!»

Люди утешены этой наукой.

Станет мукою, что было тоской?

Нет, лучше мукой!

Люди, поверьте: мы живы тоской!

Только в тоске мы победны над скукой.

Всё перемелется? Будет мукой?

Нет, лучше мукой!

Кроме любви

Не любила, но плакала. Нет, не любила, но всё же

Лишь тебе указала в тени обожаемый лик.

Было всё в нашем сне на любовь не похоже:

Ни причин, ни улик.

Только нам этот образ кивнул из вечернего зала,

Только мы – ты и я – принесли ему жалобный стих.

Обожания нить нас сильнее связала,

Чем влюбленность – других.

Но порыв миновал, и приблизился ласково кто-то,

Кто молиться не мог, но любил. Осуждать не спеши

Ты мне памятен будешь, как самая нежная нота

В пробужденьи души.

В этой грустной душе ты бродил, как в незапертом доме

(В нашем доме, весною…) Забывшей меня не зови!

Все минуты свои я тобою наполнила, кроме

Самой грустной – любви.

Мальчик-бред

Алых роз и алых маков

Я принес тебе букет.

Я ни в чем не одинаков,

Я – веселый мальчик-бред.

Свечку желтую задую, —

Будет розовый фонарь.

Диадему золотую

Я надену, словно царь.

Полно, царь ли? Я волшебник,

Повелитель сонных царств,

Исцеляющий лечебник

Без пилюль и без лекарств.

Что лекарства! Что пилюли!

Будем, детка, танцевать!

Уж летит верхом на стуле

Опустевшая кровать.

Алый змей шуршит и вьется,

А откуда, – мой секрет!

Я смеюсь, и всe смеется.

Я – веселый мальчик-бред!

Памятью сердца

Памятью сердца – венком незабудок

Я окружила твой милый портрет.

Днем утоляет и лечит рассудок,

Вечером – нет.

Бродят шаги в опечаленной зале,

Бродят и ждут, не идут ли в ответ.

«Всe заживает», мне люди сказали…

Вечером – нет.

Болезнь

«Полюбился ландыш белый

Одинокой резеде.

Что зеваешь?» – «Надоело!»

«Где болит?» – «Нигде!»

«Забавлял ее на грядке

Болтовнею красный мак.

Что надулся?» – «Ландыш гадкий!»

«Почему?» – «Да так!»

«Видно счастье в этом маке,

Быть у красного в плену!..

Что смеешься?» – «Волен всякий!»

«Баловник!» – «Да ну?»

«Полюбился он невольно

Одинокой резеде.

Что вздыхаешь?» – «Мама, больно!»

«Где болит?» – «Везде!»

Разные дети

Есть тихие дети. Дремать на плече

У ласковой мамы им сладко и днем.

Их слабые ручки не рвутся к свече, —

Они не играют с огнем.

Есть дети – как искры: им пламя сродни.

Напрасно их учат: «Ведь жжется, не тронь!»

Они своенравны (ведь искры они!)

И смело хватают огонь.

Есть странные дети: в них дерзость и страх.

Крестом потихоньку себя осеня,

Подходят, не смеют, бледнеют в слезах

И плача бегут от огня.

Мой милый! Был слишком небрежен твой суд:

«Огня побоялась – так гибни во мгле!»

Твои обвиненья мне сердце грызут

И душу пригнули к земле.

Есть странные дети: от страхов своих

Они погибают в туманные дни.

Им нету спасенья. Подумай о них

И слишком меня не вини!

Ты душу надолго пригнул мне к земле…

– Мой милый, был так беспощаден твой суд! —

Но всё же я сердцем твоя – и во мгле

«За несколько светлых минут!»

Декабрь и январь

В декабре на заре было счастье,

Длилось – миг.

Настоящее, первое счастье

Не из книг!

В январе на заре было горе,

Длилось – час.

Настоящее, горькое горе

В первый раз!

Моим стихам, написанным так рано…

Моим стихам, написанным так рано,

Что и не знала я, что я – поэт,

Сорвавшимся, как брызги из фонтана,

Как искры из ракет,

Ворвавшимся, как маленькие черти,

В святилище, где сон и фимиам,

Моим стихам о юности и смерти

– Нечитанным стихам! —

Разбросанным в пыли по магазинам

(Где их никто не брал и не берет!),

Моим стихам, как драгоценным винам,

Настанет свой черед.

Я сейчас лежу ничком…

Я сейчас лежу ничком

– Взбешенная! – на постели.

Если бы Вы захотели

Быть моим учеником,

Я бы стала в тот же миг

– Слышите, мой ученик? —

В золоте и в серебре

Саламандра и Ундина.

Мы бы сели на ковре

У горящего камина.

Ночь, огонь и лунный лик…

– Слышите, мой ученик?

И безудержно – мой конь

Любит бешеную скачку! —

Я метала бы в огонь

Прошлое – за пачкой пачку:

Старых роз и старых книг.

– Слышите, мой ученик? —

А когда бы улеглась

Эта пепельная груда, —

Господи, какое чудо

Я бы сделала из Вас!

Юношей воскрес старик!

– Слышите, мой ученик? —

А когда бы Вы опять

Бросились в капкан науки,

Я осталась бы стоять,

Заломив от счастья руки.

Чувствуя, что ты – велик!

– Слышите, мой ученик?

Прохожий

Идешь, на меня похожий,

Глаза устремляя вниз.

Я их опускала – тоже!

Прохожий, остановись!

Прочти – слепоты куриной

И маков набрав букет,

Что звали меня Мариной,

И сколько мне было лет.

Не думай, что здесь – могила,

Что я появлюсь, грозя…

Я слишком сама любила

Смеяться, когда нельзя!

И кровь приливала к коже,

И кудри мои вились…

Я тоже была, прохожий!

Прохожий, остановись!

Сорви себе стебель дикий

И ягоду ему вслед, —

Кладбищенской земляники

Крупнее и слаще нет.

Но только не стой угрюмо,

Главу опустив на грудь,

Легко обо мне подумай,

Легко обо мне забудь.

Как луч тебя освещает!

Ты весь в золотой пыли…

– И пусть тебя не смущает

Мой голос из-под земли.

На радость

С. Э.

Ждут нас пыльные дороги,

Шалаши на час

И звериные берлоги

И старинные чертоги…

Милый, милый, мы, как боги:

Целый мир для нас!

Всюду дома мы на свете,

Всe зовя своим.

В шалаше, где чинят сети,

На сияющем паркете…

Милый, милый, мы, как дети:

Целый мир двоим!

Солнце жжет, – на север с юга,

Или на луну!

Им очаг и бремя плуга,

Нам простор и зелень луга…

Милый, милый, друг у друга

Мы навек в плену!

Вы, идущие мимо меня…

Вы, идущие мимо меня

К не моим и сомнительным чарам, —

Если б знали Вы, сколько огня,

Сколько жизни, растраченной даром,

И какой героический пыл

На случайную тень и на шорох…

И как сердце мне испепелил

Этот даром истраченный порох.

О, летящие в ночь поезда,

Уносящие сон на вокзале…

Впрочем, знаю я, что и тогда

Не узнали бы Вы – если б знали —

Почему мои речи резки

В вечном дыме моей папиросы, —

Сколько темной и грозной тоски

В голове моей светловолосой.

Уж сколько их упало в эту бездну…

Уж сколько их упало в эту бездну,

Разверстую вдали!

Настанет день, когда и я исчезну

С поверхности земли.

Застынет всё, что пело и боролось,

Сияло и рвалось:

И зелень глаз моих, и нежный голос,

И золото волос.

И будет жизнь с ее насущным хлебом,

С забывчивостью дня.

И будет всё – как будто бы под небом

И не было меня!

Изменчивой, как дети, в каждой мине

И так недолго злой,

Любившей час, когда дрова в камине

Становятся золой,

Виолончель и кавалькады в чаще,

И колокол в селе…

– Меня, такой живой и настоящей

На ласковой земле!

– К вам всем – что мне, ни в чем не знавшей меры,

Чужие и свои?!

Я обращаюсь с требованьем веры

И с просьбой о любви.

И день и ночь, и письменно и устно:

За правду да и нет,

За то, что мне так часто – слишком грустно

И только двадцать лет,

За то, что мне – прямая неизбежность —

Прощение обид,

За всю мою безудержную нежность,

И слишком гордый вид,

За быстроту стремительных событий,

За правду, за игру…

– Послушайте! – Еще меня любите

За то, что я умру.

Не думаю, не жалуюсь, не спорю…

Не думаю, не жалуюсь, не спорю.

Не сплю.

Не рвусь ни к солнцу, ни к луне, ни к морю,

Ни к кораблю.

Не чувствую, как в этих стенах жарко,

Как зелено в саду.

Давно желанного и жданного подарка

Не жду.

Не радуют ни утро, ни трамвая

Звенящий бег.

Живу, не видя дня, позабывая

Число и век.

На, кажется, надрезанном канате

Я – маленький плясун.

Я – тень от чьей-то тени. Я – лунатик

Двух темных лун.

Я с вызовом ношу его кольцо!.

С. Э.

Я с вызовом ношу его кольцо!

– Да, в Вечности – жена, не на бумаге. —

Его чрезмерно узкое лицо

Подобно шпаге.

Безмолвен рот его, углами вниз,

Мучительно-великолепны брови.

В его лице трагически слились

Две древних крови.

Он тонок первой тонкостью ветвей.

Его глаза – прекрасно-бесполезны! —

Под крыльями раскинутых бровей —

Две бездны.

В его лице я рыцарству верна,

– Всем вам, кто жил и умирал без страху! —

Такие – в роковые времена —

Слагают стансы – и идут на плаху.