Текст книги "Императрица Елизавета Петровна. Ее недруги и фавориты"

Дело Артемия Волынского

Нельзя сказать, чтобы Анна Иоанновна совершенно отказалась от пути, намеченного Петром I. Она вернула двор в Петербург, были сделаны кой-какие преобразования в армии, в делах почты, в образовании, в мануфактурах. Но императрицу правильно обвиняют в засилье иностранцев в России. Их было много и при Петре, много и при Елизавете, но при Анне Иоанновне они (любовник ее Бирон, кабинет-министр Остерман, Миних, братья Левенвольде – много!) прямо-таки облепили трон. Русскому человеку и дыхнуть было нельзя, а приближенные императрицы были люди цепкие, с авантюристической складкой ума, жадные до власти и денег, и плевать они хотели на нужды и заботы принявшего их государства.

Именно поэтому взор многих людей обращался к дочери Петра Великого, в ней видели надежду на преобразование России. Время Анны было жестоким, можно сказать, очень жестоким, но в сравнении с ее великим предшественником – вполне в духе времени. Недаром просвещенные люди России (историк Татищев, писатель Антиох Кантимир, Артемий Волынский), боясь засилья Долгоруких и Голицыных, так ратовали за ее восхождение на престол. Они, эти силы, надеялись, что она «кротким женским характером» смягчит нравы, оставшиеся в наследство от Петра I.

Не смягчила. Вся семья Долгоруких была вырезана с беспредельной жестокостью. Но я хочу остановиться на казни Волынского и его конфидентов, как тогда говорили, поэтому что это событие было предтечей восшествия Елизаветы на трон. Время Анны Иоанновны назвали «бироновщиной». Фаворита императрицы сделали козлом отпущения, хотя он не был дирижером суда над временщиками. Но в деле Волынского он сыграл главную скрипку.

Артемий Петрович Волынский (1689–1740) происходил из богатого дворянского рода. Он верно служил Петру I, выполняя дипломатические и военные поручения, потом был назначен губернатором Казани. Там он встретил приход Анны к власти и активно выступил протии «Кондиций». Волынского справедливо считают умным и способным человеком, толковым политическим деятелем, но не надо забывать, что был он величайший взяточник, самодур, интриган и, мягко говорят, «озорник», позволявший себе излишки. Венец мученичества заставил забыть его недостатки, в памяти потомков он остался борцом за правое, полезное отечеству дело.

При Анне Волынский сделал карьеру, стал своим человеком при дворе и был назначен обер-егермейстером. А надо сказать, что именно охоту Анна любила больше всего на свете. В 1738 году он уже кабинет-министр. Занять этот пост помог Бирон, желающий ограничить влияние Остермана. Бирон думал найти в лице Волынского покорного исполнителя, но просчитался. Императрица стала относиться к Волынскому настолько хорошо, что фаворит стал опасаться за свое место. А Волынский уже позволял себе выказывать знаки неуважения и самому Бирону.

Волынский был широким человеком, имел много друзей, они встречались, выпивали, обсуждали текущие дела, ругали правительство – от немцев продыха нет, – словом, занимались привычным для русского человека делом – «разговором на кухне». Итогом этих разговоров стало написанное Волынским «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел» – документ вполне безобидный, но была там опасная нота. Волынский ратовал за усиление политической роли русского дворянства. Генеральное рассуждение не понравилось государыне, а Бирон был вообще вне себя. Отношение его с Волынским обострилось до крайности.

А здесь подоспел праздник – мир с турками заключили. Решено было в честь торжества устроить широкий маскарад и потешную свадьбу двух шутов. Шуты были вторым главным после охоты развлечением императрицы. Вырезать изо льда скульптуры – старая русская традиция, но в наше время не додумались построить изо льда целый дворец, снабдить его ледяной мебелью и утварью. В этом дворце шутам предстояло и венчаться, и провести брачную ночь. Со всех концов империи было велено привезти по паре людей разной национальности в их костюмах, дабы они своими танцами и пением развлекали двор.

Ответственным за маскарадное действо был назначен Волынский. Сочинял подобающие стихи к свадьбе шутов поэт Василий Тредиаковский. Чем-то последний не угодил Волынскому, и тот разбил поэту лицо в кровь. Обиженный Тредиаковский пошел жаловаться к Бирону. И надо же такому случиться, чтобы в приемную фаворита явился Волынский. «Ты здесь зачем?» Бедного Тредиаковского тут же оттащили в подвал Волынского и дали семьдесят палочных ударов. Вот как широко жили люди!

Бирон взъярился от такого самоуправства. До несчастного пиита ему и дела не было, но ведь Волынский оскорбил его лично! Фаворит поставил перед императрицей вопрос ребром: «Или я, или этот проходимец Волынский».

А дальше все закрутилось. Учредили из русских комиссию для суда над Волынским и его гостями, придававшимися вольным беседам. Доносы слуг были очень кстати. Пытки, дыба, кнут… Вместе с Волынским пошли на эшафот и конфиденты, очень достойные люди – архитектор Петр Еропкин и советник адмиралтейской конторы Андрей Хрущев, прочих били кнутом и разослали в ссылки. Официальная версия обвинения – они желали заточить в монастырь Анну и выслать за границу Брауншвейгское семейство, из которого императрица назначила себе наследника. Заговора не было, но разговоры-то были. Конечно, они обсуждали эту больную тему. И ради кого они мечтали освободить русский трон? Для Елизаветы Петровны, конечно, но ни один из обвиняемых не назвал на допросе имени Елизаветы, и этим они, вероятно, спасли ей жизнь.

Иван Антонович, Бирон, Анна Леопольдовна

У Анны Иоанновны не было детей. Главной ее задачей было не допустить на престол потомков Петра I, и она назначила наследником будущего сына своей племянницы, дочери своей старшей сестры Екатерины Мекленбургской. Племянницу крестили и нарекли Анной Леопольдовной.

Мужем Анны Леопольдовны стал Антон Ульрих Брауншвейгский, анемичный тихий юноша. Бирон не хотел этого брака. У него были непомерные амбиции, он хотел женить на Анне Леопольдовне своего сына Петра. Не получилось.

В 1740 году у молодой четы родился сын, несчастнейший из смертных – будущий император Иван V. Анна Иоанновна была уже серьезно больна. Смерти она боялась и до последнего часа не подписывала манифеста о престолонаследии. Двор был в большом беспокойстве. Младенцу Ивану было два месяца, ему необходимо было назначить регента – фактического правителя России. Казалось, самой подходящей кандидатурой была мать ребенка, но отец ее, герцог Мекленбургский, тиран, самодур, был самым известным скандалистом в Европе. А ну как он явится в Россию и предъявит права на власть!

Бирон не отходил от постели больной государыни. Надо сказать, что в обществе ближайших к трону сановников появилось новое лицо – Алексей Петрович Бестужев. В Кабинете он занял место Волынского. Позднее я подробно расскажу об этом умном, значительном и очень противоречивом человеке. Именно Бестужев первым произнес то, что у всех было на языке, регентом назначить Бирона. Сам Бирон ничего подобного не говорил. Конечно, он очень хотел занять эту должность, но и боялся ее. Как покажет время – не без основания.

Анна Иоанновна успела подписать обе бумаги – манифест о престолонаследии и о регентстве Бирона. Она умерла, держа руку своего фаворита, последнее слово ее: «Небось…» Это случилось 17 октября 1740 года.

Первыми своими указами Бирон выказал великодушие: приостановил казни уже подписанные, освободил от наказания преступников (кроме воров, убийц и казнокрадов), даже снизил на 17 копеек подушную подать. Но столица недоумевала, почему Бирон в регентах, а не родители младенца-государя. Гвардия роптала, и даже возникло некое подобие заговора в пользу отца – принца Антона. Глава Тайной канцелярии Ушаков разговаривал с принцем строго: мол, интересы государства превыше всего и если вы измените собственному сыну-государю, то с вами обойдутся как с обычным подданным. Анна Леопольдовна с ужасом ждала, что ее с мужем вышлют за пределы России. Уж лучше бы выслали, честное слово, но человек не может провидеть свою судьбу.

Но были доносы в Тайной канцелярии и на приверженцев Елизаветы Петровны. Гвардия ее помнила и любила. Выдержка из опросных листов капрала Хлопова: «Вот император Петр Первый в Русской империи заслужил и того осталось. Вот коронованного отца дочь, государыня цесаревна, оставлена». Счетчик из матросов Максим Толстов отказался присягать регенту и тоже попал в Тайную: «…у него у государя осталась дочь цесаревна Елизавета Петровна, и надобно ныне присягать ей, государыне цесаревне. О том между собой говорили лейб-гвардии Преображенского полка солдаты, идучи от присяги». Толстой отделался очень легким наказанием, его сослали в Оренбург.

Скрытое недовольство народа объясняет вспыхнувшую вдруг дружбу Бирона с цесаревной Елизаветой. Правда, он никогда не выказывал ей откровенной неприязни, отдавая должное ее красоте и веселому нраву. А здесь он расщедрился, назначил ей высокий пансион, захаживал в гости, дарил комплименты и беседовал о том, о сем. Бирон знал, что общественность благоволит дочери Петра, и надеялся дружбой с ней упрочить свое положение. Сплетням не было конца. Кто-то «своими ушами слышал», что Бирон собирается вызвать из Киля Голштинского принца – внука Петра I и извести Брауншвейгскую фамилию. Другие утверждали, что он задумал жениться на Елизавете. Все было проще – регент решил повторить попытку добиться трона для сына Петра: женить Петрушу на Елизавете, провозгласить ее императрицей и сделать своих потомков законными императорами. В мыслях он уже предал императора Ивана Антоновича. Что думала по этому поводу сама Елизаветы, мы не знаем, но из всех пострадавших в перевороте 1741 года Бирон был наказан легче других.

Регентство Бирона продолжалось двадцать два дня. 7 ноября (роковая в русской истории цифра) Миних явился к Анне Леопольдовне и предложил свою помощь в низвержении регента. Она страшно рисковала. Неудача могла кончиться монастырем или даже казнью. Но согласилась. 8 ноября Миних мирно отобедал в доме Бирона. Там же присутствовал Левенвольде. Он вдруг спросил Миниха: «А что, граф, во время ваших походов вы никогда не предпринимали ничего важного ночью?» Миних смутился на мгновенье, а потом ответил: «Не помню, чтобы я когда-нибудь предпринимал что-нибудь чрезвычайное ночью, но мое правило пользоваться всяким благоприятным случаем».

И воспользовался. Этой же ночью он вернулся в дом Бирона с отрядом гвардейцев. Кроме Бирона были арестованы его брат Густав и кабинет-министр Бестужев. Их отправили в Шлиссельбургскую крепость. Во дворец призвали Остермана, но несчастного свалила жестокая болезнь. Второй посыльный сообщил, что своими глазами видел арестованного Бирона. И произошло чудо. Остерман мигом очнулся от тяжкого недуга и явился во дворец, чтобы восхвалить подвиг Миниха и освобождение России от тирании негодяя герцога Курляндского, то бишь Бирона.

Эрнст Иоганн Бирон

Время правления Анны I называют «бироновщиной» на том основании, что так прозвал его народ. Но народ и Петра I прозвал Антихристом, а отнюдь не Преобразователем. И был не прав. Бирон принимал участие в управлении не больше, чем рядовой фаворит, а их было в XVIII веке пруд пруди.

Приехав в Россию, Анна Иоанновна привезла и свой двор во главе с любимцем Эрнстом Иоганном Бироном (1690–1772). Позднее Бирону сочинили достойную родословную: он-де происходит из старинного рода Биренов, корни которого восходят к XVI столетию. Но бытует мнение, что дед Эрнста Иоганна был конюхом при дворе герцога Курляндского, а отец с трудом дослужился до офицерского чина.

Еще в 1714 году Бирон (ему 24 года) приезжал в Петербург искать места при дворе принцессы Софьи – супруги царевича Алексея. Однако в должность Бирон не был принят из-за своего низкого происхождения.

Затем Бирон учился в Кенигсбергском университете, но не окончил курс, потому что за драку с городской стражей угодил под арест. В тюрьме он просидел довольно долго, поскольку городское начальство требовало уплаты штрафа в 500 талеров. Бирон ходатайствовал перед прусским двором о сложении с него штрафа или хотя бы уменьшения его. Документы молчат о том, удалось ли ему получить желаемое, но из тюрьмы его выпустили. После неудачной учебы Бирон вернулся в Курляндию и был представлен обер-гофмаршалом Петром Бестужевым (отцом будущего канцлера) вдовствующей герцогине Анне.

Бестужев-отец вначале «по-родственному» покровительствовал Бирону, поскольку находился в любовной связи с его сестрой. Однако главной любовницей Бестужева была сама Анна Иоанновна. Политическая игра заставила Бестужева на время оставить курляндский двор. Когда он вернулся из Петербурга, то нашел место свое прочно занятым Бироном.

Со временем Анна, желая прикрыть свои любовные отношения с Бироном, женила его на своей фрейлине Бенигне Готлиб. Бенигна отлично поняла смысл этой женитьбы и постаралась стать «неразлучным другом» герцогини, а потом и императрицы. Смысл своей жизни она видела в том, чтобы сохранить положение своего мужа при Анне I. Так они и жили втроем. Анна Ивановна, как говорили тогда, не имела «собственного стола», а потому обедала и проводила все вечера в обществе Бирона и его супруги.

Леди Рондо, супруга английского посланника в России, в своих «Письмах» пишет, что Бирон был представителен, но взгляд имел отталкивающий; Бенигна же «так испорчена оспой, что кажется узорчатой, у нее прекрасный бюст, какого я никогда не видела ни у одной женщины». При дворе Анны Бенигна стала статс-дамой, Бирон оставался до времени всего лишь обер-камергером, но Европа быстро разобралась, что к чему: при своем положении он сможет внушить Анне все, что пожелает. Австрия первой подала всем пример. Желая получить от России корпус в 30 тысяч солдат, она подарила Бирону 200 тысяч талеров и титул графа Германской империи. В Европе стали говорить, что Бирона легко склонить на свою сторону, были бы деньги.

Теперь о «засилье немцев» в правление Анны I. Замечательный наш историк Ключевский пишет, что «немцы посыпались в Россию точно сор из дырявого мешка, облепили двор, обсели престол, забирались вовсе доходные места в управлении». В этом есть своя правда, но ведь не Анна I калитку немцам открыла! У русских всегда инородцы виноваты. Звали их с поклоном: приезжайте, учите нас уму-разуму.

Четыре главных «немца» управляли Россией при Анне: Остерман, Карл Густав Левенвольде, Бирон и Миних. Был еще пятый – гофмаршал Рейнгольд Левенвольде, но государственными делами он заниматься не любил, а любил женщин, карты, танцы и хорошо организованные пиры. Почему именно Бирон объявлен главным негодяем? Эта избирательность в оценках, видно, у нас в крови.

Бирон не был злодеем, он был авантюристом. В жизни его интересовали три вещи: лошади, любовь государыни Анны и Курляндия, где он хотел стать герцогом (и стал в 1737 году). Государственными делами он не занимался и склонности к этому не имел. Бирона не любили за капризность, чванливость и эгоизм.

Нет никаких сведений, что жестокость, существовавшая в правление Анны, шла именно от Бирона. Долгорукие были личными врагами царицы, к делу кабинет-министра Волынского Бирон приложил руку, но он убирал соперника, а не политического деятеля, написавшего «Генеральное рассуждение о поправлении внутренних государственных дел».

В конце своего десятилетнего «фавора» Бирон вошел во вкус и возжелал власти. А кто ее не хотел? Регентство Бирона продолжалось двадцать два дня, затем – арест и Шлиссельбургская крепость. Комиссия по делу бывшего регента заседала пять месяцев. В вину ему ставили: отсутствие религиозности, обманом захваченное регентство, желание утвердить трон за своим потомством и т. д. Приговорили к четвертованию, но Анна Леопольдовна смягчила приговор.

А далее – двадцать с лишним лет ссылки с конфискацией имущества. Бирон был лишен всех чинов, имений и сослан с семейством в Пелым Тобольской губернии. Миних «порадел» о содержании бывшего друга, разработал план дома, в котором должно содержать опального Бирона: «четыре малых жилья» (комнаты), высокий забор… Правда, дом этот вскоре сгорел.

В 1741 году к власти пришла Елизавета Петровна. В бытность ее цесаревной Бирон неоднократно оказывал ей услуги, поэтому Елизавета облегчила участь ссыльных и перевела все семейство на жительство в Ярославль. А Миниха меж тем сослали в тот же Пелым. Существует легенда, что два врага встретились где-то на необъятных просторах России, молча поклонились друг другу и разъехались в разные стороны.

В Ярославле Бироны прожили до 1761 года. Освободил их Петр III, явивший свою милость почти ко всем пострадавшим за два предыдущих царствования. По политическим соображениям все годы ссылки за Бироном сохранялся титул герцога Курляндского. При Екатерине II Бирон переехал в Курляндию и стал фактическим герцогом, до самой смерти верно служа царице и России. Умер он в в возрасте восьмидесяти двух лет.

Обрисуем еще несколькими мазками фигуру фаворита. Вот что пишут о нем современники:

«Бирон не отличался умом, но не был лишен здравого смысла, хотя многие и отказывали ему в этом. К нему можно по справедливости отнести пословицу, что обстоятельства создают человека: приехав в Россию, он не имел ни малейшего представления о политике, но через несколько лет коротко узнал все, что касалось государства. Он чрезвычайно любил роскошь и великолепие, в особенности лошадей» (Манштейн, «Записки» о России).

«Он говорит о лошадях и с лошадьми, как человек, а с людьми, как лошадь» (Граф Остен).

«Герцог очень тщеславен и вспыльчив, и когда выходит из себя, то выражается запальчиво. Он вообще очень откровенен и не говорит того, чего у него нет на уме, и отвечает напрямик или не отвечает вовсе. Он имеет предубеждение против русских и выражает это перед самыми знатными из них так явно, что когда-нибудь это сделается причиной его гибели» (Леди Рондо, «Письма»).

У Бирона было трое детей – два сына и дочь. Старшего сына Петра Бирон сватал в свое время за Анну Леопольдовну – не получилось. На Елизавету Петровну Бирон тоже положил глаз, мечтая видеть ее своей невесткой. Кто только не метил в мужья к дочери Петра! Очень хотелось Эрнсту Иоганну вплотную приблизиться к русскому трону. Может, он и имел для этого основания? Во всяком случае, существовала очень устойчивая сплетня, что матерью одного из сыновей Бирона была сама Анна Иоанновна. Особенно любила императрица младшенького – Карла.

Оба сына Бирона прожили долгую жизнь, служили России. Дочь Ядвига заслуживает отдельных слов, судьба ее интересна и поучительна. Ядвига была горбата. Красивое лицо, великолепные волосы, и вдруг такой изъян. Хотя, может, и не горбата она была, а сильно сутула или кривобока. Иные мемуаристы так и пишут.

Жизнь ссыльных в Ярославле была очень тяжелой. Все внимание родителей было отдано сыновьям, а уродливая дочь была позором семьи.

Словом, принцесса бежала из родительского дома и явилась к жене ярославского воеводы Пушкина с просьбой защитить ее. При этом Ядвига высказала горячее желание принять православие. Госпожа Пушкина написала письмо на высочайшее имя.

Просьба принцессы растрогала сердце религиозной Елизаветы. Она сама стала крестной матерью беглянки. Ядвига Бирон превратилась в Екатерину Ивановну и обер-гофмейстерину императрицы, то есть ей был поручен присмотр за фрейлинами. Служба эта была и почетной, и денежной.

Еще одна подробность. Кривобокая обер-гофмейстерина приглянулась великому князю Петру. Екатерина негодовала: «Мой супруг любит только уродливых женщин. Как это унизительно – иметь такую соперницу!»

Приняв православную веру, принцесса Ядвига очень облегчила участь родителей, а через пять лет сделала весьма выгодную партию, выйдя замуж за князя Черкасского.

Правительница Анна Леопольдовна и цесаревна Елизавета

Следствие над арестованными тянулось до июня, после чего Бирон, как уже было сказано, был сослан с семейством в Пелым. С Бестужевым обошлись мягче. Его сослали в родовую деревню без права выезда. Регентшей при малолетнем сыне была назначена мать – Анна Леопольдовна. Герой дня Миних повел себя очень решительно. Он сделал в правительстве полную перестановку, был резок, умудрился собственными руками создать себе оппозицию и вдруг заболел. Болезнь была трудной и долгой. Когда он выздоровел и предъявил свои права на власть, понял, что его время прошло. Всем опять заправлял Остерман, а ему оставили только заведывание армией, кадетским корпусом и Ладожским каналом. Возмущенный и обиженный Миних подал в отставку, и, к его удивлению, она была принята.

Анна Леопольдовна пыталась заниматься политическими делами, но это у нее плохо получалось. У нее был любовник, саксонский посланник Линар, была задушевная подруг Юлия Менгден, а любовь и дружба отнимают много времени. И все-таки регентше, несмотря на занятость и противодействие Остермана, удалось так запутать политические дела России, что вся Европа взирала на это с недоумением. Она, например, заключила мирные договоры и с Англией, и с Пруссией, постоянно враждующими друг с другом. Возникни у них война, Россия должна была помогать и тем и этим.

А положение в Европе было сложным. В 1740 году умер австро-венгерский король Карл VI. У него не было сыновей, и по так называемой «Прагматической санкции», по которой владения Габсбургов признавались нераздельными, он оставил всю свою империю в руках своей дочери Марии-Терезии. В том же 1740-м на престол Пруссии вступил Фридрих II. Друг Вольтера и поклонник поэзии тут же нарушил «Прагматическую санкцию» и отнял у Австрии Силезию. Вся Европа стала перестраиваться, расторгались старые договоры, подписывались новые.

Мария-Терезия попросила помощи у России. В Петербург прибыл австрийский посол Ботта. Остерман с согласия Анны Леопольдовны пообещал выслать в Австрию сорок тысяч солдат. Этот союз никак не устраивал Францию. Отношения с Парижем у нас были сложными. Франция хотела посадить на польский трон Станислава Лещинского, а Анна Иоанновна прочила в польские короли курфюрста Августа Саксонского. В борьбе за польский трон Франция действовала с помощью интриг и золота, Россия, как всегда, делала ставку на военную силу – что у нас дешевле, чем люди? Победила Анна Иоанновна. Франция увидела в России серьезного противника. Французский агент Лалли в записке о положении в России пишет в Париж: «Россия подвержена столь быстрым и столь чрезвычайным переворотам, что выгоды Франции требуют необходимость иметь лицо, которое бы готово было извлечь из того выгоды для своего государства». В 1739 году Петербург и Париж обменялись послами. Во Францию поехал Антиох Кантемир, в Россию Флери направил маркиза Шетарди.

Я взялась описывать политические дела в Европе, чтобы объяснить вещь совершенно непонятную, даже дикую, с нашей точки зрения. 13 августа 1741 года Швеция объявила России войну. На первый взгляд, – событие вполне естественное. Двадцать лет назад был заключен Ништадский мир, и шведы не отказались от идеи вернуть завоеванные Петром I земли. Странной была подоплека этого дела. Война была спровоцирована Францией. Она заключила военный союз с Пруссией, а Фридрих II при заключении договора поставил обязательное условие – Россия должна вступить в войну со Швецией. Понятно, что шведы начали воевать на французские деньги и вели ее в пользу цесаревны Елизаветы! Да, да, они должны были победить и посадить Елизавету на русский трон. Так придумала Франция, о чем послу Шетарди были даны соответствующие инструкции. Кардинал Флери хотел разрушить австрийско-русский союз, будущую императрицу Елизавету он уже видел игрушкой в своих руках. Шетарди был с ним согласен. Он писал в Париж про Елизавету: «Уступая склонности своей и своего народа, она немедленно переедет в Москву; знатные люди обратятся к хозяйственным делам, к которым они склонны и которые были принуждены давно бросить; морские силы будут пренебреженны, Россия мало-помалу станет обращаться к старине, которая существовала до Петра I и которую Долгорукие хотели восстановить при Петре II, а Волынский – при Анне. Такое возвращение к старине встретило бы сильное противодействие в Остермане, но за вступлением на престол Елизаветы последует окончательное падение этого министра, и тогда Швеция и Франция освободятся от могущественного врага, который всегда будет против них, всегда будет им опасен».

Остановимся на фигуре Шетарди. Французский посланник сразу по приезде стал заметной фигурой в Петербурге. Он очень пышно оформил свой приезд, таково было указание его правительства. Версаль и на берегах Невы должен блистать.

С Шетарди приехали двенадцать секретарей, шесть капелланов, пятьдесят лакеев. Он привез с собой пятьдесят тысяч бутылок шампанского, которое тут же заменило на императорском столе венгерское вино. Теперь тосты произносились исключительно под французское игристое. С Шетарди приехал известный на весь Париж повар, он выучил русских, как накрывать столы, как украшать их искусственными цветами и как готовить соусы.

Конечно, Шетарди надо было выполнять обязанности не только дипломата, но и шпиона. Он должен был узнать положение дел в России, подковерную борьбу при дворе, подробности о жизни Елизаветы и ее друзей, а также состояние армии – много чего. Общаться без переводчика было трудно, ни Бирон, ни Анна Иоанновна не понимали по-французски, а Елизавета понимала. Впервые она встретилась с Шетарди во дворце, открыв менуэтом бал. Вот где понадобились уроки, придуманные для цесаревны прозорливой маменькой. Елизавета с легкостью болтала с французским послом о том о сем, чем вызывала не только зависть, но и подозрительность.

За Елизаветой давно велась слежка. Началось все еще при Анне Иоанновне, Анна Леопольдовна продолжила эту традицию. Миних по ее поручению поселил в дом цесаревны урядника Щегловитого, и должность ему придумал – смотритель дома. Щегловитый аккуратно писал отчеты – кто приходил, когда, с кем выезжала, куда ехала. Чтобы следить за Елизаветой, в городе нанимался особый извозчик.

Елизавета знала, что за ней следят, противиться она не могла, поэтому тихо жила своим двором. Она даже убрала из своей комнаты портрет племянника – ненавистного Брауншвейгской фамилии «Голштинского чертушки». Связь с внешним миром для Елизаветы по-прежнему выполнял Лесток. С.М. Соловьев так его характеризует: «Деятельный, веселый, говорливый, любивший и умевший со всеми сблизиться, всюду обо всем разведать, Лесток был дорогой человек в однообразной жизни опальной цесаревны. Но кроме развлечений, которые мог доставлять Лесток в скуке, кроме привычки к человеку, необходимо близкому как медику, Елизавета имела право полагаться на Лестока: когда в начале царствования Анны Миних по иноземству предлагал Лестоку понаблюдать за цесаревною и доносить обо всем, Лесток не согласился».

«Опальное положение, уединенная жизнь Елизаветы при Анне послужили к выгоде для цесаревны, – пишет далее Соловьев. – Молодая, ветреная, шаловливая красавица, возбуждавшая разные чувства, кроме чувства уважения, исчезла. Елизавета возмужала, сохранив свою красоту, получившую теперь спокойный, величественный, царственный характер. Редко, в торжественных случаях являлась она перед народом, прекрасная, ласковая, величественная, спокойная, печальная; являлась как молчаливый протест против тяжелого, оскорбительного для народной чести настоящего, как живое и прекрасное напоминание о славном прошедшем, которое теперь уже становилось не только славным, но и счастливым прошедшим».

Елизавета понимала, что все от нее чего-то ждут, она должна взять на себя ответственность, но кто поведет к высокой цели? Да и женское ли это дело затевать перевороты? Слежка ужесточается, одного «смотрителя дома» уже мало, и вот майор гвардии Альбрехт вручает аудитору Барановскому именной указ: «Должен ты быть поставлен на безызвестный караул близ дворца Елизаветы Петровны, имеешь смотреть: во дворец цесаревны какие персоны мужеска и женска пола приезжают, також и ее высочества куды изволит съезжать и как изволит возвращаться – о том бы повседневно подавать записку по утрам, ему, Альбрехту. В которое время генерал-фельдмаршал во дворец цесаревны прибудут, то б того часа репортовать словесно прибытии его ему ж, майору Альбрехту; а если дома его Альбрехта не будет, то отрепортовать герцогу брауншвейг-люнебургскому. Французский посол когда приезжать будет во дворец цесаревны, то и о нем репортовать с прочими в подаваемых записках». Удивительное дело: по слухам, Миних действительно приходил к Елизавете, предлагая свои услуги. Елизавета от услуг Миниха отказалась со словами: «Ты ли тот, который корону дает кому хочет? Я оную и без тебя, ежели пожелаю, получить могу». Известно все это со слов прислуги, правда или нет, не мне судить, но принц Антон, отец младенца-императора, в это свято верил.

А то, что послы – французский Шетарди, и шведский Нолькен – заглядывали к Елизавете, это совершенно точно. Нолькену необходимо было оговорить условия, на которых будет начата война с Россией. Елизавета трусила ужасно, но слушала, кивала головой. Шетарди надо было выполнять указания своего правительства, и он все примеривался: из кого составить партию? Вся столица знала, знал и Шетарди, что при свержении Бирона три гвардейских полка шли во дворец, совершенно уверенные, что на престол сядет матушка Елизавета Петровна. У Елизаветы старая дружба с гвардией, она крестит их младенцев, зовет крестников к себе в дом, запросто сидит с ними за столом, и все это не чернь, а дворянство. У Елизаветы полно сторонников, но кто станет во главе заговора?

У Нолькена были свои заботы. Он требовал от цесаревны точные условия договора – какие будут от России вознаграждения для Швеции, когда дело будет сделано? Встречаться напрямую с цесаревной стало опасно, и Нолькен пригласил Лестока лечить себя. Теперь он мог говорить о русских делах в любое время. Но переговоры так и не сползли с мертвой точки. Елизавета через Лестока передавала шведскому послу, что тронута его заботой о ее персоне, но опасается упрека со стороны своего народа, если ради достижения трона России будет нанесен урон. Деньги она готова заплатить, но от завоеванных ее отцом земель не отщипнет ни пяди.

Анна Леопольдовна спала и видела, как избавиться от Елизаветы. Был придуман для нее новый жених – принц Людвиг Брауншвейгский, брат принца Антона. По замыслам двора, принц Людвиг должен был стать вместо свергнутого Бирона герцогом Курляндским. В Курляндию и решили сослать Елизавету, но она категорически отказалась выходить замуж, заявив, что не сделает этого никогда. Ей не поверили, предложили новую кандидатуру, очень спорную – французского принца Конти. Елизавета вообще отказалась разговаривать на эту тему.