Текст книги "Коллекционер"

Глава 8

Все произошло довольно быстро. Эшу частенько приходило в голову, что Оливер мог бы зарабатывать на жизнь подделкой документов. Подпись не вызвала вопросов – Оливер столь же безупречно подделывал подпись отца и многих других. Ключ подошел, и, как только сотрудник банка воспользовался своим ключом и вышел, Эш вперился взглядом в металлический ящик.

То, что в нем лежало, стоило жизни брату и женщине, которую он любил – по крайней мере, на свой лад. То, что в нем лежало, привлекло убийцу в его собственный дом и в дом его хорошей знакомой.

Эш был убежден в этом.

Он открыл ящик.

Окинул взглядом пачки перехваченных лентами сотенных банкнот – хрустящих, как молодой салат, – и толстый конверт из желтоватой бумаги. Между ними аккуратно пристроился коричневый кожаный футляр с дорогим тиснением и золотыми петлями.

Он открыл его.

И опешил при виде сверкающей роскоши, утопающей в мягком ложементе.

Из-за этого? Погибнуть из-за этого?

Эш вынул конверт, достал документы, прочитал все, что мог. И снова подумал – погибнуть из-за этого? Сдерживая ярость, он закрыл футляр и защелкнул петли. Потом достал из пакета завернутые в бумагу покупки, положил туда футляр, прикрыв сверху бумагой, а платье втиснул в холщовую сумку. Конверт и деньги, также прикрыв бумагой, он отправил в пакет, и вышел, оставив на столе пустой ящик.

Теперь ему требовался компьютер.

* * *

Лайла добросовестно слонялась по мини-маркету – купила вино, два чудесных персика и кусочек сыра «Пор-Салю». Потом тянула время, кружа возле оливок, точно они были «гвоздем» ее сегодняшней потребительской корзины. А может, даже годовой.

Наконец, нагрузившись всякой всячиной, она добралась до кассы и поморщилась при известии о том, в какую сумму ей обошлось «слоняние». Потом улыбнулась кассиру и по-прежнему с улыбкой на губах обернулась на эффектную азиатку в босоножках изумрудного цвета на танкетке.

– Классные туфли, – обронила она, беря пакет. В этом ее замечании не было ничего необычного.

– Спасибо. – Взгляд экзотических раскосых глаз сместился на босоножки на плоской подошве. Они были симпатичные, разноцветные, но видавшие виды. – У вас тоже очень славные.

– Это на каждый день, а не на выход.

Довольная собой, Лайла вышла и зашагала в сторону банка.

Скучные туфли – скучная жизнь, сказала себе Джей. Но что это братец застрял в банке? Стоит понаблюдать еще – в конце концов, платят хорошо, а Нью-Йорк ей по душе.

Эш вышел из банка в тот момент, когда Лайла решала, как быть – зайти внутрь или подождать снаружи.

– Отоварилась, как могла, – начала она.

– Отлично. Тогда идем.

– Что оказалось в ячейке?

– Об этом поговорим в квартире.

– Хотя бы намекните, – настаивала она, ускоряя шаг, чтобы не отставать. – Кровавые алмазы? Кости динозавров? Золотые дублоны? Карта с координатами Атлантиды? Потому что она находится где-то там, под водой.

– Нет.

– Да точно вам говорю, – настаивала она, – большая часть земной поверхности покрыта океаном…

– Я про ячейку – ничего такого в ней не было. Мне необходимо залезть в ваш ноутбук и кое-что проверить.

– Коды запуска ядерных ракет? Секрет бессмертия? Лекарство от облысения?

При этих словах он развеселился и посмотрел на нее.

– Вы серьезно?

– Я беру с потолка. Стойте, он ведь занимался антиквариатом. Любимый резец Микеланджело? Экскалибур? Тиара Марии-Антуанетты?

– Уже теплее.

– Правда? А где именно? Привет, Итан, как дела?

Эш не сразу сообразил, что это адресовалось швейцару.

– Помаленьку, мисс Эмерсон. Ходили по магазинам?

– У меня новое платье.

– С обновкой вас. Мы будем по вам скучать.

Итан открыл двери, обменявшись кивком с Эшем.

– Он здесь служит одиннадцать лет, – сообщила Лайла, когда они заходили в лифт. – Знает все про всех. Но умеет держать язык за зубами. А интересно, как можно определить, что это – любимый резец Микеланджело?

– Понятия не имею. Я за ходом ваших мыслей и то с трудом успеваю.

– Вы расстроены. – Она погладила его по руке. – Это видно. Все скверно? Что вы нашли?

– Он погиб из-за этого. Это само по себе скверно.

«Хватит дурачиться», – приказала она себе, пусть даже ей самой становилось от этого легче. Когда лифт открылся, она достала ключи и молчала до тех пор, пока они не оказались в квартире.

Томас выбежал навстречу, точно она отсутствовала неделю.

– Знаю, знаю, я задержалась дольше, чем следовало. Но теперь-то я вернулась. Им бы завести для него котенка, – сказала она, проходя на кухню с пакетом. – Он ненавидит оставаться один.

В качестве компенсации она достала вкусняшку и, воркуя, предложила котику.

– Ну, теперь-то скажете?

– Покажу.

Он поставил пакет на обеденный стол, вынул и отложил в сторону бумагу. Затем извлек на свет кожаный футляр.

– Красивый, – пробормотала Лайла. – Особенный. Это значит, что внутри что-то красивое и особенное.

Затаив дыхание, она наблюдала за тем, как Эш открывает крышку.

– О, красота! Старинная вещь – вон как богато украшена. Это что, все золото – настоящее золото? А это – настоящие бриллианты? И сапфиры?

– Сейчас выясним. Мне нужен ноутбук.

– Валяйте, – она махнула рукой. – Можно, я достану?

– Ага.

И пока она доставала, Эш набрал в поисковике «ангел, колесница, яйцо».

– Невероятно искусная работа. – В руках у Лайлы было пасхальное яйцо, которое она держала очень бережно, точно маленькую бомбу. – Так богато украшено, даже слишком, на мой взгляд, но красивое – очень тонкая работа. Золотой херувим тянет золотую колесницу, в которой находится яйцо. А яйцо – боже, как оно переливается. Это ведь настоящие драгоценные камни? Если они… – И тут до нее дошло. – Это ведь Фаберже? Он же – или они, я толком не знаю, были российскими ювелирами? Никогда не думала, что их изделия были настолько изящными – это не просто пасхальное яйцо, а нечто гораздо большее.

– Фаберже – и он, и они, – рассеянно проговорил Эш. Он глядел в ноутбук, сцепив перед собой руки.

– Их же коллекционируют, да? Или выставляют в музеях. По крайней мере, старые. Это, наверное, стоит тысячи, а может, сотни тысяч.

– Больше.

– Миллион?

Он покачал головой, продолжая читать.

– Да бросьте, кто станет платить миллион за яйцо, пусть даже такое? Это… – ой, оно открывается, тут… Эш, взгляните!

Ее страсть к устройству всяких штучек была сполна вознаграждена.

– Внутри яйца – крохотные часики. Херувим с часами! Это потрясающе. Это действительно потрясающе. Да, учитывая часики, согласна на миллион.

– Это сюрприз. Так называют то, что находится внутри яйца.

– Он в самом деле классный. Еще понять бы, что там внутри. – У нее прямо руки чесались при мысли о том, чтобы разглядеть часы поближе. – Но если оно и вправду стоит миллион, я воздержусь.

– Думаю, раз в двадцать больше.

– Что? – Она тотчас спрятала руки за спину.

– Запросто. «Золотое яйцо с часами, – прочитал он, – украшенное бриллиантами и сапфирами, в двухколесной повозке, управляемой ангелом. Изготовлено фирмой Петера Карла Фаберже для императора Александра III в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году. Одно из восьми утраченных императорских пасхальных яиц».

– Утраченных?

– Судя по тому, что здесь написано, всего фирмой Фаберже было изготовлено около пятидесяти императорских яиц для императоров Александра и Николая. Сорок два находятся в музеях или в частных коллекциях. Восемь, в том числе «Херувим и колесница», утрачены.

– Если это подлинное…

– Это первое, что следует установить. – Он стукнул пальцем по желтоватому конверту. – Тут документы, часть из них, вероятно, на русском. Но опять же, из того, что здесь написано, следует, что оно подлинное. Или же и яйцо и документы – подделка.

– Для подделки работа слишком искусная. Кто, обладая таким мастерством, станет тратить уйму времени на подделку? Хотя всякое бывает, – сказала она, опережая Эша. – Этого я просто не понимаю.

Она села и нагнулась так, что ее глаза оказались вровень с яйцом.

– Если это подделка, тогда тот, кто захотел его купить, должен был его проверить. Исключительно качественные подделки могут обмануть экспертов, но в данном случае это маловероятно. Если оно настоящее… Насчет двадцати миллионов долларов вы не шутили?

– Судя по тому, что здесь сказано, даже больше. Это легко выяснить.

– Каким образом?

– У дяди Оливера, Винни. Он был его боссом. Винни владеет антикварным магазином «Старый Свет». Если он не знает, то кто-нибудь из его коллег точно в курсе.

Яйцо переливалось огнями, напоминая о временах роскоши. Не только о великом мастерстве, но об истории.

– Эш, его нужно передать в музей.

– Ага. Заявиться в Метрополитен со словами: «Глядите, что я нашел!»

– Тогда в полицию.

– Не сейчас. Мне нужны ответы, а у них ответов нет. Яйцо было у Оливера, и я должен узнать, где он его взял. Заключил сделку? Украл или приобрел?

– Думаете, он мог его украсть?

– Не в том смысле, что влез в чужой дом. – Он взъерошил себе волосы. – Но обманным путем – солгал или выманил. Это вполне в его духе. По его словам, у него был клиент. Он получил яйцо от клиента или же должен был передать ему?

– Вы все документы посмотрели? Может, среди них есть купчая или расписка?

– Ничего подобного, но я еще не разобрал бумаги из его квартиры. В ячейке лежало примерно шестьсот тысяч долларов наличными.

– Шестьсот тысяч?

– Плюс-минус, – рассеянно сказал Эш, а Лайла только выпучила глаза.

– То, что в ячейке лежала такая сумма, означает, что деньги появились недавно и у него был план. Очевидно, он не мог или не хотел официально их показывать. Возможно, ему заплатили за посредничество, а он прикинул, что этого недостаточно, и решил получить с клиента еще.

– Если яйцо настолько дорогое, как вы считаете, почему не заплатить еще? Зачем убивать двоих?

Он не стал говорить, что людей убивают за карманную мелочь. Или просто потому, что хочется убить.

– Возможно, его планировали убить с самого начала, или он нарвался не на того клиента. Ясно одно: нужно установить подлинность изделия, выяснить, откуда оно у Оливера и кому предназначалось.

– А после?

Взгляд зеленых глаз полоснул как лезвием.

– А после они ответят за убийство моего брата и его женщины.

– Потому что, когда вы все выясните, вы пойдете в полицию.

Он помолчал, потому что переполнявший его гнев рисовал сцены, в которых он сам призывает убийц к ответу. Но, глядя в глаза Лайлы, он сознавал, что не станет этого делать – в этом случае она просто не поймет его – и удивился, что ее мнение стало так много для него значить.

– Ну да, я пойду в полицию.

– И правильно. А я приготовлю ланч.

– Вы приготовите ланч?

– Нам следует пораскинуть мозгами и поесть. – Она взяла яйцо и аккуратно поместила его в мягкое лоно футляра. – Вы делаете это, потому что любили его. Он был занозой в заднице, доставлял хлопоты, порой огорчал, но вы любили его и изо всех сил стараетесь понять, почему это произошло. – Она подняла на него глаза. – У вас горе, а оно совсем рядом с гневом. Это понятно. – Она накрыла его руку своей, чтобы ощутить его горе. – Это нормально чувствовать и желать лично наказать тех, кто это совершил, – тоже. Но вы не станете этого делать. Вы выше этого. Поэтому я хочу вам помочь, и для начала мы поедим.

Она прошла на кухню и порылась в продуктах, которые еще не успела убрать.

– Почему бы вам просто не послать меня куда подальше?

– С какой стати?

– Потому что я принес в ваш дом…

– Он не мой.

– На ваше рабочее место, – поправился он, – предмет, чья стоимость составляет миллионы долларов, причем добыт он был неэтичными, а то и противозаконными способами. В какую историю ни вляпался мой братишка, это побудило злоумышленников влезть в квартиру вашей подруги – они искали вас или информацию о вас – и вполне вероятно, пока вы продолжаете общаться со мной, эта персона, скорее всего убийца, будет следить за вами.

– Вы забыли упомянуть про прискорбную утрату туфель.

– Лайла…

– Их не стоит сбрасывать со счетов, – сказала она, ставя на огонь кастрюльку для спагетти. Салат с пастой на скорую руку представлялся ей оптимальным вариантом. – А вот вам мой ответ: вы – не ваш брат.

– В том-то вся штука.

– Отчасти, – уточнила она. – Возможно, он бы понравился мне. Еще, пожалуй, вызывал бы у меня досаду, потому что, похоже, впустую растрачивал свой потенциал и многочисленные возможности. Вы – другой, вы не разбрасываетесь, и мне это важно – не разбрасываться ресурсами, временем, людьми и возможностями. Вы готовы его защищать, даже зная, что он совершил что-то не просто глупое и опасное, но предосудительное. Но все равно будете на его стороне. Преданность. Любовь, уважение, доверие – все это важно, но не выдерживает испытания без преданности. И это мой вам окончательный ответ.

Она смотрела на него распахнутыми темными глазами, в которых было неподдельное чувство.

– С какой стати мне вас выпроваживать?

– Потому что вы не знали его, и все происходящее осложняет вашу жизнь.

– Я знаю вас, а сложности – это и есть жизнь. И потом, если я пошлю вас куда подальше, вы не напишете мой портрет.

– А вам не хочется, чтобы я его писал.

– Не хотелось. Я и сейчас не знаю, хочу ли, но мне интересно.

– Я уже мысленно представляю вторую картину.

– Ну вот, я же говорю – все в дело. И о чем она?

– Вы лежите в беседке, утопающей в зелени, на закате. Вы только проснулись, ваши волосы покрывают все вокруг.

– Просыпаюсь на закате?

– Как фея перед ночными трудами.

– Я – фея. – Ее лицо оживилось. – А что, мне нравится. А какой наряд?

– Изумруды.

Она перестала помешивать спагетти, которые только что отправила в кипящую воду, и уставилась на него.

– Изумруды?

– Изумруды, как искры волшебного моря, стекают по вашей груди, падают каплями с мочек ушей… Я не собирался пока вам говорить, но раз вы еще можете передумать, значит, нужно выложить карты на стол.

– Передумать никогда не поздно.

Он улыбнулся и подошел ближе:

– Я так не считаю. Если делать ноги, то сейчас.

– Я не ноги делаю, а ланч.

Он взял у нее из рук вилку и помешал в кастрюльке.

– Сейчас или никогда.

Она отступила назад:

– Мне нужен дуршлаг.

Он взял ее за руку и притянул к себе:

– Сейчас.

На этот раз было не так, как тогда на тротуаре – легкое, небрежное прикосновение губ. Это было долгое, упоительное, вдумчивое обладание, с электрическими разрядами желания, отдававшимися во всем ее теле.

Тогда, в студии, у нее подкашивались ноги, когда он смотрел на нее? Сейчас они отнимались, лишая ее связи с землей, унося в поднебесье.

Нужно было держаться или упасть.

Она держалась.

Он разглядел это в ней в тот первый раз, когда посмотрел ей в глаза. Разглядел сквозь боль потрясения и пелену печали ее способность отдавать. Свет и тепло, которые она могла дарить или отнять. И сейчас он взял мечтательную темноту окруженного светом зрачка и укутался им, точно тканью жизни.

– Ты будешь именно такая, – прошептал он, снова глядя ей в глаза, – когда проснешься в беседке. Потому что ты знаешь, что можешь творить в темноте.

– Ты поэтому меня поцеловал? Из-за картины?

– Ты поэтому не стала меня выпроваживать, из-за того, что сейчас случилось здесь?

– Возможно, отчасти да. Это не главная причина, но отчасти.

Он откинул назад ее волосы:

– Вот именно.

– Мне нужно… – Она отступила назад и сняла кастрюльку с огня, пока та не выкипела. – Ты спишь со всеми женщинами, которых рисуешь?

– Нет. В моей работе есть близость, нередко чувственность, но это работа. Мне захотелось тебя написать, еще когда ты сидела напротив в кофейне. Мне захотелось переспать с тобой… Ты обняла меня. Когда я первый раз пришел сюда, ты обняла меня на прощанье. Это не был физический контакт – меня не так-то просто обмануть.

Он поймал ее мимолетную улыбку, когда она опрокидывала спагетти в дуршлаг.

– В этом была душевная щедрость и простота. Я нуждался в этом и хотел тебя. Возможно, желая утешиться. Сейчас иначе.

Никому из нас не будет утешения, думалось ей.

– Меня всегда привлекали сильные мужчины. Сложные. И это всегда плохо заканчивалось.

– Почему?

– Почему плохо? – Она пожала плечами, переваливая спагетти в миску. – Они уставали от меня. – Она отправила следом томаты черри, блестящие черные маслины, нарубленный базилик, добавила розмарин и перец. – Со мной не очень… волнительно. У меня нет особенного желания сидеть дома, ну там, готовить и поддерживать огонь в очаге, но все время тусоваться я тоже не хочу. Во мне всего понемножку, но всегда оказывалось, что одного недостаточно или другого слишком много. Готово. Я схалтурю и воспользуюсь готовой заправкой.

– А почему схалтуришь?

– Забудь.

– Мне не нужна кухарка или хранительница очага. Или ночные вечеринки. И на сегодняшний день ты – самая волнующая женщина из всех, кого я знаю.

Волнующая? Никто, даже она сама, никогда не считал ее волнующей.

– Это из-за ситуации. Напряженные ситуации порождают волнения и стресс. Порой приводят к язве, правда, сейчас врачи это отрицают. Хотя ужасно жаль, что столько волнения и напряжения пропадает даром.

Лайла перемешала салат и открыла хлебницу.

– Одна осталась. – Она достала булочку из бездрожжевого теста. – Поделим?

– Договорились.

– Еще хочу договориться вот о чем. Дай мне набраться воздуха перед прыжком. Потому что обычно я бросаюсь в омут с головой и иду ко дну. Добавь сюда обстоятельства – твоего брата и фантастическое яйцо – еще бы понять, что со всем этим делать. Поэтому мне хочется заходить в воду шажками, а не бросаться с разбегу.

– И далеко ты зашла?

– Когда ты начал делать наброски, было по колено. Сейчас доходит до бедер.

– Ладно.

Ее ответ – нетипичный, простой, прямой – возбудил его сильнее черного шелка. Ему хотелось коснуться ее, и он стал поигрывать кончиками ее волос, радуясь тому, что она оставила их распущенными.

– Поедим на террасе, а остальное пока выкинем из головы?

– Отличная мысль. Так и сделаем.

* * *

Она понимала, что надолго выкинуть из головы не получится, потому что ситуация того не допускала. Но сидеть на солнце рядом с загадочным мужчиной, который ее хотел, и поглощать легкий салат было очень хорошо.

В ее жизни случались мужчины-спринтеры, которых порой хватало на круг-другой, но марафонцев не было. Впрочем, ее собственная жизнь походила на серию коротких забегов. Постоянство так долго сторонилось ее, что она считала стремление к нему саморазрушительным.

Она была убеждена, что очень изобретательно и продуктивно построила свою жизнь на временном фундаменте.

И в отношениях с Эшем она собиралась придерживаться той же линии.

– Если бы нас познакомила Джули – скажем, на твоей выставке, – все не казалось бы настолько странным. Но тогда, вероятно, ты бы не проявил интереса.

– Ты ошибаешься.

– Приятно слышать. В любом случае так не случилось. – Она перевела взгляд на окно, по-прежнему закрытое ставнями. – В твоей жизни столько всего происходит, Эш.

– С каждым днем все больше. Ты не выставила меня, когда у тебя была возможность, так что мы в одной лодке.

– Я – королева многозадачности. Через пару дней у меня будет квартира с видом на реку, крохотный песик, орхидеи и личный тренажерный зал, который либо вгонит меня в тоску, либо подвигнет на занятия фитнесом. Я буду писать книгу, вести блог, куплю подарок маме на день рождения – пожалуй, лимонное деревце, потому что это же круто – выращивать собственные лимоны на Аляске! Еще в моих мыслях найдется место украденному императорскому яйцу, стоимость которого просто поражает воображение, переживаниям о том, что за мной могут следить, и перспективам классного секса с мужчиной, с которым нас свела гибель его брата. Все это требует немалого проворства.

– Ты забыла про сеансы.

– Потому что они пугают меня больше, чем персональный тренажерный зал или секс.

– Секс тебя пугает?

– Раздеться в первый раз перед мужчиной – это безумно страшно, Эштон.

– Я буду тебя отвлекать.

– И это плюс. – Она нарисовала сердечко на запотевшем боку стакана с лимонной водой. – Что будем делать с яйцом?

«Ну вот, вернулись к нашим баранам», – подумал он.

– Покажу его дяде Винни, на которого работал Оливер. Если Винни не сможет подтвердить его подлинность, значит, подскажет, кто может.

– Хорошая мысль. Потому что яйцо в любом случае представляет ценность – либо в пределах разумного, с учетом искусной работы, либо за его пределами. А что потом, после того, как Винни посмотрит?

– Завтра я отвезу его в компаунд. Там охрана на уровне Монетного двора США. Пусть там полежит, пока я разбираюсь с остальным.

– Как именно?

– Я над этим работаю. Винни должен знать крупных коллекционеров. Или, опять же, тех, кто их знает.

Ее развитое воображение взялось за дело и попыталось нарисовать образ человека, тратящего многие миллионы на хобби. Среди ежегодных клиентов Лайлы была пара, собиравшая дверные ручки. И как-то зимой она приглядывала за квартирой дважды овдовевшей дамы, у которой была восхитительная коллекция эротических нэцке.

Но тратить многие миллионы? Чтобы представить такое, требовалось поднапрячься. Воображению был нужен толчок – картинка, лицо, общие сведения, на худой конец – имя.

– В его файлах, в переписке, где-нибудь должна быть какая-то информация об этом клиенте.

– Я поищу.

– Я могу помочь. Правда могу, – сказала она в ответ на его молчание. – Иногда клиенты платят мне дополнительно за систематизацию рабочего места или документации во время их отсутствия. В любом случае она была в курсе – Сейдж, подруга Оливера. Все эти их словесные перепалки, – Лайла смотрела на закрытое ставнями окно, вспоминая, – ссоры, волнения, тревоги. Мне казалось, что это личное, но теперь… Это точно было связано с яйцом, с клиентом, с тем, что он – или они – пытались провернуть.

– Она что-то знала, – согласился Эш, – но недостаточно. Ты говорила, она плакала, умоляла, была напугана. Думаю, если бы она знала, куда Оливер спрятал яйцо, она бы раскололась.

– Пожалуй, ты прав. Сейдж знала, что это за вещь, была в курсе планов, но вряд ли знала, где она хранится. Она не могла сказать, а Оливер был в отключке и тоже не мог. Убийца допустил ошибку, когда накачал его таблетками и предположил, что у женщины сразу развяжется язык, стоит ей пригрозить или наподдать.

Лайла встала и начала собирать посуду.

– У тебя дела, тебе нужно повстречаться с людьми.

Он тоже поднялся, взял у нее из рук тарелки и поставил их обратно. Потом положил руки ей на плечи.

– Наверное, он сказал ей, что это для ее же блага. Что-то вроде: «Радость моя, меньше знаешь – крепче спишь. Я о тебе же беспокоюсь». И отчасти сам в это верил.

– Значит, отчасти так и было.

– Он не сказал ей, потому что не доверял, а еще не хотел, чтобы она тоже могла держать ситуацию под контролем. Это была его сделка и его правила. И из-за этого она погибла.

– И он тоже, Эштон. Скажи мне вот что. – Она тоже положила руки ему на плечи – контакт за контакт. – Будь он в сознании, сказал бы он, отдал бы эту вещь клиенту, чтобы спасти ее?

– Да.

– И этого довольно.

Она привстала на цыпочки и прижалась губами к его губам. И сразу почувствовала себя в западне, снова с колотящимся сердцем стала тонуть, когда он потянул ее под воду.

– Я мог бы отвлечь тебя прямо сейчас.

– Не сомневаюсь. Но…

Его пальцы пробежались по ее рукам.

– Но…

Они вернулись в квартиру. Она наблюдала за тем, как он кладет в пакет кожаный футляр, прикрывает сверху бумагой, туда же бросает конверт и деньги.

– Завтра мне нужно уехать. Доделать дела, которые требуют личного присутствия. Раз я загнал тебя в угол с похоронами, попроси Джули, чтобы в воскресенье поехала с тобой, если так тебе будет комфортнее.

– Это может быть неудобно для них с Люком.

– Они взрослые люди.

– Много ты знаешь.

– Попроси ее. И отправь мне адрес, по которому будешь проживать. Ты сказала, Верхний Ист-Сайд?

– Верно. Тюдор-сити.

Он нахмурился.

– Это сколько пилить до моего лофта. Придется нанять водителя, чтобы возил тебя на сеансы.

– К твоему сведению, есть метро – оно связывает все районы города. Еще есть такси и автобусы. Общественный транспорт творит чудеса.

– Я найму водителя. Сделай одолжение – не выходи.

– Я не собиралась, но…

– Вот и ладненько.

Он подхватил пакеты и направился к двери.

– Может, вызовешь такси или водителя, а лучше бронемашину, чем разгуливать с этой штуковиной в дурацком пакете?

– Моя бронемашина в автосалоне. Увидимся через пару дней. Позвони Джули. И ни шагу из дома.

«Как он любит командовать, – подумала Лайла, когда он ушел. – И обставляет так, точно это одолжение или здравый смысл».

– Чисто из вредности следовало бы пробежаться пару раз по округе, – сказала она Томасу. – Только оно того не стоит. Сначала посуда, потом книга. И позвоню-ка я Джули, черт бы его побрал.