Текст книги "На берегу"

На стенах висели в грубых рамках рисунки кораблей, построенных Куинами за многие годы. Здесь можно было проследить развитие бизнеса и становление художника.

Сет знал – ему рассказала Обри, – что два года назад один коллекционер предложил братьям четверть миллиона долларов за пятьдесят выставленных на тот момент рисунков. Братья категорически отказались, но выдвинули встречное предложение: построить богачу лодку по любому понравившемуся ему эскизу.

Речь никогда не шла о деньгах, хотя в первые годы иногда приходилось туго. Все дело в единстве. И в обещании, данном Рэю Куину.

Само рабочее пространство не сильно изменилось: большое, ярко освещенное, с гулким эхом. Пилы, верстаки, груды досок. Свисающие с потолка лебедки и блоки. Запах свежих опилок, льняного масла, пота, лука из обеденного сандвича; грохот рок-н-ролла, жужжание электропил.

Все это было знакомо Сету так же, как собственное лицо.

Когда-то он думал, что всю жизнь будет работать здесь, слушать ворчание Филипа о неоплаченных счетах, следить за терпеливыми движениями Этана, внахлест соединяющего доски, переворачивать с Кэмом тяжеленные корпуса яхт.

Однако любовь к живописи захватила его, увела прочь от мальчишеских амбиций и – на время – из семьи.

Я мужчина, напомнил он себе. Я твердо стою на ногах. Я могу сам вести свои сражения и быть тем, кем хочу.

Никто и ничто меня не остановит.

– И долго еще ты собираешься стоять руки в боки? – спросил Кэм. – Мы дождемся от тебя хоть какого-нибудь дела?

Сет встряхнулся, возвращаясь в настоящее.

– Не похоже, что вы во мне нуждаетесь.

Он заметил Обри, обшивавшую досками палубу. Весело жужжащая электроотвертка, та же кепка «Ориолес», тот же длинный конский хвост. Этан обрабатывал на токарном станке мачту. У его ног растянулся верный пес.

– Нужно законопатить швы этого ялика.

Черная работа, подумал Сет и вздохнул.

– А тебе что остается?

– Купаться в лучах славы моей маленькой империи.

Купание заключалось в подготовке переборок для каюты, плотницкой работе, которую Кэм возвел в ранг искусства.

Сет взялся за грязную работу не в первый раз. И я умею обшивать палубу, с легкой обидой думал он под жужжание отвертки Обри над головой.

– Эй! – Обри наклонилась к нему. – Билл свободен сегодня вечером. Мы собираемся сходить в пиццерию, а потом в кино. Хочешь с нами?

Заманчивое предложение. Он хотел встретиться с Биллом, и не только как со старым другом; он считал своим долгом проверить любого парня, обхаживающего Обри.

Сет взвесил все «за» и «против» проведения вечера в качестве третьего лишнего.

– «Деревенская пицца»?

– Лучшее, что есть в Сент-Крисе.

– Может, загляну. Передай привет Биллу. Кино я пропущу – мне рано вставать.

– Я думала, художники не живут по расписанию.

– В данном случае командует модель, – пробормотал Сет, затирая шов.

– Какая модель? – Обри откинулась на пятки, задумалась, но лицо Сета дало ей подсказку. – О-о, утонченная цветочница будет позировать знаменитому художнику! А я еще кое-что о ней узнала.

– Меня не интересуют сплетни. – Сет выдержал почти десять секунд. – Что узнала?

– Очень пикантные сплетни, солнышко. Мне рассказала Джейми Стайлз, а ей – кузина, которая несколько лет назад работала в Сенате. У Дрю тогда был страстный роман с одним высокопоставленным консультантом из Белого Дома.

– Насколько страстный?

– Достаточно, чтобы почти год поддерживать огонь в светских колонках «Пост». Подтверждение слов кузины Джейми – обручальное кольцо с бриллиантом размером с дверную ручку. Затем бриллиант исчезает, страсти остывают, и высокопоставленный консультант начинает мелькать на газетных страницах с блондинкой.

– Дрю была помолвлена?

– Да. Недолго, если верить моему источнику. Выяснилось, что блондинка появилась до расторжения помолвки. Если ты меня понимаешь.

– Он изменял Дрю с блондинкой?

– Так случилось, что блондинка была – есть – опытным юристом, помощником советника Белого Дома или что-то в этом роде.

– Думаю, Дрю пришлось несладко, когда ее личная жизнь выплеснулась на страницы газет.

– По-моему, она вполне способна это пережить. Она никому не позволит вытирать о себя ноги. И держу пари на твое месячное жалованье: прежде, чем запихать кольцо парню в глотку, она оторвала ему яйца.

– Ты бы точно оторвала, – сказал Сет с одобрением и гордостью. – Но Дрю не кажется мне склонной к насилию. Скорее она заморозила его до смерти одним холодным взглядом и парой ледяных слов.

Обри фыркнула.

– Много ты понимаешь в женщинах! В тихом омуте черти водятся, приятель. И держу пари, этот омут глубокий и жаркий.

Может быть, думал грязный, измученный Сет, падая на водительское сиденье. Но он готов биться об заклад, что Дрю распилила парня пополам, не пролив ни капли крови.

Он прекрасно знал, что чувствуешь, когда безжалостная пресса пережевывает личные – неприглядные личные – детали твоей жизни. Может, Дрю переехала в Сент-Крис, чтобы избавиться от всего этого?

Отъезжая от верфи, Сет взглянул на часы. Ему не помешала бы пицца, упомянутая Обри, и вряд ли стоит тащиться домой, чтобы принять душ, а потом снова ехать в город. Вполне можно привести себя в порядок в студии, тем более что он закинул туда полотенца и мыло и даже чистые джинсы и рубашку.

А может, Дрю еще в магазине, и удастся уговорить ее на дружеский вечер в пиццерии. Отличный вариант свидания номер три.

Конечно, она холодно даст понять, что не заинтересована в этом. Он был просто зачарован этим ее выражением лица, которому противоречат веселые искорки в глазах – контраст, сводящий его с ума.

Он мог бы часами – да что там, днями – следить за игрой света и тени на ее лице.

Однако на крохотной стоянке за магазином ее автомобиля не оказалось. Сет уже решил позвонить ей, убедить вернуться в город, но вспомнил, что у него нет ее телефонного номера. Упущение, но, раз уж сейчас нельзя ей позвонить, он примет душ, поедет в «Деревенскую пиццу» и позвонит оттуда. Наверняка кто-нибудь знает ее номер.

А еще лучше, решил Сет, поднимаясь по лестнице, он купит пиццу и по дороге домой заглянет к Дрю. С бутылкой «Мерло». Какая женщина отвергнет парня с пиццей и вином?

Довольный своим планом, Сет переступил порог и почувствовал, как что-то скользнуло под ногой. Нахмурившись, он наклонился, поднял с пола просунутую под дверь сложенную записку…

И мир ушел у него из-под ног.

«Мне пока хватит десяти тысяч баксов. Я с тобой свяжусь».

Сет бессильно опустился на пол, сминая записку в крошечный, отвратительный комок.

Глория Делотер вернулась. Он не ожидал, что она выследит его так быстро. Он не был готов к тому, что она набросится на него всего через две недели после его бегства из Рима. Он надеялся, что будет время подумать, принять какое-то решение.

Сет отшвырнул бумажный комок. Ладно, он заплатит десятку и выиграет немного времени.

Не в первый раз.

Когда дело касалось его матери, не было цены, которую он не заплатил бы, чтобы избавиться от нее, чтобы избавить от нее свою семью.

Именно на это она и рассчитывает.

6

Он сидел на причале, забросив удочку с наживкой из сыра бри, который утащил с кухни Анны. Солнце жарило с августовской яростью, опаляя кожу и настраивая мозги на мечтательный лад.

На нем не было ничего, кроме обрезанных джинсов и солнечных очков в тонкой металлической оправе. Ему нравилось смотреть сквозь эти очки на солнечный свет, льющийся с подернутого дымкой голубого неба, и праздно размышлять, что в любой момент можно отложить удочку и скользнуть в воду.

Вода, обленившаяся, как и он, плескалась о корпус привязанной к причалу маленькой плоскодонки с голубым парусом. В лесу надрывалась сойка, а редкое шевеление воздуха доносило слабый аромат розового куста, жившего на свете дольше Сета.

Тишина и покой. Пышная зелень лужайки. Пьянящие летние запахи: свежескошенной травы, роз, ленивой воды.

Это не казалось ему странным, хотя еще была весна.

Что-то он должен сделать. И как же он хотел знать, что именно сделать, чтобы сохранить покой этого дома, мирную летнюю тишину. И безопасность семьи.

Сет услышал собачий визг, царапанье когтей по доскам причала. Он не повернулся, даже когда холодный нос ткнулся ему в щеку. Он просто поднял руку, чтобы щенок смог прижаться к его боку.

Почему-то прижимающаяся к боку собака всегда помогала отогнать мрачные мысли.

Правда, самой собаке просто контакта оказалось недостаточно. Она лизала его щеку и нетерпеливо колотила хвостом.

– Ладно, ладно, успокойся. Давай почешу. – Сет развернулся к псу, и сердце чуть не выпрыгнуло из груди.

Не новый щенок Кэма, а его собственный, Глупыш, умерший на его руках пять лет назад. Потеряв дар речи, Сет таращился в знакомые собачьи глаза, словно смеющиеся самой лучшей в мире шутке.

– Минуточку. – Радость и изумление сплелись в нем. Он обхватил свободной рукой собачью морду. Теплая шерсть, холодный нос, мокрый язык. – Какого черта?

Глупыш весело залаял и прыгнул на колени Сета.

– Да, это ты, дурачина, – прошептал Сет, ощущая бушующую внутри невыразимую любовь. – Это ты, идиот. Боже, о, боже, как же я по тебе скучал…

Он отбросил удочку, чтобы обнять пса, но чья-то рука перехватила удилище, не дав ему упасть в воду.

– Не стоит разбрасываться деликатесами. – Рядом с Сетом, свесив ноги с причала, сидела женщина. – Мы решили, что Глупыш подбодрит тебя. Ничего нет лучше собаки, не правда ли? Для дружбы, любви, покоя и просто веселья. Теперь лучше?

– Да, да…

Сет взглянул на нее, и слова застряли у него в глотке. Он знал это лицо; он видел его на фотографиях. Длинное, худое лицо с рассыпанными по носу и щекам веснушками. Бесформенная шляпа цвета хаки на лохматых рыжих кудрях, тронутых сединой. И темно-зеленые, неповторимые глаза.

– Вы Стелла. – Стелла Куин, умершая больше двадцати лет назад, думал он, пытаясь понять, как такое может быть.

– А ты вырос красивым. Я так и знала. – Она дружелюбно дернула его за короткий конский хвостик. – Надо бы постричься, мальчик.

– Наверное, я сплю.

– Наверное, – легко согласилась она, отпустила его волосы и погладила по щеке, а потом сдвинула пониже его темные очки. – У тебя глаза Рэя. Между прочим, сначала я влюбилась в его глаза.

– Мне всегда хотелось познакомиться с вами. – А мечты сбываются во сне, мысленно добавил он.

– Ну, вот мы и познакомились. – Стелла хихикнула и поправила его очки. – Никогда не поздно, не правда ли? Я не любила ловить рыбу. Любила просто воду – смотреть на нее, плавать. Однако рыбалка помогает думать или не думать вовсе. Если уж собираешься поразмышлять, можно с тем же успехом забросить удочку. Никогда не знаешь, что выловишь.

– Вы мне никогда раньше не снились. Вот так, отчетливо.

На самом деле ему вообще никогда не снились такие отчетливые сны. Он чувствовал теплую собачью шерсть под ладонью и ровное биенье сердца Глупыша, слышал его тяжелое от жары дыхание. Также он чувствовал голой спиной обжигающее солнце и слышал вдали урчание лодочного мотора. И сойка продолжала свою пронзительную песню.

– Мы решили, что пора мне немного побыть бабушкой. – Стелла похлопала Сета по колену. – Мне этого не хватало, когда я жила здесь. Возиться с младенцами, баловать тебя и всех остальных. Могу сказать по секрету, что смерть – чертовски неудобная штука.

Сет таращился на нее во все глаза, и она звонко рассмеялась.

– Вполне естественно чуть-чуть испугаться в такой ситуации. Не каждый день сидишь и болтаешь с призраком.

– Я не верю в призраков.

– Трудно тебя винить. – Стелла перевела взгляд на воду. Ее лицо излучало абсолютное удовлетворение. – Я пекла бы тебе печенье, хотя никогда не могла похвастаться кулинарными способностями. Но нельзя же иметь все, поэтому довольствуешься тем, что можешь получить. Ты внук Рэя, а значит, и мой.

У Сета ум заходил за разум, но он не чувствовал головокружения. Пульс участился, но страха не было.

– Он был добрым со мной. Я знал его очень недолго, но он был…

– Приличным человеком. – Стелла кивнула. – Так ты и сказал Кэму, когда он спросил тебя. Рэй был приличным человеком, сказал ты, а до тех пор ты видел чертовски мало приличных людей, бедняжка.

– Рэй все изменил для меня.

– Он дал тебе самому шанс все изменить. И ты отлично поработал. Нельзя изменить свои корни, Сет. Мои мальчики и ты знают это лучше любого. Но можно изменить конечную цель и путь к ней.

– Рэй взял меня к себе, и это его убило.

– Если ты сам веришь в то, что говоришь, то ты не так умен, как все думают. Рэй был бы разочарован, услышав твои слова.

– Если бы не я, он не оказался бы на той дороге.

– Откуда ты знаешь? – Стелла ткнула Сета в бок. – Если бы не та дорога в тот день, была бы другая дорога в другой день. Старый дурак всегда гонял слишком быстро. Аварии происходят ежедневно, вот и все. Случись по-другому, мы точно так же сокрушались бы. Лично я думаю, что мы слишком много драгоценного времени тратим на всякие «если» и «или».

– Но…

– Никаких «но». Урок Джорджа Бейли.

Сет поежился – озадаченный, очарованный.

– Кого?

Стелла закатила глаза.

– Фильм «Эта замечательная жизнь». Джимми Стюарт в роли Джорджа Бейли. Решил, что всем было бы лучше, если бы он не появился на свет, ну, ангел и показал, что было бы без него.

– И вы мне покажете?

– Я кажусь тебе ангелом? – с улыбкой спросила Стелла.

– Нет. Но я и не думаю, что было бы лучше, если бы я не родился.

– Если изменить что-нибудь одно, изменится все. Вот в чем урок. Что, если бы Рэй не привез тебя сюда? Если бы не врезался в тот чертов телеграфный столб? Может, Кэм и Анна никогда не встретились бы. А тогда не родились бы Кевин и Джейк. Ты хочешь, чтобы их не было?

– Нет, господи! Конечно, нет. Но если Глория…

– Ага. – Удовлетворенно кивнув, Стелла подняла палец. – Вот в чем дело, не так ли? Нет смысла говорить «если Глория». Глория Делотер – реальность.

– Она вернулась.

Выражение лица Стеллы смягчилось, как и голос.

– Да, милый, я знаю. И это мучает тебя.

– Я не позволю ей снова портить им жизнь. Я не позволю ей приставать к моим родным. Ей нужны только деньги. И всегда были нужны только деньги.

– Ты так думаешь? – Стелла вздохнула. – Ну, если ты так думаешь, полагаю, ты дашь ей деньги. Снова.

– А что еще я могу ей дать?

– Ты поймешь.

Стелла вручила ему удочку.

Сет очнулся, сидя на краю постели, его пальцы были согнуты, словно держали удилище. А когда он разжал пальцы, они слегка дрожали. Он осторожно втянул воздух и – в этом он готов был поклясться – почувствовал слабый аромат летней травы.

Странно, подумал он, приглаживая пятерней волосы. Очень странный сон. И почему-то коленям тепло, словно на них лежала собака.

Первые десять лет жизни он прожил в страхе, насилии и небрежении, зато стал сильнее большинства десятилетних мальчишек. И гораздо подозрительнее.

Еще до встречи со Стеллой у Рэя Куина был короткий роман с некоей Барбарой Хэрроу. Эпизод остался в его прошлой жизни, и три его приемных сына ничего о нем не знали. А сам Рэй ничего не знал о плоде того романа.

О Глории Делотер.

Однако Глория узнала о Рэе и предъявила ему счет. Чтобы вытянуть из него деньги, она использовала привычные ей вымогательство и шантаж. И фактически продала своего сына своему отцу. Однако Рэй погиб, не успев рассказать сыновьям и внуку о том, кем ему приходится мальчик.

Для братьев Сет был просто очередным беспризорником Рэя Куина. Их связало с ним лишь обещание, данное умирающему отцу. Но этого оказалось достаточно. Куины изменили ради него свои жизни, создали для него дом, встали за него горой, показали ему, что значит быть частью семьи. И они сражались, чтобы оставить его у себя.

Анна, чиновница социальной службы, вела его дело. Грейс первой заменила ему мать. А Сибил, сводная сестра Глории, вернула ему единственные счастливые воспоминания его детства.

Он знал, скольким они пожертвовали, чтобы подарить ему достойную жизнь. Жизнь, какую подарил бы ему Рэй Куин. И когда Глория снова появилась, надеясь выдоить еще больше денег, он был уже одним из Куинов.

Не в первый раз Глория требовала у него деньги. Вначале она дала ему три года, чтобы забыть о ней, чтобы почувствовать себя в безопасности в новой семье. А потом тайно явилась в Сент-Крис и потребовала деньги у четырнадцатилетнего мальчишки.

Он дал деньги и ничего не сказал братьям.

В первый раз несколько сотен. Это все, что он смог наскрести без ведома семьи. И Глория удовлетворилась. На некоторое время.

Он платил ей каждый раз, как она возвращалась, пока не смылся в Европу. Проведенное там время было не только работой и учебой, но и бегством. Глория не могла навредить его семье, если его с ними не было, и не могла последовать за ним через Атлантику.

Во всяком случае, он так думал.

Его творческие успехи и последовавшая за этим известность подстегнули алчность Глории. Может, он совершил ошибку, вернувшись домой. И он понимал, что совершает ошибку, продолжая платить ей. Только деньги ничего для него не значили. Семья же значила все.

Наверное, Рэй чувствовал то же самое.

При свете дня Сет понимал, что должен гнать ее в шею, игнорировать ее требования, не поддаваться на провокацию. Но потом он получал одно из ее посланий или сталкивался с ней лицом к лицу и впадал в ступор. Его душили детская беспомощность и отчаянное желание защитить людей, которых он любил.

Поэтому он расплачивался гораздо большим, чем просто деньги.

Сет знал ее манеру. Глория не появится неожиданно на его пороге. Она будет поджаривать его на медленном огне, он будет страдать долго, пока десять тысяч долларов не покажутся ему ничтожной платой за душевный покой. Она не останется в Сент-Крисе, не рискнет попасться на глаза его братьям или сестрам. Но она будет близко.

Может, он драматизирует, может, он параноик, но он физически чувствовал ее присутствие – ее ненависть, ее жадность.

Нет, он больше не сбежит. Глория не лишит его дома и семьи во второй раз. Он будет работать и жить своей жизнью. Пока она не явится.

Сет уговорил Дрю еще на неделю утренних сеансов позирования. Она уверена, что он будет готов к ее приходу, к семи тридцати, и закончит ровно через шестьдесят минут.

И чтобы он не отклонился от расписания, принесет с собой кухонный таймер.

Эта женщина не привычна к художественному темпераменту. Ну и ладно. Сет не считал себя обладателем художественного темперамента.

Пока он рисовал пастелью – просто этюд, развитие угольного наброска; изучал ее лицо, ее настроения, язык тела. Все это было прелюдией к настоящим портретам, которые он уже видел мысленным взором.

Глядя на Друзиллу, он понимал, что все его прежние модели были просто ее бледными предшественницами.

Дрю постучалась. Он просил ее входить без стука, но она продолжала сохранять дистанцию. И с этим необходимо покончить, думал он, шагая к двери.

– Минута в минуту. Сюрприз! Хочешь кофе?

Он постригся, заметила Дрю. Правда, волосы остались длинноватыми, они лежали на вороте драной футболки, видимо, рабочей одежды художника, но конский хвостик исчез. Дрю удивилась, почувствовав, что ей не хватает его дурацкой прически, ведь в мужчинах это прежде казалось ей претенциозностью.

И еще он побрился. И смотрелся почти аккуратистом, если не обращать внимания на дыры на коленях джинсов и брызги краски на башмаках.

– Нет, спасибо. Я уже выпила чашку утром.

– Всего одну? – Сет закрыл за ней дверь. – С одной чашки я не могу составить даже короткое предложение. Как тебе это удается?

– Силой воли.

– У тебя ее много?

К его удовлетворению, Дрю поставила на стол таймер, заведенный на шестьдесят минут, затем прошла к табурету, приготовленному для нее, и изящно уселась.

Изменения она заметила сразу же. Он купил кровать.

Старый каркас с простым кованым изголовьем и чуть более вычурным изножьем. Голый матрас еще с магазинным ярлыком.

– Все-таки переехал?

Сет оглянулся.

– Нет. Но так лучше, чем спать на полу, если вдруг заработаюсь допоздна и заночую здесь. К тому же хороший реквизит.

Она вскинула брови:

– Неужели?

– Ты всегда такая сексуально озабоченная или дело во мне? – Сет расхохотался, увидев ее отвисшую челюсть. – Реквизит, – продолжил он, проходя к своему мольберту, – как тот стул или эти старые бутылки в углу. Как кофейник или щербатая синяя миска вон там, на кухне. Я подбираю все, за что цепляется глаз. – Улыбаясь, он внимательно разглядывал пастели. – Включая женщин.

Дрю расслабила плечи, чтобы он не заметил ее скованность и не смутил еще больше, она и так чувствовала себя глупо.

– Неплохая речь в ответ на одно короткое «неужели».

– Солнышко, в твоем «неужели» был такой натиск! Ты позу помнишь?

– Да.

Дрю покорно поставила одну ногу на перекладину табурета, обвила пальцами колено, оглянулась через левое плечо, как будто кто-то ее окликнул.

– Отлично. У тебя здорово получается.

– Я целый час сидела точно так же всего несколько дней назад.

– Всего час. – Он принялся рисовать. – До воскресного кутежа.

– Я так привыкла к кутежам, что они не оказывают серьезного влияния на мою жизнь.

Пришел его черед удивляться:

– Неужели?

Он так идеально повторил ее интонацию, что Дрю нарушила позу, посмотрев на него, и рассмеялась. Ему всегда удавалось рассмешить ее.

– Я специализировалась на диких кутежах в колледже.

– Ну разве что. – Сет спешил воспроизвести на полотне ее изумительный смех. – Я знаю таких, как ты, малышка. Прекрасная, умная, сексуальная и неприступная, так что нам, парням, остается лишь мечтать и страдать.

Этого явно не следовало говорить. Ее радость померкла мгновенно, словно щелкнули выключателем.

– Ты ничего не знаешь ни обо мне, ни о таких, как я.

– Я сказал это вовсе не для того, чтобы тебя обидеть. Извини.

Дрю пожала плечами.

– Я знаю тебя слишком плохо, чтобы обижаться, но достаточно, чтобы испытывать раздражение.

– Мне жаль. Я шутил. Мне нравится слышать твой смех. Мне нравится его видеть.

– Неприступная! – Дрю услышала свое бормотание и прикусила язык. И резко отвернулась, пытаясь взять себя в руки. – Ты считал меня чертовски неприступной, когда схватил и поцеловал?

– Я бы сказал, что действия говорят сами за себя. Послушай, очень часто парень становится неуклюжим, когда видит прекрасную женщину и испытывает к ней влечение. Легче думать, что она вне досягаемости, чем анализировать собственную неуклюжесть. Женщины…

Если ему удастся лишь разъярить ее, что ж, он нарисует ее ярость пастелью.

– Женщины для нас тайна. Мы хотим их и ничего не можем с собой поделать. Это не означает, что большую часть времени вы не пугаете нас до смерти.

Дрю фыркнула бы, если бы он не оказался таким предсказуемым.

– Ты серьезно хочешь убедить меня в том, что боишься женщин?

– Ну, обилие сестер дает мне кое-какое преимущество. – Он работал, однако Дрю забыла, что он работает. Иногда так даже лучше. Поэтому он продолжал разговаривать, а она продолжала хмуриться: – Но если вспомнить первое мое серьезное увлечение, мне понадобились две недели, чтобы собраться с духом и позвонить ей. Такие, как ты, понятия не имеют о страданиях таких, как я.

– Сколько тебе было лет?

– Пятнадцать. Мэрилин Поумрой, маленькая смешливая брюнетка.

– И как долго ты серьезно относился к Мэрилин?

– Примерно столько же, сколько собирался с духом, чтобы позвонить ей. Недели две. Что я могу сказать? Таковы мужчины.

Ее губы дернулись, изогнулись.

– Само собой. В пятнадцать лет я тоже серьезно относилась к одному мальчику. Уилсону Баффертону Лоуренсу. Четвертому. Бафу для друзей.

– Господи, откуда вы берете все эти имена? Что можно делать с парнем по имени Баф? Играть в поло? В сквош?

Ему удалось развеять ее гнев. И это у него хорошо получилось. Поскольку он явно не возражал против ее гнева, то не было смысла злиться.

– Вообще-то в теннис. На том, что ты назвал бы нашим первым официальным свиданием, мы играли в теннис в клубе. Я разбила Бафа в пух и прах, и на этом наши нежные отношения закончились.

– Если человек отзывается на имя Баф, он точно задница.

– Я была раздавлена, а потом пришла в ярость. Ярость мне понравилась больше.

– Согласен. И что стало с Бафом?

– Хм-м. Как в воскресенье сообщила мне мама, осенью он собирается жениться второй раз. Его первый брак продлился чуть дольше, чем наш давний теннисный матч.

– Надеюсь, теперь ему повезет больше.

– Естественно, – уже совсем спокойно сказала Дрю. – Он финансист, как и ожидалось от четвертого поколения Лоуренсов, и счастливая парочка подыскивает дом в пятьдесят комнат для своего любовного гнездышка.

– Приятно видеть, что ты больше не злишься.

– Родители напомнили мне раз пять, что я должна доставить им удовольствие выбросить кучу денег на пышную свадьбу, чтобы эти Лоуренсы, среди прочих, не задирали нос.

– Итак… ты мило провела время с мамой на День матери. – Сет продолжал рисовать, несмотря на явное раздражение модели. – Осторожно, а то зальешь тут все кровью.

Дрю глубоко вздохнула, снова правильно повернула голову.

– Мои визиты к маме редко бывают милыми. Подозреваю, что ты в прошлое воскресенье посетил каждую из своих матерей… сестер.

– Трудно определить, кто они мне. Да, я погостил у каждой из них. Отвез им подарки. И поскольку каждая из них поплакала, думаю, им понравилось.

– Что ты им подарил?

– Я написал маленькие семейные портреты. Анна с Кэмом и их мальчишки, и так далее для каждой.

– Очень мило. Чудесно, – тихо сказала она. – Я подарила маме хрустальную вазу и дюжину красных роз. Она была очень довольна.

Сет отложил пастели, вытер руки о джинсы и подошел к ней. Обхватил ее лицо ладонями.

– Тогда почему ты выглядишь такой печальной?

– Я не печальна.

Вместо ответа он просто прижался губами к ее лбу и не отпускал, пока она не расслабилась.

Дрю не могла вспомнить, разговаривала ли так с кем-либо раньше. И не могла понять, почему этот разговор кажется таким естественным.

– Тебе трудно понять семью, раздираемую конфликтами, когда твоя такая дружная, – выдавила она.

– У нас полно конфликтов, – не согласился он.

– Нет. По сути нет. Я должна спуститься в магазин.

– У меня еще осталось немного времени, – сказал Сет, не давая ей соскользнуть с табурета.

– Ты уже не работаешь.

– У меня еще осталось немного времени, – повторил он, указывая на ее таймер. – Я отлично разбираюсь в семейных конфликтах и их влиянии на человека. Первую треть своей жизни я провел в постоянной борьбе.

– То есть до того, как стал жить с дедушкой? Я читала о тебе, но ты не углублялся в подробности.

Сет поднял голову, подождал, пока дышать стало чуть легче.

– Да. До того. Когда я жил со своей биологической матерью.

– Понимаю.

– Нет, солнышко, не понимаешь. Она была шлюхой и пьяницей, и наркоманкой, и превратила первые годы моей жизни в кошмар.

– Прости. – Он прав, ей это трудно понять, но она коснулась его руки, взяла ее в свою, инстинктивно пытаясь утешить. – Это было ужасно. Но теперь она для тебя в прошлом.

– И все это ты поняла из одного моего заявления и кучки статей?

– Нет, я поняла это, поев крабов и картофельного салата с тобой и твоей семьей. Теперь ты выглядишь печальным, – прошептала она, качая головой. – Не пойму, почему мы обо всем этом говорим.

Он сам не понимал, почему вспомнил Глорию. Может, заговорив о ней вслух, он пытался прогнать призраков прошлого. Или он хотел, чтобы Дрю все о нем знала…

– Так поступают люди, заинтересовавшиеся друг другом. Они говорят о том, кто они и откуда.

– Я сказала тебе…

– Да, ты не хочешь интересоваться, но тем не менее ты заинтересовалась. – Он провел пальцем по ее волосам от короткой челки до нежной шеи. – И поскольку мы встречаемся уже несколько недель…

– Мы вовсе не встречаемся.

Сет наклонил голову и застал ее врасплох жарким, коротким поцелуем.

– Видишь?

Он не дал ей возразить и снова поцеловал. Теперь нежнее, медленнее, глубже, продолжая ласкать своими чудесными ладонями ее лицо, шею, плечи.

Все ее тело словно расплавилось. Все зароки, которые она дала себе о мужчинах и отношениях с ними, рухнули.

Когда Сет отстранился, она осторожно перевела дух. И сменила направление:

– Возможно, в конце концов я буду спать с тобой, но встречаться не буду.

– Значит, я подхожу для секса, но не дождусь ужина при свечах? Я чувствую себя дешевкой.

Черт побери. Черт побери. Он ей нравится.

– Свидания – обходной, часто мучительный путь к сексу. Я предпочитаю его проскочить. Но я сказала, что возможно буду спать с тобой, а не наверняка.

– Может, нам сначала поиграть в теннис?

– Ты забавный. Это привлекательно. Я восхищаюсь твоей работой, и мне нравится твоя семья. Для секса это лишнее, но в целом приятный бонус. Я подумаю.

Зажужжал таймер. Спасительный колокол, подумала она, соскальзывая с табурета, и подошла к мольберту. И увидела свое лицо, вернее, полдюжины своих лиц в разных ракурсах с разными выражениями.

– Я не понимаю…

– Что? – Сет присоединился к ней у мольберта и пробормотал: – Bella donna.

Дрю задрожала.

– Я думала, ты рисуешь меня сидящей на табурете. Ты начал, но потом отвлекся на все эти эскизы.

– У тебя сегодня не было настроения позировать. Тебя мучили какие-то мысли. Поэтому я делал эскизы. Так я лучше понимаю и тебя, и чего хочу добиться в более официальном портрете.

Дрю нахмурилась.

– Ты говорила, что можешь уделить мне четыре часа в воскресенье. Мне хотелось бы поработать на воздухе, погода позволяет. Я был у твоего дома. Потрясающе! Я хотел бы рисовать тебя там. Есть возражения?

– В моем доме?

– Великолепное место. Ты сама это знаешь или не поселилась бы там. И так тебе проще. В десять часов. Подойдет?

– Пожалуй.

– Да, наперстянки… Сколько еще сеансов я получу, если сделаю тебе рамку?

– Я не…

– Если принесешь картину, я сделаю рамку, а потом ты решишь, что я получу взамен. Справедливо?

– Картина внизу, в магазине. Я собиралась отнести ее в мастерскую на этой неделе.

– Я заберу ее вечером. – Сет провел пальцами вверх по ее руке. – Наверное, нет смысла приглашать тебя на ужин сегодня.

– Никакого.

– Я мог бы заглянуть к тебе позже ради легкого, быстрого секса.

– Очень соблазнительно, но не утруждайся. – Дрю гордо прошествовала к двери, оглянулась. – Если – и когда – мы окажемся в постели, Сет, обещаю, что это не будет легко. И это не будет быстро.

Когда дверь за нею закрылась, Сет потер живот, пытаясь снять напряжение, вызванное ее прощальным провокационным взглядом.

Анна поймала Кэма в ванной комнате – единственном месте в ее личном сумасшедшем доме, где можно было поговорить без помех.

– Что-то его тревожит, – обратилась она к силуэту мужа за занавеской, меряя шагами тесное помещение.

– Он в полном порядке. Просто пытается снова войти в ритм.

– Он плохо спит. Я знаю. И клянусь, слышала, как вчера вечером он разговаривал сам с собой.

– Ты тоже болтаешь сама с собой, когда злишься, – пробормотал Кэм.