Текст книги "Вечность в смерти (сборник)"

– Подарил? Вам? – Бармен поставил кувшин на стол и наклонился вперед, угрожающе нависнув над Эми. – Вот так просто взял и подарил вам эту монету?

Эми резко встала.

– Не знаю, чем объяснить вашу грубость… Тем, что вы учились в одном колледже с принцем Уильямом, или тем, что владеете этой забегаловкой?

Она схватила со стола монету и сердито посмотрела в глаза бармену.

Взгляд его удивительных темно-голубых глаз неожиданно потеплел.

– Простите. – Молодой человек отступил на шаг назад. – У меня, понимаете ли, был трудный день.

Посчитать сию дежурную фразу извинением можно было лишь с большой, очень большой натяжкой. Но если он собрался поближе познакомиться с симпатичной девушкой, как на это рассчитывала Эми Стивенс, то какого черта так ведет себя? Или его действительно – и настолько сильно – интересует только монета?

– Скоро будет год, как я хожу в этот паб, – сказала Эми, – но вас здесь ни разу не видела.

– Я сегодня на подхвате, а мое основное занятие – преподавание.

– Так вы не владелец «Уголка»?

– Нет. Это собственность моего брата.

Он повел рукой, охватывая все вокруг: столики, стулья, бар, а может быть, даже весь дом. Понять этот жест можно было по-разному.

– Давайте все-таки присядем, и вы расскажете мне о монете. – Он кивком указал Эми на ее стул, а сам сел напротив.

Девушка продолжала стоять. Красавец бармен вовсе не собирался приударить за ней. Он не поинтересовался ни откуда она, ни чем занимается. Даже имя не спросил. И номер телефона тоже вряд ли попросит.

Его интересует только эта чертова монета. Ну что же, хорошо. И хотя всего две секунды назад Эми собиралась пересказать ему всю историю, которую поведал ей экскурсовод, теперь она решила, что не станет этого делать. Не хватало еще, чтобы сноб-англичанин начал высмеивать ее веру в магические свойства монеты. Так что вместо подробного рассказа Эми равнодушно пожала плечами:

– Но я ничего не знаю о ней. А вы?

– На одной стороне монеты имеется несколько могольских надписей. – Бармен говорил медленно, словно выталкивая из себя каждое слово. – Ниже выбита буква Х, а рядом по-английски слово «каш», так называется мелкая индийская монета. На другой стороне отчеканен герб.

Теперь он был в своей стихии – преподавал. Говорил размеренно, спокойно, с чувством собственного превосходства над аудиторией, хоть аудитория была невелика.

– Все верно. – Эми наконец села, заинтересованная и взволнованная, несмотря на менторский тон молодого человека. – И вы все это успели заметить, пока поднимали монету с пола?

Его ответный жест с одинаковым успехом мог означать как «да», так и «нет».

– А к какой группе принадлежал язык моголов? – спросила Эми, сжимая в кулак ту руку, в которой держала монету.

Она выудит у него всю информацию, даже если ее придется цедить в час по чайной ложке.

– К тюркской. Моголы покорили Индию в шестнадцатом веке и правили до тех пор, пока их не сменили британцы.

– Ну-ну. Я думаю, все было не так просто. По вашим словам можно подумать, что британцы пришли, постучались в королевский дворец, сказали: «А вот и мы!», и перед ними тут же распахнули двери. Я хоть и не англичанка, но знаю, что все было совсем не так.

– Я вижу, вы разбираетесь в истории. Это хорошо, но о падении империи Великих Моголов давайте поговорим как-нибудь в другой раз. В данный момент меня интересует монета.

Молодой человек слегка расслабился, однако полностью напряжение его не оставило – оно ощущалось в позе, читалось в сосредоточенном, внимательном взгляде. «Жаль, что этот взгляд предназначен не мне», – подумала Эми.

Бармен наклонился вперед и осторожно прикоснулся пальцем к ее запястью.

– Могу я взглянуть на монету? Прошу вас. – Он не сводил глаз со сжатого кулака девушки.

Эми услышала, что он сказал, хотя ее мысли (и чувства тоже) сфокусировались на точке, в которой палец молодого человека касался ее запястья. Она почувствовала самую настоящую огненную искру, проскочившую в этот миг между кончиком его пальца и тем местом, где бешено колотился ее пульс. Эта искра на мгновение пробудила в ней беспокойство и распалила страсть.

«Ого! – подумала Эми, выпрямляя спину. – И это при том, что я ему совсем не нравлюсь. Как он это делает?»

Взгляд бармена-преподавателя по-прежнему был прикован к ее руке. «Просто ему не терпится увидеть монету, дурочка!» – мысленно сказала себе Эми.

Она разжала кулак и отодвинула монету подальше от себя, чтобы дать молодому человеку возможность рассмотреть ее. Он покачал головой и улыбнулся точь-в-точь как мальчишка, получивший наконец долгожданную игрушку.

– Я многое знаю об этой монете, – сказал бармен, не поднимая головы. – Она отчеканена в тысяча восемьсот восьмом году.

– Точно! – подтвердила Эми после того, как перевернула монету и проверила дату.

– Эта вместе с другими монетами была отчеканена по заказу Ост-Индской компании, – он низко склонился над столиком. – Вот ее герб над датой. Все монеты были помещены в бочонки, залиты сверху воском и погружены на отправлявшееся в Индию судно. Оно погибло во время шторма – село на мель в Гудвине. Это зыбучие пески за проливом Па-де-Кале. Все монеты считались утерянными до тысяча девятьсот восемьдесят пятого года, когда корабль нашли и сумели поднять со дна часть груза. Это одна из них. Она особенная – только у нее имеется щербинка на краю.

– Этот дефект уменьшает ее ценность? – Эми протянула руку и прикоснулась ногтем к маленькой выемке на монете.

– Нет, щербинка делает ее бесценной. По крайней мере, для меня.

– Бесценной? – Девушка взяла монету и принялась разглядывать ее с удвоенным вниманием. – Откуда вам все это известно?

– Я давно изучаю эту монету, – сказал бармен, – и почти так же долго пытаюсь найти ее.

– Вот как! И тут являюсь я с этой самой монетой… Странно, не правда ли?

«Магия?» – мелькнуло в голове Эми, но она тут же отбросила эту мысль прочь и спросила:

– Если монета такая редкая и ценная, почему тогда экскурсовод отдал ее мне?

– Да, это очень странно, – после долгого молчания согласился бармен.

– Странно, – повторила вслух Эми, главным образом для себя, а затем вдруг догадалась, почему таким недоверчивым был тон бармена и что он на самом деле означает. – Так вы думаете, что я ее украла?!

2

Молодой человек вскинул руки, словно желая защититься от словесного обвинения в свой адрес.

– Вы ничего обо мне не знаете, даже имени, но уже готовы поверить в то, что я воровка? – Эми откинулась на спинку стула. – Это оскорбительно. Меня зовут Эми Стивенс. Я из Топеки, штат Канзас, Соединенные Штаты. Последний год я училась здесь, а на следующей неделе собираюсь ехать домой. На самом деле еще минуту назад я очень не хотела покидать Лондон. И до той самой минуты ничуть не жалела о времени, которое провела здесь.

Ответа не последовало. Эми сложила руки на груди, чтобы выглядеть надменно, и холодно спросила:

– А вы кто такой?

– Я Саймон Уэст.

Молодой человек положил монету на стол и начал выстукивать пальцами какой-то ритм по его краешку.

– Я вам сказала, что монету мне подарил экскурсовод, – еще раз повторила Эми. – Я ее не украла.

– Хорошо, хорошо! Будем считать это простым совпадением. – Он перестал барабанить.

– Что именно?

– То, что вы оказались здесь с монетой, которую я столько лет искал.

– Вы что, думаете, я пришла, чтобы, как бы это сказать… Загнать ее вам? Ну, знаете…

Девушка потянулась к столу, чтобы забрать свою монету и уйти.

Саймон Уэст наклонился и перехватил ее руку.

– Я не думаю, что вы раздобыли монету, чтобы прийти сюда и продать ее мне. Это было бы слишком просто.

– Теперь вы заговорили загадками. – От его прикосновения Эми вновь ощутила дрожь, и ее голос сорвался на шепот.

«Черт побери, почему все так нескладно получается?» – мелькнула у нее мысль.

«Ты дурак, Саймон Уэст», – подумал молодой человек.

Да, она казалась очень хорошенькой со своими золотистыми локонами и большими блестящими глазами. Кстати, какие они у нее – зеленые или карие? Впрочем, какая разница? Эта девица что-то замышляет – знать бы только, что именно.

– Простите, Эми. Я действительно говорю загадками.

То, что монета оказалась здесь и сейчас, – слишком невероятное совпадение, чтобы не быть мошенничеством. Или волшебством, но это абсурд. Он поддержит предложенную ему игру, но только потому, что ему нужна монета, а не потому, что попался на удочку этой американки. Интересно, где она училась последний год – быть может, в театральной школе?

– Так вы мне верите? Ну что? Я не украла эту монету?

У нее был просто восхитительный акцент. Значит, девушка изучает литературный английский… Саймону нравилось, как янки пытаются «правильно» говорить на языке, который когда-то был для них родным. Этот акцент очаровывал его так же, как многих других пленяет французский прононс[8]8
  Произношение, выговор (обычно о произношении звуков французского языка).


[Закрыть].

«Прекрати отвлекаться на глупости! Лучше думай, идиот».

– Я хочу услышать, что вы мне верите, – продолжала настаивать Эми.

– Мисс говорит правду, сэр. Она не украла монету и сюда пришла не затем, чтобы продать ее вам. Могу поклясться в этом.

Уэст обернулся и увидел невесть откуда появившегося возле столика человека, одетого в старомодную морскую форму.

– Могу я узнать, кто вы такой? – спросил Саймон, но, увидев, как удивилась Эми, поднял руку, призывая воздержаться от ответа. – Я сам скажу. Вы экскурсовод из того самого музея с синей дверью.

– Да, – хором подтвердили это предположение псевдоморяк и Эми.

«Ну, разумеется! Это одна компания. Что дальше?» – подумал Саймон.

– Вы не верите мне, сэр? – спросил подошедший, гордо выпрямившись. – Но я действительно экскурсовод. Меня зовут Уэнтворт Арбакль. Я на самом деле работаю в доме-музее в трех кварталах отсюда. В музее с синей дверью.

– Хорошо. Может быть, это так и есть, – сказал Саймон, размышляя над новым поворотом событий. О его собственных исследованиях не знал никто, кроме него самого. Они не представляли никакой ценности, и он хранил их в тайне прежде всего потому, что не мог допустить, чтобы его считали дураком. – Скажите лучше, как вы могли вот так запросто взять и отдать эту монету? Не думаю, что администрации музея такая расточительность придется по вкусу.

– Что вам известно об этой монете? – спросил экскурсовод, игнорируя обвинение в краже – теперь выдвинутое против него.

Саймон посмотрел на него, а затем перевел взгляд на Эми, которая, судя по выражению ее лица, сгорала от нетерпения и любопытства.

– Не заставляйте нас ждать, – повторил мистер Арбакль.

«Что за черт? – подумал Уэст. – Очевидно, им многое известно, иначе зачем бы они сюда явились?»

– Я видел эту монету на портрете, – сказал он, адресуясь непосредственно к экскурсоводу.

– На портрете? Где эта картина?! – в ажитации воскликнул Арбакль, мгновенно выходя из прежнего флегматичного состояния.

– В моем кабинете, – чуть помедлив, ответил Саймон. Он чувствовал, как затягивается узел интриги.

– А у вас имеется настоящая монета, мисс! – Экскурсовод хлопнул в ладоши, словно сию минуту сделал какое-то невероятное открытие. – Прошу вас, сэр! Умоляю! Могу я взглянуть на вашу картину?

Саймон немного помолчал, просчитывая различные варианты.

– Почему же нет? – Он счел за лучшее притвориться, будто разделяет щенячий восторг экскурсовода. – Предлагаю обмен. Вы увидите мою картину, а я еще раз как следует рассмотрю монету. Договорились?

– Нет проблем, – с готовностью откликнулась Эми.

Ну что еще могла сказать американка? Саймон отвел взгляд от ее честного и, надо признаться, красивого личика.

– Позвольте мне кое с кем переговорить, – сказал Уэст и, не дожидаясь ответа, направился к стоявшему возле двери человеку.

Парня, с которым разговаривал Саймон, Эми знала и называла про себя вышибалой, хотя при ней он занимался только тем, что время от времени вызывал такси для тех, кто был уже не способен добраться до дома самостоятельно. Уэст говорил с ним не больше минуты. Неизвестно, о чем была эта непродолжительная беседа, но в конце ее вышибала подозрительно покосился в их сторону и понимающе кивнул головой.

Эми отвернулась и поглубже засунула монету в карман джинсов – на случай проблем с «плохими парнями». Посмотрела, не обидело ли это экскурсовода. Отнюдь. Он улыбался, словно в предвкушении чего-то очень приятного.

Саймон Уэст быстро перекинулся несколькими словами с одним из барменов и приглашающе махнул рукой Эми и Арбаклю. Затем он открыл заднюю дверь, ведущую в служебное помещение, и пошел первым, указывая дорогу.

Комната, в которой оказалась Эми, ее совсем не впечатлила. Обычная неприбранная подсобка, захламленная всякой всячиной. И, разумеется, никакого портрета. Девушка подумала, что в дальнейшем лучше будет пропустить впереди себя мистера Арбакля.

Уэст подошел к видневшейся в дальнем конце комнаты двери и сказал, оборачиваясь:

– Это, конечно, не здесь. Портрет, на котором вы увидите монету, в моем кабинете наверху.

– А дома у вас кто-нибудь есть? Ваша жена, например? – спросила Эми.

Быть родом из Топеки вовсе не значит быть доверчивой дурочкой. Не слишком хорошо готовой к самообороне, может быть, но не совсем уж наивной, это точно.

– У меня нет жены, – ответил на бестактный вопрос Уэст. – Только секретарша. В доме может быть кто-нибудь из слуг… Нужно посмотреть.

Он открыл дверь и крикнул:

– Тэнди? Роджер? Есть здесь кто-нибудь?

– Я натираю медяшки в вестибюле, – откликнулся женский голос, – а Роджер наверху, чинит кран в туалете. Если вам что-то нужно, мы здесь.

Саймон кивнул и придержал дверь, пропуская девушку и экскурсовода. Затем он повел их через большой пустой холл, заканчивавшийся лестницей, которая, как припомнила Эми, в старину называлась черной. В конце холла была еще одна дверь – обитая зеленым сукном. Она выходила в роскошный вестибюль.

Прежде всего в глаза Эми Стивенс бросились покрытый черно-белыми керамическими плитками пол, огромные напольные часы и фигура женщины, натиравшей медную дверную ручку. Эми решила, что это, наверное, Тэнди. К запаху средства из разряда бытовой химии примешивался аромат стоявших в кадках лилий.

«Элегантно, ничего не скажешь, – подумала Эми. – И совсем не похоже на обычную холостяцкую квартиру».

– Мы будем в кабинете. Я хочу показать мисс Стивенс и этому джентльмену одну картину, – сказал Саймон.

– Хорошо, – откликнулась Тэнди. – Если захотите чаю, позвоните.

Саймон кивнул и повел своих гостей к лестнице.

Эми помахала Тэнди рукой, и та ответила ей дружелюбной улыбкой. Все трое начали подниматься по натертым мастикой деревянным ступеням. Два крыла лестницы напоминали букву U, а ее верхние площадки соединялись длинным переходом с резными перилами. Эми шла очень медленно, рассматривая развешанные по стенам картины.

У одной из них она остановилась.

– Это Рембрандт? – спросила она, стараясь поймать взгляд Саймона.

– Мы тоже так думали, но искусствоведы определили, что это подделка. Да, школа Рембрандта, и написано полотно в тот же период, но не им самим.

– Я, конечно, не специалист, но, по-моему, это очень классная подделка, – сказала Эми, внимательно рассматривая картину.

– Да, полотно принимали за настоящего Рембрандта вплоть до тридцатых годов прошлого века. Именно тогда Беренсон и его помощники засомневались в этом. Сейчас повсюду сотни почти настоящих полотен старых мастеров.

Но даже работа школы Рембрандта начала семнадцатого века должна стоить уйму денег – намного больше, чем могла бы потратить на картину она сама. И все же жаль, что это не подлинник.

Поднимаясь выше по лестнице, Эми продолжала размышлять о том, кто же такой на самом деле этот Уэст.

– Так что же, это наполовину жилой дом, а наполовину паб для футбольных болельщиков? – спросила она, продолжая шагать по ступеням.

– Да, – коротко ответил Саймон. – Мой брат был уверен, что это поможет ему решить все финансовые проблемы.

По его тону Эми догадалась, что никакие финансовые проблемы таким способом решить не удалось. Она хотела задать Саймону еще пару вопросов, но вспомнила знакомую с детства сентенцию матери, что спрашивать людей о деньгах неприлично, и промолчала.

Лестница наконец закончилась. Оказавшись на верхней площадке, Эми с любопытством выглянула в большое сводчатое окно. Из него было видно, что дом стоит в конце тупика и его заднее, жилое крыло выходит в тихий парк. «Надо же! – подумала Эми. – Я целый год ходила в «Графский уголок», но у меня и в мыслях не было, что паб – лишь часть большого дома. Удивительно!»

Не менее удивительной показалась ей комната, в которую их привел Саймон. Тут с двух сторон также оказались большие сводчатые окна, и легко было представить, сколько света бывает в этом помещении в яркий солнечный день.

Стены здесь были сплошь увешаны полками с книгами, поэтому комната походила скорее на библиотеку, а не на кабинет. Еще в комнате стояли два стола – письменный и обычный. Их полированные деревянные столешницы едва угадывались под наваленными грудами стопками книг, листов бумаги и файлов. Стоявший на одном из столов компьютер казался среди этого окружения предметом чужеродным, совсем из другого времени.

Но первым, что бросалось в глаза, была картина.

– Портрет эпохи Регентства, – восхищенно прошептала Эми.

– Верно, – кивнул Саймон. – Когда Георг Третий сошел с ума, его сына объявили принцем-регентом. Именно благодаря этому будущему Георгу Четвертому и Наполеону начало девятнадцатого века получилось таким любопытным и богатым на события временем.

Эми подошла к портрету поближе.

– Эпоха Регентства – мой любимый период в английской истории. Я читала книги Джейн Остин, ходила на выставки, в музеи… Прочитала не меньше сотни исторических романов.

Портрет ей очень понравился, и не только потому, что изображенный на нем мужчина был неотразимым красавцем. Он оказался настолько похож на Саймона Уэста, что Эми даже подумала, не он ли сам позировал художнику – ради шутки, например.

Но это невозможно. Зачем ему было это делать? К тому же Уэст сказал, что до сегодняшнего дня ни разу не видел настоящую монету. Нет, эта картина должна быть подлинной.

Мужчина на портрете сидел рядом со столом, а не за ним. Поза небрежная, элегантная. На столешнице – игрушечный поезд, миниатюрный женский портрет и монета. Она была самым маленьким из предметов, однако каким-то образом сразу привлекала к себе основное внимание. Может быть, потому, что художник изобразил ее в мельчайших подробностях, вплоть до щербинки на краю?

– На монете щербинка, – сказала Эми. – Такая же, как на моей. Это очень загадочно.

– Теперь понимаете, почему я так удивился, увидев вашу монету?

Саймон обернулся, словно приглашая к разговору экскурсовода. Тот стоял в тени возле камина и скорее казался похожим не на живого человека, а на призрак, однако кивнул.

– Кто это? – кивнула на портрет Эми. – Понятно, что ваш родственник, но все-таки?

– Третий граф Уэстон. Мой прапрадед.

Щеки девушки зарделись. А она-то мысленно усмехнулась по поводу выговора Саймона!

– А когда вы унаследовали титул? – Эми постаралась задать этот вопрос как можно небрежнее и так, чтобы он не прозвучал неуместно.

– Граф мой брат, а не я.

Итак, Саймон Уэст оказался не только барменом, вернее преподавателем, но и родным братом настоящего графа, не говоря уже о том, что был чертовски красив и имел роскошный выговор, взволновавший Эми, словно бокал шампанского.

– Так вы младший сын? Как принц Гарри? Но титул у вас все равно должен быть. Не граф, конечно, а м-м-м… – Она на секунду задумалась, пытаясь вспомнить. – Лорд Саймон! Правильно?

– Нет. Лорд тоже мой брат, а я просто мистер Уэст, – сказав это со своим неповторимым выговором, он слегка поклонился Эми.

Саймон видел – девушка старалась не показать, что на нее произвело впечатление его аристократическое происхождение. Молодец! Что ни говори, она настоящая американка. Правда, сие еще не означает, что мисс Эми Стивенс не мошенница. Он до сих пор не мог вычислить, каким именно образом эта парочка хочет поживиться за его счет – может быть, они собираются стащить какую-нибудь серебряную вещицу или что-нибудь другое?

Но здесь нет ни одной серебряной безделушки.

– Граф на портрете очень похож на вас. Странное ощущение, особенно если вспомнить, что он уже две сотни лет как лежит в могиле.

– И я, и мой брат – копии нашего прапрадеда. Кстати, мы близнецы, – посчитал нужным пояснить Саймон Уэст.

Что ж, до сих пор они не задали ни одного вопроса, который можно было бы назвать нелогичным. За исключением разве что горячей просьбы разрешить немедленно посмотреть на портрет. Саймон вновь обернулся, чтобы увидеть Уэнтворта Арбакля, и не нашел его. Проклятье, куда исчез экскурсовод? Может быть, американка специально заговаривает ему зубы, а этот пройдоха шныряет по дому, выискивая, что бы ему сунуть в карман? Саймон готов был уже пристрелить их обоих, когда сотрудник музея с синей дверью беззвучно поднялся с повернутого к камину кресла с высокой спинкой и, как в прошлый раз, молча кивнул.

– Близнецы, – повторила Эми.

– Да. Поэтому мне привычно видеть рядом человека, с которым мы похожи как две капли воды. Кроме того, бьюсь об заклад, что если вы поставите рядом собственную фотографию и портрет своей прабабки или какой-нибудь дальней родственницы, любой скажет, что у вас много общего. Так что разница, полагаю, невелика.

– Но разница между пожелтевшей фотографией в семейном альбоме и огромным портретом, который у тебя каждый день перед глазами, огромная, – Эми рассмеялась над этим сравнением. – Так, значит, вы сын и брат графа, вы преподаватель, время от времени работаете в баре, а остальные часы своей жизни проводите здесь. Что вы изучаете?

Девушка взяла со стола книгу в синем переплете и прочитала вслух ее название:

– «История Ост-Индской компании».

«Ну вот, теперь ей потребовалось знать, чем я занимаюсь. Следопытка! Но зачем? Все это касается только меня и моей семьи, а больше никого».

– О, теперь понимаю, – прощебетала Эми так, словно только сию секунду сделала свое открытие. – Вы пытаетесь выяснить, какая связь существует между графом на портрете и монетой?

– Вам-то что до этого? – не слишком вежливо вопросом на вопрос ответил Саймон. – И чем это может быть интересно для вас лично?

Девушка резко отшатнулась от стола, словно на нее замахнулись.

– Простите. Я действительно сунула нос туда, куда меня не просят. Просто мне кажется странным, что я оказалась здесь с монетой, которая нарисована на портрете. Мне хочется понять, в чем тут дело. А разве вам это не кажется странным?

– Кажется.

– Слава Всевышнему! Хоть в чем-то вы со мной согласились. И вот что еще. Если вы хотите, чтобы я ушла, я уйду.

– Сначала я хочу рассмотреть монету, – Саймон протянул руку. – А потом вы можете уйти.

– Конечно, конечно, мистер Уэст. – Она постаралась произнести это, старательно копируя интонацию Тэнди, так, чтобы слово «мистер» прозвучало на самых высоких нотах и приняло благодаря этому оскорбительный оттенок.

Эми вытащила из кармана джинсов монету, отдала ее Уэсту и демонстративно повернулась к нему спиной.

К ним все так же молча и беззвучно подошел Арбакль. Даже паркетные половицы под ним ни разу не скрипнули.

– Я боялась, что вы ушли, – с явным облегчением вздохнула Эми.

Теперь они изучали портрет графа Уэстона вдвоем, дружно игнорируя его праправнука.

Монета казалась теплой на ощупь и блестела точно так же, как на картине. Саймон вновь и вновь крутил ее в руке, чувствуя разочарование оттого, что его многолетние поиски закончились так неожиданно и так прозаично. Он положил монету на стол и подумал, не продаст ли ее эта американка. Саймон был готов произнести сей вопрос вслух, но тут неожиданно после долгого молчания подал голос экскурсовод.

– Я вот что хотел бы узнать, – Арбакль обращался к Эми, но при этом так, чтобы его хорошо было слышно Саймону. – После кораблекрушения монеты были вновь найдены только в тысяча девятьсот восемьдесят пятом году. Вот я и хочу спросить вас. – Он повернулся к Уэсту и повысил голос: – Каким образом эта монета снова оказалась в эпохе Регентства? Я хорошо знаю историю того периода, и ответ на этот вопрос ищу намного дольше, чем вы можете себе представить.

Эми показалось, что ответ-то очевиден, и она сказала:

– Но разве не могло случиться, что часть монет попала в оборот?

– Нет, – на этот раз в один голос ответили Саймон и экскурсовод.

– Прямо на монетном дворе все монеты были уложены в бочонки, запечатаны воском и оттуда перевезены на судно, – сказал экскурсовод, сам того не зная, подтверждая историю, которую она услышала час назад от бармена-преподавателя.

– Да, – кивнул Саймон. – И хотя жульничество и продажность стары как мир, никто и никогда не упоминал о том, что часть монет была украдена.

Он помолчал, глядя на портрет, а затем негромко сказал, обращаясь к экскурсоводу:

– Еще сложнее ответить на другой вопрос, сэр. Как отчеканенная в тысяча восемьсот восьмом году монета оказалась на портрете, написанном тремя годами раньше?