Текст книги "Черная роза"

Глава 7

Перед Новым годом питомник закрывался рано, и у Роз выдалось время повозиться с собственными комнатными растениями. Какие-то необходимо было пересадить или рассадить, какие-то она хотела размножить для подарков.

После бодрящего морозца воздух в ее личной теплице казался еще более влажным и горячим. Роз устроилась за рабочим столом и под блюзы Норы Джонс занялась одной из своих любимиц – огромной африканской фиалкой, потомком ростка, подаренного бабушкой больше тридцати лет назад. Роз осторожно отделила полдюжины новых листочков вместе с черешками и поместила в емкость с водой. Через месяц они пустят корни и превратятся в новые ростки. Тогда их можно будет пересадить в уже выбранные бледно-зеленые горшки.

Получится прекрасный подарок для Стеллы, для ее нового дома, для ее новой жизни.

Как приятно поделиться близким сердцу кусочком наследства с женщиной, которую она полюбила и которая способна оценить этот дар!

Роз представила, как подарит такую же – живую – часть своего наследства сыновьям, когда те женятся. Она полюбит женщин, которых они выберут, потому что ее мальчики будут их любить, а если повезет, то и потому, что они ей просто понравятся.

«Невестки, – размышляла она. – И внуки…» Странно, что все это может случиться очень скоро. Еще более странно то, что эта мысль ее привлекает. Хотя не так уж и странно, ведь в доме живут Стелла и Хейли и их дети.

Время есть. Она приняла возможность перемен, но это вовсе не значит, что она должна их торопить.

Сейчас ее жизнь упорядочена. Ее бизнес процветает, и это не просто личная победа, но и большое облегчение.

Она сильно рисковала, затевая питомник «В саду». Но она должна была рискнуть… ради себя и своего наследства.

Содержание Харпер-хауса, а она ни за что от него не отказалась бы, требовало кучу денег. Людская молва приписывала Роз огромные богатства, но, хотя ей и не приходилось считать последние центы, в деньгах она не купалась.

Она растила троих детей. Обувала их, кормила, давала образование. Наследство позволяло ей не работать и воспитывать мальчиков без посторонней – платной – помощи, а правильные инвестиции увеличили подушку безопасности. Однако обучение трех парней в университете обошлось недешево.

Когда дому требовались новый водопровод, новая краска, новая крыша, Роз не могла ему отказать.

Не афишируя, она продавала кое-какие ценности, правда, это были картины и ювелирные украшения, которые ей не нравились. Она приносила в жертву отдельные кусочки ради сохранения целого, но все равно иногда чувствовала легкие уколы совести.

Пришло время, когда будущее сыновей и безопасность дома были надежно обеспечены, но деньги все равно требовались. Она даже подумывала найти работу, правда, очень недолго.

Митч прав, она терпеть не может подчиняться приказам, но – без сомнений – отлично умеет командовать.

Человек должен использовать свои сильные стороны, что она и сделала. Не стала работать на кого-то, поступившись собственной гордостью, а собралась с духом и начала собственный бизнес.

Для кого-то трудный выбор, а для нее вполне логичный.

Говорят, что складывать все яйца в одну корзину не рекомендуется, но она поступила с точностью до наоборот, сложив большую часть своих яиц в единственную корзину, и первые два года все висело на волоске. В конце концов ситуация выправилась, и вместе с Харпером они создали надежный бизнес.

Развод нанес ей серьезный удар. Глупая, глупая ошибка… Хотя лично Брайсу досталось очень мало и ровно столько, сколько она позволила, эта история дорого обошлась ей, учитывая уязвленную гордость и затраты на то, чтобы избавиться от подонка.

Однако она устояла. Ее сыновья, ее дом, ее бизнес процветают. Поэтому она и может подумать о переменах как на деловом, так и на личном фронте… наслаждаясь успешным настоящим.

За африканскими фиалками последовали бромелии. Закончив их рассаживать, Роз тоже решила подарить одну Стелле. В полном согласии с самой собой она работала еще час, затем проверила весенние луковицы и поняла, что нарциссы расцветут уже через неделю.

Роз на тележке отвезла все, что хотела, в дом, расставила горшки в солярии и других помещениях, а три луковицы в бутылках для выгонки отнесла на кухню.

– Что это? – поинтересовался Дэвид.

– Милый, я потеряла надежду научить тебя хотя бы основам садоводства, иначе ты понял бы, что это тюльпаны, – Роз расставила бутылочки на подоконнике за банкеткой. – Расцветут через несколько недель.

– А я потерял надежду научить вас стильно одеваться для работы в саду. Сколько десятилетий этой рубахе?

– Понятия не имею, – Роз открыла холодильник и достала неизменный кувшин с холодным чаем. – Что ты здесь делаешь? Разве ты не должен прихорашиваться к вечеринке?

– Вы отказались повеселиться с нами, поэтому я готовлю вам блюдо с великолепным холодным мясным ассорти и другими закусками. И поскольку, пока вы возились в земле, я провел несколько часов в салоне, мое прихорашивание уже началось.

– Ты вовсе не должен возиться ради меня. Я сама могу найти все, что нужно для сандвича.

– Лучше так, тем более что вы не одна, – Дэвид хихикнул. – Профессор в библиотеке. Я поставил охлаждаться пару бутылок шампанского, чтобы вы вдвоем могли – скажем так – повеселиться.

– Дэвид! – Роз дала ему легкий подзатыльник и налила себе чай. – Я не собираюсь ни с кем веселиться. Я остаюсь нянчиться с ребенком.

– Роз, сокровище мое, дети имеют обыкновение спать, а он красавец и безумно сексапилен. Эдакий взъерошенный, рассеянный ученый… Я выложил вам белый кашемировый джемпер и те черные брюки, которые уговорил купить, ну, с лайкрой, и великолепные туфли от Джимми Чу.

– Я не собираюсь нянчить семимесячного ребенка в белом кашемире, обтягивающих брюках, которые никогда бы не купила, если бы ты меня не загипнотизировал, и на каблуках. Это даже не свидание.

– Разве вы не таете от очков в роговой оправе? Интересно, почему мужчина в очках в роговой оправе так заводит?

Роз успела ухватить оливку прежде, чем Дэвид затянул мисочки и поднос полиэтиленовой пленкой.

– Ты сегодня уж точно заведешься. И вообще, с чего ты взял, что мне нужен мужчина?

– Моя дорогая Роз, нам всем нужен мужчина.

Розалинд все-таки переоделась, но решительно отвергла выбор Дэвида в пользу простой хлопчатобумажной блузки и пожертвовала любимыми шерстяными носками, надев туфли. Правда, из тщеславия от легкого макияжа не отказалась.

В детской она терпеливо выслушала повторенные неоднократно инструкции беспокойной мамочки, уверила, что все их выполнит, поклялась, что позвонит, если возникнет хоть самая маленькая проблемка, и еле выставила Хейли из дома. Проводив взглядом отъезжающую машину, Роз ухмыльнулась и вернулась к Лили, весело щебечущей в манеже.

– Ну наконец-то мы остались одни. Иди скорее к тетушке Роз, малышка! Так бы и съела мою сладкую девочку!

Митч тщетно пытался осмыслить прочитанное и рассеянно чиркал что-то в блокноте, прислушиваясь к детскому монитору, стоявшему на столике на нижнем уровне библиотеки.

Мониторы были во всех комнатах, во всяком случае, в тех, где ему пришлось побывать. Разумная предосторожность после шокирующего происшествия полугодовой давности, однако сейчас его больше занимали не предосторожности и не безопасность. Он был просто зачарован сначала нервозным отбытием Хейли, а затем признаниями в любви, которыми Роз осыпала кроху.

Никогда прежде Митчелл Карнейги не слышал в ее голосе ничего подобного. Он даже не подозревал, что Роз способна на столь безоглядную нежность и искреннюю любовь к, в общем-то, чужому ребенку.

Она болтала всякую чепуху, ворковала, смеялась, издавала глупые звуки, какими взрослые обычно развлекают младенцев… Судя по ответному воркованию Лили, малышка была счастлива не меньше своей няни.

Еще одна грань женщины, которую он видел уверенной, грозной, несколько отстраненной и на удивление непосредственной. И вдруг эта нежность… словно шоколадная глазурь на и без того желанном пирожном.

Он снова услышал смех Роз, звонкий, переливчатый, и перестал притворяться, будто работает, завороженный хором поющих игрушек, детского щебета и женского голоса, пронизанного искренним удовольствием.

Вскоре Роз перешла на шепот, затем тихо вздохнула, и монитор затих.

Митч тоже вздохнул – с сожалением, потянулся за кофейником, обнаружил, что тот снова пуст, и отправился на кухню сварить себе еще кофе. Он как раз отмерял порцию зерен, когда вошла Роз.

– Привет. Еще минута, и я уберусь отсюда. Дэвид разрешил мне варить кофе в любое время.

– И оставил еду. Я собиралась перекусить. Присоединяйтесь, если проголодались.

– С удовольствием. Спасибо. Дэвид и мне говорил про горы еды, и… – когда Роз достала из холодильника поднос и мисочки, глаза Митча чуть не выскочили из орбит. – Теперь я понимаю, что он не шутил.

– Дэвид вечно боится, что, если не оставит мне еды на шесть человек, я умру с голоду. – Роз оглянулась. – И?..

– Простите?

– Вы что-то еще собирались сказать. О Дэвиде?

– Ну, мне показалось, что он за мной… приударяет.

Роз вынула из ящика для хлеба свежие мини-багеты.

– Надеюсь, не очень настойчиво.

– Не очень. Даже… даже мило.

– Вы не оскорбились?

– Нет. На самом деле, учитывая разницу в возрасте, я был немного польщен.

– Ему нравится, как вы выглядите в очках.

– В чем?

– В очках. Он явно неравнодушен к очкам в роговой оправе. Вывалить на хлеб все, что есть, или выберете по своему вкусу?

– Все, что есть. Спасибо за хлопоты.

– Никаких хлопот. Я же и для себя стараюсь. – Роз резко вскинула голову, услышав в мониторе голос Амелии, запевшей колыбельную.

Митч понял, что она чувствует.

– К этому невозможно привыкнуть. Каждый раз новое потрясение.

– Она заходит к Лили не каждую ночь, как к мальчикам. Мальчиков она любит больше. Наверное, прознала, что Хейли нет дома, и хочет… – Роз занервничала, вспомнив о мониторе в библиотеке и своей возне с Лили. – Я забыла о мониторе, не подумала, что помешаю вашей работе.

– Я не… Вы не… Ни в коей мере.

– Как бы то ни было, спокойно выключайте его, когда работаете. Видит бог, они у нас повсюду. Хейли купила даже один видеомонитор. Для своей комнаты. Поразительные приборы теперь выпускают! Они сильно облегчают жизнь молодых матерей.

– Вы наверняка были хорошей матерью. Я понял это, когда вы возились с девочкой.

– Да, была. И есть. Материнство – моя самая важная работа.

Только ее игры с Лили не предназначались для посторонних ушей. Интересно, сколько раз она спела песенку вместе с Элмо? Лучше об этом не думать.

– Вы заберете сандвичи в библиотеку или сделаете перерыв и поедите здесь?

– Здесь, если не возражаете.

– Отлично, – поколебавшись, Роз снова полезла в холодильник и достала шампанское. – Раз уж скоро Новый год, я открою. Сделаем наши сандвичи более праздничными.

– Спасибо, я не пью. Совсем.

– А-а…

Какой конфуз! Она же замечала, что Митчелл никогда не пьет алкогольные напитки! Неужели трудно было сделать должный вывод и не смущать человека?

– Тогда кофе.

Митч подошел, положил ладонь на ее предплечье, помешав убрать бутылку.

– Пожалуйста, выпейте. Не хочу портить вам удовольствие, и меня совершенно не тревожит, когда рядом пьют. Наоборот, мне очень важно, чтобы окружающим было комфортно. Чтобы вам было комфортно. Позвольте, я сам открою.

Он взял у нее бутылку.

– И не переживайте. Открыв бутылку шампанского, я не сорвусь.

– Я вовсе не хотела поставить вас в неловкое положение. Я должна была понять.

– Почему? Разве я все еще ношу на шее табличку «Завязавший алкоголик»?

Роз чуть улыбнулась, достала бокал для шампанского.

– Нет.

Празднично хлопнула освобожденная из бутылки пробка.

– Я начал пить лет в пятнадцать. Таскал иногда из холодильника по бутылке пива, как большинство мальчишек. Я обожал ледяное пиво.

Пока Роз раскладывала остальные закуски, Митч поставил на стол тарелки с сандвичами, налил себе кофе.

– Пережил обязательный алкогольный марафон в университете, но опять же, как многие. Никогда не пропускал из-за этого занятий, никогда не влипал в неприятности. Оценки получал приличные, даже закончил с отличием, попал в лучшие пять процентов выпуска. Я любил университет почти так же, как ледяное пиво. Мой экскурс в прошлое вам еще не наскучил?

– Нет, – ответила Роз, не отводя глаза. – Не наскучил.

– Ладно. – Митч попробовал сандвич, кивнул. – Мисс Харпер, вы делаете классные сандвичи.

– Да.

– В общем, я поступил в магистратуру, получил степень. Преподавал, женился, работал над докторской. У меня родился потрясающий мальчишка. И я пил. Я был… безобидным пьяницей, если вы понимаете, о чем идет речь. Никакой агрессии, я никогда никого не оскорблял – физически, я имею в виду. Не затевал драк. Но и не могу сказать, что всегда был абсолютно трезвым с тех пор, как родился Джош… даже раньше, если быть честным, до тех пор, когда в последний раз заглянул на дно бутылки.

Митчелл зачерпнул картофельный салат.

– Итак, я преподавал, издавал книги, хорошо обеспечивал семью. Из-за пьянства я не пропустил ни дня работы, ни одной лекции, но я потерял жену и сына.

– Я сожалею, Митч.

– Не надо. Сара, моя бывшая, делала для меня все, что могла. Она любила меня и хотела жить так, как я ей обещал. Она терпела меня дольше, чем терпели бы многие другие. Сара умоляла меня бросить пить, и я обещал, или успокаивал ее, или просто отмахивался. Мол, у нас прекрасный дом, мы вовремя оплачиваем счета и ипотеку. Я же не напиваюсь до бесчувствия, не валяюсь пьяным в канаве, так в чем проблема? Ну, пью понемногу, чтобы снять напряжение. Правда, я начинал снимать напряжение в десять часов утра, но разве я не имел права?

Митч замолчал, покачал головой:

– Легко уверять себя, что имеешь право, что все прекрасно, когда большую часть времени в голове туман. Легко игнорировать тот факт, что каждый день десятками способов подводишь жену и ребенка, разочаровываешь их. Забываешь о праздничных ужинах и днях рождения, выскальзываешь из постели – все равно жене от тебя никакого толку, – чтобы выпить еще стаканчик, засыпаешь, когда должен следить за сыном. Тебя просто нет рядом с ними. Нигде, никогда.

– Думаю, это очень тяжело для всех.

– Тяжелее тем, кто рядом, уж поверьте мне. Я не желал ходить с ней к консультанту, отказывался посещать общество анонимных алкоголиков, отказывался обсуждать мою проблему. Даже когда Сара сказала, что бросает меня, когда собирала вещи – свои и Джоша, – я ушел из дома. Я едва заметил, что они уехали.

– Она поступила очень смело.

– Да, – взгляд Митча сосредоточился на лице Роз. – Да, и думаю, такая женщина, как вы, понимает, насколько смело. Еще целый год я опускался все ниже, пока наконец не огляделся вокруг… и не увидел ничего. Только тогда я понял, что потерял самое дорогое и что потерянного уже не вернуть. И стал посещать собрания.

– И для этого нужна смелость.

– Мое первое собрание? – Митчелл снова вонзил зубы в сандвич. – Мне было страшно до чертиков. Я сел в самой глубине комнаты в подвале крохотной церквушки и трясся, как ребенок.

– Незаурядная смелость.

– Я продержался три месяца, десять дней и пять часов и снова приложился к бутылке. Выкарабкался, и следующий период трезвости длился одиннадцать месяцев, два дня и пятнадцать часов. Но жена не вернулась. Она встретила другого, а мне доверять не могла. Отличный предлог для выпивки, и я пил следующие несколько месяцев, пока снова не выполз из той ямы.

Митчелл глотнул кофе.

– В следующем марте, пятого марта, исполнится четырнадцать лет. Сара простила меня. Она не только смелая, но и очень великодушная женщина и заслуживала лучшего мужа, чем я. Джош тоже простил меня, и эти четырнадцать лет я был хорошим отцом. Самым лучшим, каким только мог.

– Думаю, лишь смелый и сильный мужчина может посмотреть в глаза своим демонам, победить их и отгонять каждый божий день. И только великодушный и умный человек не перекладывает вину на чужие плечи даже частично.

– Роз, тот факт, что я не пью, делает меня не героем, а просто трезвым. Вот если бы еще побороть пристрастие к кофе…

– Нас таких двое.

– Теперь, когда я утомил вас своей исповедью, хотелось бы попросить вас об ответной услуге. Дадите мне после обеда обещанное первое интервью?

– Хорошо. Я должна говорить под запись на диктофон?

– В основном да, хотя я буду делать заметки.

– Похоже на план.

Сначала Роз заглянула проверить Лили, затем ответила на звонок Хейли. Пока Митч забирал все необходимое из библиотеки, она поставила на сервировочный столик поднос с фруктами, сырами – бри и чеддером – и крекерами (Дэвид, как всегда, ничего не упустил) и покатила его к гостиной. Митчелл бросился к ней:

– Позвольте мне.

– Я справлюсь, а вы можете разжечь огонь в камине. Сегодня холодно, но, слава богу, ясно. Я бы с ума сходила, если бы моим птенцам пришлось возвращаться домой по скользким дорогам.

– Я то же самое подумал о Джоше. Тревоги не заканчиваются, сколько бы лет им ни было, верно?

– Да.

Роз расставила еду, кофейник, чашки, опустилась на диван, по привычке закинув на столик ноги, и изумленно уставилась на них. Привычки привычками, но она никогда не позволяла себе подобного при гостях. Роз покосилась на Митча, присевшего на корточки у камина спиной к ней.

Наверное, это означает, что она совершенно его не стесняется. Ну и отлично. Так лучше, чем считать его гостем, ведь она доверяет ему тайны своей семьи.

– Вы правы, с камином уютнее, – Митчелл поставил на столик диктофон, положил блокнот и устроился на другом конце дивана, развернувшись к Роз. – Для начала я хотел бы услышать, как вы впервые увидели Амелию.

Никаких прелюдий. Ну к делу так к делу.

– Я не очень ясно помню ее первое появление. Я была очень маленькой. Помню ее голос, колыбельную и никакого испуга. Я подумала – насколько я помню, – что это мама. Но мама никогда не заглядывала ко мне ночью и никогда мне не пела. Не ее стиль. Несколько раз Амелия появлялась, когда я болела. Простуда, грипп… Но в первый раз я точно не испугалась, просто приняла ее присутствие как само собой разумеющееся.

– Кто рассказывал вам о ней?

– Папа, бабушка. Больше бабушка. В семье говорили о призраке вскользь, неопределенно. Новобрачная Харпер была и предметом гордости – «ах, у нас есть привидение», и причиной смущения – «ну, у нас есть привидение», в зависимости от того, кто рассказывал. Отец верил, что она одна из новобрачных Харпер, а бабушка считала, что она была прислугой или гостьей, с которой плохо обошлись здесь, кем-то, кто умер тут, но не родней.

– Ваш отец, ваша бабушка, ваша мать когда-нибудь рассказывали вам о каких-то особенных встречах с ней?

– Если поднималась эта тема, у мамы начиналось сильное сердцебиение. Моя мама обожала свои сердцебиения, – холодно сказала Роз, размазывая бри по крекеру, и Митч усмехнулся:

– Похоже на мою двоюродную бабушку. Она обожала обмороки. Бедняжка считала, что день прожит зря, если она хоть раз не потеряла сознание.

– И почему некоторые люди так любят болеть? Это выше моего понимания. Мама все же пару раз говорила со мной о новобрачной Харпер, очень мрачно, будто о конце света, предупреждала, что однажды я унаследую этот тяжкий крест, и, бог даст, семейное привидение не загубит мое здоровье, как загубило ее собственное. Представлять все в самом мрачном свете – еще одно ее любимое занятие.

– Значит, она боялась Амелии.

– Нет, нет! – отмахнулась Роз, откусывая кусочек крекера. – Мама наслаждалась ролью невинной страдалицы. И ее единственный ребенок мог бы отозваться о ней подобрее.

– Давайте назовем это честностью.

– Да как ни назовем… Иногда она заявляла, что потеряла здоровье, выносив и родив меня, иногда – что ослабла после сильной пневмонии, перенесенной в детстве. Вряд ли эти сведения имеют отношение к нашему делу.

– Наоборот, они очень полезны. Обрывки информации, личные наблюдения и воспоминания помогают воссоздать полную картину. А ваш отец?

– Моего отца развлекала мысль о привидении в доме, к тому же он сохранил о новобрачной нежные детские воспоминания. Однако он сердился, когда она смущала или раздражала гостей. Папа был очень гостеприимен и принимал близко к сердцу все, что тревожило людей в его доме.

– Какими были его воспоминания?

– Точно такими, о которых вы уже слышали. Может, с небольшими вариациями. Новобрачная Харпер приходила в его комнату, пела ему, вела себя как мать со своим ребенком, пока ему не исполнилось двенадцать лет.

– И никаких неприятностей?

– Во всяком случае, мне он ничего такого не рассказывал, но бабушка упоминала, что в детстве у него случались ночные кошмары. Где-то раз-два в год он утверждал, что видел женщину в белом с выпученными глазами и слышал ее рыдания. Иногда она, как и он, находилась в доме, иногда в саду… и все это во сне.

– Получается, что сны – еще одна связующая нить. А вам она снилась?

– Нет, только…

– Что?

– Я всегда думала, что виноваты расшалившиеся нервы. За несколько недель до нашей с Джоном свадьбы мне действительно снились сны. Бури. Черные небеса, гром, ледяные ветры… Яма в саду, похожая на могилу, с увядшими цветами, – Роз передернулась. – Ужасно… Но после свадьбы эти сны прекратились, и я о них почти забыла.

– И больше никаких снов?

– Никаких. Бабушка видела ее чаще всех остальных, во всяком случае чаще, чем кто-либо признавался. В доме, в саду, в комнате отца, когда он был мальчиком… Она никогда не рассказывала мне ничего страшного, но, может быть, просто не хотела пугать. Насколько я помню, бабушка больше всех в моей семье сочувствовала Амелии. Но, если честно, об этом в доме редко говорили. Просто принимали как данность или игнорировали.

– Тогда поговорим о вашей бабушке, – Митч вытащил из кармана рубашки очки, просмотрел свои заметки. – Самое раннее, что узнали о появлениях привидения лично вы, начинается с вашей бабушки Элизабет Харпер.

– Не совсем так. Она говорила мне, что мой дедушка, ее муж, видел новобрачную, когда был ребенком.

– То есть она рассказывала вам о том, что рассказывали ей, а не о том, что она видела или пережила сама. И раз уж мы заговорили об этом, может, вы вспомните, не слышали ли о подобных явлениях в предыдущем поколении?

– Слышала… Бабушка как-то сказала, что ее свекровь, то есть моя прабабушка, никогда не заходила в некоторые комнаты.

– Какие именно?

– О боже… Дайте подумать. В детскую, которая в те дни располагалась на третьем этаже. В хозяйскую спальню. Полагаю, на каком-то этапе супружеской жизни она перебралась в отдельную комнату. На кухню. И ноги ее не было в каретном сарае. Если верить бабушке, ее свекровь, прабабушка Харпер, не была ни капризной, ни суеверной. В семье всегда думали, что она видела новобрачную, но, если до нашей новобрачной была другая, мне о ней ничего не известно, да и вряд ли это возможно. Мы датировали ее девяностыми годами девятнадцатого века.

– Вы датировали ее по платью и прическе, – напомнил Митч, царапая что-то в блокноте. – Этого мало.

– Нам это показалось разумным и логичным.

Митчелл оторвался от своих записей и улыбнулся. Его взгляд из-за очков казался рассеянным.

– Возможно. Возможно, вы правы, но я, прежде чем посчитаю что-то фактом, предпочитаю собрать чуть больше информации. Что вы знаете о своих двоюродных бабушках, старших сестрах Реджинальда-младшего?

– Вряд ли я что-то могу о них сказать. Я или не знала их, или не запомнила. Они не поддерживали близких отношений ни с бабушкой, ни с отцом. Бабушка пыталась сблизиться с ними, скрепить семейные узы между их детьми и моим отцом, ведь они были кузенами. Я иногда общаюсь с некоторыми из их детей.

– Они поговорят со мной?

– Кто-то поговорит, кто-то нет. Кто-то уже умер. Я дам вам имена и номера телефонов.

– Хорошо. С мертвыми все понятно, но остальных я смогу уговорить… Опять… – прошептал Митч, услышав пение.

– Да. Я хочу проверить Лили.

– Можно мне пойти с вами?

– Пожалуйста.

Они вместе поднялись по лестнице, и Роз посчитала необходимым предупредить Митчелла:

– Скорее всего, Амелия умолкнет до нашего появления. Как обычно.

– Между тысяча восемьсот девяностым и девяносто пятым годами в доме были две няни, три гувернантки, экономка, помощница экономки, двенадцать горничных, личная горничная, три кухарки. Я раскопал несколько имен, но, поскольку возраст их не указан, придется перелопатить множество документов, чтобы установить нужных людей. Если и когда я это сделаю, займусь свидетельствами о смерти и поисками потомков.

– Скучать вам не придется.

– Я обожаю эту работу. Вы правы.

Она замолчала.

Они прошли по коридору к детской.

– Еще холодно, но сейчас потеплеет, – тихо сказала Роз. Подойдя к колыбельке, она аккуратно прикрыла спящую малышку одеяльцем. – Такая умница! Обычно крепко спит всю ночь. Никто из моих мальчиков в ее возрасте меня так не баловал. Все в порядке. Идемте.

Роз оставила дверь детской открытой. Когда она и Митч вышли на верхнюю площадку лестницы, раздался бой часов.

– Полночь? – Розалинд взглянула на свои наручные часы. – Я и не думала, что так поздно. Ну, счастливого Нового года!

– Счастливого Нового года! – Митчелл остановил Роз и приложил ладонь к ее щеке. – Вы не против?

– Я не против.

Митч легко – всего лишь вежливый новогодний жест – коснулся губами ее губ, и тут же где-то в восточном крыле, в крыле Роз, громко, со звуком, похожим на выстрел, захлопнулась дверь.

Несмотря на потрясение, Роз сумела заговорить спокойно.

– Амелия явно не одобряет.

– Я бы сказал, злится. И если уж ей так хочется злиться, мы могли бы дать ей приличный повод.

На этот раз Митч не спрашивал, просто его ладонь скользнула со щеки Роз к ее шее. И на этот раз в его поцелуе не было ни легкости, ни вежливости. Когда его губы обрушились на ее рот, когда его тело крепко прижалось к ее телу, на Роз словно обрушилась жаркая волна. Кровь вскипела моментально, отчаянно, и она бездумно погрузилась в водоворот ощущений.

Дверь в восточном крыле загрохотала пулеметной очередью. Часы, пробив двенадцать, словно сошли с ума и все никак не могли остановиться.

Митчелл не слышал ни грохота, ни боя часов. Как давно он хотел почувствовать ее вкус и знал, что он будет именно таким, сильным и резким, словно сухое шампанское!.. Как давно он хотел почувствовать, как дрожат ее губы, как прижимается к нему ее длинное гибкое тело!.. И теперь, когда он все это чувствовал, он хотел большего.

Но Роз отстранилась, прямо взглянула в его глаза:

– Это следовало сделать.

– Для начала.

– Думаю, сегодня нам лучше остановиться. Я должна прибрать в гостиной и присмотреть за Лили.

– Ладно. Я заберу свои записи и поеду домой.

В гостиной, пока Митч собирал вещи, Роз составила посуду на сервировочный столик.

– Вас очень трудно понять, Розалинд.

– Мне нечего возразить.

– Вы прекрасно знаете, что я хочу остаться с вами, в вашей постели.

– Да, знаю, – Роз окинула его задумчивым взглядом. – Я не завожу любовников… Я намеревалась сказать именно это, что я не завожу любовников, но теперь скажу, что не завожу их опрометчиво. Поэтому, если я решу взять вас в любовники или позволить вам взять в любовницы меня, это будет серьезно, Митчелл. Очень серьезно. Мы оба должны хорошенько подумать.

– Вы когда-нибудь прыгали с обрыва, Роз?

– Случалось. Однако, кроме прискорбных и редких случаев, предпочитаю сначала убедиться, что приземлюсь на ноги. Если бы я не была заинтересована, я бы сказала вам прямо. Я признаю, что заинтересована настолько, чтобы подумать, настолько, чтобы сожалеть – немного – о том, что возраст и опыт не позволяют мне действовать необдуманно.

Когда они подошли к парадной двери, затрезвонил телефон.

– Наверняка снова Хейли. Я должна ответить, иначе она запаникует. Езжайте осторожно.

Роз ушла ответить на звонок. Митч услышал, как она уверяет Хейли, что Лили спит, как ангелочек, что беспокоиться не о чем, и тихонько прикрыл за собой дверь.