Текст книги "Боги Гринвича"

Глава 11

Тем вечером в Нью-Йорке…

Кьюсак выскочил из лифта и помчался по коридору. Когда-то в этом здании на Гэнсвурт-стрит, чуть ниже Малой Западной Двенадцатой, мускулистые мужчины в окровавленных фартуках целыми днями разделывали забитый скот. В конце 90-х сюда прибыли застройщики с легионом плотников, и все изменилось.

Нынче здание занимали совсем иные мясники. Юристы и инвестиционные банкиры целовали по утрам своих супруг и отправлялись на работу. Они меняли высокие потолки, кирпичную кладку и дизайнерские кухни на кабинетные фермы, где каждый день забивали своих оппонентов из конкурирующих фирм.

На левом локте Джимми придерживал букет лимонных роз. Он выбрал оттенок в честь мадам Оленской, получавшей желтые розы в «Веке невинности» Эдит Уортон. Кьюсака всегда восхищала непочтительность Оленской, то, как она попирала ожидания общества 1870-х годов. И неважно, что она всего лишь книжный персонаж.

Букет из двух дюжин роз был огромным, сплошные лепестки. Кьюсак постучал правой рукой в дверь. В кармане лежали ключи, но он все равно ждал, когда ему откроет жена. Сюрприз, зрелищность, россыпь роз на длинных стеблях – какая романтика без стиля? Кьюсак проверил значок со звездами на лацкане, убеждаясь, что его хорошо видно.

Через несколько секунд дверь отворилась. Эми походила на многих других женщин Новой Англии из племени Л.Л. Бина и других великих путешественников: стройная, спортивная и без лишнего макияжа. Ее каштановые волосы блестели, как атлас, когда она стягивала их в хвостик. Голубые глаза сияли, как тысячи сапфиров. Эми была на пять сантиметров ниже Кьюсака босиком, на волосок ниже в сабо и заметно выше на каблуках.

– Привет? – с привычным спокойствием произнесла она.

Не «Привет, любимый. Джеймс, как прошел день?». По большей части Эми обращалась к Кьюсаку «Джеймс». Совсем как Калеб.

И не «Привет. Я безумно соскучилась. Быстро раздевайся, Бивис, и бегом в кровать».

Кьюсак не всегда был Джеймсом. Когда они обнимали друг друга, Эми, пикантности ради, звала его Борисом, Блуто или другими именами выдуманных любовников. По каким-то причинам она предпочитала в постели букву «Б». Ее шутка, веселое поддразнивание любовника.

И не «Привет. Вам что нужно?». Добросердечная натура Эми не позволяла ей рявкать на людей. Но в ее фразе не было ни намека на «любимого» или каких-нибудь Баркли, Блайта или Брэди. Никаких признаков узнавания.

Джимми уже не раз видел этот пустой взгляд, растерянные глаза, пытающиеся ухватить какие-то знакомые черточки. Он много раз слышал это «привет», безошибочный признак сомнения. И безоговорочно любил жену.

До знакомства с Эми Кьюсак никогда не слышал о прозопагнозии. Но вскоре после того, как они начали встречаться в колледже, ему пришлось на собственном горьком опыте познакомиться с этим словом. Кьюсак столкнулся с Эми на улице, и она его не узнала. Совсем. Прошла мимо, даже не подмигнув. Оставила его растерянно стоять на оживленном перекрестке и думать, что же он сделал не так. Это случилось после нескольких совместных недель и череды счастливых «Б».

– Прозопагнозию, – объясняла потом Эми, – иногда еще называют «слепотой на лица». Мы не можем различать черты лица знакомых людей, даже друзей или родственников.

– То есть ты не сможешь отличить меня от других за обеденным столом?

– На коротких промежутках все в порядке. Проблемой будет следующий день. Я забываю лица.

– Так ты даже Хью Джекмана[16]16
  Хью Майкл Джекман (р. 1968) – популярный австралийский и американский теле– и киноактер, продюсер, известный широкой публике по роли супергероя-мутанта Росомахи в антологии «Люди Икс».


[Закрыть] не узнаешь?

– Наверно, нет.

Люди с прозопагнозией различали глаза и носы, они видели разницу между подбородками разной формы. Однако узнать все эти части лица, собранные вместе, было не проще, чем узнать конкретный камень среди сотен камней, отшлифованных водой и ветром. Практически невозможно.

В медицинском смысле случай Эми считался не самым тяжелым. Ее усилий не замечали большинство людей, исключая Кьюсака. Но ей приходилось их прилагать. Временами, особенно в толпе, она не могла узнать собственного мужа.

Поэтому Эми выбрала карьеру герпетолога и работала с рептилиями в зоопарке Бронкса. Ей нравились цвета и узоры на их шкурах. Ее форма прозопагнозии ничуть не мешала отличать одно существо от другого.

За долгие годы Эми разработала много приемов, позволяющих узнать мужа, лишенного многоцветных полос аризонских ядозубов или оранжевых пунктиров гекконов токи. Она узнавала его по голосу. По запаху. По квадратной челюсти и кривой улыбке. Чуточку раздвоенный подбородок тоже помогал, но у Эми был еще один, безошибочный, способ узнать своего Джеймса.

Эми заметила значок с двумя звездами на пиджаке Кьюсака и расплылась в улыбке. Если бы мир увидел эту улыбку, он бы позабыл о Моне Лизе. Эми запрыгнула на Кьюсака, обхватив ногами его поясницу, а заодно и две дюжины роз, и изо всех сил обняла его, не обращая внимания на шипы.

Кьюсак, покачиваясь, понес жену в квартиру. Он прошел по мягкому турецкому ковру в прихожей, стараясь удержать равновесие, но с ноги жены все равно свалилось одно сабо. Казалось, Эми превратилась в гигантского осьминога – длиннющие руки и ноги, сплошь покрытые присосками. Она цеплялась и хваталась, прижимаясь к мужу сразу со всех сторон.

– И что все это значит? – спросил Кьюсак, удивленный таким пылом.

Эми даже не дала ему договорить. Она поцеловала его, потом еще раз, сильнее, и отстранилась. Нежно погладила его щеки и подбородок привычными движениями любовницы, которой они давным-давно знакомы. И только потом расслабила бедра и соскользнула на пол.

– Ого! Дайте знать, когда вашего мужа не будет дома, – пошутил он.

– Розы очень красивые.

Эми забрала букет у мужа, и они пошли на кухню, со всеми ее гранитными столиками, импортной плиткой и прочими атрибутами дорогой ипотеки.

– Что мы отмечаем?

– Кто сказал, что они тебе? – спросил Кьюсак с озорной улыбкой. – У меня есть кое-какие новости.

– У меня тоже, – ответила Эми.

Она вся светилась. Ее голубые глаза сияли ярче всех звезд Новой Англии.

В эту минуту Кьюсаку показалось, что белоснежная кожа Эми еще никогда не выглядела такой чистой. Ни морщинки на лице, кроме маленьких «гусиных лапок» в уголках глаз. Ни малейших признаков возраста, которые обычно проявляются в тридцать, набирают обороты к сорока и прут напролом после пятидесяти. Даже сейчас, расставляя цветы в вазе, подрезая и расправляя, Эми лучилась необычным сочетанием спокойствия и энергии.

– Ты первая, – сдерживая улыбку, сказал Кьюсак.

Он взял с кухонного столика бутылку австралийского каберне, наполнил один бокал и начал наполнять второй.

– Мне не надо, – остановила его Эми.

В ее стакане было от силы тридцать грамм «Вулф Бласс»[17]17
  Марка австралийского красного сухого вина.


[Закрыть].

Кьюсак удивленно поднял брови. Эми никогда не напивалась, но и никогда не отказывалась от спиртного. По вечерам, когда они вместе отдыхали, она всегда нянчила бокал вина.

– Так что за новость, Эм?

– Я уже сказала.

– Вот блин, девчонка, – ответил он в духе своей сомервилльской юности, – как с тобой непросто.

Эми не ответила. Она смотрела ему в глаза своими сияющими сапфирами и улыбалась до ушей, счастливая и загадочная одновременно.

– Я уже сказала.

Кьюсак моргнул пару раз. Отпил каберне и внимательно посмотрел на ее почти пустой бокал. Внезапно до него дошло.

– Ха, – повеселел Джимми. – Ты беременна.

Эми кивнула. Ее лицо было спокойным и безмятежным, как горное озеро в летнюю ночь.

– Какой срок? – спросил он, ставя бокал на столик и обнимая жену.

– Шесть недель. Максимум семь.

Кьюсак поцеловал ее в губы и почувствовал их вкус – красная помада и что-то сладкое. У его губ был вкус каберне.

– Ты выиграл в лотерею? – спросила Эми.

– Нет. А почему ты думаешь, что я купил билет?

– У тебя под ногтями остатки скретч-слоя.

Эми приподняла левую бровь и чуть склонила голову вправо. Она приберегала выражение «а-ля Шерлок Холмс» именно для таких случаев.

Эми Кьюсак замечала все – движения бровей, испачканные манжеты, нервный тик. Все, кроме лиц и счетов. Счета, которые раньше приходили в офис, теперь приземлялись в абонентский ящик. По мнению Джимми, ее наблюдательность компенсировала прозопагнозию.

– В следующий раз буду стирать слой четвертаком, – пообещал Кьюсак. – И нет, я не выиграл в лотерею. Лучше.

– Правда?

– Мне предложили работу в «ЛиУэлл Кэпитал».

– Ха! – воскликнула она, передразнивая Джимми. – Ты согласился? Рассказывай, все рассказывай. И почему ты не позвонил из машины?

– Есть причины.

Всю дорогу от Гринвича до дома Кьюсак обдумывал свою карьеру и ипотечные беды. Однако теперь опасения насчет продаж ничего не значили. Его прекрасная Эми на шестой неделе. Он будет отцом.

«ЛиУэлл» предложил Джимми начать сначала, шанс погреметь ящиками кассы. В «ЛиУэлл» он может заработать большие деньги. Больше, чем три квартала сомервилльских сантехников, плотников и водителей автобусов, вместе взятых. За год он может заработать больше, чем его отец за всю жизнь.

«Мне нужно, чтобы вы сосредоточились на одном, – объяснил ему Лизер. – Рост доходов и рост «ЛиУэлл». Чтобы даже в ванной вы думали о нашей компании, а не о платежах по ипотеке».

– Есть еще мелкие детали, – ответил Кьюсак жене. – Надо кое-что утрясти.

Он старался говорить беспечным тоном. Привычка мира финансов.

– Там больше работы с продажами, чем я привык. Но «ЛиУэлл Кэпитал» – маленькая контора и, думаю, со временем моя роль будет расти.

– Ты им всем покажешь, – сказала она, чувствуя его сомнения. – Папа говорит, что ты можешь продавать лед эскимосам.

– Ага. Будь на то воля Калеба, я бы всю жизнь ходил от одной иглу к другой.

– Перестань, – игриво ответила она, ведя его к спальне. – Бери свое вино, Барни, и рассказывай подробности.

– Хочешь фиолетового динозавра? – пошутил он. – Я тебе покажу фиолетового динозавра[18]18
  Они имеют в виду Фиолетового Динозавра Барни из американского детского телесериала «Барни и друзья».


[Закрыть].

– Давай начнем с Бастера.

Глава 12

Тем вечером в Гринвиче…

Сайрус Лизер ехал по гринвичским холмам в своем кремовом кабриолете «Бентли» с откинутым верхом. Мимо пробегали бесконечные каменные ограды. На всей территории, известной как «Срединная страна», на дорогу выходили новые особняки, а величественные здания двадцатых годов скрывались в глубине владений. Сай взглянул в сторону расползшегося летнего поместья Судьи Джуди[19]19
  Джудит Шейндлин (или Судья Джуди, р. 1942) – американский адвокат, судья, телеведущая и писатель. Она наиболее известна широкой публике как телеведущая собственного шоу «Судья Джуди», которое ведет с 1996 г. Входит в десятку самых богатых женщин в шоу-бизнесе США.


[Закрыть], на южной стороне Раунд-Хилл-роуд, и покачал головой.

«Нью-Йорк пост» назвала ее поместье «Джудивилль». Особняк площадью в две с лишним тысячи квадратных метров выглядел как трансплантат откуда-нибудь из Нормандии, но ему не хватало той благородной патины, следа веков, которая придавала очарование французской деревне. «Пост» не права, решил Лизер. Конечно, в доме десять резных мраморных каминов и потолки высотой в два этажа. Но в нем всего тринадцать ванных комнат.

Джудивилль – ничто в сравнении с проектом Валерия Когана. Русский миллиардер собирался возвести суперособняк в три тысячи квадратных метров, с двадцатью шестью ванными и системой слива, которой хватит на всю Атлантику. Его планы включали турецкую баню, финскую баню и даже парикмахерский салон для собак. Сейчас на этом месте был гринвичский парк развлечений.

«Дайте судье передохнуть», – подумал Лизер.

Джудивиллю хватало всего пятисот лампочек. Пол Тюдор Джонс, хедж-фондовый миллиардер, каждое Рождество включал пятнадцать тысяч лампочек и синхронизировал их вспышки с четырехминутными вставками на FM 90,5. Только для развешивания этой праздничной иллюминации требовалась небольшая армия рабочих с лесами и стремянками. У главных ворот поместья стоял указатель. Знак указывал налево, чтобы гости не перепутали поместье с соседним «Белль Хейвен клаб». Да, проблемы были не только у Судьи Джуди.

Реальность: Лизер никогда не задумывался о чрезмерной помпезности каких-либо гринвичских поместий. Он рассматривал каждое как естественное и логичное завершение. Он понимал Судью Джуди, Валерия Когана и Пола Тюдора Джонса. Он понимал, почему основатель «САК Кэпитал» владеет Мунком и устраивает у себя на заднем дворе каток. «Нью-Йорк пост», освещая жизнь гринвичских богатеев, упускала главное.

Гринвич, со всеми его русскими олигархами, старыми состояниями и деньгами хедж-фондов, являлся живым, дышащим философским диспутом. Эти поместья, по мнению Сая, вовсе не символизировали счастливый финал накопленного богатства. Они возвращали к классическому вопросу: «Если никто не слышит, как падает дерево в лесу, издает ли оно звук?».

Гринвич поднимал тот же вопрос, но о деньгах: «Если никто не видит ваших денег, есть ли они у вас?»

Бьянка Сантьяго Лизер, глядя в кухонное окно, ждала мужа и думала, удастся ли им провести сегодняшний вечер без споров. Темные бразильские волосы и кожа цвета кофе с молоком; белые джинсы и топ от «Тори Берч». Бьянка являла собой одну из природных аномалий: стройная, но с большой грудью, невысокая, но величественная. Потрясающая в свои сорок семь. Сто пятьдесят семь сантиметров без обуви, очертания ног лучше, чем у любой мраморной скульптуры Лувра. Когда Бьянка появлялась на благотворительных обедах в туфлях на шпильках, мужчины забывали о ее росте. Они забывали о резиновой курице на тарелке и пялились. Даже Сай не мог не смотреть на нее.

Их шестнадцатилетний брак начинался хорошо. Бьянка строчила любовные романы в их кондоминиуме в Вест-Виллидж, а Сай ездил на такси в центр, в «Меррил Линч». И они всегда обедали вместе. Иногда их бурный дневной секс попадал на страницы ее романов, и все поклонники соглашались: когда дело доходит до страсти, Бьянка Сантьяго – непревзойденный мастер.

Сейчас Бьянка думала, что же пошло не так. Почему их брак скис. Ее не огорчал конец карьеры. Во всяком случае, она об этом не задумывалась. Она сама решила перестать писать, заботиться о девочках и поддерживать Сая.

Когда семья переехала в Коннектикут, Бьянка сама решила следовать напряженному графику гринвичских жен: пилатес до завтрака, чтобы удержать интерес мужа; дети в «Гринвич кантри дей скул» не позднее семи тридцати; шоколадный пончик и сплетни в «Старбакс»; затем шопинг в «Патрисия Герлей файн линжери», чтобы продемонстрировать мужу стройную фигуру и результаты диеты без жиров. А перед тем, как забирать девочек из школы, ланч за $49,95 с фасолевым салатом и белым вином, в компании других мамочек.

Но возможно, Бьянка играла в эту игру по другим причинам. Возможно, она сдалась под беспрестанным напором Сая. «Слушай, Бьянка, в моем бизнесе главное – это видимость. Нельзя, чтобы ты ежедневно исчезала в своей норе на десять часов и писала книги. Твоя работа должна быть невнятной, безгласной и декоративной».

После появления двойняшек ситуация только обострилась. Когда Саю стукнуло сорок, он начал вести счет детей. По его представлениям, размер семьи давал определенный статус в гринвичской Лиге серьезных пар.

Пятеро детей, по мнению Сая, – идеальное количество. Пятеро детей узаконивали женщину, которая осталась дома ради заботы о семье. Пятеро детей превращали жену в директора компании, особенно учитывая нянечек, горничных, поваров, садовников, водителей, личных тренеров и прочих домашних работников. Пятеро – карьера. Меньше – отмазка. Больше – уже на грани причуды, какие-то религиозные штучки. Он был одержим этим числом, порождавшим болезненные размолвки.

Сай: «Бьянка, у нас семь спален. Чего ты ждешь?»

Сай: «Самое то для настоящей бразильянки».

Сай: «У Луизы с Чипом уже пятеро. А у Салли и Пенна скоро будет».

Теория Сая смущала Бьянку. «Муж думает, что пятеро детей – это новые Биркины», – однажды пожаловалась она нескольким подругам. В Бразилии хватало многодетных семей, но дети никогда не являлись символом статуса. Намного чаще их количество зависело от уровня бедности.

Пятеро детей – одна навязчивая идея. Блондинки – другая. Когда двойняшкам исполнилось одиннадцать, а может, двенадцать, Лизер организовал поздний визит парикмахера. До этой минуты он ни разу не упоминал о своем плане, «чудесном солнечном обесцвечивании», от которого его жене стало худо.

– Бьянка, это именно то, что им нужно.

– Близняшки и так красавицы, – возразила она, придя в ужас от идеи сделать дочерей блондинками из бутылки. – Девочкам не нужна помощь.

– Парень может заняться и твоими волосами, пока он здесь, – давил Сай, расширяя трещину между их ценностями.

– Да что у тебя такого с блондинками? – сопротивлялась Бьянка. – Знаешь, даже в Гринвиче не все – блондинки.

– Но все выглядят блондинками. Я просто хочу немного подтолкнуть девочек.

Бьянка запомнила этот случай и решила любой ценой защитить дочек. Когда двойняшкам исполнилось четырнадцать, Бьянка скрепя сердце отправила их в Эндовер. Расстояние защищало их не только от безумных идей Сая, но и от постоянных «перестрелок» между отцом и матерью.

Лизер свернул на мощеную дорогу к своему поместью – дом почти в две тысячи квадратов, два гектара ухоженных газонов, идеально подходящих для крокета, и достаточно болотистых участков, чтобы усладить глаз любого борца за природу. Он притормозил и с минуту наслаждался тенью сумерек. Американские вязы, острейшие дубы, звездчатые магнолии – ветви, густо покрытые весенней листвой, приветствовали его и благодарили за избавление от экскаваторов. Лизер восхищался своим прочным домом с каменными стенами, добытыми из карьеров где-нибудь в Чили, Перу или какой-нибудь другой стране, усеянной древними руинами.

Не так уж плохо, решил Лизер. У него не было такого роскошного резюме, как у других хедж-фондовых магнатов. Он не играл в хоккей в Гарварде, как Фил Фэлкон из «Харбрингера» или Тим Баракет из «Аттикуса». Помогали ли выбитые зубы и разбитые головы взращивать великих финансовых менеджеров? Но он все равно хорошо поработал.

«Для начала сойдет». Так сказала бы его мать. Ей не довелось увидеть размах сына. Но он едва ли не слышал ее слова. «Почему ты не купил соседний домик? Он намного больше». И в глубине души, когда Сай расслаблялся и был честен с собой, он признавал ее правоту.

Лизер неторопливо подъехал к пятиместному гаражу. Бьянка настояла, что вечером они должны пообедать дома. Она готовила пасту; как всегда, рискованное предприятие.

На вкус ее «болоньезе» вполне приличны, ничего особого. Сложно испортить полкило говяжьего фарша, упаковку нарезанных грибов и баночку соуса из магазина. Высыпь все в кастрюльку и помешивай. Проблема была в Бьянке. Она улучшала соус. Последний раз оказался просто катастрофой. Она добралась до ящика «Шато Латур» 1961 года.

– Для аромата, – объяснила Бьянка, новоиспеченный повар, ратующий за здоровый образ жизни.

Сай заплатил триста девяносто тысяч за пять ящиков; триста девяносто тысяч за темно-гранатовый цвет и «насыщенный запах». «Винный советник» назвал «Шато Латур» 61-го «одной из легенд Бордо двадцатого века». Даже думая об этой бутылке, Лизер чувствовал аромат давнего времени, нотки ванили и дымного дуба, что-то прекрасное. Для Сая это вино было не просто «одной из легенд Бордо». Для него оно было лучшим вином двадцатого столетия.

– Вино убирает кислинку, – заявила Бьянка, защищая свой выбор.

– Атациды тоже, – буркнул он. – Почему бы тебе не добавить туда «Тумса»?

Лизер вздрогнул, когда вспомнил тот вечер: нескончаемая словесная перестрелка, которая назревала месяцами. А когда такса Бьянки сделала лужу на китайском ковре за восемьсот тысяч, дела пошли еще хуже.

Он поставил «Бентли» в гараж и пошел в дом, не зная, чего ожидать. Мистер и миссис Сайрус Лизер всегда обедали в местных ресторанах: у «Ребекки», когда рынки шли вверх, и в «Элм-стрит ойстер хаус», когда они падали. Супруги могли позволить себе нанять повара на полный рабочий день. Даже нескольких, с разными специализациями, посменно. Но на публике они избегали бесконечных домашних перепалок, стычек, которые Лизер именовал «Бомбежкой бункера», когда общался с другими парнями в тренажерном зале.

Бьянка встретила Лизера на кухне легким поцелуем – вежливым, практичным и вполне подходящим для фотосъемки в общественных местах.

– У меня есть сюрприз, – объявила она.

Таксы Фредди и Джинджер, танцевальная парочка[20]20
  Намек на фильм Ф. Феллини «Джинджер и Фред» (1986).


[Закрыть], выскочили из-за угла и понеслись к Лизеру. Он был их господином и повелителем. Раз он появился, их скоро покормят. А может, все это нюханье, фырканье и суматоха означали, что им известен секрет Бьянки…

– Прибыла картина из Исландии? – с надеждой спросил Лизер.

– Да, – подтвердила она. – Но у меня другие новости.

– И как тебе? – возбужденно поинтересовался Сай, имея в виду свою последнюю покупку у Сигги.

– Она все еще в ящике.

– А почему ты не распаковала?

– Ты не выносишь, когда я лазаю по твоим вещам, – с неожиданной усталостью ответила жена.

– А, точно.

– Сигги хочет, чтобы его парни из местного отделения завтра уже повесили картину, – доложила Бьянка.

– Так что за сюрприз? – спросил Лизер, заметив, как быстро она теряет интерес к теме.

– Я возвращаюсь в университет.

– Какой?

– Нью-Йоркский.

– Как ты это провернешь?

– Сай, а почему ты удивляешься? Я написала десять бестселлеров.

– И как ты объяснишь ту историю?

От этого вопроса Бьянка помрачнела, и Лизер немедленно приготовился к неприятностям. Внезапно зазвонивший мобильник – нежданный подарок судьбы – избавил его от пятнадцати раундов в кухонном Бойцовском клубе. Он взглянул на номер и сказал:

– Мне нужно ответить. Ты сможешь добыть «Моллидукер Боксер»[21]21
  Марка австралийского красного сухого вина.


[Закрыть] 2005 года?

При слове «добыть» Бьянка ощетинилась, но направилась к погребу. Лизер вошел в гостиную.

Сейчас Лизера не волновало, даже если вся бутылка «Моллидукер» за шестьдесят долларов отправится в «болоньезе». Он забыл о «насыщенном запахе» «Шато Латур». Не заметил ярости, мелькнувшей в глазах жены.

Сай, как ему показалось, вышел за пределы слышимости и прошептал в телефон:

– Сейчас неподходящее время.

– Меня это не волнует.

Несколько секунд Лизер молча слушал. Он уставился в пустое пространство справа от семифутового камина. Он позабыл о Сигги и новой картине. Не замечал собак, которые радостно обнюхивали свое любимое место на ковре за восемьсот тысяч. Лизер, напрягшись, слышал только знакомый голос в телефоне.

Бьянка, спустившись на две ступеньки к винному погребу, остановилась и свистнула Фредди и Джинджер. Когда собаки примчались, она протянула им руку. Обнюхивание руки удерживало парочку от тявканья. Другой рукой Бьянка собрала волосы назад и повернулась ухом к углу. Она не могла не подслушать.

Бьянка Сантьяго с рождения была вуайеристкой. До Сая, или «до новой эры», как она говорила, сверхъестественное любопытство вывело ее на пьедестал автора бестселлеров, опубликованных на тридцати восьми языках, включая фарси, тагальский и турецкий. До Сая она мечтала превратить свои любовные романы в голливудскую мыльную оперу.

– Я не могу говорить, – прошептал Сай в мобильник, повернувшись спиной к погребу. Он побагровел, ноздри раздувались. Он мог обойтись без этого партнера.

Бьянка напрягала слух. Собаки потеряли интерес к ее пальцам и помчались обратно к ковру, лапы скользили по отполированному деревянному полу. Бьянка, глядя на напряженную спину мужа, окончательно убедилась в том, что она давно подозревала. Поздний час, шепот и равнодушие к ней в постели – все ясно. У Сая роман.

Еще несколько тихих слов, Сай отключил телефон и сразу обмяк. Как другой женщине удалось добиться такой власти над ее мужем, подумала Бьянка. Это просто невозможно.

Она развернулась и поспешила вниз. В тусклом свете винного погреба сжала кулаки и решила, что ответить на неверность мужа нужно чем-то исключительным. Ее любимая Дороти Паркер выразилась по такому случаю просто безупречно: «Так мне и надо. Нечего было складывать все яйца в одну сволочь!»[22]22
  Дороти Паркер (1893–1967) – американская писательница и поэтесса, известная своим едким юмором. Ее выражение звучит как «putting all my eggs», у автора «keeping all my eggs», но суть от этого не меняется. Правда, Паркер сказала это по поводу своей неудачной беременности, что придает выражению (eggs) несколько иной оттенок, чем у автора.


[Закрыть]

– Ты уверен, что это сработает?

– Все под контролем, – прошептал в трубку Лизер. Помолчал, сдерживая гнев и слушая партнера, затем повторил как можно увереннее: – Все под контролем. Кьюсак согласился на работу. У него проблемы с деньгами.

– Сай, откуда ты знаешь?

– Просмотрел кредитную историю.

Лизер снова замолчал, поморщившись от ответа партнера, и посмотрел, не видно ли жены. Он не замечал задранную лапу Фредди, на этот раз рядом с коробкой из Исландии.

– Дай мне пару месяцев, – сказал Лизер, – и тесть Кьюсака будет есть у меня с руки. Уверен, мы получим Калеба Фелпса в клиенты.

Лизер положил трубку и расслабил плечи. Никто больше не заставлял его почувствовать себя таким бессильным. Даже Бьянка, которой требовалось в десять раз больше заботы и ухода, чем его «Бентли». Он пошел на кухню, проверить «болоньезе», опрокинуть бокал «Моллидукер» и забыть о своем партнере.

Сай вошел в ту самую минуту, когда Бьянка выливала в соус «Шато Латур» 1961 года. Каждая унция вина, каждое бульканье темно-гранатового совершенства, добавляла к кастрюльке с пятидолларовым соусом еще две с половиной сотни.

– Только не это, – пробормотал Лизер, думая, нельзя ли выставить жену на «И-бэй»[23]23
  «И-бэй» (англ. E-bay) – крупнейший мировой имнтернет-аукцион.


[Закрыть].

– Фредди, Джинджер, – позвала Бьянка. – А ну, кто у нас любит «болоньезе»?