Текст книги "Человек в животном. Почему животные так часто походят на нас в своем мышлении, чувствах и поведении"

Окружающая среда и благополучие

Как влияют свойства внешней среды на спонтанное поведение и вместе с тем на самочувствие животного, исследовано в многочисленных работах на примере сельскохозяйственных, лабораторных и домашних животных, а также обитателей зоопарков. Общий вывод таков: животные, выросшие в богато структурированной и разнообразной среде, заметно отличаются от сородичей, живущих в скудном, слабо или вовсе не структурированном окружении. К примеру, подробно задокументировано, насколько сильные эффекты обогащение среды оказало на спонтанное поведение лабораторных мышей.

Лабораторные мыши – широко распространенный модельный объект биомедицинской науки. Ученые ежегодно изучают миллионы этих животных, чтобы лучше понять особенности онкологических и сердечно-сосудистых заболеваний, а также деменции.

Однако основную часть своей жизни эти мыши проводят, как правило, не в условиях эксперимента, а вместе со своими сородичами в небольших прямоугольных клетках из пластика. Эти клетки имеют высоту примерно 15 см и закрываются сверху решеткой со специальным устройством для сухого корма и поилкой, чтобы животные в любой момент могли есть и пить. Пол общей площадью около 900 кв. см покрыт тонким слоем подстилки. Лет двадцать назад впервые прозвучала критика, что подобные условия не отвечают требованиям подобающего мышам содержания. Поэтому было предложено обогатить пространство клетки. В каждую клетку поставили деревянные лестницы, а также пластиковые домики с отверстиями сбоку и в крыше, через которые животные могли бы лазить. И действительно, целый ряд исследований показал – мыши из обогащенных клеток заметно активнее, любопытнее и менее пугливы, чем их сородичи из стандартных клеток. Кроме того, они заметно лучше выполняли тесты, в которых им нужно было найти выход из лабиринта, чтобы получить награду.

Обогащение пространства стандартной клетки явно было правильным шагом и оказало позитивное влияние на мышей. Однако можно пойти дальше и сказать, что и эти условия далеки от оптимальных. Поэтому мы поставили себе задачу оформить пространство так, как хотели бы жить сами, если были бы мышами. Результатом стали так называемые суперобогащенные условия содержания – устройство, которое в один прекрасный день украсило обложку авторитетного американского специального журнала. Мы построили стеклянный террариум общей площадью пола 4000 кв. см и высотой 35 см. Пол выстлали подстилкой, а для строительства гнезд предложили мышам бумажные платочки. По всему пространству клетки щедро расставили самые разные предметы: домики из искусственных материалов, приспособления для лазания, свисавшие с потолка веревочки; второй уровень, куда можно было забраться по лестницам. Затем в течение нескольких сотен часов мы наблюдали и протоколировали поведение мышей-самок, которые жили группами по четыре зверька либо в стандартных клетках, либо в обогащенных, либо в суперобогащенных условиях.

Как ни странно, спонтанное поведение животных в стандартных и обогащенных условиях содержания практически не различалось. Зато между этими мышами и их сородичами, жившими в суперобогащенных клетках, выявились значительные различия.

В стандартных и обогащенных условиях животные часто демонстрировали стереотипию – неоднократно и монотонно шарили передними лапками по стенкам. Типичные мышиные подвижные игры, когда зверьки внезапно срываются с места и выполняют длинные прыжки, мы наблюдали лишь изредка. Избиение передними лапками сородича (бокс) как проявление агрессии было относительно частым явлением, в то время как социально позитивные проявления – редкостью.

У мышей из суперобогащенных условий мы увидели поведенческий профиль с обратным соотношением: они много играли, были практически не подвержены стереотипии, часто проявляли дружелюбие и лишь редко – агрессию. Хотя все животные были одного и того же пола, возраста и с одними и теми же генетическими задатками и в каждом вольере их было одинаковое количество, суперобогащенная среда привела к полному изменению поведения и заметному улучшению самочувствия.

Как доказывают многочисленные нейрологические исследования, позитивные воздействия обогащенной среды отмечаются и на уровне мозга. Так, у животных, выросших в богатой и разнообразной среде, при сравнении с сородичами, происходившими из скудных условий с дефицитом стимулов, обнаруживались бо́льшая кора головного мозга, более сильное ветвление нервных клеток и большее количество нейронных связей. Для мышей, имеющих генетическую предрасположенность к болезни Альцгеймера, обогащение среды оказалось эффективным средством защиты – если звери живут в обогащенной среде, то в их мозге образуется заметно меньше типичных для этой болезни амилоидных бляшек, чем у животных из стандартных условий. Одновременно происходит значительное усиление образования новых нервных клеток. Так что среда, способствующая более активному и разнообразному стилю жизни, явно обладает благотворным действием и на человека, и на животное.

Можно ли спросить само животное

Итак, за животными можно наблюдать, и на основе увиденных действий, таких как стереотипия или активная игра, понять, как у них обстоят дела. Можно также измерить концентрацию гормонов и увидеть, подвержено ли животное стрессу. Существует и еще один способ – спросить само животное, что именно ему важно, что оно любит, а чего – не любит. Об этом стоит рассказать подробнее, потому что ответы самих животных лучше всего помогают увидеть мир их глазами.

Еще несколько лет назад многие владельцы держали вместе домашних морских свинок и карликовых кроликов. Многие зоомагазины даже советовали своим клиентам при покупке морской свинки взять еще и карликового кролика, чтобы свинке не было одиноко. Однако карликовый кролик и морская свинка – разные виды, относительно далеко отстоящие друг от друга, к тому же их дикие предки жили в совершенно разных местообитаниях. Отсюда вытекает оправданный вопрос, действительно ли совместное содержание этих животных отвечает их потребностям. Поэтому мы сделали специальное устройство с несколькими отделениями, так что морская свинка сама могла выбрать, где ей жить – одной в собственном помещении, в отсеке с карликовым кроликом или вместе с другой морской свинкой. Выбор всех протестированных морских свинок был совершенно однозначным: они не хотели жить ни в одиночку, ни с карликовым кроликом, а предпочитали сожительство с представителем собственного вида.

Наблюдение за спонтанным поведением помогло разобраться в причинах их выбора. Во-первых, морские свинки и карликовые кролики имеют различный суточный ритм, так что кролик все время мешает морской свинке, когда она отдыхает или спит. Во-вторых, эти виды говорят на разных языках. Так, у карликового кролика есть характерное движение, «подчинение», при котором животное медленно придвигается к партнеру, опустив голову и верхнюю часть корпуса, прижимает уши и опускает голову под грудь или голову партнера. Это действие подразумевает добрые намерения, и сородичи-кролики отвечают на него доброжелательно – чешут шерсть, трутся носами, обнюхивают. А морская свинка, наоборот, понимает это движение как акт враждебности и почти всегда начинает защищаться. Результаты этого исследования показали однозначно – морских свинок не следует содержать ни в одиночестве, ни с карликовым кроликом. Их потребностям отвечает только совместная жизнь с сородичем.

Подобные тесты на предпочтение, в которых животному предоставляется выбор между различными альтернативами, проводились с разными видами животных. Например, если мышам предложить выбрать обогащенные или не обогащенные условия содержания, то они четко выбирают первые, даже в том случае, если прежде жили в не обустроенной клетке. Подобные же тесты помогли выяснить, какой настил на полу предпочитают куры и поросята, какая подстилка нравится коровам, какую температуру воздуха в стойлах любят свиньи и с каким партнером охотнее всего спариваются овцы. Результаты подобных тестов стоило бы активнее изучать и использовать при разработке и улучшении систем содержания животных, чтобы они отвечали потребностям вида.

Тесты на предпочтение дают возможность понять, как животные видят мир. Однако они не дают ответа на то, насколько значим для данного животного сделанный им выбор. Если собаке в тесте на предпочтение придется делать выбор между костью и баночным кормом, вполне может быть, что ее решение будет не в пользу корма из банки. Но будет ли она сильно страдать, если ей все-таки придется его есть? Как понять, является ли то, что выберет животное в тесте на предпочтение, необходимостью, или это роскошь, без которой легко обойтись? Чтобы ответить на этот вопрос, нужно было найти новые методические решения, которые помогли бы определить значимость предпочтений. Решили исходить из допущения – чем сильнее стремление животного получить данный объект, тем больше он будет готов «работать» на это, то есть затрачивать время и энергию, рисковать и преодолевать препятствия. Но как воплотить такое соображение в научном исследовании?

Решительным прорывом мы обязаны британскому биологу Мэриан Докинз. Она предложила ориентироваться на одну из экономических теорий о потребительском поведении человека. Так, для людей со стабильным, но низким доходом можно установить, сколько хлеба и сколько шампанского они покупают за определенный период. Если все продукты дорожают, то оказывается, что хлеб, как основной продукт, приобретается в том же количестве независимо от того, насколько выросла его цена. Говорят, что спрос на этот продукт неэластичен – продукт является товаром первой необходимости. Другое дело – шампанское: чем выше цена, тем меньше его покупают. Соответственно, спрос называют эластичным, а продукт представляет собой предмет роскоши. Зависимость между ценой и количеством покупаемого или потребляемого продукта можно представить для любого предмета с помощью так называемых кривых спроса. Форма кривой спроса – соответственно тем определениям, которые экономисты сформулировали для человека, – даст возможность определить, идет ли речь о товаре первой необходимости, или о предмете роскоши.

Как же составить кривые спроса для животных? Крысу, например, можно научить, что, нажав на рычаг, она получит угощение. После этого можно проследить, сколько корма она раздобудет с помощью рычага и съест в течение целого дня. Далее соотношение между нажатием на рычаг и поощрением постепенно и неуклонно повышают, так что крысе, чтобы получить одну порцию угощения, нужно нажимать на рычаг сначала 2 раза, потом 5, 10 или даже 20 раз. При этом опять-таки отслеживается, сколько корма добудет и потребит в таких усложненных условиях животное в течение дня. В таких тестах регулярно повторяется один и тот же результат – неважно, сколько сил должны вложить животные, сколько времени и энергии им требуется, но они постоянно добывают себе одно и то же количество корма.

Следующим шагом таким же способом выясняют, сколько труда животные готовы затратить, если речь идет не о корме, а о другом ресурсе, например, доступе к более просторному помещению. Для обоих ресурсов – добывания корма и доступа к просторному помещению – рассчитывают кривые спроса. Цене на кривых спроса для людей соответствует у животных количество нажатий на рычаг, нужных для получения поощрения. Количеству, которое человек покупает либо потребляет, соответствует число поощрений, которое животное добывает своим трудом. По форме кривой спроса можно заключить, эластичным или неэластичным спросом пользуется у животных тот или иной объект. Особый шарм этому методу придает, в частности, то, что к животным применяются те же критерии, которые используют экономисты для выявления разницы между необходимыми товарами и предметами роскоши у людей.

В последние годы кривые спроса изучались в целом ряде исследований. Как и ожидалось, все исследования выявили неэластичный спрос на корм. Но не только. Так, свиньи в условиях одиночного содержания почти так же интенсивно, как за корм, работают за социальный контакт с сородичем, так что и в этом случае нужно говорить о необходимом. Потребность в дополнительном помещении и обогащенной среде у мышей или доступ к гнездовым боксам у кур-несушек также оказывается относительно неэластичной и таким образом выявляет подлинно необходимое. Мы можем исходить из того, что системы содержания можно признавать отвечающими потребностям животного в том случае, если они снабжены всем, что пользуется неэластичным спросом. Соответственно, если животные не имеют доступа к таким ситуациям или предметам, они будут страдать.

Однако с тестами на предпочтение возникает одна проблема: животные, как и люди, в данный момент не всегда выбирают то, что будет для них лучшим в долгосрочной перспективе. Например, крысы при свободном выборе ни за что не выберут уравновешенную диету, а предпочтут сладости без полезных питательных веществ. В условиях выбора между алкоголем и водой значительный процент крыс предпочитает регулярное употребление алкоголя, что у некоторых из них приводит к алкогольной зависимости. То есть не каждое предпочтение, выявленное в экспериментах, полезно для животных. Поэтому тесты на предпочтение всегда нужно дополнять другими методами, такими как наблюдение за спонтанным поведением и определение физиологических параметров.

Оптимисты и пессимисты

Измерение концентрации гормонов может показать нам уровень стресса у животного. По поведению мы можем заключить, как оно себя чувствует, а по тестам на предпочтение – выяснить, что для него важно. Однако все эти знания не помогут нам ответить на вопрос: что же именно чувствуют животные? Какие эмоции они испытывают? Чтобы дать научно обоснованный ответ на этот главнейший вопрос, британские исследователи поведения во главе с Майклом Мэндлом уже лет десять назад предложили и воплотили в жизнь блестящую идею, которая привела к настоящему буму в исследованиях самочувствия животных.

Исходным пунктом послужило для них знакомое каждому обстоятельство: то, как мы судим и оцениваем мир вокруг нас, в существенной степени зависит от того, как мы себя чувствуем. Например, если счастливого человека спросить, что сулит нам будущее, ответ будет, как правило, оптимистичным: все будет хорошо! Несчастливые, тревожные или подверженные депрессии люди на тот же вопрос реагируют, напротив, скорее пессимистично, то есть опасаются неприятных событий: несчастных случаев, безработицы, одиночества или болезни. Неоднозначные ситуации также оцениваются по-разному, в зависимости от того, в каком состоянии чувств человек находится. Вспомним знаменитый стакан воды – для оптимиста он наполовину полон, для пессимиста наполовину пуст. В общем, множество научных исследований подтверждает: эмоции влияют на человеческое мышление в самом широком смысле. Психологи в связи с этим говорят о когнитивном искажении.

Майкл Мэндл и его команда сказали, что хотя измерить эмоции у животных напрямую мы не можем, но должно быть возможным, как и у людей, определить у них когнитивные искажения и уже по ним делать заключения об эмоциях. В своем новаторском опыте с крысами они показали, что животным действительно можно задать вопрос о том, полон ли стакан наполовину или же он наполовину пуст, то есть оптимисты ли они или, скорее, пессимисты. Для этого ученые предприняли следующее. Сначала они натренировали животных различать два звука. Когда раздавался первый звук, животные, нажав на рычаг, получали за это корм. То есть этот звук возвещал что-то приятное. Когда раздавался второй звук, на рычаг нельзя было нажимать. Если они все-таки это делали, происходило следующее: звучал неприятный для них звук, а пищевого поощрения не следовало. После того как крысы уверенно научились различать эти два звука и их последствия, был задан тот главный вопрос, ради которого все и затевалось: что они сделают, если раздастся звук, расположенный в точности между двумя выученными звуками? Нажмут они рычаг, то есть отреагируют так, как будто ожидают нечто приятное, или не станут нажимать и покажут таким образом, что связывают его скорее с чем-то неприятным?

Любопытно, что крысы, которые происходили из плохих условий содержания и вынесли из жизни в основном отрицательный опыт – многократную смену привычной клетки, влажную подстилку, нерегулярную смену освещения и темноты, – оказались значительно пессимистичнее, чем те их сородичи, которые жили в среде, где все для них было знакомо и предсказуемо. Конкретно это выражалось в том, что они выжидали дольше, прежде чем нажать на рычаг, и нажимали его значительно реже, чем животные из благополучных условий. То есть интерпретировали тот же самый звук значительно более негативно, нежели их сородичи. Вынесенный из прошлого негативный опыт вызвал у животных когнитивное искажение, которое привело к более пессимистичному настрою и позволило сделать вывод о негативном эмоциональном состоянии.

Итак, в основе метода лежит следующий принцип: животных учат различать два раздражителя, один из которых связан с чем-то позитивным, другой – с чем-то негативным. После этого следует главный вопрос: как животное будет реагировать, если ему предъявят неоднозначный раздражитель, который находится в точности посередине между выученными? Кем животное покажет себя – оптимистом или скорее пессимистом? В эксперименте с крысами в качестве раздражителей применялись звуки. Можно использовать и оптические сигналы. Так, моя коллега Хелен Рихтер для своих исследований «оптимизма» у мышей использует автоматизированные клетки со встроенным экраном. Устройство запрограммировано так, что на экране можно видеть широкую полосу-балку либо в верхней части экрана, либо в нижней. Если балка появляется сверху, то мышь, прикасаясь к экрану с левой стороны, получает угощение. Если же балка появляется, наоборот, в нижней части экрана, то происходит нечто неприятное – например громкий шум, и чтобы избежать его, мыши нужно дотронуться до правого края экрана. Когда мышь как следует запоминает, что за чем следует, ей задают ключевой вопрос: как она будет себя вести, если балка появится ровно посередине экрана? С чем будет связан для нее столь противоречивый раздражитель – с поощрением или наказанием? Дотронется она до левой части экрана, надеясь на угощение, или до правой, потому что будет ожидать неприятного? Как у тех тревожных, печальных и подверженных депрессии людей, которые наполовину наполненный стакан считают наполовину пустым, пессимистическая оценка у мыши, когда она прикасается к правой стороне, ожидая неприятного, указывает на ее общее негативное состояние. Соответственно, прикосновение к левой стороне указывает на ее общий позитивный настрой.

С помощью подобных исследований когнитивных искажений животному можно задать вопрос о том, какой жизненный опыт и какие условия содержания влияют на его восприятие мира. Факторы, способствующие более оптимистическому настрою, можно считать связанными с позитивными эмоциями и способными значительно повысить качество жизни. К настоящему времени исследования проведены прежде всего на млекопитающих и птицах. Так, обогащение среды у макак-резусов, свиней и скворцов настраивает их оптимистично, в то время как одиночное содержание собак ведет к пессимизму. Скворцы со стереотипными движениями более пессимистичны, чем их сородичи без этого расстройства. И что уж вовсе не удивительно, клеймение коров очень быстро делает их пессимистами.

Эмоции

Эмоции животных – одна из самых актуальных, самых захватывающих, но и самых трудных тем биологии поведения. В настоящее время большинство специалистов склонны согласиться с тем, что животные, в особенности позвоночные, обладают эмоциями, которые можно исследовать естественно-научными методами. Существенная причина этого: часть мозга, которая у человека отвечает за производство эмоций, то есть лимбическая система, – очень старая структура, имевшаяся у наших предков до того, как они стали людьми, и имеющаяся у всех млекопитающих, в принципе и у всех позвоночных. Чтобы вызвать базовые эмоции, у человека и у животного активируются идентичные нервные пути. Медиаторы, при помощи которых взаимодействуют нервные клетки, также идентичны, и гены, которые включаются или не включаются, чтобы регулировать эмоциональные состояния, опять-таки одни и те же.

Это поразительное совпадение вплоть до малейших деталей можно показать прежде всего на примере двух наиболее изученных эмоций: страха и тревоги. В случае конкретной опасности, если, например, человек или обезьяна внезапно замечает змею, либо мышь или крыса столкнется с кошкой, запускается целый каскад эмоций, который ни в чем не различается у разных видов – сердце начинает колотиться, дыхание становится глубже, идет выброс гормонов стресса, все внимание обращается на опасность, а мышцы лица образуют типичное выражение испуга. На уровне мозга активируются одни и те же участки у всех животных, как, например, миндалевидное тело, и даже на микроскопическом уровне, который охватывает нейроны, синапсы, медиаторы и гены, происходят одни и те же процессы. При такой общности кажется вполне логичным допустить, что животное и человек в ситуациях опасности чувствуют одни и те же эмоции, а именно – страх!

Подтверждает это и действие определенных медикаментов, которые одинаково воздействуют на нейронные центры в мозге, отвечающие за страх, и приводят у всех видов к сходным изменениям в поведении. Люди, принимающие анксиолитики – вещества, снижающие уровень страха, становятся смелее и легче идут на риск. Если такие лекарства давать мышам и крысам, то зверьки отваживаются выходить на открытые, незащищенные светлые участки, которых они обычно избегают. Стимулирующие страх вещества заставляют их забиваться в укрытия. На людей такие вещества тоже действуют. Сходное воздействие этих препаратов на активность мозга и поведение у животных и человека позволяет предположить, что и саму эмоцию страха те и другие испытывают одинаково.

Страх и тревога – лишь один пример из списка человеческих эмоций. Радость, скорбь, отвращение, раздражение, разочарование, ревность, стыд, гордость или сожаление и многое другое – все эти состояния души известны каждому из нас. Один из частых и очень спорных вопросов заключается в том, каждая ли из эмоций, известных у человека, имеет свой аналог у «нечеловеческих» млекопитающих. Как мы уже видели, при страхе и тревоге можно сослаться на сравнимый с нашим нервный механизм. Однако о том, как именно мозг производит большинство других эмоций, известно очень мало.

Чтобы все-таки сделать вывод в отношении других эмоций, за животными наблюдают в таких ситуациях, в которых мы точно знали бы, какие именно действия стал бы предпринимать на месте животного человек и какие эмоции он испытывал бы. Если животные в такой ситуации демонстрируют сходное поведение, то из этого обычно делается вывод, что и эмоции они испытывают такие же. Так, например, разочарование люди чувствуют в тех случаях, если что-то хорошее, чего они ожидали, не происходит. Частое следствие этого – агрессия. Очень сходная зависимость была выявлена у различных видов животных. Например, голуби, крысы и обезьянки саймири выучили: каждый раз, когда зажигается лампочка, нужно нажать на рычаг. Это действие поощряется угощением. Однако если угощение после нажатия рычага не появляется, то животные всех трех видов проявляют резкую агрессию, причем направлена она на то, что в данный момент будет рядом, будь то стенка клетки, кормушка или сородич. Так что разочарование, как и страх, и тревога, принадлежит, скорее всего, к тем эмоциям, которые животные испытывают сходно с нами.

Или ревность – если некто, кого любят, внезапно проявляет больший интерес к другому, то ревнующий человек попытается прекратить отношения своего любимого с другим и вновь переключить его внимание на себя. Абсолютно та же линия поведения наблюдалась в одном из исследований на собаках: по указаниям экспериментатора хозяева собак игнорировали своих питомцев и играли с искусно выполненной моделью собаки, которая по нажатию кнопки лаяла, скулила и махала хвостом. Собаки немедленно реагировали: протискивались между хозяином и моделью, пытались привлечь внимание хозяина к себе, проявляли агрессию по отношению к модели или скулили. Этого не происходило или было значительно ослаблено, если хозяева играли с тыквой для Хэллоуина или громко читали вслух. Такие вещи вполне подтверждают, что ревность встречается и у наших совсем не человекообразных родственников.

Впрочем, такой научный подход имеет свои границы. Ведь не все, что у человека и животного одинаково выглядит, действительно одинаково. А одинаковое может выражаться у различных видов совершенно по-разному. Шимпанзе, у которого на лице выражение, сходное с человеческой улыбкой, вовсе не обрадован, а скорее напуган сложившейся ситуацией. Дельфинам, которые выглядят так, как будто все время улыбаются, вовсе не всегда легко. Когда волк чего-то опасается, мы видим это на его морде. А вот медведь все время смотрит на нас с одним и тем же выражением, однако это вовсе не означает, что он не может испытывать страх или менее эмоционален. Просто он не обладает необходимыми нервными и мышечными клетками для активной мимики. Так что если делать вывод об эмоциях животных исключительно на основе сходства их поведения с человеческим, можно легко ошибиться. Мы рискуем приписать тем животным, которые ближе к нам, например обезьяны, или обладают живой мимикой, как собаки, больше эмоций и большее сходство с нашими чувствами, чем другим животным, таким как летучие мыши или кроты.

Есть и еще один аргумент в пользу осторожности: эмоции, как и все другие признаки человека и животных, возникли под воздействием естественного отбора. Эмоции помогают животным приспособиться к окружающей среде, выживать и размножаться. И хотя мы сами часто оцениваем такие эмоции, как страх или тревога, негативно, но легко понять, почему они выработались в ходе эволюции: животные, которые в среде, полной опасностей, были осторожнее и боязливее, выживали лучше и более эффективно передавали копии своих генов следующему поколению, чем те, кто таких эмоций не знал.

Таким образом, можно предположить существование универсальных эмоций, таких как страх, тревога или радость, которые в сходном виде присущи и людям, и другим млекопитающим. Однако млекопитающие заняли в природе очень разные местообитания: киты заселили моря, крыланы – воздух, белые медведи – полярные регионы, а львы – саванны. Если эмоции способствуют более совершенному приспособлению к соответствующему местообитанию, то легко вообразить, что у различных видов в различных местах обитаниях сформировались и различные эмоции. Из этого следует: хотя у млекопитающих, включая человека, имеется пул общих для всех эмоций, однако у человека помимо этого списка должны быть и такие, которые не известны слонам или китам. Так же логично ожидать у летучих мышей или кошек наличие эмоций, о которых мы, люди, не имеем никакого представления.

Поэтому многие исследователи поведения считают, что не стоит слишком увлекаться соответствиями – какие эмоции есть и у человека, и у животных. Путем аналогий вряд ли можно точно понять, испытывает ли животное, например, сожаление или стыд, как человек. При диагностике эмоций у животных более важно сконцентрироваться на том, идет ли речь о позитивных или негативных эмоциональных состояниях, и насколько сильно или слабо они выражены. С помощью современных методов ученые действительно могут это выяснить, и мы все лучше понимаем, в каких именно условиях у животного того или иного вида возникают позитивные эмоции, а в каких – негативные.