Текст книги "Тайны моей сестры"

Не в силах больше ждать, я бросаю телефон и бегу вниз. По пути заглядываю в шкаф и достаю тяжелое одеяло. Пахнет пылью и нафталином, но оно хотя бы теплое. Малыш, наверное, очень замерз.

Не успев добежать до задней двери, я слышу шум у парадного входа и подбегаю к окну. Приехала полиция. Я открываю дверь и вижу двух полицейских – коренастого пожилого мужчину и молодую женщину с заостренным лицом и падающей на глаза тяжелой челкой.

– Миссис Рафтер? – спрашивает женщина. Она выглядит потрясенной. Им в Херн Бэй явно нечасто поступают подобные звонки.

– Да, пойдемте, – говорю я. – Он там… Я уже шла к нему… Он на клумбе…

Я веду их через дом на кухню. Перед глазами у меня все плывет, и, возясь с ключами от задней двери, я слышу, как женщина вздыхает. Наконец замок уступает, и я кивком зову их за собой.

– Он здесь, – говорю я полушепотом, чтобы его не напугать. – Он…

Ноги у меня подкашиваются: на клумбе пусто. Он исчез.

– Он был здесь, – поворачиваюсь я к полицейским. – Не понимаю. Минуту назад он был здесь.

– Миссис Рафтер, – начинает мужчина.

– Мисс, – поправляю я, все еще не отводя взгляда от клумбы. – Я не замужем.

– Мисс Рафтер, вы сказали оператору, что ребенок, которого вы видели, живет в соседнем доме, так?

– Да, – воодушевленно отвечаю я. – Да, это их ребенок. Не знаю, как его зовут… но ее зовут Фида… Они из Ирака. Вам нужно обыскать их дом. Он пытался привлечь мое внимание. Прошу вас, найдите его.

Полицейские смотрят друг на друга и кивают. Они принимают меня всерьез, думаю я, и веду их обратно на кухню. Может быть, они знают этого мальчика; возможно, он у них в реестре «находящихся в группе риска». Пожалуйста, пусть они его найдут.

– Хорошо, мисс Рафтер, – говорит мужчина, когда мы открываем главную дверь. – Мы пойдем и посмотрим, что там происходит.

– Я слышала крики, – продолжаю я, когда они выходят на улицу. – Он кричит каждую ночь. Это чудовищно. Нужно положить этому конец.

Женщина кивает, и я смотрю, как они спускаются по подъездной дорожке.

– Пожалуйста, – говорю я про себя, закрыв дверь и усевшись в гостиной ждать. – Пожалуйста, Господи, пусть с ним все будет хорошо.

Наконец спустя несколько минут, которые тянулись целую вечность, раздается звонок в дверь. Подскочив с кресла, я бегу в прихожую.

– О боже, – выдыхаю я, распахивая дверь и замечая их мрачные лица. – Он ведь… Скажите, что он…

– Мисс Рафтер, можно войти? – спрашивает мужчина. Он вытягивает вперед руку, словно успокаивая пугливого мерина.

– Да, – отвечаю я, – Только скажите, что с ним все нормально.

Я веду их по темному коридору на кухню. Из раций раздается треск, и за ними тянется гул металлических, безэмоциональных голосов. Я киваю на кресла, но полицейские продолжают стоять, и меня охватывает паника. Женщина оглядывается по сторонам. У нее все то же странное выражение лица, и я замечаю, что ее взгляд упал на пачку снотворного, которую я оставила на кухонном столе. Поймав мой взгляд, она говорит с тягучим кентским акцентом:

– Мисс Рафтер, мы были в соседнем доме, и женщина, которая там живет, говорит, что у нее нет детей.

– Что? – вскрикиваю я. – Значит, она лжет… она лжет.

И тогда я его замечаю: резкий, въевшийся запах вина. Вся моя одежда им пропахла, и изо рта пахнет отвратительно. Я делаю шаг к раковине в надежде, что полицейские не заметят запаха.

– Но это же бред, – говорю я, – Я его видела и несколько раз слышала его голос. Он лежал здесь, на маминой клумбе. Я его видела. Вы обыскали дом? На чердаке смотрели? Она могла его спрятать там.

У меня кружится голова, но я должна им все рассказать: нужно, чтобы они понимали, насколько все серьезно.

– Эта женщина из соседнего дома, – продолжаю я. – Она вся из себя такая милая, болтает со мной и улыбается, но я-то знаю, что у нее на уме. Я знаю, что я видела. Мальчика… маленького мальчика.

Полицейские бросают друг на друга неловкие взгляды, после чего мужчина говорит.

– Миссис Рафтер…

– Я же сказала, мисс Рафтер.

– Прошу прощение, мисс Рафтер, я просто хотел вас успокоить – мы отреагировали на ваш звонок и сегодня сделали все от нас зависящее. В соседнем доме мы не заметили ничего такого, что бы нас насторожило. Там не было ни намека на детей. Ни игрушек, ни кроватки…

– Ну, а когда я проснулась, намек определенно был, – отвечаю я. Из-за вина мысли туманятся, и язык заплетается. – Я слышала крик… детский крик. Его голос звучал очень встревоженно… Я выглянула в окно, и он лежал прямо передо мной, на маминой клумбе.

– Получается, когда вы его увидели, вы только-только проснулись?

Женщина-полицейский поднимает голову от записной книжки, в которую записывает отчет по моему делу. Мозг скрипит, как колеса на старой телеге, пока я пытаюсь осмыслить вопрос.

– Да, я только проснулась, – отвечаю я. – Но пару ночей назад кто-то кричал точно так же, а на днях я слышала в саду детский смех. Но там никого не было. Вам нужно всех оповестить по рации: скажите коллегам, чтобы искали маленького мальчика с темными волосами. Если потерялся ребенок, первые несколько часов – самые важные. Я знаю, о чем говорю, честное слово. Я журналист.

Слова льются непрекращающимся потоком, и мне становится нечем дышать. Я опираюсь на столешницу, чтобы отдышаться.

– Во сколько вы легли спать? – спрашивает мужчина. На его лице мелькает снисходительная улыбка. Это выводит меня из себя. Такое чувство, что они имеют дело со слабоумной старухой.

– Не помню, – отвечаю я. – Домой я вернулась около одиннадцати-двенадцати.

– Значит, вы провели вечер не дома?

– Да, – говорю я. – Но меня не было всего пару часов.

– Вы сегодня выпивали? – строго смотрит на меня женщина.

– Я выпила пару бокалов вина, да, – отвечаю я. – Но это не имеет никакого отношения к увиденному.

Вскинув брови, женщина кидает быстрый взгляд на своего коллегу. Мне хочется на них наорать. Я сообщила о серьезном происшествии, а ко мне относятся так, словно я сделала нечто плохое.

– Ну ладно, – говорит мужчина. – Мы свою работу выполнили. Хорошо, что в соседнем доме нет никакого ребенка, но тем не менее спасибо вам за беспокойство. Вы правильно сделали, что решили нам позвонить.

Я трясу головой.

– Вы смотрите на меня, словно я какая-то… чокнутая, и это меня беспокоит, – говорю я, пытаясь сохранять самообладание. – Поверьте, я знаю, о чем говорю, у меня есть опыт. Я… Я…

Внутри у меня все леденеет, и я не могу подобрать нужные слова. Я постукиваю ладонями по голове, пытаясь их выбить, но они застряли.

– Как я уже сказал, – повышает голос полицейский, силясь перекричать шум рации, – вы правильно сделали, что нам позвонили; никто не сомневается в вашем здравомыслии. Просто будь я сейчас на вашем месте – выпил бы теплого молока и попытался заснуть.

Мне хочется закричать, что я не сумасшедшая и мальчик существует. Но вместо этого я беру себя в руки и вежливо улыбаюсь. Что еще мне остается?

– Пойдемте, я вас провожу, – предлагаю я, и шагая по коридору, замечаю, как они обмениваются взглядами. Торопливо открыв дверь, я выпускаю их на туманную улицу.

– До свидания, мисс Рафтер, – говорит мужчина. – Мы составили отчет по этому вызову. Обязательно свяжитесь с нами, если вдруг снова возникнут подозрения, но вообще советую вам хорошенько отдохнуть. Долгая выдалась ночка.

Улыбнувшись, он отворачивается, и я наблюдаю, как он следует по подъездной дорожке за свой коллегой к машине.

Но я это так не оставлю. Пойду к соседке и поговорю с ней, скажу, что все знаю. Спрошу ее про крики, расскажу, что поведала полицейским – про крики, которые слышу каждую ночь.

Уже направляясь за пальто, я мельком ловлю свое отражение в зеркале в коридоре – в таком виде я встретила полицейских. У меня перехватывает дыхание. Ресницы слиплись под толстым слоем черной туши, растекшейся до самых висков; волосы, уложенные вечером в аккуратный пучок, растрепались и клочьями прилипли ко лбу. На мне все то же платье-халат с цветочным принтом, которое я надела в паб, колготки и шерстяной вязаный жакет, насквозь провонявший белым вином.

Вот какой они меня видели: алкоголичкой, зависимой от снотворного. Будь я на их месте, я бы себе тоже не поверила.

Я медленно выхожу на улицу и смотрю на соседний дом. Меня встречают лишь задернутые занавески и темнота. О чем я думала? Полиция ничего не нашла. Значит, ничего и нет. Я возвращаюсь в дом и закрываю за собой дверь.

Поднявшись в спальню, я стаскиваю с себя одежду и забираюсь под одеяло. Пытаюсь собрать картинку воедино. Я точно его видела, этого мальчика, и я даже помню, как он выглядел – маленький мальчик с темно-русыми волосами. Он был там, а потом вдруг исчез. Не понимаю.

Голова болит от всех этих мыслей, и в груди закипает гнев. Что со мной происходит? Когда же это закончится? Я думаю о мамином письме и о том, что сказала Салли. Может, она права? Может, я и правда сую нос куда не надо? Не знаю. Мысли путаются, и ясно мыслить не получается. Просто верните мне прежнюю жизнь, мою старую кровать и моего любимого, любимого Криса. Я беру телефон и нажимаю «перезвонить». Но автоответчик говорит мне безразличным голосом, что Крис О’Брайен недоступен. Швырнув телефон в другой конец комнаты, я плюхаюсь головой на подушку. Пытаясь заснуть, я думаю обо всем, чего лишилась. Теперь жизнь всегда будет такой, говорю я себе. Больше ничего не осталось. Только бесконечный кошмар, прерываемый голосами и криками.

16

Четверг, 16 апреля 2015 года

Убирая посуду после завтрака, я слышу стук в дверь. С бешено бьющимся сердцем вытираю руки кухонным полотенцем и несусь в коридор. Возможно, это полиция, думаю я, возможно, они что-то выяснили.

Морщась от головной боли – последствия вчерашней ночи, – я долго вожусь с замком. Не дай бог чтобы я еще когда-нибудь так напилась, думаю я, наконец, совладав с дверью.

– Ой, – выдыхаю я. – Здравствуйте.

– Здравствуй, моя хорошая, – говорит Рэй. – Можно войти?

– Да… конечно, – отвечаю я, сбитая с толку неожиданным визитом. – Проходите.

С тяжелой головой веду его на кухню. Нужно принять болеутоляющее.

– Присаживайтесь, – киваю я на место за столом. – Чайку?

– Да, можно, – отвечает он, выдвигая стул. – С молоком. И двумя кусочками сахара.

– Вот это сюрприз. – Я достаю из шкафа чашку и наливаю чай. – Что вас сюда привело?

Сняв кепку, он кладет ее на стол. Вид у него задумчивый.

– Что такое, Рэй?

– Я просто хотел убедиться, что ты в порядке, – говорит он, когда я ставлю перед ним чашку. – Вчера ночью… в пабе. Никогда еще не видел тебя в таком состоянии.

Вчера ночью? В пабе? Я пытаюсь привести мысли в порядок. И затем вспоминаю: Рэй был там. Что именно он видел?

– А-а-а, это, – нервно улыбаюсь я. – Просто немного перебрала с алкоголем, только и всего. Вам не о чем беспокоиться.

Нахмурившись, он делает глоток чая.

– Я выходил из паба, когда увидел, как мужик твоей сестры сажает тебя в такси, – говорит он, ставя чашку на стол. – Какой ты закатила скандал, это надо было слышать. Сперва я подумал, что он тебя обидел или еще чего, но потом увидел, в каком ты состоянии. Вот и решил тебя навестить, узнать, все ли в порядке.

У меня вдруг начинает кружиться голова. Выдвинув стул, я сажусь за стол рядом с Рэем.

– Честное слово, Рэй, я обычно так не напиваюсь, – заверяю я его. – Я вообще не пью. Моментально пьянею.

Я неловко смеюсь.

– Смотри, не увлекайся, – говорит Рэй. – Я знаю немало хороших людей, которых погубила бутылка.

– Я тоже, – шепотом отвечаю я. – Хотя я бы не назвала моего отца хорошим человеком.

– Да ладно тебе, – говорит Рэй. – Сколько он всего натерпелся за жизнь.

– Мы все натерпелись, – резко говорю я. – Вы ведь знаете, что он избивал мою маму? И меня?

Рэй неловко ерзает на стуле.

– Ходили такие слухи, – говорит он. – В городе. Но мы не хотели…

– Вмешиваться? – огрызаюсь я. – Помогать? Как там говорят? Для торжества зла нужно лишь одно условие – чтобы хорошие люди сидели сложа руки?

Похоже, мои слова его задели, и я тут же жалею о своей грубости.

– Простите, Рэй, – смягчившимся голосом говорю я. – В поведении отца нет вашей вины. Просто стоит мне об этом вспомнить, я всегда ужасно злюсь. Особенно когда думаю о том, что он сделал с мамой.

– Понимаю, – говорит Рэй. – Хотя я знал твоего отца другим. Более мягким.

– Неужели? – восклицаю я. – Даже не верится.

– Ты ведь знаешь, как мы познакомились? – говорит Рэй, не отводя от меня своих серых слезящихся глаз. – Твои родители и я?

Я мотаю головой. Я никогда не спрашивала, как они познакомились. Насколько я знала, Рэй был в нашей жизни всегда, или, по крайней мере, сколько я себя помнила.

– Мы познакомились в тот ужасный день, когда умер твой маленький братик, – треснувшим голосом говорит он. – Это я его нашел.

– Вы… вы были тем рыбаком? – запинаюсь я, вспоминая мамино письмо. – Который вытащил его на сушу?

Он кивает.

– Ох, Рэй, – потрясенно выговариваю я.

– До сих пор не могу свыкнуться с этой мыслью, – говорит он, руки его дрожат. – Крохотный мальчик на поверхности воды… Я пытался его спасти. Пытался изо всех сил. Делал искусственное дыхание, перепробовал все приемы первой помощи, какие только знал, но все напрасно. Он был мертв.

Мы сидим в тишине, и глаза у меня наполняются слезами. Все здесь напоминает мне о брате. Я столько всего хочу спросить у Рэя, но не знаю, с чего начать.

– Видишь, – наконец говорит Рэй, – если на меня это так повлияло, только представь, каково пришлось твоему отцу?

– Его там не было, – возражаю я, вытирая глаза тыльной стороной ладони.

– В том-то и дело, – говорит Рэй. – И знаешь, что самое ужасное? Потом, когда мы с ним уже стали друзьями, мы частенько сидели за барной стойкой в Корабле с пинтой пива в руках, и он без конца спрашивал меня о том, что произошло в тот день. Он хотел знать все до мельчайших подробностей. Говорил, что это из-за него парнишка утонул, что ему следовало быть там.

– Да, – соглашаюсь я. – Но это не оправдывает его поведения по отношению ко мне и к маме. Зачем было вымещать на нас свою злость?

– Это все выпивка, – вздыхает Рэй. – Бывало, заскочу за пинтой – твой отец уже пьет третью, а на часах еще и шести нет. Я выпивал и уходил, но он оставался. Бог знает сколько он выпивал каждый вечер.

Я с содроганием вспоминаю, с каким ужасом мы ждали его возвращения домой.

– Разве не ясно? – Рэй накрывает своей рукой мою. – Он выходил из себя из-за бутылки. Если бы ему только удалось с этим справиться, может быть, все было бы по-другому.

– Может быть, – отвечаю я, хотя сама в это не верю. Отец и трезвый меня ненавидел.

– Простите. – Я убираю руку. – Я знаю, что вы были друзьями, но в тот день, когда этот человек умер от сердечного приступа, моя жизнь и жизнь моей матери изменилась к лучшему. Мне жаль, если это звучит грубо, но так оно и есть.

Он кивает и вздыхает.

– Вы знаете, что моя сестра спилась? – спрашиваю я. – Тоже скажите спасибо нашему отцу.

– Да, – говорит он. – Слышал, дела у нее неважно. Как же так вышло. Славная была девчушка. Всегда болтала без умолку, и до чего хорошенькая. Забавно, но каждый раз, когда я о вас думаю, вспоминаю, как вы играли на пляже со своей матерью. Она всегда брала вас с собой на прогулку.

Пока он говорит, на меня вдруг нахлынуло воспоминание. Мы на пляже в Рекалвере. Я ищу акульи зубы, пока Салли строит замки из песка, а мама сидит на полотенце и читает книгу.

Я зарываюсь пальцами в песок, ожидая ощутить прикосновение зубчатого края, но вместо этого моя рука натыкается на нечто плотное и полое внутри. Вытащив находку, я сажусь на гальку, чтобы хорошенько ее рассмотреть. Предмет у меня в руках черный, и на нем высечен замысловатый узор из перекрещивающихся линий. Я восхищенно провожу пальцами по его грубоватой, шершавой поверхности. Это мое сокровище, мой секрет; несколько минут я сижу, прижав его к груди, словно спящего младенца.

– Что ты делаешь?

Мама на меня кричит. Она выхватывает предмет у меня из рук и бежит к морю.

– Верни его мне! – кричу я, но она не слушает, и я лишь беспомощно смотрю, как она бросает мое сокровище на растерзание волнам.

– Тебя же могло убить! – задыхаясь, кричит она и тяжело опускается на полотенце. Затем она объясняет, что драгоценный предмет, который я прижимала к груди, – это маленькая бомба, скорее всего, осколок широко известной прыгающей бомбы, которые испытывали на пляже в Рекалвере во время войны.

– Бомбы взрываются, – говорит мама, – И не дай бог оказаться у них на пути.

Через несколько мгновений мама снова утыкается в книгу, а Салли заканчивает строить песчаный замок. О произошедшем все забыли. Но я не могу пошевелиться. Все мысли только о бомбе, и даже много лет спустя я задаю себе все тот же вопрос: как нечто столь маленькое и прекрасное может приносить столько боли?

– Как же так? – прерывает мои мысли Рэй. – Неужели ей совсем некуда обратиться за помощью?

Он говорит о Салли.

– Мы пытались, – отвечаю я. – Но она не хочет просить о помощи. Я вчера заходила ее проведать, и ей как-то совсем нехорошо. Я пробовала с ней поговорить, но она и слушать не желает. Только препирается и делает вид, что ей что-то обо мне известно.

– Вот как? – говорит Рэй. – А что именно?

– Она не уточнила, – отвечаю я. – Но там и знать нечего – просто она пытается перевести стрелки. Вся в отца. Он тоже, стоило ему выпить, зверел и начинал всех оскорблять.

– Хм, – выдает Рэй. – Ты права. Не принимай это близко к сердцу. Она сама не знает, что говорит. Грустно все это.

Он допивает чай и встает.

– Ладно, мне пора, – говорит он, надевая кепку. – Не хочу тебя больше задерживать. Рад, что с тобой все нормально. Я уже немолод, и я за тебя беспокоюсь.

– Я в порядке, Рэй, – заверяю его я, идя за ним по коридору. – Но все равно спасибо, что заглянули. После того, как мамы не стало, обо мне больше некому беспокоиться.

Улыбаясь, я открываю дверь.

– Спасибо за чай, – говорит он, выходя на улицу. – И передавай привет Салли, хорошо?

– Передам, – киваю я, провожая его до калитки. – Хотя я не знаю, увидимся ли мы с ней еще до отъезда.

– Постарайся. – Он сжимает мою руку. – Ты уж постарайся, Кейт. Она же твоя сестра. Если ты не попробуешь с ней помириться, потом никогда себе этого не простишь.

Я киваю.

– Пока, – говорит он, выпуская мою руку. – Береги себя.

– Пока, Рэй, – отвечаю я и смотрю, как он скрывается за холмом.

Поворачиваясь к дому, я вижу Фиду. Как ни в чем не бывало она идет по улице с пакетами, полными продуктов. Как можно быть такой безучастной, когда ее ребенок страдает? Я смотрю на нее и чувствую, как внутри закипает злоба. Нужно что-то сказать.

– Зачем вы это сделали? – кричу я, когда она подходит ближе. – Зачем обманули полицейских?

Она пытается меня обойти, но я не двигаюсь с места.

– Хватит, Фида, – говорю я. – Это просто смешно.

– Кто тут смешон, так это вы, – отвечает она. Схватив пакеты, она шагает вверх по подъездной дорожке. Я наблюдаю, как она открывает дверь и заносит пакеты внутрь.

– Фида, поговорите со мной, – прошу я. – Чего вы так боитесь?

Захлопнув дверь, она поворачивается и идет мне навстречу. Ее глаза сверкают от ярости.

– Вот из-за чего все это, да? – кричит она, показывая на свой хиджаб. – Из-за этого? Считаете меня никчемной? Что ж, не вы одна. В этом городишке полно людей, которые думают, что таким, как я, тут не место.

– Не несите чушь! – выкрикиваю я. Мне страшно, что она могла так подумать. – Я всю жизнь работаю журналистом на Ближнем Востоке. Я сама носила хиджаб. Он тут ни при чем. Просто скажите мне, где ваш ребенок.

Она закрывает глаза и мотает головой.

– Не понимаю, о чем вы, – взмахивает она руками. – Я вам уже сказала, что у меня нет детей. Я сказала полиции, что у меня нет детей. Что с вами не так? Думаете, будь у меня ребенок, я бы стала его прятать? Думаете, я сумасшедшая?

– Нет, я не думаю, что вы сумасшедшая, – понизив голос, говорю я. – Я думаю, вы чего-то боитесь. Это ведь ваш муж, так? Это он во всем виноват.

– Мой муж! – вопит она. – Вы еще и мужа моего решили приплести?

Голова раскалывается, и мне срочно нужно принять таблетку обезболивающего.

– Я просто говорю, что понимаю, – отвечаю я. – Моя мама как только не настрадалась в браке.

– Ваша мама была прекрасной женщиной, – смягчившимся голосом говорит Фида. – Она всегда была добра ко мне, спрашивала о доме и как мне там жилось.

Я пытаюсь что-то ответить, но не могу выговорить ни слова. В голове только голос Нидаля. Последние несколько минут он звучит все настойчивей. Он произносит мое имя, умоляет ему помочь.

– Тихо, – шиплю я. – Ну-ка тихо.

– Не смейте меня затыкать! – вскрикивает Фида. – Ваша мама никогда бы так со мной не поступила. Она бы никогда не обвинила моего мужа в чем-то плохом и никогда бы не вызвала полицию. Вы хоть знаете, сколько я всего натерпелась в Ираке от рук так называемых полицейских? Знаете?

– Могу только представить, – ощущая внезапную слабость, бормочу я. Мне хочется сказать ей, что я знаю про Ирак, что я все понимаю, но не могу больше ничего из себя выдавить. Вытянув руку, я опираюсь на стену.

– Выглядите неважно, – говорит Фида, подходя ко мне. – Вам нужно обратно в дом.

– Да, – отвечаю я, позволяя ей отвести меня назад к маминому дому.

Она усаживает меня на диван и подкладывает под голову подушку; с тяжелой головой я откидываюсь назад.

– Сделаю вам чего-нибудь горяченького, – говорит она, и я смотрю сквозь полузакрытые веки, как она исчезает на кухне.

Она возвращается с кружкой горячего сладкого чая. Я медленно пью, и постепенно становится лучше.

– Сахар помогает при… – Она не может подобрать нужное слово, и я решаю ей помочь:

– Похмелье?

– Да, – говорит она. – К счастью, мне это незнакомо.

– Нет, конечно нет, – отвечаю я. – Очень мудро.

Я наблюдаю, как она поправляет шарф. Она очень красивая и такая вежливая. Напоминает мне маму – тоже все время извиняется и словно пытается загладить вину улыбкой. Так ведут себя жены, которых бьют мужья. Но зачем ей лгать, что у нее нет детей? Я осознаю, что, если я хочу узнать правду, придется действовать осторожно.

– Фида – очень красивое имя, – начинаю я, опустив голову на подушку.

– Спасибо, – говорит она. – Меня назвали в честь бабушки.

– Меня тоже, – говорю я. – Хоть я никогда ее и не видела.

Она улыбается, и я замечаю, что руки у нее дрожат.

– Фида, если вас что-то тревожит, – говорю я, – Вы ведь знаете, что всегда можете мне сказать? Мне можно доверять.

– Мисс Рафтер, мне нечего вам сказать. – Она улыбается, но ее глаза остаются холодными. – А теперь отдыхайте. Попытайтесь поспать и не вызывайте снова полицию, ладно? И больше ни слова о детях.

Когда она уже поднимается, чтобы уходить, я замечаю что-то на ее лице. Что это? Какая-то отрешенность. Последняя попытка.

– Я выросла с таким мужчиной, Фида. Я знаю, каково это. Они тебя разрушают, вот здесь.

Я стучу пальцами по вискам, а она стоит в дверях и смотрит на меня с непроницаемым лицом.

– Будьте сильной ради своего ребенка, Фида, – продолжаю я. – Вы обязаны быть сильной. Моей маме, царство небесное, надо было бросить моего отца, но она этого не сделала, она молчала, и это молчание развязало ему руки.

Голос у меня обрывается, и я чувствую запах больницы – спертый, удушающий запах крови и хлорки.

– Мисс Рафтер, прошу вас. Перестаньте.

– Нет, не перестану! – кричу я, резко подскакивая с дивана и разливая чай. – Это мой долг – не сдаваться. Я каждую ночь слышу крики вашего мальчика. – Заметив, что она вот-вот убежит, я понижаю голос. – Знаю, в это трудно поверить, но вы можете обратиться за помощью. Я могу вам помочь. Я знаю людей, которые помогут вам от него уйти: женские кризисные центры, психотерапевты. Вы должны, Фида, ради ребенка вы должны это сделать.

Эта тирада лишает меня последних сил, и я падаю обратно на диван.

– Чушь какая-то, – говорит она, когда я поворачиваюсь на бок и зарываюсь головой в несвежую наволочку. – Вам нехорошо. Оставлю вас в покое. Но прошу, оставьте и меня в покое тоже. – В ее голове слышно плохо скрываемое отвращение.

Я слушаю, как она шаркающей походкой выходит из комнаты, после чего входная дверь захлопывается, и я остаюсь одна в гробовой тишине.

– Ты умерла?

Это он. Его голос я узнаю даже в полусне.

– Ох, хорошо, – говорит он, когда я открываю глаза. – Ты жива.

На полу сидит Нидаль. Волосы у него перепачканы пылью и въевшейся грязью.

– Привет, – шепчу я. – Который час?

– Уже поздно, но мне не спится. Опять бомбят.

Он очень бледный, и под его темными глазами залегли глубокие тени. Ему нужно поспать, иначе он заболеет.

– Где все? – спрашиваю я.

– Спят. А я не могу.

– Нужно постараться уснуть, Нидаль, – говорю я. – Хватит приходить и меня будить. Иди спать.

Он мотает головой:

– Ни за что не усну. Расскажи мне сказку. Про Англию.

– Не могу, Нидаль. Хочу спать. Лучше ты мне расскажи.

– Но я маленький, а ты взрослая. Взрослым не нужны сказки.

– Сказки всем нужны, Нидаль.

– Ладно, расскажу тебе про Алеппо – каким он был раньше.

Я чувствую, как он подходит ближе и кладет руку мне на голову. Рука у него мягкая и прохладная, как ладонь Фиды; он делает глубокий вдох, и я закрываю глаза и иду вместе с ним по прекрасному городу, которого больше нет.

17

Проснувшись два часа спустя с ноющей от пружин маминого дивана спиной, я до сих пор ощущаю в воздухе запах Алеппо.

– Нидаль? – шепотом зову я, медленно приходя в себя. И потом вспоминаю, где я.

Сон был настолько четким и красочным, что по пути на кухню в голове до сих пор звучит его голос.

– Tusbih ‘alá khayr, Кейт.

Спокойной ночи, Нидаль.

Нужно подышать свежим воздухом, говорю я себе, открывая заднюю дверь. Если останусь дома, буду без конца думать о Нидале и Алеппо, и потом будут сниться кошмары. Надо выйти на улицу.

Я наливаю стакан воды и выхожу в сад. Вытащив на террасу пластиковое кресло, сижу и наблюдаю, как небо темнеет. Становится прохладно, и я потираю руки, чтобы согреться. И тут замечаю нечто необычное: сквозь забор проступает треугольник света.

Поднявшись с кресла, я подхожу ближе. Одна из досок в заборе отошла и висит под углом.

– Еще и забор надо починить, – бормочу я себе под нос и тут, уже возвращаясь к креслу, слышу какой-то звук.

Голос. Едва различимый голос:

– Кейт?

Я замираю как вкопанная. Меня охватывает страх. Голос исходит с неожиданной стороны. Оттуда, где тихо, где никого нет – из дома. Не из соседнего, а из моего.

Там кто-то есть, а я здесь совсем одна. Я слышу приближающиеся шаги, и волоски на руках встают дыбом.

– Ах, вот ты где.

Я вижу его и облегченно опускаю плечи.

– Пол, что ты тут делаешь?

– Ты не заперла переднюю дверь. Я волновался.

Он стоит в тусклом свете террасы. На кухне за его спиной темно, и на мгновение он выглядит словно фотография, которая еще не проявилась. Я подхожу его поприветствовать, и постепенно черты обретают четкость.

– Дверь была открыта? – восклицаю я. – Но это невозможно…

У меня нет этому объяснения, и я обрываю предложение на полуслове. Я слышала, как дверь закрылась за Фидой. Я поспала пару часов и потом вышла сюда. Я ведь больше нигде не была?

– Нужно быть внимательнее, – говорит Пол. – На этой улице недавно была волна квартирных краж. Хотя в этом старом доме и красть-то нечего.

Подойдя ближе, я вижу, что в руках у него пакеты.

– Что это?

– Обед, – отвечает он, поднимая пакеты к груди, как гантели. – Подумал, что тебе захочется чего-нибудь домашнего. Если я тебя совсем достал, только скажи, я пойму.

Вот бы он не навещал меня так часто. Мне нужно побыть одной, чтобы разобраться, что происходит. Но затем я вспоминаю о своем поведении прошлой ночью.

– Это я тебя достала, – говорю я и веду его на кухню. – Прости за вчерашнее. Я в последнее время не высыпаюсь и вообще обычно не пью. Вот вино и ударило в голову.

– Все хорошо, – говорит он и кладет пакеты на стол. – Подумаешь, выпила лишнего, да и к тому же ты меня здорово насмешила, особенно своей болтовней про Дувр.

– А что я сказала про Дувр? – спрашиваю я, пытаясь восстановить в памяти события вчерашнего вечера. – Хотя, знаешь, лучше не рассказывай. Подумать страшно, чего я могла наговорить. Честно, Пол, мне ужасно стыдно.

– Да ну, брось, – посмеивается он. – Немножко опьянела, только и всего.

Я наблюдаю, как он неторопливо достает содержимое пакета. Вареная курица, листья салата, помидоры черри, лимоны, бальзамический уксус, оливковое масло, какой-то хлеб с семечками и две бутылки вина.

– Только не это, больше никакого вина, – ною я.

– Да ладно, один бокальчик, – говорит он, открывая бутылку.

Я неловко улыбаюсь. Мне хотелось посидеть в одиночестве, привести мысли в порядок, может быть, даже позвонить Гарри. Только этого мне не хватало – провести очередной вечер с Полом, обсуждая Салли. Толку от этого ноль, но вместе с тем не хочется его обижать.

– Я тебе вот еще что принес, – говорит он, кидая на стол толстую газету. – Подумал, тебе интересно, что творится в мире.

Заметив на первой странице написанное жирным черным шрифтом имя моего работодателя, я думаю, что мне сейчас совсем не до этого, но все равно улыбаюсь и благодарю Пола.

– Давай выпьем, – говорит он.

Я наблюдаю, как он роется в шкафу с посудой и вытаскивает два старых бокала с зелеными ножками. Пока он разливает вино, я вспоминаю слова Рэя. Нужно разобраться, что произошло.

– Пол, – осторожно начинаю я. – Прошлой ночью… когда мы вышли из паба… я закатила скандал?

Закончив наливать вино, Пол протягивает мне бокал.

– Ты была немножко пьяна, и все, – опасливо улыбаясь, отвечает он. – Ничего такого.

Он пытается меня защитить, но мне нужно знать.

– Пожалуйста, – я беру бокал, – скажи мне.

Улыбка на его лице гаснет, и он делает глубокий глоток вина, прежде чем продолжить.

– Мы ждали такси, – начинает он, скользя большим и указательным пальцами по ножке бокала. – Когда ты вдруг начала вести себя странно. Сначала я подумал, что ты вот-вот свалишься в обморок. Глаза стали какие-то дикие, и потом ты начала трястись. Такое чувство, что ты меня не слышала. Словно была где-то далеко.

Внутри у меня все холодеет. Он описывает то, что происходит со мной каждую ночь. Будто он залез мне в голову и вытащил мои кошмары. Я нервно глотаю вино. Бросила, называется.

– Потом подъехало такси, – продолжает он. – Я хотел доехать с тобой до дома и довести до двери, но мне нужно было возвращаться, проверить, как там Салли. Поэтому я поговорил с водителем. За рулем была женщина, и это меня обнадежило. Она была очень милая, сказала, что убедится, чтобы ты добралась домой в целости и сохранности.

Я слушаю, и руки начинают дрожать. Мне хочется, чтобы он замолчал.

– Но… больше всего меня поразило то, что ты сказала, когда залезала в машину, – говорит он.