Текст книги "Английский брат"

***

Между тем, Канат Аккожин отнюдь не пережидал час пик, как думала всегда всё знающая секретарша.

В это время он уже сидел в кабинете главного бухгалтера, а по совместительству, любовницы Сании Акперовой.

Она единолично занимала просторную комнату и обставила ее по собственному изощренному вкусу, заказав приличествующую по штату итальянскую мебель, выдержанную в бежевых тонах. По стенам развесила картины, купленные в дорогих художественных бутиках. Одна картина особенно нравилась и самому Канату. Мужественный казах держал за луку красавца-коня, а на другой руке восседал мощный беркут с колпачком на голове. Вся сцена была выписана на фоне высоких заснеженных гор и цветущей степи, что придавало дополнительный колорит и рождало в нем ностальгические воспоминания о детстве, когда и он с друзьями мчался также на конях, разгоняя встречных сурков и полевых мышей.

Сания жила одна с двумя сыновьями, ревниво относившимися к матери и, тем самым, не дающими устроить бедной женщине личную жизнь. Поэтому встречи с Канатом проходили втайне ото всех.

По этой причине существующий порядок вещей, как нельзя, устраивал обоих.

В этот раз Сания сама попросила прийти пораньше Каната, поскольку раньше всех узнала о намерениях Джеймса взять на работу своего английского сына.

– Не нравится мне всё это, Кана, – мягко втолковывала она свою точку зрения. – Теперь он его в соучредители потащит, так ты можешь в меньшинстве остаться. Твоим планам может это очень повредить.

Она знала о тайной мечте Каната вложить деньги в перспективный участок в Восточном Казахстане.

– Представляешь, Сания, – разворачивал он перед ней свой бизнес-план, – возьмем контракт, отыщем нефть. Очень быстро сможем потом бабки отбить! Уже и инвестор есть!

Сания одобряла его идеи, но в то же время понимала, почему Джеймс всячески противится этому.

Англичанин был сугубо прагматичным человеком и ни в коем случае не хотел идти на неоправданные риски. Кроме того, он не без основания полагал, что в случае удачного развертывания производства может тут же попасть под точечный удар рейдерского захвата.

Канат тоже опасался подобного развития событий, но в нем жил дух степного авантюризма, и он любил повторять поговорку: «Кто не рискует, тот не пьет Дон Периньон из больших бокалов!»

На эти громкие сентенции у Джеймса имелся обычный ответ:

– Лучше пить молоко из маленького стакана, чем остаться на бобах.

– Удивляюсь тебе, Джеймс! Ты представитель когда-то огромной империи, а рассуждаешь, как отсталый абориген. Поэтому, наверное, вы и потеряли все былое величие.

Он грустно махал рукой, и на этом дебаты завершались.

Обо всех долгоиграющих разногласиях Сания прекрасно знала и понимала, что приезд Мартина не внесет дополнительной гармонии в и так не слишком простые взаимоотношения двух владельцев компании.

– Ладно, Кана, не грусти, что-нибудь сделаем с Мартином. Я думала, что только у казахов кумовство сильно развито, а эти британцы тоже не далеко от нас ушли.

Аккожин рассмеялся.

– Да везде все одинаково, Сания! Не знала, что ли? Просто по-разному и не в таких формах. Всё равно мы будем расширяться, хоть с Джеймсом, хоть без него!

Он пожал руку любовницы и покинул гостеприимный кабинет.

Длинный темно-зеленый с золотистыми полосками ковер в ширину всего коридора собирал на себе целые мешки пыли, поэтому уборщица тетя Фая каждый раз приступала к процедуре очистки, неодобрительно поджав губы. Отличалась она веселым нравом, помогавшем ей противостоять трудностям жизни и воспитывать красавицу-дочь, ее гордость и надежду.

Вся в кропотливой работе по собиранию волосков, крохотных частиц пыли и вездесущих скрепок, вылетевших из папок хлопотливых сотрудниц, она еле глянула на Аккожина, буркнула приветствие и продолжила борьбу с молчаливым мохнатым чудовищем.

Канат Ержанович хмыкнул:

– Доброе утро, тетя Фая, как жизнь, как дочка?

– У нас все нормально, да только за инфляцией никак не поспеваем. Угнаться не можем, а так-то все хорошо.

– Всем сейчас трудно, – вздохнул Аккожин. – Никто в молочных речках с кисельными берегами не купается.

– Так-то оно так, – нехотя согласилась тетя Рая, – да мне от этого не легче.

Аккожин поторопился забежать в свой кабинет. Он всегда избегал разговоров с людьми, стоящими, как говорится, ниже его по социальному положению, искренне считал, что нынешняя жизнь устроена ох как несправедливо и, по-своему, жалел обездоленную массу, с трудом влачащую жалкое существование. Про себя решил поговорить с Джеймсом и повысить зарплату уборщицам и водителям.

– Сәлеметсіз бе1212
  Здравствуйте. (каз.)


[Закрыть], Қанат Ержанович, – приветствовала секретарша, отрываясь от компьютера, где она готовила презентацию для будущей встречи с инвестором. Это задание он дал ей втайне от Джеймса, поэтому попросил зайти в свой кабинет и обсудить расположение слайдов.

– Гуля, опять вы превысили лимит! Слайдов должно быть максимум десять, максимум! Иначе человек устанет, внимание рассеется, а эффекта не будет. Он для того, понимаешь, и богател, чтоб его лишней информацией не грузили, а мы тут на него выливаем целый ворох данных! Зачем, кому это надо? Слайд один – наше героическое прошлое, слайд два – важные результаты и победы, пара-тройка слайдов о наших планах и контрольный выстрел в голову – ожидаемая прибыль. Всё! Усекла?

Девушка, закусив губу, выслушала реприманд сурового начальника и быстро сделала у себя пометки. Заметив, что та расстроилась, Аккожин похлопал ее по плечу:

– Ты не виновата, со спонсорами мало общалась. А я столько литров алкоголя с этими толстопузиками выпил, что тебе и не снилось. Ладно, давай. Сколько тебе времени надо, чтоб завершить? Два часа хватит?

– Двадцать минут, – смело заявила Гуля и, не теряя времени, покинула кабинет.

Бумажки правят нашим миром. Они могут принимать самую разную форму: от ассигнаций с водяными знаками до листовок с призывами свергнуть законно избранную власть. Есть еще линованные бумаги формата А4, на которых печатаются развернутые заявления на вспомоществование от щедрых спонсоров в виде презентации, подготавливаемой трудолюбивой Гулей. Распечатанные на цветном принтере в двух экземплярах, заботливо прихваченные тоненькими пружинками, они лежали на столе Аккожина и ждали своего часа.

Канат Ержанович еще раз внимательно просмотрел содержимое и остался доволен. Похлопал себя по полному животику, сокрушенно подумав, что ежегодный абонемент на поход в фитнес-зал лежит девственно чистым, не знавшим рук инструктора. Да и ладно. Спорт не для него.

Перебросившись парой дежурных фраз с Джеймсом и хмуро пожав руку нежданно-негаданно появившемуся Мартину, Канат отправился в престижный ресторан «Керубино» на проспекте Туран. Там на втором этаже его ожидал предполагаемый спонсор-инвестор Аманжол Жаксыбаев. Дверь в просторный холл предупредительно открыл помпезный швейцар в мундире с золотыми галунами. Аккожин подумал, дать ли ему чаевых, и, помедлив, не дал. Кто знает, какие все-таки у них порядки. У нас тут не Англия, понимаешь.

Сдав приветливой гардеробщице кожаное ручной работы пальто, купленное им в Эмиратах, куда они недавно ездили с женой и причесав перед зеркалом лысеющую шевелюру, он, несмотря на полноту, легко взбежал по мраморной лестнице на верхний этаж.

В отдельном кабинете, где расположился Жаксыбаев, хлопотали два официанта. На столике, покрытом белоснежной скатертью, теснились тарелки со всевозможной закуской: разнообразные грибочки, маринованные огурцы, салаты, разносолы. Инвестор, не встав из-за стола, кивнул Аккожину, приглашая сесть на выдвинутый официантом стул и нехотя пожал протянутую гостем руку.

Аманжол Жаксыбаев являлся очень известной фигурой в бизнес-мире. Правда, вокруг него всегда ходили дурно пахнущие слухи: то он отжал у кого-то бизнес, то куда-то пропали бывшие его партнеры. Однако Канат Аккожин решился иметь с ним дела по одной простой, но веской причине: Аманжол был его земляком, их родители вообще жили в одном ауле, а поэтому он и делал на это ставку.

«Все-таки рискую сильно», – вдруг заволновался Канат, словно в непосредственной близости от мощного, уверенного в себе бизнесмена уловил враждебные флюиды.

Его земляк занимался в молодости вольной борьбой, наградившей своего адепта здоровенными плечами, поломанными ушами и привычкой коротко стричься.

Властным движением руки Жаксыбаев велел официанту налить водки гостю, и тот стремглав бросился исполнять высочайшее указание.

Молча выпили.

Аманжол сосредоточенно настиг вилкой всё ускользавший от него

жёлтый груздь и смачно проглотил его.

Дождавшись, когда благодатное тепло разойдется по мощному тренированному телу, буркнул, наконец:

– Показывай, что там у тебя.

Канат торопливо вытащил из тоненькой папки подготовленную презентацию и положил перед хмурым хозяином стола.

Жаксыбаев вяло перелистал страницы, затем промолвил.

– Меня уговаривать не надо. Знаю про эту бодягу получше тебя. Тема годная. Когда договор подпишем?

– Абеке, я-то хоть сейчас. Компаньон у меня ни в какую не хочет, а без его подписи ничего не решится.

– Это мои проблемы?

– Нет, конечно, – захлопотал униженно Канат. – Я с ним еще поговорю, к нему подход надо.

Инвестор подождал, когда официант поставит перед ним и Канатом вкусно пахнущий шашлык и вилкой выгрузит нанизанные на шампур кусочки мяса и потемневшие колечки лука, жестом велел угощаться и помолчать.

Еще раз подняли стаканчики и снова выпили уже под шашлычок.

Аманжол ел старательно и с наслаждением. Официант глядел поверх стола, стараясь ненароком не помешать величественному процессу поглощения пищи.

Наконец, последний кусочек отправился в ненасытное брюхо бизнесмена и тот выдавил из себя.

– Сколько времени на тебя потратил, а толку? Это хуже, чем угроза, Канат, это обида. А обид я прощать не умею. Понял? Сам разбирайся со своим англичанином, а как решишь проблемы, тогда и приходи. Или мне самому с ним говорить?

Канат похолодел. То, что такой разговор ни к чему хорошему не приведёт, было ясно как день.

Он отрицательно покачал головой.

Хозяин стола махнул рукой: мол, свободен.

Аккожин медленно поднялся со стола, забрал папочку и тихо покинул зал.

Канат Ержанович молча сунул купюру швейцару, дожидавшемуся его всё время разговора с суровым спонсором и сошел со ступенек ресторана в состоянии, близком к ступору.

То, что инвестор безоговорочно принял его идею и оказался в курсе задуманного Канатом, радовало. Однако угрозы, исходящие из уст земляка, звучали конкретно, а Жаксыбаев вовсе не тот человек, который разбрасывается словами впустую. Не того полета птица. Не соловей, не стервятник, а тот самый беркут на руке воинственного предка. Отличие только в том, что на такую птицу никто не наденет смиряющего колпачка. Этот хищник сам на кого хочешь колпачок напялит и летать заставит.

В состоянии, близком к трансу, доехал он до своего офиса, чисто на автопилоте управляя джипом. Начался ливень, из-под колес выметывались пузырящиеся лужи брызг, обдавая несчастных прохожих, в поисках убежища оккупировавших соседние магазины и кафе. «Да, не продумали с ливневкой», – в сотый раз посетовал про себя Канат, но сейчас ему было не до этого. Натянув на голову пальто, он постарался как можно быстрее заскочить в бизнес-центр.

Холодный дождь нисколько не остудил Каната, все еще взбудораженного разговором с потенциальным инвестором.

Раздраженно хлопнув дверью, он вбежал в приемную, где, памятуя об указании Джеймса, Гуля вводила в курс дела британского гостя.

– У нас, здороваясь, говорят Сәлеметсіз бе, а ровеснику можно сказать Сәлем, ну типа Hello или Hi.

Оба молодых человека с изумлением проводили взглядом врывающегося в кабинет Джеймса его компаньона в мокром пальто, сочащегося каплями весеннего дождя.

Гуля насторожилась, а Мартин продолжал пытать ее своими расспросами. Видно, что тот всерьез хочет обогатить свой лингвистический багаж языком номадов. Любознательные люди всегда встречаются в нашей жизни. Попади такой человек в Китай, через месяц он будет знать больше иероглифов, чем среднестатистический житель Поднебесной, да еще сыпать хлесткими цитатами из Конфуция и Лао-Цзы.

– А как сказать «спасибо»? – донимал лингвист девушку.

Но та не успела ответить на вопрос. Из кабинета, где беседовали боссы, донеслись воинственные крики. Видно, что перепалка достигла высокого градуса, причем проходила она на разных языках. Не найдя аргументов, собеседники перешли на самый низкий уровень общения, прибегнув к обсценным лексическим идиомам, как к последнему средству. Причем, что интересно, Аккожин ругался по-английски, видимо, чтоб было доходчивее для оппонента, а Джеймс перешел на казахский для усиления эффекта.

– Что такое акен аузын? – в очередной раз переспрашивал удивленный Мартин, но Гуля, тревожно вслушиваясь в отголоски скандала, внезапно схватила за руку и велела быстро двигаться внутрь кабинета.

И оказалась права. Распахнув дверь нараспашку, они увидели, что партнеры по бизнесу начали обмениваться хлесткими ударами. Все это выглядело бы скорее комично, поскольку Джеймс был на голову выше Каната, поджар, даже худ, а его визави, напротив, представлял собой полного коротышку. Однако кровь, текшая из носа Аккожина, не показалась выглядящей комично ни Мартину, ни его учительнице языка.

Они бросились разнимать дерущихся, чем Джеймс поспешно и воспользовался, а Канат еще рвался, жаждая отмщения, но тщетно. Мартин крепко удерживал его сзади за локти, а Гуля увещевала словами.

Наконец, утомившийся бесплодными усилиями вырваться на волю, Аккожин глухо произнес: «Пусти!»

По тону голоса Мартин понял, что тот, действительно, успокоился и ослабил хватку. Ни на кого не глядя, драчун смачно выругался, одернул плащ и широкими шагами вышел из кабинета.

– Гуля, прошу прощения за некрасивый скандал, – произнес Джеймс, заметно потрясенный произошедшим. – Никогда такого не было раньше. Что за муха его укусила?

– Не знаю, – дипломатично отвечала та. – Думаю, остынет, и всё нормализуется.

– Надеюсь, – задумчиво протянул Джеймс, потирая ушибленную от удара руку.

Больше всех скандал поразил Мартина, так и не понявшему, то ли смеяться над произошедшим, а то ли переживать…

Глава 3

Сегодня у Лейлы до обеда не было занятий, и в тысячный раз она возблагодарила судьбу за выбранную профессию преподавателя, при определенных больших минусах имевшую еще и замечательные бонусы в виде более-менее свободного графика жизни. Джеймс бранил ее, требовал бросить работу и сидеть дома, но преподавание помогало ощущать себя нужным человеком, а не бесцельным прожигателем жизни. В нем она порой даже видела смысл своего существования. Будучи женой богатого бизнесмена, Лейла выглядела белой вороной среди коллег. Взятки ей предлагать оказалось бесполезно, что поначалу вызывало шок у студентов. Потом они уже привыкли к богатой эксцентричной «англичанке». Единственным минусом было то, что лекции и семинары занимали много времени, поскольку Лейла Сабитовна работала на полную ставку. Как там говорил Ницше? Если человек не может потратить на себя две трети своего времени, его следует считать рабом. Входят ли в эти две трети сон, задумалась женщина и решила, что нет. Впрочем, сам великий философ провел остаток жизни в психиатрической больнице, так что в отличие от горних вершин мыслей в обыденной практике он вряд ли авторитет. Как бы то ни было, свое свободное нерабское время Лейла решила посвятить визиту к пастору Марку, в чьей церкви она состояла уже третий год. Она ощущала себя дочкой советских шпионов Пейдж из сериала «Американцы». Бедная девочка, узнав, чем занимаются ее любимые родители, пришла в священный патриотический ужас и тут же побежала к своему пастору за советом, как жить дальше. Так и Лейла. В церкви она нашла своё отдохновение, там скрывался её источник сил, терпения и мужества.

Она доехала до торгового центра «Сарыарка» на автобусе. У нее имелись права, но женщина не любила водить машину. В свое время Джеймс предоставил ей в распоряжение «БМВ Х6», но Лейла выезжала на нем не часто, предпочитая общественный транспорт или же ходьбу пешком. После того же, как получила психологический стресс, стукнув ехавшую впереди машину на перекрестке, и вовсе оставила железного коня на приколе в гараже…

Вдалеке виднелся грандиозный «Хан Шатыр», сверкающий на солнце светлым полимерным покрытием, левее виднелась белоснежная «Астана Опера», откуда взирала величественная сакская царица Томирис, управляющая квадригой. Церкви «Жаңа Жол» принадлежал двухэтажный особняк на проспекте Туран, чуть в стороне от вереницы ресторанов «Багратиони», «Портофино», «Алаша» и других. Он представлял собой аккуратный дом в американском стиле, обнесенный высокой железной оградой, а за ней можно было увидеть чинно выстроившиеся деревья и кусты, понемножку выпускавшие набухшие почки навстречу набирающему силу солнцу.

Зайдя в дом молитвы, Лейла увидела в прихожей пастора. Тот разбирал пухлую пачку корреспонденции, по всей видимости, только что доставленную посыльным.

Пастор Марк выглядел как типичный американец, со здоровым цветом лица, аккуратно постриженной бородкой и всегда улыбающимися карими глазами. «Откуда у них такой аппетитный цвет лица?» – всегда задумывалась Лейла. То ли природа у них благоприятствующая, то ли витамины поглощают в невероятном количестве. Тем не менее, она безошибочно могла угадать американца, в какую бы одежду тот не маскировался.

Сейчас Марк надел демократичную темно-зеленую футболку с надписью «shine, Jesus, shine», размашисто вьющуюся по кувшину с вином. Очки в тонкой оправе, надеваемые им во время чтения, делали взгляд по-детски удивлённым и наивным.

Они поздоровались, и пастор пригласил её жестом подняться по лестнице наверх, в свой кабинет.

Там царила идеальная чистота. Все бумаги на столе находились в порядке, на углу компьютерного стола красовались два флажка: американский и казахский. У стены стоял сделанный по заказу огромный, во всю длину стены, книжный шкаф с многочисленными книгами, журналами и брошюрами.

Говорили они по-английски, хотя Марк мог прекрасно изъясняться и по-русски, и по-казахски, что делало его еще более привлекательным для прихожан церкви «Жаңа Жол», «Новый Путь» или «New Way».

Лейла не знала, с чего начать, и, внимательно взглянув на её грустный вид, Марк сразу понял, в чём дело. Каждый день приходилось ему разбираться с семейными проблемами прихожан, поскольку их тяга к религии, к Христу в его трактовке, зачастую встречала непонимание у домочадцев. Пастор знал о нелюбви мужа Лейлы к религии вообще и к его церкви, в частности.

– Снова Джеймс? – мягко спросил он женщину. Та кивнула головой.

– Считает, что я кидаю деньги на ветер. Мол, лучше бы отдала какой-нибудь благотворительной организации, чем продавцам воздуха, как он вас называет.

Вместо ответа пастор предложил дать ей обе руки. Лейла тут же закрыла глаза, и даже до того, как тот начал читать слова молитвы, впала в легкое забытьё, как всегда случалось с ней во время песнопений и молитв.

В голове её сначала шумело, баритон Марка проникал через какую-то невидимую завесу, упорядочивал сознание… Так продолжалось несколько минут. Она почти не вслушивалась в слова молитвы, но осознавала их правильность и справедливость, безгранично вверив себя учителю и наставнику. Наконец, Марк отнял руки, и женщина медленно открыла глаза.

– Так лучше? – с нежной улыбкой спросил он прихожанку. Лейла благодарно улыбнулась.

Почему-то сразу показались мелкими мысли и чувства, обуревавшие ею до того, как она пришла к пастору. Совместная молитва придала внезапно силы и уверенность. Женщине стало казаться, что теперь мгновенно справится со всеми своими семейными трудностями, даже стало стыдно за временные слабость и уныние.

А ведь пастор Марк очень занятой человек. Столько сил тратит на дела благотворительности. Буквально в прошлом месяце на собранные от прихожан и спонсоров деньги церковь построила детский дом и теперь взяла опеку над его воспитанниками. Иногда к ним приходят посторонние люди и просят о помощи: этим нужны деньги на лечение, тем – на пропитание, кто-то прогорел с ипотекой и остался без крова. Никому не отказывает Марк, находит и средства, и время, чтоб пообщаться с бедолагами и хоть как-то помочь.

Что говорить о прихожанах! У каждого в запасе есть своя история о том, как мудрое слово пастора придало сил и вдохнуло в страдающего новую жизнь. Мария, ее знакомая по церкви, рассказала, что в своё время она много страдала от тирана мужа. Нет, тот не бил её, но как-то сделал жизнь её невыносимой, третируя постоянными насмешками, издеваясь над религиозностью и тягой к молитвам. Стоило ей недосолить блюдо или сделать не по вкусу, как град насмешек буквально сыпался на её голову. Мягкий характер Марии не позволял вступать в словесную перепалку, она начала молча страдать, потом заболело от переживаний сердце.

Долго не решалась Мария рассказать о семейных проблемах Марку, не хотела выносить сор из избы, но после очередной ссоры всё-таки не выдержала и поведала мудрому учителю о своих бедах.

Тот ей сказал только одно слово: «Улыбайся!» Одно только слово и отправил домой. Сначала Мария думала, что учитель пошутил, но решила последовать странному совету. Кто знает, может после их совместной молитвы он сумел как-то мысленно повлиять на её семейного тирана, но она сначала действительно нацепила дежурную улыбку, как приказал Марк, а потом уже ей не захотелось с ней расставаться. И чудо произошло. Постепенно насмешки сошли на нет, во что Мария сначала никак не могла поверить, но, когда однажды муж принёс ей цветы, она расплакалась и почувствовала, что действительно случилось чудо.

Поэтому и Лейла, памятуя об этом случае, верила в целительную силу совместной с Марком молитвы…

Она вышла из церкви в приподнятом настроении и двинулась обратно в сторону проспекта Туран. Ей казалось, все теперь будет у нее получаться. Огромный «Хан Шатыр», всегда казавшийся ей иноземной тарелкой с антенной-шпилем, загадочно мерцал в отдалении. Косые солнечные лучи ласкали праздно идущих прохожих. В ужасе она внезапно различила среди них двух людей с натянутыми на лицо грабительскими масками с прорезями для глаз и носа, но затем сообразила, что это просто сотрудники службы «Тазалық», занимающиеся чисткой территории.

Мимо неё медленно прошелестели шины черного джипа, и внезапно машина остановилась. Водитель, опустив стекло со стороны пассажира, обратился к ней с каким-то вопросом. Лейла не расслышала и подошла ближе.

– Девушка, не подскажете, где здесь ближайший цветочный магазин?

Лейла была польщена таким комплементарным обращением к ней, но затем пришла в тупик: вроде по близости никакими бутиками, специализирующимися на флористике, в буквальном смысле не пахло. Потом вспомнила, что цветы можно купить в «Хан Шатыре» или в «Азия Парке» и предложила отправиться туда.

– Большой рахмет, – тягучим приятным басом ответил тот, а затем неожиданно предложил подвезти.

– Да нет, что вы, – засмущалась Лейла.

Водитель не настаивал, но держал дверцу приоткрытой. Внезапно, сама не до конца осознавая, что делает, Лейла легко вспрыгнула на подножку и замерла в волнении. Чувство казалось новым, необычным, но ей хотелось содрать паутину рутинности со своей жизни, и она поняла, почему так быстро согласилась на поездку с незнакомцем.

Лейла была словно в опьянении, езда в огромной машине подействовала на неё странным образом. Давно уже она никуда не ездила с Джеймсом, поэтому так новы оказались для неё эти ощущения поездки рядом с выглядящим брутально мужчиной. Вечером вспоминала, как рассказала новому знакомому Жоламану о своих печалях и горестях, а тот внимательно слушал и предлагал плюнуть на всё и повеселиться. Затем уже, прощаясь, он предложил ей встретиться снова, и она согласилась…

***

В субботу и воскресенье Джеймс Дарен старался не работать. Всегда повторял сотрудникам и неугомонному Канату Аккожину: если вы не успеваете закончить всё в положенное время, значит, элементарно не умеете планировать.

В такие минуты подчинённые хорошо понимали выражение «английская чопорность», а Лейле хотелось взять поварёшку и приложиться по аккуратному пробору педантичного мужа.

Интимная жизнь с супругом закончилась у них, наверное, года два тому назад. Лейла винила в произошедшем исключительно себя, наверное, как и все женщины. Ей казалось, что она себя слишком запустила, перестала удивлять мужа новизной. Подруги успокаивали ее словами, мол, дело не в тебе, просто кобелю свеженького мяса захотелось.

Лейла догадывалась, что у мужа завелась молоденькая пассия. Вот и сейчас благоверный, чисто побрившись и надушившись, отправлялся в «гольф-клуб» покатать мячи.

«Знаем, какие шарики ты собираешься катать», – хмурилась гневно жена, но ничего не могла предпринять. Уж так себя поставил в семье Джеймс Дарен, что джентльмен всегда прав, и за ним остаётся последнее слово в любом споре.

Странно, думала женщина: когда выходила за него замуж, надеялась, что любовь будет жить вечно, да видно и она имеет свой запас прочности и зарядки, как та батарейка. У одних заряда хватает на большой срок, у других поменьше, но общее между ними всеми то, что они иссякают.

– We all live in a yellow submarine, yellow submarine, – мелодично и негромко напевал себе под нос любитель «Битлов».

Затем Джеймс подошел к жене, холодно поцеловал её в лоб и отправился… подзаряжаться от другой сети, как хмуро подумала про себя покинутая жена.

Общий сын Руслан, пожалуй, единственное, что удерживало женщину с ним. Тот одинаково любил и отца, и мать. Жизнь сейчас и так не простая, а поэтому Лейле не хотелось ухудшать её семейными раздорами и дрязгами.

Что ж, два года она жила подобно чистой овечке с картины средневековых живописцев, но теперь пришла пора действовать. Всё меняется в этом лучшем из миров.

Надо менять и саму себя. Женщина обычно начинает это с причёски, так сказать, с самого верха.

Беда в том, что в хорошие салоны в очередь записываются за неделю вперёд. Лейла быстро залезла в Интернет и нашла парикмахерскую на улице Московской, где таких бюрократических церемоний не подразумевалось. Смущала только цена – семьсот тенге. Но ей показалось, что это опечатка. Скорее всего, семь тысяч.

Она заказала такси, мгновенно приехавшее. Что что, а с такси в этом городе практически нет проблем. Не нравятся официальные службы, выходи на улицу, голосуй и начинай считать автомашины. Максимум на пятой остановится «мерседес» или «мазда» прошловекового года выпуска и езжай, куда тебе заблагорассудится.

В субботу пробок было на какие-то проценты меньше, хотя всё равно движение протекало медленно.

По означенному в объявлении адресу нашлось двухэтажное желтое здание, с фасадной стороны которого шли кулинарные запахи от кафе под названием «Тюльпан», а сама парикмахерская приютилась в торце здания и имела отдельный вход, снабжённый узенькой лестницей. На втором этаже располагалась малюсенькая комната, совершенно в китайском стиле, если верить репортажам журналистов из Поднебесной.

Кресло для клиента, раковина для мытья волос, старенькое потемневшее, но довольно крупное овальное зеркало, пара стульев для ожидающих – вот и вся обстановка.

Цена, указанная в объявлении, оказалась не ошибочной. Всё удовольствие стоило действительно семьсот тенге.

Парикмахерша, за какие-то полчаса коротко постригши двух залётных студентов со скидкой по причине их финансовой несостоятельности, принялась за Лейлу.

Когда женщина с ужасом открыла глаза, вообразив, что с ней сотворили нечто ужасное и чудовищное, то внезапно приятно удивилась. В зеркале на неё смотрела симпатичная молодая дама тридцати пяти лет, не больше того, с кокетливым взглядом из-под чёлки.

Она протянула тысячу тенге мастеру и сдачу брать не стала, заявив, что этакую красоту не сделают для неё в элитном салоне и за десять тысяч.

Пообещав, что теперь всегда будет посещать только её, радостная Лейла покинула непрезентабельный салон.

Тут же, не отходя, так сказать, от кассы, она набрала телефонный номер Жоламана и игриво договорилась с ним встретиться вечером в «Астана Опере», о чём настаивал тот на прошлом свидании.

Мысль, что её могут увидеть с посторонним мужчиной, была отброшена Лейлой со скоростью пинг-понгового мяча чемпионом мира по этому легковесному спорту.

– Мстить так мстить. Это еще далеко не конец, – вслух произнесла женщина…

К «Астане Опере» съезжались автомобили со всех сторон, благо позволяли условия парковки. Кто-то подъезжал со стороны проспекта Туран, кто-то приютился у отеля «Хилтон».

Жоламан и Лейла прошли мимо неоклассических высоченных колонн, и мужчина галантно пропустил даму вперед себя. Их приветствовали богатырского телосложения юноши в роскошных расписанных золотом халатах и высоких шапках. Народу собиралось много и работали три контролерши. Жоламан купил билеты по Интернету, поэтому они были напечатаны на простом листе стандартного формата. Девушка провела по шифрованной части ручным сканером и пропустила парочку вовнутрь.

Взгляду Лейлы предстала праздничная картина. Белый мрамор стен, блистательная огромная люстра, свисающая с не менее красочного потолка. Зрители были под стать великолепию внутреннего убранства. В первую очередь в глаза бросались нарядные женщины в шикарных вечерних платьях, бриллиантах и золоте. Они словно сошли с картинок модных гламурных журналов. В воздухе разливался тонкий запах дорогого парфюма. Несколько гардеробов не успевали обслужить всех посетителей, и они вдвоём поспешили в глубь зала, там, где им показалось, меньше ажиотажа, и сдали свои пальто. По обе стороны располагались буфеты, где продавали соки, минеральную воду и бутерброды с рыбой, икрой и сыром. На подносах высились горы аппетитно выглядящих пирожных, трубочек с заварным кремом и бисквитным печеньем.

Красивая девушка в нарядном костюме негромко пригласила в зал, поскольку уже прозвучал сигнал.

Их места, согласно билетам, располагались в партере, в десятом ряду, прямо по центру зала. Отсюда Лейла хорошо видела музыкантов оркестра, настраивающих инструменты.

К счастью, ни одного знакомого ей лица пока не встретилось, хотя, в такой многочисленной аудитории это было не мудрено.

Давали «Лебединое озеро». Она хорошо знала знаменитый балет Чайковского, а вот её спутник, подсвечивая мобильником, увлеченно читал либретто. Видно, что классическая музыка для него в диковинку.

Лейла любила те моменты, когда на сцену выпархивал чёрный лебедь. Его появление сопровождалось тревожной, волнующей музыкой, в которой звучал сам рок.