Текст книги "Мировая история"

Торговля, флот, идейная стойкость и демократия представляются достижениями, неразрывно и традиционно вплетенными в историю Афин V века до н. э. Практически всеми признавалось в то время, что флот в составе кораблей, приводимых в движение исключительно наемными гребцами, человек по 200 на каждом, служил одновременно инструментом имперской власти и гарантом демократии. Гоплиты в морском государстве ценились меньше, чем где-то еще, и особой необходимости в дорогостоящих доспехах для гребцов не наблюдалось. Гребцам платили из пожертвований в лиге или поступлений от успешной войны – как на это надеялись, например, при подготовке сицилийской экспедиции. Автократия пользовалась настоящей популярностью среди афинян, рассчитывающих на прибыль, пусть даже только на косвенную и коллективную, но нести ее бремя никто не хотел. Это было аспектом афинской демократии, которому уделяли большое внимание ее критики.

Демократия возникла в Афинах неожиданно, и сначала ее почти никто не замечал. Ее корни лежат в учредительных изменениях VI века до н. э., когда организующий принцип кровного родства заменили на принцип места проживания; в теории и праве, по крайней мере, отнесение к месту проживания стало важнее семьи, к которой принадлежал человек. Это изменение явно представляется общим для всей Греции, причем демократии придали отдельный правовой статус, сохраняющийся за ней с тех самых пор. Не заставили себя ждать новые изменения. К середине V века до н. э. всех взрослых мужчин обязали принимать участие в ассамблее, а через нее, тем самым, в выборах крупных административных чиновников. Полномочия Ареопага или совета старших постоянно сокращались; после 462 года до н. э. он представлял собой всего лишь судебный орган по рассмотрению определенного круга преступлений. Остальные суды в то же время оказались более восприимчивыми к демократическим веяниям через учреждение платы за отправление функций присяжного заседателя. Так как они к тому же плотно занимались административными делами, им требовалось активное участие населения в организации повседневной жизни их города. Сразу после Пелопоннесской войны, когда наступили трудные времена, за участие в ассамблее предлагали плату. Наконец, афиняне верили в выбор по жребию; его использование для назначения судей отвергало передающиеся по наследству авторитет и власть.

В основе такого установления лежит неверие в эрудицию, признанный авторитет и надежность коллективного здравого смысла. Отсюда, несомненно, проистекает относительное отсутствие интереса афинян, проявляемого к последовательной юриспруденции – допрос в афинском суде велся в основном с целью выяснения повода для правонарушения, статуса и сути, а выполнение закона отходило на второй план. Достойными политическими лидерами в Афинах считали тех, кто обладал талантом привлечь на свою сторону народ яркими речами. Достойны ли они называться демагогами или ораторами, значения не имело; они были первыми политиками, навязывавшими свою власть через убеждение толпы в своей правоте.

Ближе к концу V века до н. э., притом что такого обычным делом никак не назовешь, кое-кто из политиков пришел из-за пределов традиционного правящего класса. Сохранение роли древних политических кланов служило тем не менее важной рекомендацией демократической системы. Фемистокл в начале века и Перикл в начале Пелопоннесской войны принадлежали к старинным семьям, по своему происхождению они имели полное право даже в глазах консерваторов взять на себя бразды правления в государстве; старые правящие классы согласились смириться с демократией хотя бы в силу того, что по своему статусу пользовались полным правом на власть при ней. Эти факты как-то теряются из вида, когда люди начинают заниматься развенчанием или идеализацией афинской демократии, к тому же они всегда некоторым образом пытаются оправдать ее очевидную умеренность. Налогообложение в Афинах выглядело малообременительным, а законодательство относительно богатых, то, что мы теперь связываем с демократическим правлением, можно было назвать дискриминационным с большой натяжкой. Появление такого законодательства Аристотель назвал неизбежным результатом правления бедных.

Даже на стадии становления афинская демократия отождествлялась с риском и предприимчивостью во внешней политике. Поддержки греческих городов Азии, население которых восстало против владычества Персии, потребовала афинская общественность. Позже по понятным причинам та же общественность придала внешней политике антиспартанский уклон. Борьбу за обуздание власти Ареопага возглавил Фемистокл. Тот, который занимался строительством афинского флота, одержавшего победу под Саламином, и разглядел происходившую от Спарты после окончания греко-персидской войны опасность. Таким образом, вину за Пелопоннесскую войну и за то, что из-за этой войны обострилось дробление и раскол всех остальных городов Греции, следует всецело возложить на плечи демократии. Она не только принесла беды к воротам самих Афин, как утверждают критики греческой демократии, но и пробудила в них горечь от раскола и общественной вражды. Если на одну чашу весов добавить к тому же исключение из афинской демократии женщин, метеков и рабов, баланс окажется против нее; по современным понятиям это выглядит и узкой, и катастрофически неудачной политической системой. Но все равно не следует лишать Афины места, доставшегося им позже в глазах потомков. Легко сравнивать свой режим с отжившим прошлым да еще подходить к нему пристрастно; Афины нельзя сопоставлять с идеалами, не осознанными до конца за последовавшие две тысячи лет. Сравним их с примерами той поры. При всей живучести влияния авторитетных семей и невозможности для большинства граждан появления на каких-либо ассамблеях, созываемых по конкретным вопросам, все-таки к самоуправлению привлекалось больше афинян, чем граждан всех остальных государств. При афинской демократии в большей степени, чем при любом другом государственном устройстве, удалось освободить мужчин от политической привязанности к семье, что считается одним из великих достижений греков. Даже без права назначения всех граждан на государственную службу афинская демократия все еще могла использоваться в качестве величайшего инструмента политического просвещения, созданного к тому времени.

Но притом, что греческая демократия предусматривала участие народа в делах государства, ею к тому же поощрялась состязательность. Греки восхищались мужчинами-победителями и считали, что все мужчины должны стремиться к победе. Последовательное высвобождение физической человеческой энергии было колоссальным и к тому же опасным. Образец, выраженный широко используемым словом и переведенным не совсем верно как «мужество», служит этому иллюстрацией. Когда его произносили греки, они подразумевали людей способных, сильных и сообразительных, притом обладающих такими качествами, как справедливость, принципиальность или добродетельность в современном им смысле. Герой Гомера Одиссей часто поступал как ловкач, но проявлял при этом храбрость и незаурядный ум, потому преуспел в своем деле; за это заслужил восхищение. Проявление такого качества ставилось в заслугу; никто не учитывал возможные при этом высокие общественные издержки. Грек заботился о поддержании своего достойного восприятия в обществе; воспитанный в своей культурной среде, он боялся позора больше, чем наказания, и его страх перед позором не шел ни в какое сравнение с боязнью общественного предъявления обвинения. Некоторое объяснение чувства горечи от раскола в греческой политике как раз лежало в данной плоскости. За это не жалко было заплатить любую цену.

Достижение, сделавшее Грецию наставником всей Европы (и через нее всего мира), представляется слишком роскошным и многообразным, чтобы делать по его поводу обобщения даже в пространном и подробном исследовании; на страничке или около того вывод не сформулируешь. Однако следует обратить внимание на один существенный аспект, возникающий из него: укрепление уверенности в необходимости рационального, сознательного изыскания. Если цивилизацию считать продвижением к контролю сознания и окружающей среды на рациональной основе, то заслуга греков в этой сфере выглядит большей, чем всех их предшественников. Они поставили этот философский вопрос как частное и общее одной из величайших догадок всех времен: они утверждали возможность найти последовательное и логическое объяснение сути вещей, того, что мир, в конечном счете, объясняется совсем не бессмысленными и произвольными указаниями сверху богов или демонов. Сформулированную таким образом истину далеко не все могли ухватить или ухватили, даже не всем грекам это удалось. Эта истина с трудом пробивала себе путь в мире, пронизанном безрассудством и суеверием. Тем не менее греки предложили революционное и полезное понятие. Даже Платон, считавший невозможным, чтобы большинство людей могло разделить его мнение, согласился с этим понятием и поставил перед правителями его идеального государства задачу рационального понимания в качестве обоснования одновременно своих привилегий и дисциплины. Греки взялись за избавление общественной и умственной деятельности от бремени присутствующего в ней бессознательного начала и добились на этом поприще весьма многого, избавившего от иррациональности в жизни, как никто другой до них. При всем последовавшем искажении и мифотворчестве освободительное содержание этой эмфазы ощущалось снова и снова на протяжении нескольких тысяч лет. В этом одном уже заключалось величайшее достижение греков.

В то время как мракобесие и суеверия все еще таились во многих закоулках народного бытия, в греческом обществе стали высоко ценить всевозможные формы человеческой рассудительности. Афинский философ Сократ, благодаря своему ученику Платону обретший статус исходной личности и человека величайшего ума и оставивший потомкам в качестве максимы представление о том, что «непознанная жизнь не стоит того, чтобы быть прожитой», обидел богов, почитавшихся в его государстве, и сограждане осудили его на смерть; ему вменили в вину сомнение в признанной астрономии. Но несмотря на такие важные исторические, образно говоря, осадочные философские породы, в греческой мысли ярче, чем в любой древней цивилизации, отразились изменения акцентов и стилей.

Эти изменения произрастали из собственного динамизма греческого общества и не всегда приводили к обогащению приемов воздействия на природу и само общество. Скорее греки шли на уступки, а иногда они сами оказывались в тупике и обращались к сумасбродным фантазиям. Греческую философскую мысль монолитной назвать нельзя; нам следует ее представлять не в виде блока, связывающего все его части, а как исторический континуум, распространяющийся на три или четыре столетия, в котором в разное время выступают наружу различные элементы и который с трудом поддается оценке.

Одна причина этого состоит в том, что греческие мыслительные категории – сам способ, если можно так выразиться, с помощью которого греки составляли интеллектуальную схему перед тем, как начать размышлять о ее отдельных компонентах, – нам не принадлежат, хотя часто они обманчиво похожи на наши категории. Некоторые из используемых нами категорий для греков не существовали, и со своими знаниями они проводили совсем иные границы между сферами исследования, отличными от тех, что мы считаем само собой разумеющимся.

Иногда это выглядит очевидным и не вызывает затруднений; когда философ, например, выделяет управление домашним хозяйством и его земельным владением (экономикс) как сферу исследования предмета, который нам надлежит назвать политикой, нам не составит труда его понять. При рассмотрении тем более абстрактных у нас могут возникать затруднения.

Один пример следует привести из греческой науки. Для нас наука выглядит доступным способом приближения к пониманию материального мира с применением методов практического эксперимента и наблюдения. Греческие мыслители нашли подход к природе материального мира через отвлеченные соображения, через упражнения в метафизике, логике и математике. Говорят, что греческая рассудительность в конечном счете встала на пути научного прогресса, потому что исследователи прибегали к логической и отвлеченной дедукции, а не занимались наблюдением природы. Среди великих греческих философов один только Аристотель уделял достаточно внимания сбору и классификации данных, но делал он это по большей части только при проведении своих социальных и биологических исследований. Тем самым он обосновал одну из причин того, что историю греческой науки не стоит совсем отделять от философии. Эти философы в целом представляют собой продукт существования множества городов и череды событий за четыре столетия или около того.

С их появлением в человеческой мысли происходит революция, а когда там появляются древнейшие греческие мыслители, о которых мы располагаем информацией, эта революция уже случилась. В VII и VI веках до н. э. они жили и творили в ионийском городе Милете. Актуальная интеллектуальная деятельность продолжалась там и в остальных ионийских городах вплоть до замечательной эпохи афинского абстрактного теоретизирования, начавшегося с Сократа. Несомненно, важную роль сыграл стимул азиатского происхождения, большое значение имел и тот фактор, что Милет был богатым городом – древние мыслители явно относились к людям состоятельным и могли себе позволить тратить время на отвлеченные размышления. Как бы то ни было, с опорой на Ионию прокладывается путь из древности к разнообразной интеллектуальной деятельности, распространившейся со временем на весь греческий мир. Западные поселения в Magna Graecia (Великой Греции) и Сицилии сыграли решающую роль во многих событиях VI и V веков до н. э., и первенство в более поздней эллинистической эпохе должно было перейти к Александрии. Весь греческий мир в целом принимал участие в достижении успеха греческого образа мысли, и даже большой эпохе афинского сомнения в его пределах не стоит придавать излишнего значения.

В VI веке до н. э. философы Милета Фалес и Анаксимандр начали здравое теоретизирование по поводу природы мира, показавшее, что решающая граница между мифологией и наукой преодолена. Египтяне в свое время приступили к прагматической переделке природы и в ходе этого процесса получили массу логических знаний, а в заслугу вавилонянам следует поставить важные измерения. Представители милетской школы с толком воспользовались добытыми ими знаниями и к тому же смогли взять на вооружение более фундаментальные понятия космологии, унаследованные от прежних цивилизаций; считается, что философы Милета видели происхождение земли из воды. Причем ионийские философы в скором времени пошли дальше приобретенного ими наследия. Они разработали общие воззрения на сущность Вселенной, которые пришли на смену мифологии в виде беспристрастного толкования. Такая замена производит более глубокое впечатление, чем тот факт, что конкретные ответы, предложенные ими, в конце-то концов оказались бесполезными. Примером можно привести анализ греков, посвященный природе материи. Хотя общие черты атомистической теории появились за две с лишним тысячи лет до наступления ее времени, от нее отказались к IV веку до н. э. в пользу представления, основанного на взглядах ранних ионийских мыслителей, считавших, что вся материя состоит из четырех «элементов» – воздуха, воды, земли и огня, соединяющихся в веществах в различных пропорциях. Эта теория вплоть до Ренессанса служила лекалом для придания контуров западной науке. Она сыграла огромную историческую роль, так как по ней устанавливались пределы и определялись возможности. К тому же все это, разумеется, оказалось большим заблуждением.

Такой вывод стоит помнить в качестве вторичного соображения к главному пункту. Философы из Ионии с основанной ими школой заслужили благодарность потомков за то, что потом совершенно справедливо назвали «ошеломительной» новизной. В своем понимании природы они отодвинули в сторону богов и нечистых духов. Время не пощадило часть того, что они сделали, и это приходится признать. В Афинах в конце V века до н. э. нечто большее, чем временная тревога перед лицом поражения и опасности, просматривалось в попытках осуждения в качестве богохульных взглядов, гораздо более умеренных, чем те, что пропагандировались ионийскими мыслителями двумя столетиями раньше. Один из них сказал: «Если бы телец мог нарисовать картину, его бог выглядел как телец»; несколько веков спустя каноническая средиземноморская цивилизация утратила большую часть такого восприятия действительности. Его появление в древности представляется самым наглядным признаком живучести греческой цивилизации.

Подобные передовые представления тонули не только в широко распространенном суеверии. Свою роль играли прочие тенденции в становлении философской мысли. Одна из них сосуществовала с ионийской традицией в течение долгого времени, к тому же ей была уготована судьба прожить дольше и не утратить своего влияния. Главной загвоздкой для ее носителей было обоснование положения о нематериальности бытия; что, как позже Платон выразился в одном из своих самых убедительных высказываний, в жизни мы воспринимаем только изображения чистых Форм и Идей, которые являются небесными воплощениями истинной действительности. Такую действительность можно было осознать только посредством размышления, причем не только путем систематических предположений, но и к тому же интуиции. При всей отвлеченности у такого рода мысли имелись свои корни в греческой науке, если и не в предположениях ионийцев о веществе, то в трудах математиков.

Некоторые их величайшие достижения приходятся на время после смерти Платона, когда практически оформится единственный крупнейший триумф греческой мысли, которым считается учреждение арифметики и геометрии, служивших западной цивилизации вплоть до XVII века. Каждому школьнику, как правило, известно имя Пифагора, жившего в Кротоне на юге Италии в середине VI века до н. э. и, можно сказать, обосновавшего метод дедуктивного доказательства. К счастью или несчастью, на этом его достижения не заканчиваются. Наблюдая за вибрирующей струной, он открыл математическое обоснование гармонической функции, но особенно его интересовало соотношение чисел и геометрия. К ним он выбрал полумистический подход; как и многие математики его времени, Пифагор относился к верующим в Бога людям, и говорят, что успешное завершение доказательства своей знаменитой теоремы он отметил приношением в жертву тельца. Представители его школы – в свое время существовало «Пифагорейское братство» – позже пришли к заключению о том, что изначальная природа мироздания есть по сути явление математическое и числовое. «В их представлении принципы математики служили принципами всех вещей», – несколько неодобрительно утверждал Аристотель, хотя его собственный учитель Платон находился под сильным влиянием такого заблуждения, а также скептицизма пифагорейца начала V столетия до н. э. Парменида по поводу мира, познаваемого органами чувств. Цифры выглядели привлекательнее материального мира; они обладали одновременно заданным совершенством и относительностью Идеи, в которой воплощалась действительность.

Пифагорейское влияние на греческую мысль представляет собой многомерный предмет для изучения; к счастью, он не требует подведения итога. Главное заключается в негативных последствиях для формирования представлений о Вселенной, носители которых ориентировались на математические и дедуктивные принципы, а не на наблюдения. Поэтому на протяжении без малого двух тысяч лет они держали астрономию на ложных путях. От них пошло видение Вселенной, построенной из последовательно перекрывающих друг друга сфер, на которые поместили Солнце, Луну и планеты, движущиеся по заранее заданной траектории вокруг Земли. Греки заметили, что в реальности небесные тела перемещались несколько иначе. Но очевидные вещи они пытались объяснять новыми уточнениями в ложную в своей основе схему, и древние математики при этом уклонялись от тщательного исследования принципов, из которых все это выводилось. Окончательно доработанная греческая математическая теория мироздания увидела свет во II веке н. э. в трудах знаменитого александрийца Птолемея. Усилия Птолемея получили достойную оценку современников, а возражения поступили от совсем немногочисленных раскольников (то есть в греческой науке могли появиться и иные интеллектуальные результаты). При всех признаках несостоятельности системы Птолемея она позволяет делать предположения по поводу движения планет, положение которых все-таки служило точными ориентирами для прокладки курса судов в океане в эпоху Колумба, пусть даже тогдашние корабелы опирались на ложные представления.

Теория четырех элементов и развитие греческой астрономии служат иллюстрацией дедуктивного уклона греческой мысли и присущей ей слабости – ее представители стремились к созданию правдоподобной теории, объясняющей самый широкий спектр знаний без проверки их практическим экспериментом. В эту теорию греки попытались втиснуть все сферы мыслительной деятельности, которые, как мы теперь полагаем, должны объясняться наукой и философией. Плодами поборников данной теории, с одной стороны, стал аргумент в пользу беспрецедентной неукоснительности и проницательности, а с другой стороны, абсолютное неверие в чувственные данные. Только греческие лекари пятого столетия, возглавляемые Гиппократом, достигли многого за счет эмпиризма.

В случае с Платоном – на беду или на счастье контуры философской дискуссии в целом определил он и его ученик Аристотель, а не кто-либо еще – этот уклон мог получить подкрепление его по большому счету пренебрежением ко всему, что он видел собственными глазами. Аристократ по происхождению, афинянин Платон отвернулся от мира прозаических дел, в которых он надеялся принять участие, уже разочарованным вершителями политики афинской демократии и, в частности, их обращением с Сократом, которого они осудили на смерть. От Сократа Платон перенял не только его пифагорейство, но и идеалистический подход к проблемам нравственности, а также метод философского научного изыскания. Добро, считал он, постигается методом поиска и интуицией; так диктовала действительность. «Добро» Платон назвал величайшим из «понятий», стоявших в ряду «Правды, Красоты и Справедливости». На самом деле они не были понятиями в том смысле, что в любой момент у них существовала форма в чьем-либо сознании (иначе говоря, кто-то мог бы сказать, что «у меня есть представление о том-то»). Однако они представляли собой реальные явления, на самом деле существующие в мире конкретном и вечном, элементами которого являлись эти представления. Этот мир неизменной действительности, считал Платон, был скрыт от людей чувствами, обманывающими их и толкающими на неверный путь. Зато он был доступным для души, способной осознать его при помощи рассудка.

Такие представления имели значение, далеко выходящее за пределы формальной философии. В них (как и в доктринах Пифагора) можно найти, например, следы знакомой нам появившейся позже идеи, фундаментальной для пуританцев, согласно которой человеческая натура делится на противоречивые составляющие в виде души, божественного происхождения, и физического тела, в котором все это заключено. Результатом борьбы этих трех начал должно стать не примирение, а победа одного из них. Такое представление сути человека во многом определит сущность грядущего христианства. Сразу за этим у Платона возникло острое прагматичное беспокойство, так как он полагал, что познание совершенного мира могло бы помочь изменить в действительности условия, в которых жили люди. Он сформулировал свои взгляды в серии диалогов между Сократом и людьми, посещавшими его для обмена мнениями. Так появились первые учебники философских воззрений, и труд, который мы называем «Республика», считается первой книгой, в которой изложена схема общества, направленного на достижение высшей нравственной цели. В этой книге описывается авторитарное государство (напоминающее Спарту), в котором браки будут регулироваться ради достижения у потомства самых позитивных наследственных качеств, прекратят существование семья и частная собственность, культуру и искусство будут подвергать строгой цензуре, а образование тщательному надзору. Те немногие, кому предстоит управлять таким государством, должны обладать достаточными интеллектуальными и нравственными качествами, чтобы овладеть знаниями, которые позволят им создать справедливое общество, на практике постигая совершенный мир. Наравне с Сократом Платон считал, что мудрость заключается в понимании действительности, и пришел к такому выводу: чтобы увидеть правду, следует сделать невозможными поступки, идущие вразрез с нею. В отличие от своего учителя он полагал, что для большинства людей образование и законы должны наложить запрет на то, что Сократ считал неисследованной жизнью, которую не стоит вести.

«Республика» и приведенные в ней аргументы стали поводом для продолжавшихся несколько веков обсуждений и подражаний, и такой же была реакция практически на все труды Платона. Как выразился английский философ XX века, почти вся последующая философия на Западе состояла из повторов и ссылок на Платона. Несмотря на отвращение Платона к тому, что он наблюдал вокруг себя, и предубеждения, порожденные всем этим, он предвосхитил практически все великие вопросы философии, будь то касающиеся нравов, эстетики, основы знания или природы математики. К тому же он изложил свои представления в крупных произведениях литературы, которые люди всегда читали с удовольствием и волнением.

Академия, которую основал Платон, обладала полным правом считаться первым университетом. Из ее дверей вышел его ученик Аристотель, мыслитель более всесторонний и уравновешенный, отличавшийся большей верой в возможности сущего и меньший авантюрист, чем его учитель. Аристотель никогда не пытался развенчать учение своего наставника, но позволил себе отступление от него по принципиальным направлениям. Он весьма преуспел в сборе и классификации сведений (особенно его интересовала биология) и, в отличие от Платона, не отрицал чувственного опыта. Действительно, он искал одновременно надежные знания и счастье в практическом мире, отклоняя при этом понятие универсальных идей и вынужденно переходя от фактов к общим законам. Аристотель относился к таким всесторонним мыслителям и интересовался столь широким спектром практической жизни, что его историческую роль так же сложно поместить в рамки, как влияние Платона. В своих трудах он обозначил пределы поля для обсуждения в области биологии, физики, математики, логики, литературной критики, эстетики, психологии, этики и политики на предстоявшие две тысячи лет. Он наметил направления овладения этими предметами и подходы к ним, которые представлялись гибкими и в конечном счете достаточно просторными, чтобы вместить в себя христианскую философию. Он к тому же основал науку о дедуктивной логике, которая прослужила людям до конца XIX столетия. Ему приписываются великие достижения, отличающиеся по сути, но такие же важные, как достижения Платона.

Политическое мышление Аристотеля в известном смысле совпадало с воззрениями Платона: город-государство представлялся им наиболее подходящей формой общественного существования, Аристотель видел необходимость ее реформирования и очищения для функционирования должным образом. Но за пределами данного пункта его воззрения далеко расходились с позицией наставника. Аристотель предполагал надлежащее функционирование полиса таким образом, чтобы каждый гражданин получал соответствующую его положению роль, и в этом, по сути, заключался вопрос, решение которого привело бы жителей большинства существующих государств к счастью. При формулировании ответа он использовал греческую идею, которой его учение должно было дать долгую жизнь, то есть понятие «усреднения», означавшее то, что совершенство находится в равновесии между крайностями. Эмпирические факты это подтверждали, и Аристотель собрал таких доказательств больше, чем, как нам представляется, это сделал кто-либо из его предшественников; но он выступал за примат фактов при обращении с обществом, а его ждало еще одно греческое изобретение в образе истории.

Так что разберемся с очередным крупным достижением греков. В большинстве стран истории предшествуют хроники или летописи, предназначенные для регистрации событий в их последовательности. В Греции все обернулось иначе. Исторические писания на греческом языке появились благодаря поэзии. Поразительно то, что этот литературный стиль достиг своего высшего уровня в его первых воплощениях – в двух книгах мастеров, не имевших равных среди последователей. Первого из них – Геродота – с полным на то основанием назвали «отцом истории». Само слово – historia – существовало еще до его рождения и означало «исследование». Геродот придал ему дополнительное значение: исследование событий во времени и письменная регистрация результатов в произведении искусства прозы на первом дошедшем до нас европейском языке. Им двигало желание понять близкий к его современности факт великой войны с Персией. Он собрал информацию о персидских войнах и предшествовавших им событиях, прочитав огромную массу доступной ему литературы, опросив людей, встретившихся на пути во время его путешествий, а потом усердно записал все, что ему рассказали и что сам прочитал. Впервые все эти сведения стали предметом системного анализа, а не просто хроники. В результате появился труд Геродота под названием «История» в восьми томах, представляющий собой замечательное повествование, посвященное Персидской империи, с встроенной в него обширной информацией о ранней греческой истории и своего рода мировым обзором, сопровождаемым летописью персидских войн вплоть до битвы при Микале. Геродот родился (так традиционно утверждают) в дорийском городе Галикарнасе в юго-западной части Малой Азии в 484 году до н. э., и большую часть своей жизни он посвятил путешествиям. В какой-то момент он прибыл в Афины, где остановился на несколько лет в статусе метека, и во время пребывания в этом городе его могли наградить за публичные декламации своих трудов. Потом он отправился в новую колонию, основанную в Южной Италии; там он закончил свой труд и умер в начале 430-х годов до н. э. Следовательно, он на собственном опыте приобрел кое-какие знания о территории греческого мира, а также посетил Египет и множество других государств. Таким образом, в основу его труда лег богатый личный опыт, изложение тщательно отобранных сообщений очевидцев, хотя Геродот иногда относился к своим рассказчикам с излишней доверчивостью.