Текст книги "Путь человечества. Истоки богатства и неравенства"

Мальтузианский механизм помогает пролить свет на истоки важнейших событий человеческой истории, которые иначе могут вызывать недоумение. Одна из таких загадок заключается в том, что, судя по останкам людей, живших в обществах, переходящих к сельскому хозяйству, их здоровье и экономические условия жизни были хуже, чем в обществах их предков, которые тысячелетиями ранее занимались охотой и собирательством. Охотники и собиратели определенно жили дольше, питались лучше, работали меньше и страдали от меньшего количества инфекционных болезней[41]41
  Cohen (1989).


[Закрыть]. Почему же тогда первые земледельцы и скотоводы отказались от относительно благодатной и явно лучшей жизни, которую сулили им охота и собирательство?

Как было сказано выше, когда доисторические люди вышли из Африки и поселились в новых экологических нишах, у них открылся доступ к множеству новых ресурсов и появилась возможность быстро размножаться, не ухудшая свой уровень жизни. Однако в конце концов, в соответствии с мальтузианской теорией, рост численности населения уравновесил количество ниш, и людям пришлось вступить в конкуренцию за ресурсы – диких зверей и растения для охоты и собирательства. Несмотря на совершенствование инструментов и техник, уровень их жизни постепенно вернулся к исходному. А в некоторых обществах из-за чрезмерного роста численности населения он опустился даже ниже, что едва не привело к социальному коллапсу.

Особенно остро это проявилось в таких регионах, как Океания и Америка, которые не были заселены древними людьми до прихода Homo sapiens и животные которых в ходе эволюции не адаптировались к человеческой способности к охоте. В этих регионах приход представителей Homo sapiens с продвинутым оружием привел к истреблению большей части крупных мамонтов, и вскоре человеческие племена стали конкурировать за стремительно иссякающие ресурсы.

Изолированные полинезийские племена, например поселившиеся на острове Пасхи в Тихом океане в начале XIII века, служат ярким и печальным примером такого упадка, произошедшего в результате быстрого роста численности популяции и истощения ресурсов[42]42
  Hunt and Lipo (2006).


[Закрыть]. Почти 400 лет население острова Пасхи стремительно увеличивалось благодаря изобилию растительности и богатству районов рыбного промысла. Полинезийцы построили на острове процветающую цивилизацию и выточили из камня впечатляющие статуи моаи, высота крупнейшей из которых достигает десяти метров. Однако с ростом численности населения давление на хрупкую экосистему усиливалось. К началу XVIII века на острове Пасхи не осталось ни птиц, ни лесов, и обитателям стало сложно строить и ремонтировать лодки для рыбной ловли. Возникшее в результате напряжение привело к учащению внутренних конфликтов и сокращению численности населения почти на 80 %[43]43
  West (2010).


[Закрыть]. Подобные экологические катастрофы случились также на островах Питкэрн в южной части Тихого океана, среди коренных американцев, населявших территории на юго-западе современных США, в цивилизации майя в Центральной Америке и среди скандинавских племен Гренландии, о чем Джаред Даймонд пишет в книге “Коллапс”[44]44
  Diamond (2005).


[Закрыть].

Общества охотников и собирателей Плодородного полумесяца испытывали сопоставимое давление почти 12 тысяч лет назад. В результате роста численности населения, подпитанного изобилием продовольствия и техническим прогрессом, количество продовольствия, добываемого охотой и собирательством, на душу населения начало постепенно уменьшаться, пока поддерживать существующий уровень жизни не перестало быть возможным. Однако биоразнообразие Плодородного полумесяца с большим количеством поддающихся одомашниванию видов животных и растений предоставило этим обществам альтернативу, недоступную обитателям острова Пасхи: они могли заняться сельским хозяйством. Этому способствовали и климатические условия[45]45
  Weisdorf (2005); Ashraf and Michalopoulos (2015); Matranga (2019).


[Закрыть]. По завершении последнего ледникового периода около 11,5 тысячи лет назад земля стала более пригодной для ведения сельского хозяйства, а проявления климата и смена сезонов – более выраженными. Таким образом, земледелие оказывалось более надежной стратегией добычи пропитания, хотя и предполагало ухудшение рациона по сравнению со стратегией охоты и собирательства, которая давала лучшую пищу, но была при этом менее предсказуемой и практиковалась реже.

Возможность прожить за счет сельского хозяйства в регионе Плодородного полумесяца помогла предотвратить экологический кризис, который впоследствии уничтожил цивилизацию острова Пасхи, и позволила прокормить гораздо большее население. По некоторым оценкам, половина гектара земли могла обеспечивать едва ли не в сто раз больше земледельцев и скотоводов, чем охотников и собирателей[46]46
  Diamond (1997).


[Закрыть]. В итоге, конечно, численность населения земледельческих обществ стабилизировалась на новом, более высоком уровне, но к этому моменту с точки зрения прожиточного минимума условия их жизни оказались значительно хуже, чем у охотников и собирателей за тысячелетия до них, когда существующие экологические ниши еще не были так плотно заселены. Однако, если сравнивать с уровнем жизни их ближайших предков, охотников и собирателей, переход к земледелию был вполне рациональным, а возможно, и неизбежным решением и на самом деле сам по себе не предполагал ухудшение условий. Что интересно, вероятно, этот переход от изобильной жизни охотников и собирателей к нищете живущих в стесненных условиях земледельцев, и лег в основу мифа о потерянном рае, который встречается у нескольких культур по всему свету.

В итоге земледельческие общества, более многочисленные и обладающие технологической форой, выиграли соревнование у обществ, продолжавших заниматься охотой и собирательством, пока сельскохозяйственные практики наконец не стали преобладать на обширных пространствах земного шара. Началась новая эпоха, и путь назад оказался отрезан.

Мы можем также увидеть действие могущественного мальтузианского механизма в колебаниях численности популяции, которые происходили после неолитической революции и были вызваны серьезными экологическими, эпидемиологическими и институциональными сдвигами.

Одним из самых разрушительных событий в человеческой истории стала черная смерть – эпидемия бубонной чумы, начавшаяся в XIV веке в Китае и распространившаяся на запад вместе с монгольскими войсками и торговцами по Шелковому пути до Крымского полуострова. В 1347 году болезнь на торговых судах была перенесена в Мессину на Сицилии и Марсель во Франции, а оттуда, как пожар, разнеслась по Европейскому континенту[47]47
  Morelli et al. (2010).


[Закрыть]. С 1347 по 1352 год от чумы погибло 40 % европейской популяции, и особенно смертоносной болезнь оказалась в густонаселенных районах. Всего за несколько лет многие города, включая Париж, Флоренцию, Лондон и Гамбург, потеряли более половины жителей[48]48
  Jedwab et al. (2019).


[Закрыть].

Триумф смерти

Фреска. 1448. Палермо, Италия[49]49
  Photo © José Luiz Bernades Ribeiro / CC BY-SA 4.0 / Source: Wikimedia Commons.


[Закрыть]

Хотя мы можем представить себе, какую сильную психологическую травму причинила черная смерть, которая лишила выживших множества родственников и друзей, чума не разорила пшеничные поля и мукомольные мельницы. Когда европейские земледельцы вернулись к работе после ужасного опустошения, оказалось, что спрос на их труд резко возрос. Земля отчаянно нуждалась в большем количестве рабочих рук, и вскоре средний размер жалованья работников стал выше, а условия работы лучше, чем до черной смерти.

В 1354–1500 годах численность населения Англии сократилась с 5,4 млн до 2,5 млн человек, а реальная заработная плата почти удвоилась (рис. 5). Повышение уровня жизни привело к росту рождаемости и снижению смертности, и численность населения в Англии начала постепенно возвращаться к прежним показателям. Но в соответствии с действием мальтузианского механизма по мере роста численности населения снижалась средняя заработная плата, и спустя три десятилетия размеры и популяции, и заработной платы вернулись к показателям, наблюдавшимся до эпидемии.

Рис. 5. Влияние черной смерти на уровень заработной платы и численность населения в Англии

После прихода черной смерти в 1348 г. численность населения Англии резко снизилась, что привело к временному повышению реальной заработной платы, которая вернулась к показателю, зафиксированному до начала эпидемии, когда к 1615 г. численность населения в Англии снова сравнялась с той, что наблюдалась до распространения чумы[50]50
  Заработная плата в 1775 году принята равной 100. Источники: Clark (2007); Clark (2016); Wrigley et al. (1997).


[Закрыть].

Еще один важный исторический сдвиг в численности населения случился после плаваний Христофора Колумба в Америку в 1492–1504 годах. В Новом Свете произрастали урожайные культуры, такие как какао, маис, картофель, табак и томаты, и незнакомые с ними европейцы вскоре начали привозить их в Европу. Культуры Старого Света – бананы, кофейные бобы, сахарный тростник, пшеница, ячмень и рис – аналогичным образом завезли в Новый Свет.

Первый картофель появился в Европе около 1570 года и быстро стал основой европейской кухни. Особенно сильно он повлиял на рацион в Ирландии, где завоевал популярность у бедных земледельцев. Эта культура очень хорошо подходила для ирландской почвы и климата; ее разведение помогало земледельцам повысить доходы в короткой перспективе, а иногда даже позволяло им скопить достаточно денег, чтобы купить домашний скот[51]51
  McNeill (1949); Fukayama (2006).


[Закрыть]. Начав выращивать картофель, крестьяне стали потреблять значительно больше калорий, а уровень их жизни повысился.

Впрочем, в соответствии с мальтузианской теорией, преимуществами они наслаждались недолго. С появлением картофеля численность населения Ирландии возросла с 1,4 млн человек в 1600 году до 8,2 млн человек в 1841 году, в результате чего уровень жизни упал до минимума[52]52
  Ó’Gráda (1979).


[Закрыть]. На самом деле ситуация даже ухудшилась по сравнению с тем, какой она была до появления картофеля. В 1801–1845 годах проблему обсуждали многочисленные парламентские комитеты, и большинство из них приходило к выводу, что из-за стремительного роста населения, высокого уровня безработицы и ухудшения условий жизни Ирландия находится на грани катастрофы. К тому времени картофель составлял основу рациона значительной части ирландского населения[53]53
  Woodham-Smith (1962).


[Закрыть]. Хуже того, это был картофель одного вида.

В 1844 году в ирландских газетах появились первые сообщения о новом грибке – фитофторе, – который уничтожал посевы картофеля в США. Вскоре грибок добрался до европейских портов на борту американских торговых судов. Оттуда он проник на поля и стал уничтожать урожаи в Бельгии, на юге Англии, во Франции, Ирландии и Нидерландах. По оценкам, в 1845 году фитофтора поразила почти половину ирландских посевов картофеля, а в 1846-м – три четверти. Поскольку ирландские картофельные посевы не отличались разнообразием, у фермеров не было других видов картофеля на замену погибшему урожаю. В отсутствии поддержки от британского правительства, которое предпочитало не вмешиваться в ситуацию и прежде даже проводило политику, направленную на усиление зависимости от единственного сорта, массовый голод оказался неизбежным. В период Великого голода (1845–1849) от нехватки пропитания, тифа и болезней, с которыми не мог справиться истощенный организм, умер миллион человек, в основном в бедных сельских регионах, а еще миллион иммигрировал в Великобританию и Новый Свет. Некоторые районы потеряли более 30 % населения, в ряде деревень не осталось ни одного жителя. Таким образом, за три столетия появление более урожайной культуры и ее последующий упадок привели сначала к увеличению, а затем к трагическому сокращению численности населения, но уровень жизни в долгосрочной перспективе остался практически неизменным.

Европейцы не единственные привозили культуры из Нового Света. Китайцы импортировали сладкий картофель и маис, которые лучше, чем картофель, подходили для их почв. В Китай маис пришел в середине XVI века тремя путями: с севера, по Шелковому пути, который тянулся по Центральной Азии к провинции Ганьсу; с юго-запада, через Индию и Бирму в провинцию Юньнань; и с юго-востока, с португальскими купцами, торговавшими на тихоокеанском побережье провинции Фуцзянь[54]54
  Chen and Kung (2016).


[Закрыть]. В первое время маис распространялся довольно медленно, и его выращивали лишь в этих трех провинциях. Популярность он получил в середине XVIII столетия, а к началу XX века стал основой рациона во всем Китае. Появление маиса оказало такое влияние на сельскохозяйственное производство страны, что впоследствии китайские исследователи назвали это собственной китайской “аграрной революцией”[55]55
  Ho (2013).


[Закрыть].

Во многих научных дисциплинах ученые прибегают к контролируемым экспериментам, чтобы определить степень воздействия конкретного фактора, такого как появление нового лекарства или вакцины, оценивая его воздействие на экспериментальную группу в сравнении с контрольной. Однако провести такие контролируемые эксперименты для исторических событий невозможно. Мы не можем вернуться в прошлое, подвергнуть часть (и только часть) людей определенному воздействию и посмотреть, каким будет эффект на протяжении тысяч лет. В качестве альтернативы мы можем проводить квазиестественные исторические эксперименты – восстанавливать исторические события в лабораторных условиях и оценивать влияние конкретного фактора или события, сравнивая его воздействие на определенную группу населения с отсутствием такового в контрольной группе[56]56
  Angrist and Pischke (2008).


[Закрыть]. Тот факт, что маис был завезен в разные провинции Китая в разное время, дает нам возможность наблюдать такой квазиестественный исторический эксперимент, с помощью которого мы можем проверить действие мальтузианской теории внутри одной страны, а не между разными странами.

В соответствии с теорией мы должны обнаружить, что в долгосрочной перспективе провинции Китая, в которых маис начали выращивать раньше, имели большую плотность населения, чем те, где его начали выращивать позже, но доход на душу населения в них не увеличился и экономическое развитие не пошло быстрее. Однако простое сравнение плотности населения и уровня жизни в разных провинциях ничего не дает, поскольку провинции, в которых маис начали выращивать раньше, могут иметь и другие ключевые отличия от провинций, где его начали выращивать позже. В таком случае эти различия также повлияли на плотность населения и уровень жизни. В этот период Китай в целом действительно претерпевал серьезные трансформации, которые могли повлиять на плотность населения и уровень жизни в отдельных провинциях вне зависимости от того, начали ли там выращивать маис.

Поэтому вместо этого ученые сравнили долгосрочные изменения в плотности населения и экономическом развитии в первых трех китайских провинциях, где начали выращивать маис, и аналогичные изменения в провинциях, куда маис пришел гораздо позже. Сравнение “различий в различиях”, а не различий в текущих состояниях позволяет устранить эти потенциально смешивающиеся факторы[57]57
  Ibid.


[Закрыть]. Как и диктует мальтузианская теория, раннее появление маиса привело к тому, что в 1776–1910 годы плотность населения в этих трех китайских провинциях повысилась примерно на 10 % относительно других провинций, и не оказало никакого влияния на уровень доходов населения. Более того, именно появлением маиса объясняется около одной пятой прироста китайского населения в этот период.

Таким образом, очевидно, что ни избыток, ни дефицит продовольствия в мальтузианскую эпоху не продолжались бесконечно. Появление новых сельскохозяйственных культур и технологий увеличивало темпы роста населения, которые, в свою очередь, уравновешивали влияние этих факторов на экономическое развитие. В долгосрочной перспективе экономический упадок в результате экологических бедствий не происходил лишь потому, что голод, болезни и войны успевали оказать свое неблагоприятное воздействие на население раньше. Экономический ледниковый период был неизбежен.

Неолитическая революция, как и многие монументальные культурные, институциональные, научные и технологические сдвиги, не оказала заметного воздействия ни на экономический показатель уровня жизни людей – доход на душу населения, ни на биологический – ожидаемую продолжительность жизни. Как и другие виды, люди на протяжении большей части своего существования жили в ловушке невзгод и лишений, практически на грани выживания.

Несмотря на некоторые региональные различия, доход на душу населения и размер заработной платы неквалифицированного работника в разных цивилизациях колебался внутри очень узкого диапазона на протяжении тысяч лет. В частности, согласно оценкам, дневной заработок был эквивалентен 7 килограммам пшеницы в Вавилоне и 5 килограммам в Ассирийской империи более 3 тысяч лет назад, от 11 до 15 килограммов в Афинах более 2 тысяч лет назад и 4 килограммам в Египте во времена Римской империи. На самом деле даже незадолго до промышленной революции уровень заработной платы в странах Западной Европы удерживался в этом же узком диапазоне: 10 килограммов пшеницы в Амстердаме, 5 – в Париже, от 3 до 4 – в Мадриде, Неаполе и разных городах Италии и Испании[58]58
  Clark (2008).


[Закрыть].

Более того, скелеты людей, живших в разных племенах и цивилизациях в последние 20 тысяч лет, указывают на то, что, несмотря на региональные и временные различия, в очень узком диапазоне колебалась и ожидаемая продолжительность жизни при рождении[59]59
  Angel (1969).


[Закрыть]. Человеческие останки, обнаруженные на мезолитических стоянках в Северной Африке и на территории Плодородного полумесяца, дают основания предположить, что ожидаемая продолжительность жизни составляла около 30 лет. В ходе последовавшей аграрной революции в большинстве регионов она не претерпела значительных изменений, а кое-где даже снизилась[60]60
  Acsádi et al. (1970); Hassan (1981); Galor and Moav (2005).


[Закрыть]. В частности, скелеты, поднятые из захоронений раннего периода неолитической революции, произведенных от 4 до 10 тысяч лет назад, дают возможность заключить, что в неолитическом поселении Чатал-Хююк в Турции, а также на древней стоянке у греческой деревни Неа-Никомидия ожидаемая продолжительность жизни составляла от 30 до 35 лет, в кипрской Хирокитии – 20 лет, в районе города Караташ в Турции и в греческой деревне Лерна – 30 лет. Останки возрастом 2,5 тысячи лет, обнаруженные на месте погребения в Афинах и Коринфе, свидетельствуют о чуть более высокой ожидаемой продолжительности жизни – около 40 лет. Однако изучение надгробных плит Римской империи показывает, что люди умирали более молодыми, в возрасте от 20 до 30 лет[61]61
  Hopkins (1966).


[Закрыть]. Менее давние свидетельства из Британии, относящиеся к периоду с середины XVI до XIX века, указывают, что ожидаемая продолжительность жизни составляла от 30 до 40 лет[62]62
  Wrigley and Schofield (1981).


[Закрыть]. Сопоставимые показатели ожидаемой продолжительности жизни наблюдались в доиндустриальных Франции[63]63
  Blayo (1975).


[Закрыть], Швеции[64]64
  Human Mortality Database, University of California, Berkeley (USA), and Max Planck Institute for Demographic Research (Germany).


[Закрыть]и Финляндии[65]65
  Kannisto et al. (1999).


[Закрыть].

Спустя почти 300 тысяч лет после выделения вида Homo sapiens доход на душу населения был едва ли выше прожиточного минимума, свирепствовали чума и голод, четверть детей не доживала до года, женщины часто умирали во время родов, а ожидаемая продолжительность жизни редко превышала 40 лет.

Но затем, как мы уже отмечали ранее, в Западной Европе и Северной Америке неожиданным образом стал наблюдаться быстрый и исторически беспрецедентный рост уровня жизни в различных слоях общества. Впоследствии этот прогресс произошел и в других регионах мира. Примечательно, что в период с начала XIX века – в мгновение ока в сравнении с мальтузианской эпохой – доход на душу населения во всем мире возрос в 14 раз, а ожидаемая продолжительность жизни более чем удвоилась[66]66
  Источник: Bolt et al. (2018).


[Закрыть].

Каким же образом человечество сумело наконец выбраться из ловушки бедности?

Глава 3
Невидимая буря

Чайник стоит на горящей конфорке. Довольно быстро вода в нем начинает нагреваться. Глядя на ее поверхность, заметить изменения непросто: вода кажется спокойной, и сначала постепенное повышение температуры не дает видимых эффектов. Но это спокойствие обманчиво. По мере того как молекулы воды поглощают тепловую энергию, силы притяжения между ними ослабевают, они начинают двигаться быстрее, пока, пройдя критическую отметку, вода резко не меняет состояние, превращаясь из жидкости в пар. Происходит внезапный фазовый переход. Не все молекулы воды в чайнике переходят в парообразное состояние одновременно, но в конце концов процесс охватывает их все, и вскоре свойства и внешний вид молекул воды, которые изначально были в чайнике, полностью меняются.

В последние два столетия человечество пережило подобный фазовый переход. Как и при превращении воды в чайнике из жидкости в пар, этот фазовый переход стал результатом процесса, который нарастал незаметно, невидимый на поверхности, на протяжении сотен тысяч лет экономической стагнации. Переход от стагнации к росту кажется драматичным и внезапным, и он действительно был таким. Но, как это станет очевидно, фундаментальные триггеры, запустившие трансформацию, действовали с момента появления человека, лишь набирая обороты в ходе нашей истории. Более того, как некоторые молекулы воды в чайнике переходят в пар раньше других, так и фазовый переход в истории человечества произошел в разных точках земного шара в разное время, обусловив возникновение прежде немыслимого неравенства между странами, где фазовый переход случился относительно рано, и странами, которые оставались в ловушке дольше.

Что же спровоцировало этот фазовый переход?