Текст книги "Путь человечества. Истоки богатства и неравенства"

В последние десятилетия физики пытаются разработать “теорию всего”, которая дала бы последовательное объяснение всех действующих во Вселенной сил и объединила бы квантовую теорию с общей теорией относительности Эйнштейна, одновременно учтя связь между фундаментальными силами природы: гравитацией, электромагнетизмом, слабым и сильным ядерным взаимодействием. В этом своем стремлении физики руководствуются убеждением, что систематическое и более точное понимание физических законов Вселенной должно опираться на единую схему, которая может объяснять все известные физические феномены. Любая теория, описывающая некоторые, но не все известные физические феномены, должна считаться частичной и потому по сути своей неполной.

Астроном эпохи Возрождения Николай Коперник, утверждавший, что планеты вращаются вокруг Солнца (а не вокруг Земли, как полагали его современники), изложил аналогичные взгляды почти 500 лет назад. Он сказал, что пытаться понять работу Вселенной в отсутствие единой теории – “все равно что художнику собирать руки, ноги, голову и другие части тела для своих картин у разных моделей, великолепно изображать каждую, но без привязки к единому телу, ведь в результате, поскольку они никак не соотносятся друг с другом, получится не человек, а чудовище”[67]67
  Copernicus, цит. по: Kuhn (1957).


[Закрыть].

Разрабатывая единую теорию роста, мы опирались на подобное убеждение, что невозможно основательно и полноценно разобраться в двигателях мирового экономического развития, не описав первоначальные движущие силы, скрывающиеся за всем процессом развития, а не только развития в отдельные периоды[68]68
  Galor (2011).


[Закрыть]. Более того, появление теории было обусловлено осознанием, что предшествующие исследования, в которых современная эпоха экономического роста и мальтузианская эпоха стагнации рассматривались как два отдельных явления, а не единое целое, привели к возникновению ограниченного и искаженного понимания самого процесса роста без учета решающего влияния хода истории на наше представление о современном неравенстве в богатстве наций.

Единая теория роста охватывает путь человечества на всем протяжении человеческой истории, с момента появления Homo sapiens в Африке почти 300 тысяч лет назад. Она выявляет и описывает силы, руководившие процессом развития в мальтузианскую эпоху и впоследствии запустившие фазовый переход, благодаря которому человечество вырвалось из ловушки бедности и вступило в эпоху устойчивого экономического роста. А эти данные принципиально значимы для понимания процесса роста в целом, препятствий, с которыми сегодня сталкиваются более бедные экономики при переходе от стагнации к росту, причин великого расхождения в благосостоянии наций в предшествующие века и отголосков прошлого в современных судьбах наций.

Как мы установили, в мальтузианскую эпоху отклонения от этого равновесия (в силу технического прогресса, конфликтов, институциональных и эпидемиологических изменений) приводили к мощной обратной реакции популяции, что в долгосрочной перспективе возвращало доход на душу населения к равновесному уровню. Что же тогда позволило человечеству преодолеть притяжение мальтузианского равновесия? Как мир выбрался из этой экономической черной дыры?

В попытке отыскать катализатор перехода возникает желание назвать промышленную революцию резким толчком, который заставил мир перейти от устойчивого в прошлом мальтузианского равновесия к современному росту. Однако свидетельства, относящиеся к периоду промышленной революции XVIII и XIX веков, говорят о том, что никакого толчка не было: хотя в контексте человеческой истории переход и случился быстро, продуктивность в течение него возрастала постепенно. Поскольку технический прогресс носил поступательный характер, мальтузианские механизмы должны были запустить ответную реакцию и вернуть мир к изначальному равновесию. С началом промышленной революции численность населения действительно стала расти, и средний доход, как и предсказывалось, почти не менялся. Тем не менее в определенный момент, спустя почти столетие, мальтузианское равновесие таинственным образом исчезло. Последовал колоссальный рост.

Концептуальная схема, которую я разработал за последние несколько десятилетий для решения этой загадки, была вдохновлена открытиями из математической теории бифуркации, которая показывает, как по достижении определенного порога незначительные изменения одного-единственного элемента могут вызывать внезапную и радикальную трансформацию в поведении сложных динамических систем (как это происходит в случае, когда температура воды пересекает определенную отметку и жидкость превращается в пар)[69]69
  Ibid.; Galor and Weil (2000); Galor and Moav (2002); Galor and Mountford (2008).


[Закрыть]. В частности, это исследование фокусируется на том, чтобы найти тот невидимый механизм, который продолжал непрерывно действовать все время, те колеса перемен, которые безжалостно крутились на протяжении всей эпохи мальтузианского равновесия, но в итоге смогли – на манер повышающейся температуры в чайнике – преодолеть его и привести к началу современного роста.

Так что же это за таинственные колеса перемен, которые неизбывно крутились в течение всей мальтузианской эпохи и наконец вызвали радикальные изменения в уровне жизни в последние два столетия?

Численность населения

Одним из таких колес была численность населения. В начале неолитической революции, за 10 тысяч лет до н. э., на Земле проживало около 2,4 млн человек. К 1 году н. э., когда Римская империя и цивилизация майя достигли своего расцвета, величина человеческой популяции возросла в семьдесят восемь раз и достигла 188 млн человек. Тысячу лет спустя, когда викинги грабили берега Северной Европы, а китайцы впервые использовали порох в бою, численность человечества составляла 295 млн. К 1500 году, когда Колумб был на середине своего пути в Америку, на планете проживало уже полмиллиарда человек, а в начале XIX века, на заре промышленной революции, людей стало больше миллиарда (рис. 6).

Рис. 6. Рост численности мирового населения в мальтузианскую эпоху[70]70
  Источники: Hyde (History database of the Global Environment); Roser et al. (2019): https://ourworldindata.org/world-population-growth.


[Закрыть]

Численность населения находится во взаимосвязи с техническим прогрессом: технический прогресс в мальтузианскую эпоху позволил популяциям вырасти в 400 раз за 12 тысяч лет и стать плотнее, а численность населения оказывала положительное влияние на ускорение инноваций. Как было замечено выше, в крупных популяциях с большей вероятностью возникал больший спрос на новые товары, инструменты и практики, а также на исключительных индивидов, способных их изобретать. Более того, крупным обществам шли на пользу дополнительная специализация и опыт, а обмен идеями через торговлю еще сильнее ускорял распространение и проникновение новых технологий[71]71
  Simon (1977); Kremer (1993).


[Закрыть]. Как мы видели, эта укрепляющая сама себя положительная обратная связь возникла почти одновременно с появлением человека и больше никогда не исчезала.

Положительное влияние численности населения на технологический уровень развития очевидно во всех культурах и регионах в истории. Регионы, где промышленная революция началась раньше, как, например, территории Плодородного полумесяца, стали местом возникновения крупнейших доисторических поселений и долго пользовались преимуществами технологической форы. Точно так же регионы с более пригодными для сельского хозяйства землями и, следовательно, более высокой плотностью населения обладали более продвинутыми технологиями. Удивительным образом это наблюдалось даже среди относительно небольших полинезийских обществ в Тихом океане, где во времена первых контактов с европейцами более крупные племена на Гавайях и Тонга использовали более широкий спектр сложных рыболовных приспособлений, чем малые племена с островов Малекула, Тикопиа и Санта-Крус[72]72
  Kline and Boyd (2010).


[Закрыть].

Критическую важность размера популяции для способности общества создавать технологические инновации можно увидеть на примере печатной революции, произведенной немецким новатором Иоганном Гутенбергом. Он родился в многолюдном Майнце, часть взрослой жизни прожил в Страсбурге и сумел воспользоваться преимуществами, которые открывались ему в силу того, что через эти города проходили многочисленные торговые пути. Они дали ему доступ к накопленным за несколько поколений знаниям и возможность получить информацию о более ранних изобретениях в сфере печати, сделанных в таких далеких местах, как Персия, Греция, Византия, Китай и Мамлюкский султанат. Более того, масштаб и уровень благосостояния этих городов позволили Гутенбергу начать зарабатывать, будучи учеником ювелира, и найти финансирование для создания собственного печатного станка с подвижными литерами. Если бы Гутенберг родился в далекой деревне, его путь к изобретению был бы полон препятствий. Не имея активных контактов с другими цивилизациями, он, скорее всего, не узнал бы о ранних изобретениях в этой области. Кроме того, ему определенно было бы сложно найти финансирование для своего изобретения, поскольку потенциальный рынок для печатных станков в его деревне казался бы слишком маленьким, чтобы инвестировать в них с выгодой. Наконец, Гутенбергу, вероятно, пришлось бы большую часть времени заниматься земледелием, поскольку сельская популяция в то время с трудом могла бы поддерживать целый класс художников, ремесленников и инноваторов.

Крупные популяции не только способствовали техническому прогрессу, но и предотвращали технический упадок, с которым часто сталкивались небольшие общества, как это случилось с полярными инуитами на северо-западе Гренландии в 1820-х годах. Их поразила эпидемия, в которой главным образом умирали взрослые носители таких бесценных технологических знаний, как тонкости постройки каяков. По окончании эпидемии в группе начался сильнейший технический регресс, поскольку молодые выжившие не обладали необходимыми навыками и не могли восстановить знания умерших взрослых. В результате способность группы к охоте и рыбной ловле существенно снизилась, численность населения сократилась и точно продолжила бы убывать, если бы не произошла встреча с другой инуитской общиной, которая спустя несколько десятилетий передала первой группе утраченные ею знания и навыки[73]73
  Richerson et al. (2011).


[Закрыть]. Были и другие примеры резкого технического регресса в изолированных небольших обществах, например в племенах тасманских аборигенов после исчезновения сухопутного моста в Австралию. В крупных популяциях, которые поддерживают торговые связи с другими группами, распространяют знания в обществе и регулярно внедряют новые изобретения, технологический регресс, напротив, наблюдается гораздо реже.

Как станет очевидно, этот благотворный цикл работал на протяжении большей части человеческого существования: технологический прогресс поддерживал более крупные популяции, а крупные популяции стимулировали технологический прогресс. Когда взаимодействие численности населения и технологий на историческом пути человечества усилилось, темпы технологического прогресса преодолели критический порог, в результате чего произошел фазовый переход, позволивший человечеству выйти из эпохи стагнации[74]74
  Galor and Weil (2000); Lagerlöf (2006).


[Закрыть].

Состав населения

В тандеме с численностью населения работало второе колесо перемен – его состав. Мальтузианское давление, которое выступало главным фактором при определении численности населения, также определяло состав общества[75]75
  Galor and Moav (2002).


[Закрыть]. Одним из первых ученых, осознавших это, был не кто иной, как Чарлз Дарвин, который рассказал об этом в автобиографии:

В октябре 1838 года, то есть спустя пятнадцать месяцев после того, как я приступил к своему систематическому исследованию, я случайно, ради развлечения прочитал книгу Мальтуса “О народонаселении” и так как благодаря продолжительным наблюдениям над образом жизни животных и растений я был хорошо подготовлен к тому, чтобы оценить [значение] повсеместно происходящей борьбы за существование, меня сразу поразила мысль, что при таких условиях благоприятные изменения должны иметь тенденцию сохраняться, а неблагоприятные – уничтожаться[76]76
  Barlow (1958). Пер. С. Л. Соболя.


[Закрыть].

Что Дарвин имел в виду под “благоприятными изменениями”? И как их сохранение в мальтузианской среде влияет на состав населения?

Если описывать максимально просто, любая характеристика, передающаяся из поколения в поколение и делающая организм более приспособленным к окружающей среде за счет генерации для него больших ресурсов, а значит, обеспечения более обильного и качественного питания и защиты и в конечном счете увеличения числа его выживших потомков, может считаться “благоприятной”. В силу этого преимущества, обеспечивающего выживание, распространенность таких “благоприятных” характеристик в любой популяции со временем будет увеличиваться. В этом суть дарвиновского естественного отбора.

Можно решить, что, поскольку любое действительно важное и существенное эволюционное изменение занимает целые эпохи, эти процессы, какими бы интересными они ни были, не имеют отношения к пониманию пути человечества. Хотя живым существам понадобились миллионы лет, чтобы из раннего “протоглаза” у них развились полностью сформированные глаза, состав существующих характеристик в конкретной популяции может на самом деле меняться довольно быстро. Ярким примером быстрого эволюционного изменения служит изменение окраски обыкновенной моли со светлой на темную в Великобритании в XIX веке. Поскольку стволы деревьев и стены в промышленных районах страны покрывались копотью, немногочисленным более темным молям стало легче маскироваться от хищников, в результате чего они получили значительное преимущество в выживании по сравнению со своими более светлыми собратьями и вскоре стали доминировать в общей популяции молей[77]77
  Kettlewell (1955).


[Закрыть].

Хотя люди размножаются не так быстро, как моли, мы также переживали быструю адаптацию к разнообразным условиям окружающей среды. Как отмечалось в предыдущей главе, именно так мы приобрели естественный иммунитет к местным болезням, повысив свою устойчивость к инфекциям после неолитической революции. Именно так мы развили способность усваивать в разных регионах различные питательные вещества, в частности приобрели устойчивость к лактозе там, где были одомашнены коровы, козы и овцы[78]78
  Mathieson et al. (2015).


[Закрыть], и именно так мы акклиматизировались для жизни в высокогорных районах. В результате адаптации к условиям в жизни в разных регионах эволюционировала пигментация кожи. В регионах с более высоким уровнем ультрафиолетового излучения пигментация кожи стала защищать население от вредных солнечных лучей. И наоборот, в регионах, расположенных дальше от экватора и получающих меньше солнечного света, мутация, приводившая к более светлому оттенку кожи, помогала организму вырабатывать витамин D, давала его носителям преимущество в выживании и, таким образом, становилась более распространенной.

Более того, если изменения носят скорее культурный, чем биологический характер, они могут происходить даже быстрее. Такие эволюционные процессы не требуют передачи генетических мутаций от одного поколения к другому; принципы их распространения сходны, но передача происходит с помощью механизмов имитации, обучения или индоктринации, что быстро порождает новые культурные особенности, в свою очередь, влияющие на экономические и институциональные перемены[79]79
  Bisin and Verdier (2000, 2001); Doepke and Zilibotti (2008); Galor and Michalopoulos (2012).


[Закрыть]. Это те самые “благоприятные изменения”, которые, возможно, имеют наибольшее отношение к пути человечества.

Разумно предположить, что в мальтузианскую эпоху культурные характеристики, дополняя технологическое развитие, приносили более высокий доход, а значит, большее число выживших потомков, что, в свою очередь, приводило к постепенному распространению этих черт в популяции. Поскольку эти характеристики повышали темпы технологического развития, они способствовали ускорению перехода от стагнации к росту. Как мы увидим, среди этих в наибольшей степени способствующих росту культурных характеристик были нормы, отношения и обычаи, связанные с пониманием высокой значимости образования, наличием ориентированного на будущее мышления и принятием того, что можно назвать духом предпринимательства.

Этот процесс выразился в эволюции культурно обусловленной склонности родителей инвестировать в “человеческий капитал”, то есть в такие факторы, влияющие на производительность труда, как образование, профессиональное обучение, развитие мастерства, а также здоровье и долголетие. Представьте человеческое общество, пребывающее в мальтузианском равновесии и состоящее из двух крупных родовых общин: количей и качичей. Количи, придерживающиеся культурной нормы “плодитесь и размножайтесь” (Бытие 9:1), считают, что главное – рожать как можно больше детей, и вкладывают ограниченные ресурсы в их воспитание. Качичи, напротив, придерживаются альтернативного обычая: они предпочитают рожать меньше детей, но вкладывать существенную часть своего времени и ресурсов в то, что поможет их детям повысить продуктивность и способность зарабатывать. Какая община, количи или качичи, в долгосрочной перспективе даст больше потомства и займет господствующее место в популяции?

Допустим, в каждом домохозяйстве количей появляется в среднем по четыре ребенка, два из которых достигают зрелости и находят репродуктивного партнера. Тем временем у качичей рождается по два ребенка на домохозяйство, поскольку бюджет не позволяет им вкладывать средства в образование и здравоохранение еще одного ребенка. Однако благодаря инвестициям родителей оба ребенка не только достигают зрелости и вступают в брак, но и находят работу в сфере торговли и квалифицированного труда, например становятся кузнецами, торговцами или плотниками. На этом этапе ни доля количей, ни доля качичей не увеличивается, и состав популяции остается стабильным. А теперь представьте, что в обществе, в котором они живут, технологический прогресс стимулирует спрос на услуги кузнецов, плотников и других ремесленников, которые могут изготавливать более эффективные инструменты и машины. Этот повышенный спрос на более высокую доходность дает качичам долгосрочное эволюционное преимущество. В течение следующего одного-двух поколений их семьи получают более высокий доход и накапливают больше ресурсов, в результате чего их дети имеют возможность завести в среднем, допустим, трех детей, дать всем им образование и позаботиться, чтобы те достигли зрелости и вступили в брак. Необразованное потомство количей, напротив, не пользуется плодами технологического прогресса и довольствуется стагнирующим доходом, в связи с чем снова лишь двое детей из каждого домохозяйства с большой вероятностью достигают зрелости.

Этот механизм предполагает, что в обществах, где технологические инновации открывают экономические возможности, а значит, репродуктивный успех усиливается инвестициями в человеческий капитал, который и помогает получить доступ к этим возможностям, петля положительной обратной связи приведет к тому, что в долгосрочной перспективе качичи начнут преобладать: усиливающееся господство качичей стимулирует технический прогресс, а технический прогресс повышает долю качичей в популяции.

Стоит отметить, что этот основополагающий выбор между бо́льшим количеством потомком и большей родительской заботой о них характерен для всех живых организмов[80]80
  MacArthur and Wilson (1970).


[Закрыть]. Бактерии, насекомые и мелкие млекопитающие, например грызуны, в результате эволюции пришли к “количественной стратегии” размножения, в то время как более крупные млекопитающие, такие как люди, слоны и киты, – к “качественной стратегии”[81]81
  Harper et al. (1970); Charnov and Morgan (2006); Walker et al. (2008).


[Закрыть].

Подробные генеалогии почти полумиллиона потомков европейских поселенцев, живших в Квебеке в XVI–XVIII веках, дают уникальную возможность проверить эту теорию в деле. Подсчет количества потомков четырех поколений первых поселенцев в Квебеке показывает, что самые крупные династии восходили к поселенцам, которые были умеренно плодовиты, имели небольшое количество детей и пропорционально вкладывались в человеческий капитал потомства. Более плодовитые основатели, создававшие большие семьи и пропорционально меньше вкладывавшиеся в каждого ребенка, напротив, в долгосрочной перспективе имели меньше потомков. Иными словами, это наблюдение свидетельствует о том, что парадоксальным образом именно меньшее, а не большее количество детей в семье способствует увеличению количества потомков через несколько поколений. Это отражает то, как благотворно влияет меньшее количество детей на шансы каждого отдельного ребенка выжить, жениться, получить базовое образование и оставить потомство[82]82
  Galor and Klemp (2019).


[Закрыть]. Свидетельства из Англии 1541–1851 годов демонстрируют аналогичную закономерность: семьи, делавшие вложения в человеческий капитал детей, имели самое большое количество потомков, достигавших зрелости[83]83
  de La Croix et al. (2019).


[Закрыть].

Условия жизни первых поселенцев в Квебеке в этот период высокой плодовитости, возможно, напоминали среду, с которой столкнулись люди в период расселения по планете, как минимум в одном отношении: когда они осваивали новые территории, и те и другие оказались в среде, емкость которой была на порядок выше размера популяции поселенцев. Если отталкиваться от этого опыта, то вполне вероятно, что в период высокой фертильности в мальтузианскую эпоху, когда эволюционные силы могли оказывать существенное влияние на состав населения, начинали преобладать индивиды с более выраженной предрасположенностью к вложениям в выживаемость меньшего количества потомства.

Такие колеса перемен вращались на скрытом от глаз уровне на протяжении всего существования человечества: технический прогресс способствовал увеличению популяции и запускал механизм ее адаптации к новой экологической и технологической среде; более крупные и адаптировавшиеся популяции способствовали, в свою очередь, созданию новых технологий и установлению контроля над окружающей средой. Вращение именно этих колес перемен в конечном свете привело к мощному взрыву инноваций в масштабах, невиданных ранее в истории человечества, – к промышленной революции.