Текст книги "Безупречный враг"

– Ходи в шкуре, малец. Отнести в тепло и кормить, пока не лопнет. Еще раз бурю укажет – прощу ему долг найма и приму в команду без оплаты. Что замерли? – Одноглазый мрачно обвел взглядом палубу. – Все на весла, уходим с мелей, пока они нам в брюхо не впились. Жемчуг я разгружу в северном порту, уж никак не на рифах!

Юго подцепили под руки и куда-то бережно потащили. Почти сразу подхватили ноги и понесли. Палуба качалась, небо плыло, похожие на рыбьи плавники треугольные растяжки парусов стремительно складывались, обнажая мачты. Туман дряхлым одеянием рвался в клочья и улетал, обнажая жирное брюхо огромной тучи, задавившей полмира… А Юго улыбался все шире, не желая замечать ничего дурного и опасного. Он все же принят на большую лодку. Настоящую и, кажется, даже из числа тех немногих, какие покидают Древо и уходят в неведомое, в большой океан, к загадочным северным землям.

Глава 5

Элиис ничего не знала о судьбе своего приятеля Юго. Замок сирина устроен так, что грохочущие на все Древо сокрушительные валы новостей и сама шипящая, всепроникающая пена слухов разбиваются в пыль о его каменные стены. Нельзя понять даже самое важное – велики ли успехи и неудачи араави западных островов, продолжающего борьбу за влияние. О Граате и его людях Элиис могла судить лишь по косвенным, но достаточно отчетливым признакам. Весь первый сезон дождей ей пришлось скучать в одиночестве, под жесткой охраной, состоящей из угрюмых неразговорчивых воинов. Когда влага впиталась и духота проредилась, уступив место приятному теплу, стражников поменяли. Новые люди оказались еще молчаливее. Хуже того: сирина они одновременно и боялись, и почитали. Из-за страха перед неизвестными и могучими способностями запрещали все. По причине опасливого уважения делали это униженно, подолгу вымаливая прощение на коленях…

Год спустя снова все переменилось, и Элиис смогла вздохнуть свободнее. Ее оберегали стражи древней крови, а распоряжался всем в замке знакомый аоори, при первой встрече стоявший за спиной Эраи Граата. Араави запада приказал допустить к сирину обещанных учителей, наполнил большой светлый зал свитками старых книг и стопами свежесшитых листков. Дни летели, и Элиис была по-настоящему счастлива. Лишь одно омрачало ее покой: все лучшее – не вечно, все опять обязательно переменится. Но пока что радость вот она, рядом. И сон бежит, и хочется всякий день растянуть, чтобы он с лихвой вместил общение. Увы, закаты мелькали тем быстрее, чем полнее и радостнее сбывались дни. Самые короткие в памяти, ослепляющие сознание восторгом полноты и горечью невозвратимости, – это недолгие посещения замка Лоотой. Не верилось, что так и будет дальше: ведь хорошее, увы, невозможно растягивать, как нельзя тому, кто изнывает от жажды, чинно прихлебывать воду мелкими глоточками…

Хранительница араави запада за минувшее с первой встречи время похорошела, заметно пополнела. Кости не выпирали, и щеки не казались впадинами, навсегда серыми от залегших в них скорбных теней. Движения округлились и обрели вальяжную плавность, в манере говорить и даже смотреть наметилась уверенность в собственной силе и готовность признать без страха еще и красоту, восхваляемую, вероятно, многими. Лоота научилась приопускать веки, чуть насмешливо щурясь и прекрасно зная: льстят тем, кого опасаются. Ее капля божья велика, размер этого сокровища известен всем врагам араави, что позволяет хранительнице гордиться собой.

Лоота охотно рассказывала о жизни на западе, и всегда у нее выходило, что дурного в мире Древа не приключается вовсе. Все хорошее и яркое неизменно и удивительно однообразно сводится к успехам сына. Ее Боу лучше всех, он справляется с любым делом, порученным араави.

– Сам Эраи Граат, – гордо добавляла Лоота, поправляя браслеты, – тоже достойный человек…

Увы, счастливое время иссякло. Однажды Элиис проснулась за запертыми дверями покоев: снова сменилась охрана, теперь в отделке сине-белых одеяний стражей плелся узор северных островов. И опять хитроумный коралловый владыка что-то переиначил, меняя для одних араави гнев на милость, а для других – приязнь на опалу.

Постепенно Элиис привыкла к своей жизни, чем-то подобной прихотливой горной тропе, которая поворачивает всякий миг и неизменно вьется по одному и тому же боку скалы… Сирин научилась добиваться нужного от разных людей, подбирая для всякого стража и даже араави верный подход. Одних она одаривала показным расположением, иным выделяла фальшивую покладистость, несколько раз прибегала и к вполне настоящим угрозам. Она – сирин! Вреда ей не смеет причинить никто, это девочка знала совершенно твердо.

К четырнадцати годам она познакомилась со всеми араави островов. После знакомства последовало нечто иное, более сложное и опасное. Граат предупредил заранее и посоветовал быть осторожнее в словах и даже выражении лица. Ведь подросшего сирина теперь желают приручить. Польза для Древа мало кому важна сама по себе. Куда интереснее иметь выгоду для себя лично или хотя бы союзника, способного за тебя замолвить слово перед коралловым владыкой. Один за другим жрецы верхней ветви посещали крепость, везли подарки. Занимали почетное кресло во главе парадного стола – и затевали разговоры. Полезные, умные, взрослые.

Сперва беседу намечали мягко, рисуя перспективы вроде бы яркими и броскими, но совсем простенькими красками. Сирин еще мала, так удобно переманить на свою сторону неразумного ребенка. Не добившись заметных и быстрых успехов, араави принимались говорить льстиво, дружески, по-деловому, «искренне», и даже с ярым пылом поклонения, изображая истово верующих в богиню. Обладатели перламутровых жезлов срывали голос до хриплого сипения, внушая Элиис, сколь они преданны сирину, дочери самой Сиирэл, и как беззащитно божье дитя, как нуждается в опеке и помощи… Важные люди сплетали ловушки слов хитро и умело, каждый из них умел менять тон, подходы и приемы, то есть убеждать вдохновенно, прямо-таки бесподобно.

А она не верила никому, кроме сушеной акулы. Прозвище прижилось, Граат на него не обижался. И единственный из всех не садился в высокое кресло за обедом и не устраивал под рукой жезл власти. Он приезжал в крепость отдыхать. Привозил ленты и жемчуг для Коора, нарядные ткани для самой Элиис, интересные редкие книги… Сирин принимала подарки с растущим ощущением вины. Она научилась понемногу выуживать слухи из омута большого молчания и потому знала: ее одаривают от души, стараются всем храмом западной ветви – и Лоота, и Боу, и огромные стражи древней крови, и едва знакомые молодые сирены… Ей отдают лучшее, хотя западные острова – самые бедные на всем Древе. Не зря именно туда в свое время отправили служить малолетнего, но опасного своей ловкостью выскочку Граата, переведя его в старшую ветвь. Нынешние противники Граата тогда потирали руки от удовольствия и полагали, что навсегда избавились от опасного человека. Высоких надежных гор на западе, увы, нет. Каждый шторм – а ветры часто прорываются в крону Древа через барьер внешних рифов именно с запада – губит людей и разрушает поселения на самых малых и низких островах. Оримэо западных островов приходится непрестанно отстраивать хижины, лечить людей, искать пропавшие лодки и рыбаков. Люди уже привыкли рассчитывать на помощь храма, владыка Граат не отказывал и самым слабым. Все усвоили эту особенность храма, проявившуюся при новом араави, и воздавали сполна, как могли. Одна беда: что можно взять с тех, кто сам живет впроголодь? Но Граат умудрялся изыскивать средства. Элиис понимала по мрачности иных владык: влияние «сушеной акулы» растет, если не в стенах дворцов и самой столице, то на прочих островах и среди торгового люда. Одно упоминание имени Эраи вгоняет его врагов в задумчивость или, хуже того, в уныние. Однако это не мешает продолжать бесконечные попытки установить свою власть в крепости сирина. Укрепиться здесь – значит хотя бы на время взять под контроль малую часть главного острова Древа.

Когда Элиис подросла, с ней стали разговаривать жестче. Испробовали грубость, а затем и прямые угрозы. Ловко мешали ложь с правдой. Объявляли себя признанными наследниками кораллового посоха, что было обманом. Уговаривали принять и поверить: нет для нее иной судьбы, вне крепости. Или станет щитом для людей, или Волна, которая придет в положенный срок, убьет всех. И ее, кстати, тоже. Если верны новые расчеты, Элиис к тому времени не исполнится и пятидесяти. С одной стороны, вся жизнь впереди. С другой…

Девочка сокрушенно кивала. Против правды не возразишь. Граат не зря объяснял ей: такова природа сирина. Ее, Элиис, сознание перемывает бессчетные песчинки мелкой лжи, брезгливо выбрасывает на берег гнилые нити водорослей большого обмана и медленно выращивает жемчуг истины. Увы, безрадостный, темный жемчуг… Даже если ее дар – проклятие, то передать его иному невозможно. И стать сознательно убийцей целого мира, отказавшись его защищать, страшно. Очень страшно.

А время сочилось капля за каплей – день, день, день… Собиралось в лужицы месяцев, сбегало в озера лет.

– Элиис!

Шепот разбудил, возникнув в сознании, а не в ушах. Сирин вздрогнула, но сразу же успокоилась и улыбнулась. Только Боу умел позвать ее так ловко. Он, вот бестолковый и смешной сирена, не любил пользоваться голосом без крайней необходимости. Хотя именно он в совершенстве владел каплей божьей, отмеренной ему Сиирэл особенно щедро.

Почему сирена сейчас окликал тихо и сам таился, понять нетрудно. Как раз вчера в крепости в очередной раз сменилась охрана. Люди Эраи Граата ушли, виновато и торопливо попрощавшись. Их места заняли холодные и даже, пожалуй, озлобленные жители богатых восточных островов. Извечные враги Граата.

Элиис закуталась в покрывало и собралась пересесть к самой двери покоев, надежно запертой стражами еще на закате. Брови дрогнули: уже открытой! Боу скользнул в узкую щель, повозился, снова запирая замок. Сел на пол, благодарно кивнул, принимая покрывало. Еще бы: весь мокрый, хотя одежда усердно отжата. Но с коротко остриженных волос по-прежнему нет-нет да и сбегают капли. Сирена закутался в сухое, немного посидел, нахохлившись и постепенно согреваясь. Наконец выглянул из-под покрывала, подмигнул и улыбнулся.

– Ты хуже Юго, – вздохнула Элиис, добывая новое покрывало, сухое, и передавая Боу. – Ты воришка! Как повадился всюду лазить, пока сидел под замком, так уже и не унялся. Я вообще уверена: после прошлого шторма у вас не осталось ни единого граона и ты по-настоящему обобрал дом зура богатого острова. Тебе перемывали косточки мои новые сторожа, я слышала. На восточных островах коварного сирену Боу обзывают прилипалой Граата и каракатицей. Ужас как злятся, потому что ты ловко прячешься и «питаешься» чужим жемчугом, вскрывая богатые дома, как створки раковин. – Элиис хихикнула и добавила, пихнув Боу в плечо: – Тебе завидуют!

– Значит, я воришка не хуже Юго, даже немножко лучше, – спокойно предположил сирена, сбрасывая покрывало. – Ну было дело, обобрал. А что мне оставалось? Он отказал нам в помощи. Пообещал, получил услуги сирен – и не заплатил. Мы нуждались, люди голодали.

– Что сказала твоя мама? – забеспокоилась Элиис.

– Что я ловкий, – подмигнул Боу. – И что больше не надо так делать. Элиис, я здесь по распоряжению араави.

– О да, ты же его новый хранитель, – улыбнулась сирин. – Семь лет прошло… Надо же, так много времени! Коор совсем плох. Когда мы познакомились, он был еще крепким конем, помнишь? Ты учил меня чистить его шкуру скребницей.

– Помню. – Взгляд сирены потеплел. – Но, прости, не до воспоминаний. Слушай внимательно, дело очень серьезное. На сей раз нас изгнали с Гоотро надолго, немилость сознательно спровоцирована араави Граатом. Никак нельзя сломаться, недопустимо принять многочисленные условия, которые навязывают востоку араави и сам коралловый владыка. А заодно и газур. Нельзя никак, даже в обмен на право наследовать посох, так сказал Эраи.

– Плохи ваши дела? – испугалась Элиис.

– Борьба за посох – та еще игра, длинная и сложная. И мы умеем играть: сейчас выгодно затаиться и выждать. Так что наши дела вполне хороши. Твои куда хуже, – нахмурился сирена. – Сюда скоро явится один из араави, тот, кто примет условия. Он может пожелать укрепить свое влияние. Тебе уже исполнилось шестнадцать, вдруг да вздумает подобрать сирину мужа, выгодного для этого араави, и затем, пользуясь предлогом, увезет тебя в свои владения. Например, в замок сирен востока, где стены крепки и нет лишних ушей и глаз. Там тебя поселят с мужем. Временно, так скажут. Мол, для твоего же блага, семейное счастье, родные стены и все такое.

Элиис испуганно охнула. Она прекрасно помнила, в каком состоянии был сам Боу, доставленный семь лет назад с востока Древа. В ушах снова зазвучали слова Лооты, вспомнился до мелочей ее рассказ о беспросветной и тягостной жизни в замке. Боу внимательно изучил отражение череды мыслей на лице сирина: от страха, минуя сомнение и отчаяние, – к идее побега, до поры хранившейся в самых темных и дальних тайниках памяти. Слово, данное араави, осознание долга, удобство жизни в замке – все это пока вполне надежно удерживало от побега. Но сегодня он сам признал: ситуация меняется, и, увы, не к лучшему…

– Я знаю про твою отмычку, – признался Боу.

– Вот еще, – не на шутку испугалась Элиис.

Всем в охране понятно, что вскрыть замок комнаты силой капли божьей, дарованной старшим детям Сиирэл, сирин не сумеет. Ее связь с океаном бесполезна вдали от его вод: так записано во всех книгах, и это правда. К тому же девочка, выросшая в горной долине и под строгим надзором доставленная на Гоотро, ни разу не касалась живого моря. Элиис, как осторожно предположил Эраи Граат, пока не вполне сирин, ее дар не раскрылся. И тем более она не способна на побег… Предусмотрительная Элиис позаботилась о том, чтобы обзавестись хотя бы слабой, но все же надеждой обрести свободу. И старательно скрывала свою маленькую тайну: гвоздь, ловко припрятанный ею в хлебную лепешку еще в родном селении.

Нищий пастух, которого Элиис теперь с трудом вспоминала и совсем отвыкла считать родным, получил за дар дочери звонкое золото. И сам слезно благодарил араави за доброту богини, сам без раздумий толкнул дочь в руки стражей. Еще бы: в один миг нищий, никому не нужный в селении человек стал первым богатеем долины! «Что долина, – читалось в лихорадочном блеске глаз, – все горы станут мне завидовать!» Золотых граонов пастух до того дня не то что в руках не держал – издали не видел! Элиис не плакала, покидая дом.

Она помнила наставления Юго, много раз повторявшего: «Люди сами должны строить жизнь и сами отвечают за свои ошибки и слабости». Будущий моряк взахлеб рассказывал о славных капитанах и гордых борцах с пиратами, которые не боятся никого и ничего.

Элиис не считала себя годной для великих подвигов. Но все же сказанное помогло собраться с силами. Она вытребовала разрешение собрать в дорогу узелок – вещи и хлеб. А гвоздь всегда лежал в кармане, оттягивая ткань. Он был большой, удобный, острый на одном конце и широкий у шляпки, прокованный четырехгранником. Полезный: соседские дети травили нищую дочь пастуха, и она привыкла ходить с «оружием». Перепрятать гвоздь из кармана в хлеб удалось одним неприметным движением. И вовремя. У самого порога Элиис тщательно и бесцеремонно обыскала сирена араави, Лоота. Но ничего опасного не нашла, лишь повыдергивала острые костяные шпильки из волос, порылась в узелке – и тем уняла свою подозрительность, напоенную жаждой сока ош.

Год за годом Элиис точила свой «ключ», гнула, прилаживала для дела. И думала. Чтобы сбежать, надо иметь очень точный план, надежный. Охрана опытна, а сирин – весьма ценная пленница. При ней не обсуждают дороги, не делятся впечатлениями об окрестностях крепости и не говорят о городе. Впрочем, семь лет – срок изрядный, Элиис успела подслушать многое, упомянутое мельком, и составить из обрывков довольно цельную, как теперь представляется, картину.

Боу погладил по волосам, утешая без слов:

– Ну что ты, сестренка, разве мы с мамой тебе враги?

– Вы моя семья, – кивнула Элиис, успокаиваясь.

– Мама умеет обыскивать, – подмигнул сирена. – И я тоже совсем не глуп, в побегах побольше всех иных сирен понимаю. Твою комнату я осматривал раза три только в первый год. Еще я сам немножко переделал тайник для гвоздя, чтобы другие не нашли его, обыскивая после меня. Не заметила?

– Нет, – расстроилась Элиис. – Почему не отобрал?

– Тебе с гвоздем было спокойнее, я понимаю, – тихо рассмеялся Боу. – Он вроде обещания свободы, ведь так?

Элиис виновато кивнула. Вот и исчезла ее единственная тайна. Которой, оказывается, и прежде не было. Хотя Боу прав: гвоздь – не более чем способ самоуспокоения и вернее того – самообмана. Настоящей надежды обхитрить всех сторожей он не давал.

Боу немного помедлил, переждал, пока уляжется разочарование сирина. Элиис вздохнула, расставаясь с прежними представлениями. Смущенно дернула плечом. И Боу счел, что можно переходить к основному делу. Ведь на лице Элиис нет ни озлобленности, ни упрямой обиды, ни затаенного желания сбежать немедленно и тем отомстить обманщику араави и всему Древу, не способному дать сирину и малой свободы. Хотя в глаза всякий называет Элиис родней богов, кланяется – и не исполняет самого главного желания божественной…

Боу снял с пояса мешочек и положил на пол три узорных деревянных украшения: браслет из тонкого бамбука, согнутого еще во время роста, подвеску для шейного ожерелья и гребень для волос.

– Это что такое? – заинтересовалась Элиис. Тронула жемчуг отделки украшений. – Красиво.

– Новые отмычки, – улыбнулся Боу. – Самые наилучшие. Я выбирал, заказывал недостающее, я же и прятал в деревяшку. Узор южных островов, ни намека на наш запад, столь неприятный всем прочим араави и стражам, я и это продумал, учел.

– Отмычки, – не поверила услышанному Элиис. – Сам отдаешь мне в руки ключи от замка и от свободы…

– Учти: на самый крайний случай, – строго уточнил Боу. – Иначе Граат без всякой жалости снесет мне голову, так и знай. Он хоть и добрый, так многим кажется, особенно со стороны, а все одно – непрост. Эраи – настоящий владыка. Пользу для островов он ставит выше хороших отношений и даже дружбы.

– Ничего не понимаю, – призналась Элиис. – Так он знает, что ты здесь? И снесет тебе же голову?

– Он знает. Но не одобряет, – поморщился Боу, заранее растирая шею. – Я настоял на своем, Эраи умеет слушать и порой дает доверенным людям право на выбор… и право на ответственность. Я сказал своему араави: если за нашего сирина возьмутся всерьез, – грустно прошептал Боу, глядя на Элиис совсем прямо, не мигая, – ты можешь погибнуть. Вы, сирины, упрямы настолько же, насколько и беззащитны. Вас губит беспросветное отчаяние. Легенда гласит, что вы превращаетесь в волну и исчезаете… В жизни, без всяких легенд, худшее уже не раз приключалось, есть записи в хранилище главного храма: теряя надежду и сам смысл жизни, вы лишаетесь разума. Это не легенда, Элиис, это грустная и страшная правда. Эраи знает. Он выслушал меня и сказал: лучше мы тебя потеряем на время, чем навсегда.

– На время? – удивилась Элиис.

– Если станет окончательно плохо, – посоветовал Боу, – беги. Но помни: я дал слово, что ты не станешь пользоваться отмычкой без нужды. Я отвечаю за тебя, сестричка. Почувствуешь дурное – сядь, отдышись, оцени все спокойно. Без слез и отчаяния, понимаешь? Увидишь, что впереди действительно пропасть, что ты на краю и выбора нет, – уходи. И знай: мы тебя не бросим и не забудем, обязательно найдем. Не бойся – тот, кто придет, будет знакомым тебе, надежным человеком. Иным, если явятся обманывать, прикрываясь именем араави Граата и самого кораллового владыки, – не верь.

– Не верить людям совсем не сложно, – горько усмехнулась Элиис.

– Обещай исполнить еще одну просьбу араави, я за тебя уже дал согласие: не удаляйся от берега океана, где бы ты ни оказалась. Это в твоих интересах, у воды никто и ничто не обидит сирина. Все поняла?

– Да.

– Вот и хорошо. У меня мало времени, сиди и слушай. Закрой глаза и не сопротивляйся, я буду говорить, используя дар сирены, чтобы ты лучше запомнила.

Элиис покорно кивнула, затем, почти сразу, приоткрыла один глаз и подмигнула Боу. Сирена сокрушенно вздохнул и рассмеялся:

– Что еще?

– А чем плох мой гвоздь, хитрый братец?

– Тем, что тебя могут перевести в иные покои, и замки не везде просты. Восточный араави умен, в этом ему не откажешь. Слушай и больше не перебивай. Здесь три набора отмычек. Этот, запрятанный в гребне, – от замков, подобных тому, что закрывает двери твоих нынешних покоев. Вот тот, в резной подвеске, – от запоров нижнего яруса. Третий – от верхних комнат в башне. Теперь про крепость. Ты наверняка собиралась сбежать, используя нижний балкон над водой. Слышала о нем от стражи, ведь так?

Элиис сокрушенно вздохнула. Неприятно осознавать, насколько наивно и по-детски незатейливо выглядят твои планы и надежды. Давно просчитанные стражей! Нижний балкон – ловушка… Оказывается, при ней врали день за днем, упоминая вроде бы случайно коридоры, переходы и лестницы. Вливали ложь по капле, незаметно и постепенно.

Зато теперь голос Боу едва слышным шепотом излагал правду. Настоящую и полную. Про план крепости, про верхний балкон и про смены караула. Про коридоры, ниши за шторами, удобные лестницы и малоиспользуемые переходы.

Когда сирена закончил рассказ, Элиис благодарно уткнулась ему в плечо. Широкое – Боу за семь лет вырос и стал настоящим воином. Таким братом нельзя не гордиться!

– Спасибо. Скажи Граату: я не стану убегать, если меня не вынудят. Боу, а сами вы не пострадаете? Раз все так серьезно…

– У нас лучшие сирены Древа, – улыбнулся хранитель. – К нам бегут со всех островов. Прямо дня нет, чтобы кто-то не явился, и ладно бы сирены – теперь приходят и приплывают то неоткупленные, то храмовые служители нижней ветви… Недавно вовсе немыслимое приключилось: к нам привел своих людей высокий аоори севера. Ух и бесился его прежний хозяин! Древняя кровь не предает, это даже не закон, это общеизвестная поговорка, понимаешь? А вот и они почуяли перемены. Оттого и стали мы неугодны. Все, кто лишился ценных людей, и даже те, кто утратил бесполезных, хором и вразнобой требуют вернуть «похищенных». Но как наш араави может отдать беглецов, если полученных назад сирен, например, наверняка станут уродовать и убивать? Граат старается достичь понимания и хотя бы безразличия к наветам со стороны кораллового владыки, на поддержку мы не рассчитываем. Но пока нас не очень-то слышат даже в малом. Не переживай, Эраи умеет настаивать на своем.

– Боу, постой. Я тебе тоже кое-что полезное передам. – Элиис удержала за руку сирену, уже обернувшегося к двери и готового покинуть покои. – Я давно тружусь и собиралась еще поусердствовать, но мы расстаемся надолго и время трудное. Сейчас, найду… Я делала на всякий случай. И, кажется, вышло удачно. Я ведь сирин, хоть и знаю про океан только понаслышке…

Девушка, продолжая бормотать, торопливо рассыпала по полу содержимое большой шкатулки: мелкие раковины, жемчужинки, красивые камешки и осколки кораллов, скругленные и отшлифованные в волнах прибоя. Все их в разное время принесли или сам Боу, или Лоота, или даже Эраи Граат. Сирин сосредоточенно перебирала шуршащие осколки прибоя, сухие и тусклые здесь, в душной темной комнате, вне волн океана. Наконец обнаружила искомое, гордо подняла на раскрытой ладони. Всего лишь крошечная закрытая двустворчатая ракушка, в несколько слоев залитая горячим воском. Едва различимая даже по форме сквозь давно остывшие мутные наплывы.

– Спасибо, – с сомнением дрогнул бровью Боу, принимая подарок.

– Поаккуратнее с ней! Не грей и не колупай край, – важно предупредила сирин. – Внутри коралл. Я с ним шепталась, когда он лежал в соленой воде. Правда, это было не море, а всего-то корытце во дворе. Но я надеюсь, он помнит главное. Наверняка помнит… То есть хранит просьбу сирина. Попадешь в страшный шторм или еще какая гадость приключится с тобой возле воды – попробуй сломать воск и погрузить ракушку в волны. Если повезет, коралл еще не высох до конца. И тогда желание, высказанное голосом сирены, будет исполнено, я так просила. Не смейся! Я вычитала о таких штуках в книге, которую принес Эраи год назад. И попробовала.

– Одно желание, – улыбнулся Боу. – Спасибо еще раз. Я не думал, что получу так много.

– Одно, – огорчилась Элиис, искоса глянув на Боу, проверяя, не насмешничает ли он. – Знаешь, как трудно просить у моря, если оно не настоящее, все целиком помещается в корытце или тазике…

– Надеюсь, нам обоим не пригодится то, что мы передали друг другу, – задумчиво отметил хранитель. – И тогда тебе не придется бежать, а мне – просить океан в последней крайности… До встречи, сестренка. Жди нас не раньше чем через год. А то и через два.

– Как долго! – ужаснулась Элиис.

– Срок не так и велик… У нас иная беда, – вздохнул Боу, отдавая покрывало и подходя к двери. – Времени угрожающе мало. Коралловый владыка плох. Оттого на нас и насели всем скопом. Так что будь осторожна, пока мы тебе ничем не поможем, а иным араави сирин ох как нужен! До очередной большой Волны – лет сорок, многовато, по меркам людей. А до власти – рукой подать.

Элиис вскочила и опять поймала Боу за плечо, мешая шагать к двери и отпирать замок. Заглянула в его темные глаза. Как обычно – совершенно спокойные и такие бездонные, что мысли в них не читаются, скрытые в глубине, недоступной посторонним. Элиис робко улыбнулась, прошептала слова прощания, попросила беречь маму Лооту. Хранитель кивнул едва ли не безразлично. Он уже мысленно был не здесь, он вслушивался в тишину ночных коридоров. Убедился, что поблизости никого, одним движением выбрался из комнаты и закрыл дверь, не скрипнувшую и не стукнувшую о косяк. Шагов брата Элиис тоже не разобрала.

Зато ей сразу почудились иные, громкие, как стук испуганно спешащего сердца. И каждый приближал неотвратимое одиночество в окружении врагов. Лживых, ничтожных, готовых на любую подлость ради власти.

Подобрав влажное покрывало, Элиис старательно зарыла его в ворох вещей, сама укуталась во второе, почти сухое. Даже такое, оно еще хранило запах моря и позволяло представить, что брат Боу рядом. С ним никакие беды не страшны.

По спине временами пробегал холодок, мысли путались. Так много нового и такие перемены! Увы, она – сирин, божественная, и она при всей полноте капли божьей – бессильна вмешаться, помочь друзьям или помешать врагам. Приходится бездействовать, сходя с ума от подавленной, обреченной подневольности почетной пленницы. Если коралловым владыкой станет Граат, он позволит выходить на берег. Он умеет верить людям. А если нет… Сирин с тоской вздохнула, глядя в узкое окно, расположенное под самым потолком. Там, за стенами, далеко внизу, начинается море. Элиис слышит его дыхание каждый миг и не имеет права увидеть бескрайнюю синь. Дар сирина особый. Вскрыть запор она не способна, взлететь, отрастив крылья, – тоже. Но добравшись до берега, станет едва ли не всесильна: книги настаивают на умопомрачительных, сказочных возможностях… Сирины вроде бы чувствуют море как часть себя. И, наоборот, себя – как каплю огромного океана.

Познакомившись с океаном, сирин сможет уйти к горизонту по дорожке солнечных бликов, натравить волны на преследователей, укрыться от их глаз… Да мало ли что еще, книги описывают удивительное. Слишком значительное, даже опасное. Потому и придуманы башни. Араави всегда стремился оградить старших детей моря от малейшей возможности побега! И от общения с океаном – тоже. Если Граат не получит посох, Элиис за всю оставшуюся жизнь увидит море только один раз. Подобных ей наверх, на большой балкон, выпускают, лишь когда идет Волна. Чтобы остановили – и погибли. Однажды сам Граат, кривя тонкие губы, грустно сказал: «Сирины для нынешнего храма – всего лишь плата за выживание народа оримэо».

Утром настороженные молчаливые стражи отвели Элиис на конюшню, не лишая хотя бы этой ежедневной радости – общения с Коором. Белый конь ждал хозяйку. Оживился, тряхнул головой. Охотно скушал мягкие запаренные отруби, корм редкий и дорогой. «Прежде, когда его зубы были куда моложе, коняка предпочитал сухарики», – огорченно подумала Элиис. Она вычистила старого коня, привела в порядок его гриву, заплела две косички с розовыми жемчужинами. Надела недоуздок и повела на прогулку. Коор давно уже не бегал, но посещать луга очень любил. Фыркал, пытался вспомнить, что такое рысь, выбирая всю длину веревки.

– Боу лечил тебя голосом, – жалобно посетовала Элиис, гладя мягкие губы. – А теперь как нам быть? Вдруг у тебя опухнут суставы, как после прошлого сезона дождей?

Седой конь дурашливо встряхнулся и попробовал пожевать край широкой рубахи сирина. Пока он чувствовал себя прекрасно.

Но каждый день Элиис спускалась в конюшню с тайным страхом. Коор – последний друг, который остался рядом. Если с ним что-то случится, одиночество станет угрожающе огромным. Оно затопит беспросветной серостью весь мир!

В утро своего семнадцатилетия Элиис вошла в конюшню с целым ворохом лент. Еще бы! У нее праздник. И единственный, с кем можно разделить радость, – старый Коор. Хотя наверняка попытаются навязаться в гости и другие, кого не звали и не ждали. Привезут подарки, дорогие и отдаваемые без душевной теплоты, – ненужные. Устроят застолье, вынуждая сидеть и соблюдать правила: кланяться, улыбаться, выслушивать, отвечать, выстраивая слова в полном соответствии с указаниями канона…

Последняя лента завязана красивым бантом. Жемчуг блестит, шкура вычищена, сияет перламутровым блеском. Красота. Праздник!

Коор переступил ногами, неуверенно вышел из стойла. Глухо застучал давно не кованными копытами по сухой земле. Элиис испуганно слушала неровный, непривычный ритм. Медленный, со сбоями. Смотрела, как низко опущена шея и как тяжело дается коню каждый вдох.

– Позовите лекаря! – приказала она стражам.

– Не положено, – буркнул старший, тупо уставившись в землю.

– Хорошо, тогда сирену из вашей службы, – с растущим отчаянием в голосе потребовала Элиис. Зло блеснула глазами, развернулась к стражу и топнула ногой: – Немедленно, слышите! Иначе вам же будет хуже. Это говорю я, божественная, сирин острова Гоотро. И только посмейте не исполнить!

Стражи смутились, переглянулись. Один неуверенной трусцой двинулся к проему двери. Коор покачнулся, всхлипнул совсем жалобно, как показалось Элиис, застонал – и стал заваливаться на бок. Она видела весь этот ужас в точности, словно падение было невозможно медленным. Видела, как подломилась передняя левая нога, конь утратил опору и осел, тяжело соскользнув вперед и вбок. Как легла в пыльную редкую траву двора его шея и нарядные жемчужины виновато стукнулись друг о дружку и замерли.