Текст книги "Не любовь"

Глава 11

Вадим не пошел провожать Миру.

А она не хотела домой. Понимала, что разразится скандал и придется как-то объяснять свое отсутствие. Нужно собраться с мыслями и придумать что-то правдоподобное, дабы не вызвать подозрений у Степика, и еще как-то справиться с собственным эмоциональным состоянием.

В голове не укладывалось, а между тем Мира поняла, что в ледяной воде оказалась не случайно. Благодаря Степику и его друзьям. Это они полночи думали и придумали раздолбать на реке лед. Ребята, конечно, решили, что будет очень прикольно, если Вадим провалится. Разумеется, не смертельно, но весьма неприятно оказаться в такой мороз в воде. Вот бы они потешились на славу, но вряд ли им могло прийти в голову, что не Вадим попадет под лед, а Мирослава, более того, чуть не погибнет…

Именно с этим примириться девушка не могла. Не представляла, как сможет посмотреть в глаза брату и не бросить ему в лицо обвинения…

Вот если бы можно было где-нибудь побыть, обождать, перевести дух. Но в деревне ей не к кому было пойти. Как-то так вышло, что в Старых Дорогах все знали Степика, а Мира почти ни с кем не завела знакомств.

Она не пошла домой по деревне, а так же, как и утром, пробралась через соседские сады.

– Міраслава! – окликнул ее чей-то женский голос, когда девушка уже шагнула на свой огород.

Мира испуганно обернулась и увидела бабушкину соседку, бабу Марусю. Она стояла возле уборной и, кутаясь в клетчатый платок, махала девушке рукой.

Мира решительно направилась к ней, пробираясь по сугробам.

– Добрый вечер, баба Маруся! – поздоровалась, украдкой косясь на стены бабушкиного дома.

Безрассудный план медленно созревал в ее голове.

– Здароў, Міраслава! А я сяджу во тут, гляджу, хто-та ідзе, дай, думаю, гляну, хто гэта па ночы па загароддзям шастае. Гляджу, ты! А дзе гэта ты была? І дзе хлопцы? – стала допытываться баба Маруся.

Девушка неопределенно пожала плечами. Где сейчас ребята, можно только догадываться. Главное, что баба Маруся этого тоже не знала, а значит, к ней они не заходили. Но если они действительно ищут Миру, могут появиться в любую минуту.

– Баб Маруся, а пойдемте к вам! Что-то я замерзла, а домой идти не хочется! – сказала девушка и улыбнулась старушке.

– Хадзем! – обрадовалась та и, обернувшись, зашагала к калитке.

Мира поспешила следом. Она не могла сказать точно, сколько старушке лет, но помнила, как еще несколько лет назад баба Маруся собирала по деревне молоко, лихо управляя сивым мерином, который от старости едва переставлял ноги. Пожилая женщина выпивала, за что баба Нина не раз ругала ее, но баба Маруся любила Мирославу и Степика, как родных внуков. И каждый раз, когда они приезжали, приходила, приносила какие-то несчастные, замусоленные карамельки и играла с ребятами в прятки. Своих детей у бабы Маруси не было, да и близких родственников, скорее всего, тоже. Она всю жизнь прожила со своей матерью, бабой Адаркой, которая недавно умерла.

Вечно грязная юбка, резиновые сапоги, которые пожилая женщина носила круглый год, криво повязанный платок, неприятный запах и помятый вид выдавали в бабе Марусе тот образ жизни, который она вела. Но Мира всегда помнила ее такой и другой уже не представляла. И она тоже любила и жалела эту одинокую, по сути, несчастную старушку…

Запах псины и нечистот ударил девушке в нос, когда они вошли в темные захламленные сенцы. Баба Нина, кажется, говорила, что собаки ее соседки зимуют в доме и, видимо, даже спят с ней на кровати. А было их у бабы Маруси три. Разномастные дворняги выбежали из дальней комнаты, как только баба Маруся с Мирой переступили порог дома.

Они пытались тявкать на девушку, но старушка шикнула на них, и собаки мигом скрылись в комнате.

Мира, сделав шаг, стянула с головы шапочку и опустилась на табурет у стены.

– Замерзла? – спросила ее баба Маруся.

Девушка утвердительно кивнула.

– Ну, тады будзем грэць чай! Недзе ў мяне было з лета трохі ліпы і зверабою… А што там баба робіць? – спросила пожилая женщина, ставя на старенькую газовую плиту закопченный до черноты чайник.

– К Новому году готовится… Уже завтра ведь. Мама должна приехать и тетя Надя, – уклончиво ответила Мира.

«А может, уже приехали! – подумала она. – Ох, и влетит же мне!» – вздохнула.

– Баб Маруся, а вы сегодня никого из наших не видели? – осторожно спросила девушка.

– Не, не бачыла!

– А вы не могли бы… Ну, если сюда за мной придет Степик или еще кто-нибудь, сказать, что я давно у вас уже сижу, ну, скажем так, с обеда…

– Скажу, канешне… А што здарылася?

Баба Маруся наконец отыскала спички, зажгла газ и, присев на лавку у окна, внимательно посмотрела на Мирославу мутными, подслеповатыми глазами.

– Ничего, но… Мне нужно, чтобы они думали, что я была здесь. Только это секрет, баба Маруся!

– Ды ты не бойся, Міраслава, я нікому не скажу! Я ўмею храніць сакрэты!

Баба Маруся действительно никому не скажет и секрет сохранит. Ровно через год, сильно поддав, она уснет на печи, рано закрыв заслонку, и задохнется от чада. Только Мира об этом не узнает, ее самой уже здесь не будет.

– Спасибо!

– Дак ты кажаш, матка з Надзькай прыедуць? Во, добра, даўно яны не былі! Во бабе вашай весела будзе! Поўная хата гасцей!

Новость, безусловно, обрадовала пожилую женщину, и все же Мира не могла не расслышать в ее голосе скрытую печаль. Она-то сама Новый год будет встречать в одиночестве или с такими же любителями выпить, как сама.

– Баб Маруся, а ты к нам приходи! Мама и тетя Надя будут тебе рады! – предложила Мирослава.

– Ага, прыйду, а баба Ніна тады скажа, што я зноў залезла ў яе бражку! – пожаловалась старушка.

Мира улыбнулась.

– Так у бабушки нет бражки! – успокоила ее. – Одна настойка, да и ту Степик с друзьями уже почти прикончили!

Конечно, баба Нина говорила так не без основания, но если баба Маруся придет, не выгонит. Да, они ругались, и не раз, ведь были соседками уже лет пятьдесят, не меньше. Но это были обычные бабские склоки, по-настоящему они не ссорились никогда. Баба Нина ворчала и отчитывала бабу Марусю, но та чаще всего пропускала ее слова мимо ушей.

Баба Маруся была младше Мириной бабушки и часто помогала ей. И воду носила, и дрова, и снег чистила. А баба Нина, в свою очередь, делилась с той всем, что у нее имелось…

– Ты зусім вырасла, Міраслава! – отчего-то задумавшись, вдруг сказала баба Маруся. – Прыгожая стала…

Мира улыбнулась в ответ.

Закипел чайник. Женщина поднялась, отыскала где-то в глубине шкафчика кружку, сполоснула ее, насыпала сухой травы и залила кипятком. По дому сразу разнесся неповторимый аромат липы и зверобоя, повеяло летом.

– Ну во и чай паспеў… – баба Маруся поставила перед девушкой дымящуюся кружку и снова опустилась на лавку у окна, за которым уже совсем стемнело, а мороз, усилившийся к ночи, даже успел нарисовать узоры.

– Баба Маруся, а ты знаешь о хуторе? – неожиданно спросила девушка, помешивая ложкой чай.

– А ты адтуль ішла?

– Нет! – соврала девушка и опустила глаза.

Даже бабе Марусе она не могла поведать свою тайну.

– Мне просто интересно… Все вокруг только о нем и говорят. Нет, ну, я помню, в детстве про хутор рассказывали и бабушка, и мама, а тут, не успела я приехать, бабушка говорит, огни на хуторе, нечистая сила…

Баба Маруся засмеялась и махнула рукой.

– Ой, ну якая нячыстая сіла! Ды толькі ж дзярэўня гэта, сама ведаеш, Міраслава! Як жа ў дзярэўні без баек. Толькі на хутары няма ніякай нячыстай силы. Я была там колькі разоў!

– Были? – удивленно протянула Мира. – Но деревенским же нельзя туда! Говорят, между хутором и деревней много лет вражда. И всегда так было. Деревенские туда не ходят, а люди с хутора не приходят в деревню.

– Ну, дзеравенскія мо і не ходзяць, хто іх знае, як і чым кажны жыве. Не трэба тут шукаць святых, Міраслава! Няма іх! Ува ўсіх ёсць, што скрываць! Гэта ж яны ўсе цяпер, пад старасць, праведнікамі парабіліся, а калісьці… Ох, багата я б магла табе распавесці, ды другім разам як-небудзь. Я батрачыць туды хадзіла, як старыя яшчэ жывы былі. Увесну агарод памагала садзіць, улетку палола, восенню капала. Старая тады ўжо хварэла, я яе рэдка бачыла, дый урэдная яна была, а гаспадар харошы, і пагаворыць, і распытае. Я хадзіла туды і потым. Яна памерла, а дзед Максім адзін застаўся. Дзеці рэдка бывалі. Цураліся яны хутара. У гора дзе жылі. А ён да паследняга агарод саджаў, усё капаўся, усё нешта рабіў… Ды журыўся крэпка… пра сваю пасеку журыўся вельмі. Усё не мог забыць… Я казала яму сколькі разоў – завядзі другую, а ён не, не слухаў, не хацеў больш…

– А что случилось с его пасекой? – заинтересованно спросила Мира.

– Ды хлопцы нашы з дзярэўні разарылі яе! Даўно гэта было… Гадоў дзесяць таму, але ж… Стары вельмі любіў пчоламі займацца.

«Мальчишки из деревни? – подумала Мира. – Наверняка не обошлось без Степика!»

– А давно он умер?

– Ды гадоў пяць, а то і больш… Сэрца прыхваціла, а побач нікога не было. Да і стары ён жа ўжо быў…

– Они ведь евреи, да?

– Яна не, а стары жыд. І бацька яго быў жыдам. На хутары гэтым яшчэ і да вайны жыды жылі, рэпрасіраваныя з Смаленска. А рэпрасіраваныя, значыць – ворагі. У вайну немцы хутар спалілі. І нікога не засталося. А пасля вайны Максім вярнуўся і стаў абустраівацца. Я так думаю, не трэба было яму сюды вяртацца, ды толькі цяпер што пра гэта гаварыць… Не ведаю я, унучка, ад чаго ўсё так павялося. Толькі ж, ты знаеш, як у дзярэўні, усе на віду, усе разам… А яны, яны самі па сабе заўсёды жылі. Усё моўчкі. Ні з кім не дружылі… А аднойчы ў Аўсянікаў карова прапала, з поля не прыйшла. Ноч яе шукалі, а ранкам знайшлі за рэчкай з віламі ў баку. Ну і вырашылі, што яна к ім на агарод зайшла і яны яе таго… Ну, а тады, што праўда, што не… Усё на хутар спіхвалі. Дайшло ўжо да таго, што сталі казаць, быццам старая – ведзьма, і пайшло-паехала…

– Я помню, как бабушка однажды нашла на крыльце желтый песок, политый водой, это летом было, мне лет шесть, мы в магазин с ней собрались идти, очень она тогда перепугалась и говорила, что это с хутора…

– Я пра тое і кажу, Міра, тут па дзярэўні і сваіх ведзьм хватала, зараз ужо не хочу пра каго гаварыць, толькі ж на сваіх грэх падумаць, лепш на хутар спіхнуць…

– Но это же бред! – воскликнула девушка. И вспомнила вдруг глаза Вадима, и так ей захотелось на хутор, к нему, что даже слезы навернулись.

– Гэта дзярэўня, Міраслава!

– Но в чем они были виноваты, баба Маруся? В том, что евреи? В том, что репрессированы? Но ведь понятно же, что тогда репрессировали всех, у кого в голове было хоть немного мозгов… Доносы друг на друга строчили без оглядки…

– Не, Міра, здаецца мне, не ў гэтым была прычына! Яны, як гэта называецца… А! Яны інціллігентамі былі і змаглі імі застацца тут…

Мира изумленно взглянула на старушку. Вот и пьяница! Вот и пропащая душа, а смогла же, распознала, поняла…

– А кому сейчас принадлежит хутор? – задумчиво произнесла Мира.

– Дзецям старога Максіма, унукам. Сыны наведваюцца калі-нікалі. Двое іх. Харошыя хлопцы. Ува ўсіх ужо даўно сем’і свае! Ды і ў дзяцей дзеці… Я іх не вельмі знаю. Калі стала батрачыць на хутары, яны ўжо не жылі там даўно, ды і адведвалі бацькоў не часта… А зараз так і зусім… Летам хтосьці з нявестак садзіць агарод… А так… Ты не хадзі на хутар, унучачка! – предостерегающе подняла руку баба Маруся. – Баба Ніна завалнуецца. Што б я табе тут не гаварыла, а тым людзям з хутара няма за што любіць нашых! І пакасцілі адны адным!

«И продолжают пакостить, – подумала Мирослава. – По крайней мере, со стороны деревни, точно!»

– Ну хопіць! Што гэта мы з табой усё пра груснае ды пра груснае… Во лепш раскажы старой бабе, як ты вучышся! Ты ж ужо ў адзінаццатым?

– Ага! Да я нормально учусь! – девушка улыбнулась и отхлебнула чайку.

– Ну а хлопец ёсць? – не унималась баба Маруся.

Конечно, ей все было интересно, а Миру немного смущало.

– Нет.

– А чаго так? Ты ж дзеўка прыгожая. Помню, калі матка твая яшчэ ў дзеўках была, у дзярэўні моладзі багата было. Летам як сабяруцца ў купы і пяюць… А сярод іх быў хлопец, так добра граў на гітары, што ажно заслухацца можна было. А колькі кавалераў у маткі тваёй было! Адбою не было. Яна дзеўка відная была. У Надзькі, хоць яна і старэйшая, столькі не было. За тое яна ад бабы больш і палучала. Як пойдуць гуляць з падругамі, так да ранку. А баба Ніна тады ўжэ каля каліткі чакае з вожкамі. Баба ж усё яе малой лічыла… А ёй хоць бы што. Тамара заўсёды была дзеўкай адчаяннай. Во хоць узяць тыя гады, як выйшаў сухі закон. У магазінах не прадаюць, а па хатах усе гонюць. Праўда, баяліся тады да брэнна, ну а як жа без гэтага, так мы з ёй у лес, за хутар ездзілі гнаць. Там у нас месца было ўжо… Бітон з брагай на веласапету – і пакацілі. А там буржуйку растопім, вады з рэчкі набяром, далёка ж хадзіць не трэба, і гонім. А тады з первачка пробу здымаем. Сала бралі з сабой ды цыбульку на закуску, каб пах перабіць! Эх, добра тады жылося…

Мира лишь кивнула.

– А ты, Міраслава, не выпіваеш?

– Нет, – поспешно тряхнула головой девушка, испугавшись, что баба Маруся предложит продегустировать самогон.

– Ну і правільна! Ты не падобная на Тамару, – помолчав немного, задумчиво сказала баба Маруся. – Ды і на бацьку свайго таксама… Ты другая нейкая.

– Может, меня в роддоме подменили? – пошутила девушка.

Баба Маруся несколько секунд недоуменно смотрела на нее.

– Не-е… – как-то неуверенно протянула она, а Мира засмеялась.

Время текло, но Мира как будто его не замечала. Она просто сидела и слушала неспешные воспоминания бабы Маруси, не всегда приличные и, может быть, не очень благопристойные, но они завораживали и вызывали улыбку. Иногда пожилая женщина прерывалась, что-то спрашивала, Мирослава одно сложно отвечала и опять слушала.

Когда в сенцах шумно затопотали, Мира, словно очнувшись, решила, что пора идти домой, а там будь что будет.

Дверь резко распахнулась, и, чуть пригнув голову, в комнату вошел Гарик Юрьев. Откинув с головы капюшон, он шмыгнул покрасневшим носом и, окинув взглядом комнату, остановился на Мире. Несколько секунд смотрел на нее так, как если бы она была приведением.

Мира подняла руку и беззаботно помахала ему.

Он тут же преодолел разделяющее их расстояние, схватил девушку в охапку и прижал к себе так сильно, что у нее перехватило дыхание.

– Гарик, ты меня задушишь! – запротестовала Мира, высвобождаясь из его медвежьих объятий.

– Мира! Ты где была? Мы же… Мы всю деревню на ноги подняли! И в лесу были… И у хутора… Уже не знали, что и думать! Хотели даже милицию… Дома бабуля твоя в пред инфарктном состоянии! Степик себе места не находит… А ты?! – прерывающимся и охрипшим голосом шептал Гарик.

– А я вот у бабы Маруси в гостях. Ну, да, вот такая я безалаберная поганка, засиделась, загостилась, заслушалась. Знаешь, сколько баба Маруся историй знает? – Мира попыталась улыбнуться. – Я и не заметила, как пролетело время.

– Ты что же, весь день здесь пробыла? – потрясенно спросил Гарик.

– Ну, почти… – виновато произнесла девушка.

– Пойдем домой! Немедленно пойдем домой! – только и смог сказать он.

Мира благодарно улыбнулась бабе Марусе, натянула шапочку и, повернувшись, пошла к дверям, затылком чувствуя тяжелое дыхание Гарика.

Оказавшись в темных сенцах, Мира обернулась, собираясь кое-что спросить у Гарика, но тот совершенно неожиданно схватил ее за плечи и прижался губами к ее губам.

Задохнувшись от подобной наглости и возмущения, Миро слава растерялась на секунду, потом оттолкнула Гарика и, размахнувшись, со всей силы ударила его по лицу.

– Да как ты смеешь! – воскликнула, дрожа от гнева.

Она хотела залепить ему основательную пощечину, удар же пришелся по губам.

Гарик отшатнулся и прижал пальцы к губам, Мира отвернулась, собираясь убежать, дверь распахнулась, и в темноте, со всего маху, она налетела на кого-то еще.

Вскрикнула, отшатнулась. Неизвестный крякнул от неожиданности. Рядом оказался Гарик и, схватив неизвестного за шиворот, оттолкнул куда-то в глубь сенцев. Тот, издав приглушенный звук, завалился в кучу хлама. Со стены сорвалось жестяное корыто. Неизвестный, вряд ли что-то понимая, стал вовсю сквернословить…

Затем вспыхнул свет, и в проеме отворившейся двери появилась баба Маруся.

– Вы чаго тут? – испуганно спросила она. – Толік, ты зноў напіўся? Чаго цябе чэрці бяруць? – набросилась на него.

В куче хлама действительно валялся Толик, приятель и собутыльник бабы Маруси. Выпучив мутные глаза, он косился на них троих и ничего не понимал.

Мира прикусила нижнюю губу, боясь не сдержаться и рассмеяться.

Гарик растерянно смотрел на Толика, немытого, лохматого, источающего характерный запах, присущий пьяницам, и не знал, что ему делать: извиниться, помочь встать или убраться от греха подальше.

Выбрав третье, он боком прошел к двери, не глядя на Миру.

– Пардон, – сказал и вышел на улицу.

– Извините, – проговорила Мира, не торопясь, однако, последовать за Гариком. Она не хотела видеть его, тем более разговаривать. Завтра, конечно, придется извиниться, но не сейчас…

Девушка очень надеялась, что он не станет ждать ее во дворе. Надежда оказалась не напрасной. Во дворе Юрьева не было, на улице тоже.

Мирослава бегом бросилась домой.

А там началось такое…

Бабушка плакала, обнимала и целовала, причитая, что просто не пережила бы, если бы с ней что-то случилось, и просила никогда, никогда больше не пугать ее так. А потом прилетел Степик, который вместе с Лешей Поляковым ходил по хатам и искал ее. Он не знал, как ему поступить – убить ее или расцеловать. В конце концов, схватив веник, Степик погонял сестренку по дому, понося на чем свет стоит, но скоро, слегка подустав и выпустив пар, угомонился.

Мира, переведя дух, вздохнула облегченно, но радовалась она рано.

Когда баба Нина, приняв изрядную дозу успокоительного, улеглась спать, Рудинский позвал Миру в кухню, чтобы выпить чаю и поговорить. Чаю Мирославе не хотелось, да и откровенничать со Степиком тоже. Хотелось забраться в кровать, задернуть занавеску, отгородиться ото всех и дать волю воспоминаниям, воскрешая в памяти темные глаза, которые так смотрели на нее…

И все же перечить брату не посмела, покорно пройдя в кухню, забралась с ногами на табурет.

Поставив на плиту чайник, Степик, однако, не торопился нарушать воцарившееся молчание. Медленно текли минуты…

Тикал старый будильник, равномерно отсчитывая время. Поскрипывали стены от мороза. Закипал чайник.

Рудинский выставил на стол чашки, заварник и сахарницу, протер ложки, разлил кипяток, сосредоточенно о чем-то размышляя. Казалось, он не знал, как и с чего начать разговор…

Мире, наблюдавшей за ним из-под опущенных ресниц, оставалось лишь догадываться, о чем будет их беседа.

– Мира, – наконец заговорил Степик, вскидывая на нее глаза, – так где ты пропадала весь день?

– Я, кажется, уже говорила тебе, – ответила девушка, но взгляда его, пристального, пытливого и настороженного, выдержать не смогла.

Опустив глаза, сосредоточенно стала помешивать ложечкой чай.

– Да, ты целый день просидела у бабы Маруси. Тебе у нее было так интересно, что ты напрочь забыла о собственном доме и о том, что здесь могут волноваться.

– Нет, не то чтобы я забыла, просто я не заметила, как пролетело время. Знаешь, сколько она мне всего интересного рассказала?

Мира попыталась слабо улыбнуться, а сердце испуганно колотилось в груди. Она не понимала, отчего Степик так упорно не желает ей поверить и на что намекает, допытываясь у нее…

– А за деревней ты не была сегодня?

– Нет, – тряхнула головой девушка.

– И к речке не ходила? – не унимался Рудинский.

– Нет.

– А покажи мне свои варежки! – вдруг сказал он.

Мира встала из-за стола и на негнущихся ногах подошла к вешалке. Руки дрожали. Внутри все тряслось и трепетало от страха и напряжения… Девушка стала выворачивать карманы куртки, догадываясь, что варежек там не найдет.

– Можешь не искать. Их там все равно нет.

Мирослава обернулась. Степик по-прежнему сидел за столом, глядя на нее в упор, как будто пытался что-то прочесть в ее глазах, а на столе лежали варежки.

– Твои?

– Кажется, да! Во всяком случае, похожи! А где ты их нашел? – осторожно спросила девушка.

– А где ты их потеряла? – вопросом на вопрос ответил Рудинский.

– У бабы Маруси оставила, где же еще! Это она их принесла? И вообще, ты, кажется, хотел поговорить о чем-то?

Мира всеми силами пыталась направить ход мыслей брата в другое русло, как-то отвести его от края пропасти, к которой он подводил ее, Миру. Она знала, где ребята нашли ее варежки. На речке. У полыньи. Что они еще там нашли и какие сделали выводы, оставалось догадываться. Но они ее там не видели. А значит, кроме варежек, у них на нее ничего нет.

Взгляды их встретились. И девушка смогла не отвести глаз, даже не моргнуть.

Степик отвернулся и стал пить чай. Мира, чувствуя, как ее трясет, подошла к столу и села. Она понимала, что должна себя вести естественно и непринужденно. Так, как если бы ничего не знала ни о хуторе, ни о Вадиме, ни о том, что произошло утром на речке. Но сил на это не было.

Обхватив ладонями чашку с чаем, она сделала глоток.

– Ты пойдешь завтра с нами отмечать Новый год? – помолчав немного, снова заговорил Рудинский.

Мирослава понимала, что должна согласно кивнуть, но не кивнула. Она не надеялась, что снова увидит Вадима, однако лучше сидеть дома с бабушкой, мамой и тетей Надей и не изображать веселья, чем притворяться веселой и беспечной в компании Степика и его друзей.

– Дома будешь?

– Да. К тому же мы с Гариком сегодня немного не поняли друг друга и поссорились, так что мне не хотелось бы… Вы же друзья, и все такое… А я побуду дома.

Степик удивленно вскинул брови.

– Когда это вы успели поссориться?

– Когда он нашел меня у бабы Маруси.

Мира отодвинула чашку с чаем и встала из-за стола.

– Я пойду спать. Что-то как-то утомилась сегодня, – сказала она.

– Иди, – неожиданно равнодушно отозвался братец.

– А ты?

– А я еще немного посижу…

– Как знаешь…

Мира ушла в дальнюю комнату, переоделась в пижаму и забралась под одеяло.

Но уснуть сразу не смогла. Стоило лишь коснуться головой подушки, и события минувшего дня разом всплывали в памяти. Опять она содрогалась, вспоминая, какой ужас ее охватил, когда оказалась в ледяной воде, и как не хотела, чтобы Вадим прикасался к ней, раздевал, растирал, согревая ее, спасая… И снова, как наяву, видела его глаза. Они притягивали ее…

В отчаянии сжимая ладони у груди, Мира хотела только одного – увидеть его.

Она понимала, что Степик не поверил ей и лучше забыть о Вадиме и встречах с ним, но готова была рискнуть. Теперь она готова на все, поскольку перешла ту черту, подходить к которой не должна была. Предавая деревню, родных и Степика, она осознанно приняла сторону хутора и его хозяина.