Текст книги "Граница с Польшей. II часть"

XXIII Мимо восприятия

Развернувшись, человек-крыса продолжил свой путь, удаляясь все ближе к концу географии, как могло показаться глазу. В черном доме? Но как я мог найти черный дом, когда в темноте здесь все дома на вид были совершенно одинаковы? Я недолго смотрел ему вслед, и после того, как тот совсем сравнялся с краем земли, не стал дожидаться, когда накатит тревога или страх, и пошел. Я шел тупо вперед, больше не оглядываясь и не останавливаясь на каждом шагу. Я шел и раздумывал, как мне найти тот дом и как в целом потратить время до приезда автобуса. После случившегося того старика не особо хотелось видеть, но что же тогда заставило меня произнести тот самый вопрос?

Часы на руке показывали три часа утра, но я-то знал, что здесь время было другим, как, в общем-то, и все остальное. Можно было и дальше слоняться по улице в ногу с этими тенями, а можно было и завернуть куда-то, но вот только куда? Есть не хочется, пить тоже, сидеть или, напротив, идти или двигаться, тоже. Такими и были мои мысли. В конечном итоге я набрел на телефонную будку и решил скоротать время разговором, а то и оттянуть те минуты, что могли отрывать меня от встречи с соседом. Мне было кому звонить, а значит, на данный момент времени у меня было не все так уж и плохо, как я мог рисовать это в своей голове.

Телефонная будка на вид была самая обычная. Вот сам телефон, вот провод, который так же можно было намотать себе на палец или на что угодно другое, как было в моем мире. Вот только эта будка была как новая – ни тебе окурков, ни граффити, ни просто каких-то рисунков маркером или черных кружков от огня зажигалки. Да, пожалуй, эта будка была не совсем та, к которым я привык. Закурив сигарету, я без спешки набрал нужные цифры и принялся ждать, оперевшись лбом о стекло. Разве что только гудки из телефона были другими, протяжными и гулкими, будто бы они раздавались откуда-то издалека. Я подумал, что по сути так оно все и было, поэтому грешить на телефонную связь было бессмысленно. Гудки шли около минуты, где-то застревая, а где-то и вовсе прерываясь. Но они шли и вскоре человек уже был там, на другом конце провода.

– Это ты, дружище?

Это был я. А там был Николаша, по ту сторону, разумеется.

– Как ты узнал? Я же еще ничего не успел сказать.

– Кто же еще мне станет звонить в такой поздний час?

Я на секунду подвис в пространстве, ощущая, как от стыда внутри разгорается жар.

– Ты извини, что-то я не подумал. Из головы совсем вылетело. Я тебя разбудил?

– Я не спал.

– Почему? Должно быть, время действительно уже очень позднее.

– Последнее время у меня со сном неполадки. Наверное, ты знаешь, то заснуть не получается, то получается, но совсем не вовремя… Я то совсем не сплю, то сплю сутками напролет. Последнее время начал лунатить, мне так соседка сказала… В общем-то, это все не так уж важно. Ты что звонишь то? От тебя уже неделю ни слуху, ни духу, будто растворился в воздухе…

– Дела были.

Я набил рот дымом и быстро выпустил его из себя, ощущая, как учащается пульс. И последующие слова я так же быстро выдохнул из себя ему в трубку, так ни разу и не переведя дыхание. Те накопленные слова сыпались на собеседника градом, и об этом я нисколько не пожалел.

– Я ведь тебе не рассказывал совсем. От меня же Марка ушла. Уже во второй раз. Я думаю, что на этот раз всерьез. Все свои шмотки собрала и укатила, пока меня дома не было, представляешь? А мой сосед, как оказалось, все это время следил за мной. Все вокруг какое-то чокнутое. Последние дни я совсем не в себе.

Я прервался. Николаша молчал и я уже даже успел подумать, как тот отключился, но нет. Он снова был на том конце провода.

– Но ты должен радоваться, разве не так? Я что-то не так понял?

– Что?

Снова молчание.

– Ты же никогда не любил ее. Ты хотел, чтобы все это решилось само собой и она ушла без всяких скандалов и происшествий. Просто взяла и потерялась. Нет?

Его голос стал звучать еще ближе и проникновенней, осторожней… Он звучал у меня в ухе и звучал у меня в голове. Я рассыпался на части.

– Нет?

Я закрыл и открыл глаза.

– Нет.

– Но ты ведь не любишь ее?

Я молчал.

– Кого ты пытаешься убедить?

И я опять был нем, как рыба. Я не мог произнести ни слова, будто бы меня лишили возможности говорить. Я хотел повесить трубку, но не мог. Николаша молчал и за все время, пока я не заговорил, только один раз вздохнул. В этот раз я не подумал, что нас разъединили или же он сам решил положить трубку. В этот раз я точно знал, что он был здесь. Просто все время молчал, как и я. Но он точно был здесь, я это чувствовал, как никто другой.

– Я не люблю ее. Просто без нее я никто, ясно?

– С чего ты это взял?

– Я так чувствую.

– И давно ты веришь своим чувствам?

Мы оба замолчали. Его слова так и остались без ответа.

– Если она не вернется? Что ты будешь делать тогда?

Сигарета сама потухла. Я потратил пару секунд, чтобы зажечь новую. Говорить было все сложнее и сложнее. Я пожалел, что все это затеял.

– Наверное, буду искать, пока не найду.

– Вы же потом снова друг друга возненавидите. Она будет бить посуду и прыгать из койки в койку, а ты опять будешь бухать, посылать ее куда подальше и сидеть в своем кресле. Тебе нужно быть одному. Ты в любом человеке убьешь человека, а в любой женщине женщину. Уж поверь мне, тебя беспокоит не столько ее уход, сколько пустота, которая образовалась после. Ты себя то боишься. Но ты всерьез думаешь, что потеряв кого-то, кого ты не любишь, но того, кто отвлекает тебя от себя, ты будешь спокоен?

Пораженный его словами, я молчал. Он будто окунул меня в холодную воду. Я вдруг понял, что воздуха становится все меньше и меньше, а стены, что заканчивались если не в десяти сантиметрах от моих локтей, то в пяти уж точно, начинают давить на меня, будто я был не в будке, а в клетке. Я живо вообразил себе, каково было моей тени, что провела так большую часть своей жизни, пусть местами и пустой, и бессмысленной, но все равно жизни. Она понимала, что она лишь моя тень, и что где-то был я – такой же пустой и бессмысленной, но зато мыслящий и свободный, прежде всего от нее самой.

– Как твои сосны?

Я пришел в себя и прочистил горло.

– Их слишком много.

– Значит надо рубить.

Мы молчали. Я чуть не воспринял это буквально, представив, как беру в руки топор и ствол за стволом поперек перерубаю лезвием, превращая сосновый лес с той картины Хасэгавы Тохаку во множество никчемных обрубков. Из трубки прозвучал тихий чирк зажигалки. Должно быть, теперь мы курили вместе, как в старые-добрые.

– Я тебе не рассказывал до сих пор, но твоя бывшая натурщица походу влюбилась в меня. Письма мне писала, звонила… Но это все не суть. Недавно был у нее в гостях. Как оказалось, она художествами занялась, прямо как ты когда-то. Ну и вот, даже картину пишет. На самом деле, стоящее полотно, я думаю. Точнее, оно таким будет, если ты… Если ты, конечно, согласишься побыть у нее кем-то вроде натурщика. Я думаю, так всем будет лучше. Я был у нее лишь раз и больше там появляться не собираюсь. Поэтому, ты бы подумал над этим. Я думаю, если ты все-таки на это пойдешь, вселенная наконец начнет работать по-старому и все придет в норму. Не знаю как это объяснить. Недавно появилось ощущение, что все будто бы набекрень, и что весь земной шар крутится не в том направлении. Если бывшая натурщица напишет портрет своего бывшего художника, я думаю, все точно изменится, я так чувствую. Бывшая натурщица станет художником, а бывший художник станет натурщиком…

Николаша молчал. Я ощущал, как все пространство с его стороны тяжелеет, будто намокнув под дождем. Я чувствовал себя виноватым за все, что происходит. Теперь я понял, как это все работало в действительности. Я вечно болтал лишнего и портил все, к чему даже не прикасался, лишь только взглянув в сторону этого.

– Ты это сейчас серьезно?

Пауза. Тишина и темнота. Запотевшие стекла.

– Это нечестно. То, что она выбрала тебя. Ты даже палец о палец не ударил.

– Возможно.

– Так или иначе, это теперь не важно.

– Что ты хочешь этим сказать?

Я снова втянул в себя дым и он, кажется, тоже. Я вспомнил ее сначала в белом мятом платье, а потом в коротеньком голубом. Вспомнил ее розовые коленки и тонкие ноги. Я почти не помнил ее лица. Помнил только части тела, которые пахли не то порошком и свежестью, не то просто морем. Я вспоминал ее с тоской и жалостью. Возможно, я бы и хотел остаться с ней в ее маленькой комнате с фрагментами солнца на стенах, полу и матрасах, лежащих друг напротив друга. Я вспомнил, как она обняла руками колени и я отвел взгляд. Я понял, что перестал себя понимать.

– Пожалуйста, просто хотя бы подумай над этим. Она переживает за тебя. Мы все за тебя переживаем. Глупо у вас все это получилось. И у нас с тобой тоже.

Я выдохнул, вдохнул и открыл свои глаза, наткнувшись на тьму. Запахи были все те же, морозные и свежие, но вдобавок пахло моими сигаретами, от которых здесь теперь было целое облако дыма, но вот только было темно и тихо, будто бы здесь, где я стоял, ничего уж точно не могло быть – ни кабинки, ни телефона, ни меня самого. Странное это было чувство.

– Честно, я ее даже пальцем не тронул.

– О чем вы вообще говорили?

– О тебе, о друг друге, о соснах и айсбергах, а еще о спальнях, кухнях, туалетах и много о чем еще…

– О кухнях? Спальнях?

– Это долгая история. Это не так важно, как то, о чем я хочу сказать. Найди ее как можно скорей.

– Я ей не нужен.

– Она не знает, кто ей нужен, а кто нет. Никто этого не знает.

Я вспомнил, как она смотрела на меня тогда, когда я стоял на пороге и держался за дверную ручку. Вспомнил, как она подкладывала мне письма в ящик и как я попросил ее не помечать их крестиком. Вспомнил, как она пила из бокала у меня на кухне и как Николаша светился от счастья, думая, что она будет с ним. Но ей было семнадцать лет, и вероятнее всего, в конце концов она не будет ни с кем из нас. Он молчал. Я знал, что в итоге обязательно он скажет что-нибудь такое, что надолго останется у меня в памяти, и он это сделал.

– Слушай, а ты случаем сам в нее не влюбился?

– Эй, от меня только что ушла жена.

– Жена, которую ты никогда не любил.

– Ну и что. Жена есть жена. Тебе этого никогда не понять.

– Но почему ты читал ее письма и приезжал к ней домой, если не влюблен? Разве это можно делать из чего-то иного, кроме как из любви?

– Почему нет? К примеру, от скуки.

Николаша ничего не ответил. Я пялился в прозрачную стену будки на темноту. Она напомнила мне о том, что я еще должен был сделать.

– Тогда почему ты это сделал, если все знал? О ней и обо мне…

Стекло в кабинке совсем запотело. Жара сковала мою шею и грудь.

– Я не знаю.

Он молчал.

– Какая разница, если у нас ничего не было?

– Разница только в том, что ты как обычно претендуешь на мое. В детстве тебе так же доставалось все самое лучшее. Самые лучшие игрушки, одежда и еда. Я был хуже тебя. Точнее, все относились ко мне так, будто бы я был хуже. Меня никто не любил так, как тебя. Сверстники называли меня засранцем, родители считали страшненьким ребенком. Девочки, которые нравились мне в школе, доставались тебе. Ты был высоким и симпатичным, пока не испортился от алкоголизма. И ты правда считаешь, что это нормально? То, что ты до сих пор продолжаешь делать те вещи? Забирать у меня то, что мне дорого, просто «от скуки»?

– Прекрати относиться к ней как к предмету…

– И это мне говоришь ты? Ты, который сравнивал свою жену с маркой, а ее место в твоей жизни с окошечком в твоем старом альбоме для марок? Да кто ты такой? Кто ты вообще такой, Саш? Мой друг? Я теперь не уверен. Все всегда вертелось вокруг тебя. Вокруг того, какой ты бедный и несчастный и как тебе не повезло… Надо же, правда? Куча бабла, красавица жена, большой дом и признание! Книги, бездарные и слабые на слово, но зато такие душераздирающие, прям как ты сам.

Когда он положил трубку, гудки раздались просто оглушающие. Я повесил трубку и облокотился плечом на стену, думая о том, что опять все испортил. Я вышел из кабинки и холодный воздух обошел меня со всех сторон, как бы забирая в себя. Я еще не сделал ни шагу, как в голове появилась мысль вернуться обратно в будку и позвонить Марке, а потом я резко осознал, что я понятия не имел где она вообще могла быть. Я был уверен, что у этого места был какой-нибудь номер, но я его не знал и уже вряд ли узнаю. Мои ноги повели меня дальше. Я шел куда глаза глядят, не обращая внимания ни на что. В это время мимо меня шли безмолвные тени и плыли дома, темные и обесточенные. Как среди них я мог найти черный дом, я не знал.

Пока я так шел, все шло мимо меня и мимо моего восприятия. В какой-то момент что-то во мне замкнулось и я снова стал ощущать этот мир, пусть и такой – чужой и странный. Когда я это понял, я остановился и посмотрел по сторонам. Теней со мной уже не было. Домов стало меньше. Я подумал, что уже опоздал на автобус. Пока я шел, пока я болтал по телефону с Николашей и потом снова шел… Наверное, я был обречен остаться здесь, может даже на долгий срок. Все мои мысли как птички повылетали из моей головы, как вдруг я увидел то, что увидел. Из стены мрака, что, казалось, не могла быть ничем, кроме продолжения неба, вдруг на глазах вырос желтый квадрат. Это было ничто иное как окно. Окно в доме, которое загорелось от зажженного в комнате света. Я остолбенел. Сначала до меня так и не дошло. Потом, когда я понял, что окно, которое появилось из черноты, могло принадлежать только дому, а если из черноты, то только черному дому, который в темноте оставался невидим моему глазу, мое сердце чуть не выпрыгнуло из груди. Должно быть, это был тот самый черный дом и это была та самая возможность расставить все точки над i, или в моем случае – срубить сосну, которых в моем пространстве за последнее время появилось уж слишком много.

Свет из того окна был совсем как фонарный. Он не падал ни на что конкретное, но под ним было видно сразу все. Когда глаза привыкли к свету, у дома появились слабые прямоугольные очертания, которые давали понять, что дом был одноэтажный. А также лучше стал виден участок под окнами. Здесь я не увидел ни грядок, ни клумб, и цветов не было никаких. Просто голый участок земли, обступивший дом с четырех сторон. Ни калитки, ни забора. Просто земля и просто дом с одним горящим окном.

Не раздумывая, я подошел к двери и два раза в нее постучал. Сначала никто к ней не подходил и я подумал, что это все была слишком плохая идея. С каждой секундой все в моей жизни становилось все хуже хуже. Сначала этот подвал и тень, а потом разговор с Николашей об Асе и Марке. А потом странный черный дом с окном, горящим у него во лбу, словно звезда. Я знал, что это еще не конец. Я понял это, когда услышал за стеной чьи-то шаги, похожие на топот. Так они могли звучать лишь потому, что их обладатель не был обут и шел к двери с упором на пятки. И не прошло и минуты, как я увидел на пороге своего соседа. Он был одет в коричневые кальсоны и ту же флисовую рубашку, что и в наши с ним предыдущие встречи. Я испытал дежавю. И обычно, стоило мне его почувствовать, как у меня все сразу шло наперекосяк. Видимо оттого, что где-то в моей голове слетали секретные болтики, удерживающие взаперти что-то мне недоступное.

– Добрая ночь.

– Добрая.

Я не знал, был ли он не в себе или нет, но почему-то пошел за ним. Перед глазами у меня тут же пробежали строки из письма его сына, стоило мне увидеть его лицо спустя столько времени. Воды утекло достаточно, примерно столько же было сделано выводов и всяких открытий. Но я увидел его только сейчас. На Границе с Польшей, о которой у нас с ним и его внучкой шло столько разговоров. Но в этом месте мы встретились с ним только сегодня. Наверное, это что-нибудь да значило.

Комната, в которой мы оказались, была освещена резким светом настольной лампы с черной изогнутой шеей из пластика и проводов, напомнившей мне шею цапли из того озера. Озеро-цапля-ворона. Широкий круг от той лампы падал в окно. Видимо, потому свет снаружи и был таким ярким. Кроме той лампы в кухне и во всей квартире не было света. Она одна справлялась со мраком, лежа плашмя на обеденном столе. Она одна тут была чем-то вроде посланника из моего мира. Она, пусть и такая маленькая, все равно ощущалась как нечто весомое. Рядом с ней лежали плоские тарелки и какие-то ложки. Кухня была небольшая. Я понял, что это за дом, только когда заметил в углу маленькую старушку. Это произошло случайно. Она сидела не шевелясь, а желтый свет и темнота так натурально мешались у нее на лице, что она могла сойти за стену или какой-нибудь предмет интерьера. Эта старушка с длинными седыми волосами и крайне худым лицом сидела на табуретке с непроницаемым взглядом и вытирала столовые приборы тряпкой. Ее руки, казалось, знали эту работу наизусть, но сама она в этом процессе нисколечки не участвовала. Она выглядела так, будто бы уже давно перестала существовать.

Старик прошел в кухню и сел напротив нее, предложив мне стул, но я отказался и выбрал диван. Почему-то рядом с ней мне сидеть не хотелось. Старик смотрел в окно и о чем-то думал, не говоря ни слова. Я подумал, что он так ничего и не скажет, если я не начну диалог первым. Тишина стояла такая мертвая и пустая, что любой на моем месте не выдержал. Она давила на мозг, словно белый шум.

– Моя тень сбежала.

– Сегодня много чего случилось.

Мы пересеклись взглядами, после чего тот прищурился и посмотрел на старуху. Она продолжала смотреть сквозь материю.

– Что?

– Сегодня на Границе с Польшей произошла утечка.

– Утечка?

И тут, чувствуя руками шершавую и холодную поверхность дивана, я вспомнил про тех теней, что шли по дороге, повесив головы, наравне со мной, а потом про тех людей в забегаловке, в лицах которых не было и доли понимания того, где они на самом деле находятся. А потом моя сбежавшая тень и весь тот хаос, что творился у меня в жизни… Я не стал медлить с тем, с чем к нему пришел.

– Я получил письмо от вашего сына.

Он нахмурился.

– Но еще я знаю, что вы следили за мной. Я нашел подвал у вас в доме. Я видел ту решетку у меня в шкафу, через которую вы подглядывали за мной. Зачем?

Я старался не смотря ни на что сохранять хладнокровие, однако на вопросе голос без моей воли дал слабину и задрожал. Я не смотрел на него, но знал, что он прямо сейчас сцепил руки в замок. Я отвернулся, скользя взглядом по холодным стенам, вымазанным какой-то сиреневой краской. Кое-где свет от лампы падал на их фрагменты, высвечивая фактурные подтеки. Я прямо таки ощутил, как дотрагиваюсь до этих неровностей.

– Все это время я просто хотел открыть вам глаза.

– Открыть мне глаза, при этом закрыв их от всего того, что происходит за моей спиной?

Он мягко улыбнулся. За этим последовал кивок и покашливание старухи. Я перевел на нее глаза и понял, что это и была его жена. Как я сразу это не понял?

– А то же самое происходит с вами и сейчас. Чтобы что-то увидеть, иногда нужно отвернуться от того места, в которые вы привыкли смотреть, и посмотреть туда, куда еще не был направлен ваш взгляд. Так или иначе, вы не можете смотреть на все точки сразу. Та или иная сторона жизни будет оставаться в тени. И лучше уж менять свою точку зрения, чтобы узнать, что скрывается там, куда вы никогда не смотрели, чем всю жизнь смотреть в одну сторону, как все люди. И я лишь хотел узнать вас, чтобы показать вам куда вам смотреть.

– И вы знали о том, что здесь опасно находится. Не только мне, но и другим. И вы намеренно пытались устроить мою встречу с этим местом.

Я взглянул на старика. Под этим светом он выглядел уж что-то совсем неважно, даже местами жалко. Мне пришлось отвернуться, чтобы оценивать его слова объективно. Ну не мог я разговаривать с ним серьезно, пока этот противный свет лампы забирается ему морщины и визуально опускает его физиономию ближе к полу.

– С вами дела обстоят иначе. Я думаю, вы и сами это понимаете.

– А как обстояли дела с вами? Неужто на вас это место не отразилось?

– Отразилось. Но это совершенно другое.

Мы снова пересеклись взглядами.

– Но как вы можете здесь находится? Разве это место вас не убьет?

– Не убьет.

– Вы здесь благодаря утечке, так?

– Не совсем. Я здесь, потому что убил свою тень.

Я нахмурился и он нахмурился вслед за мной. Я видел, как напряглась его челюсть. Я бегал туда-сюда по его лицу и не мог поверить его словам. Снова стало тихо, будто из моей головы вырезали всевозможные аудиодорожки. Пространство опустело. Все стало каким-то хрупким и обезвоженным.

– Я сделал это, чтобы ничто не мешало мне быть здесь со своей женой.

Я невольно посмотрел в сторону этого воскового изваяния, совершенно неживого и не похожего на человека. Его слова вызвали у меня дрожь.

– Разве вы теперь сможете жить без своей тени? Разве это правильно?

– Человек совершает множество поступков. В их числе и правильные, и по-своему неправильные…

– Но разве это не преступление против себя? Против своей природы?

– Иногда приходится выбирать между собой и между кем-то другим.

Он задумался и спрятал руки себе в рукава.

– Кем-то другим, кто во что бы то ни стало пытается стать тобой…

Я перевел взгляд на старуху, когда та повернула голову в бок и уставилась на меня. От этого взгляда у меня внутри поселилось что-то липкое, словно меня изнутри вымазали соплями. Встретившись со мной глазами, она вновь вернулась к ложкам, каким-то уже почерневшим и помутневшим от столь частого натирания. Лампа продолжала светить и образовывать на занавеске ровно очерченный круг. От мысли, что в ночи этот круг был единственным бельмом на глазу у вселенной теней, я только и думал о том, как бы на этот свет не слетелись нежелательные гости.

– Неужели можно убить свою тень, не убив при этом себя?

Старик мечтательно посмотрел в потолок и только потом ответил.

– Но я же жив.

– Как вам удалось это сделать? Как можно убить часть себя, не затронув при этом что-то другое?

– Что-то другое?

– Иными словами, как вы можете достать кирпичик из здания, не обвалив его?

Он пожал плечами.

– Но как вы это сделали?

– Что сделал?

– Как вы убили ее?

– Я и сам толком не понял. Это получилось случайно, когда мне довелось спустя столько лет встретиться к ней лицом к лицу. Я хочу чтобы вы поняли. Проблемы начинаются не тогда, когда вы появляетесь на Границе с Польшей, а тогда, когда вы рождаетесь. Обычно, тень и человек изолированы друг от друга, а в случае с вами и мной эта изоляция несколько нарушена. Дело не во мне и не в вас. Грубо говоря, это просто ошибка природы. Тень не должна иметь разум и уж тем более мыслить даже самыми простыми категориями. Когда тень хоть сколько-нибудь разумна, в какой-то момент ее размышления приведут к разрыву шаблона. Ведь свобода начинается именно с мысли. С того самого момента, когда ты мысленно допускаешь, что можешь ей обладать. От этой мысли до действия рукой подать.

И я посмотрел на него, ощутив, как мое тело мягчеет. Я подметил, что слова старика каким-то безумным образом меня успокоили. Я почувствовал, как они входят глубоко в меня и там оседают на успокоившихся волнах моего океана. Глаза закрывались. Бьюсь об заклад, сегодня я просто ужасно устал. Жесткий холодный диван становился мягче и ближе к сердцу, чем что бы то ни было другое.

– В этом и есть суть изоляции. Никто не должен ломать свои стены, если в комнате нет дверей. Если их нет, значит они просто не предусмотрены. Но мир живой. И он, как и любое другое живое существо, не может не допускать ошибок.

– Мне сказали, что моя тень разыскивает меня.

– А вот это палка о двух концах.

Я приподнялся на диване. Все в моей голове пришло в движение.

– Что вы имеете в виду?

– Тень ищет вас, потому что стремится привести вашу жизнь в то, чем она должна быть по ее мнению. Другими словами, она хочет навести свой порядок, никак не ваш. Если вы сами не понимаете кто вы такой, то по ее мнению она вас отлично знает. Она думает, что лучше вас знает, какой должна быть ваша с ней жизнь. Ей столько лет приходилось быть вашей прислугой и из под вашей же руки видеть все то, что вы ей натворили…

– А если мне это не понравится?

Старик развел руками.

– Вероятно. Вы же как противоположные части одного целого. Понятное дело, что вы будете стремиться к противоположным концам одной прямой.

– Тогда что есть я? Она или я? И что есть мы с ней вместе? Мы – это я? Или мы – это она?

Он снова ничего не ответил, хотя я думал, что эти глаза знают все.

– Откуда она может знать это лучше меня?

– Другой вопрос. Откуда это можете знать вы?

– Но я это я. Я примерно понимаю что я за человек.

– Но до этого вы не знали, что существует существо, которое тоже является вами.

Я снова упал на диван. Все это было каким-то бредом.

– И ранее, если мне не изменяет память, вы говорили мне совершенно обратное. Я помню, как вы жаловались на то, что совершенно себя не знаете и не понимаете.

– Но это было до. До того, как появилась какая-то тень, которая решила, что знает меня и то, каким должна быть моя жизнь, больше, чем я сам.

– Впрочем, может это и так. Задумайтесь об этом.

Я хотел его перебить, но он продолжил.

– Может, так будет лучше? Только вы пока этого не понимаете?

– Честно, я уже ничего не понимаю. Это же всего-лишь какая-то тень… Тоже я, но только изображенный на плоскости, когда рядом появляется источник света.

Мы молчали. Старушка в углу отложила ложки и те с приглушенным металлическим звуком ударились о поверхность стола.

– Скажите, как вам удалось от нее избавиться?

– Я вам этого не скажу. Почему? Ранее вы сами ответили на этот вопрос.

– Тогда что мне делать?

– Довериться тому, что происходит.

Я снял с себя обувь и подобрал ноги под себя. Лишнее беспокойство ушло, и теперь я заметил, что по стене за моей спиной торчала дверь, которая, вероятно, могла вести в спальню. Она была чуть приоткрыта и то место в дверном проеме, откуда выглядывала чистая тьма, было самым темным местом в этом доме, за исключением всяких щелей и подвала, который скорее всего здесь тоже был.

– Но вы же не доверились.

– Вам это сделать проще. Вам нечего терять, верно?

Мы замолчали. Я несколько раз зевнул, но никто в этой комнате не зевнул в ответ.

– Пусть так. Но я же прежде всего человек. Мне же тоже может быть страшно. Ну и в целом, что это вообще такое? Мне иногда кажется, что куда ни пойдешь, что ни сделаешь, что ни скажешь, на каждом шагу какая-то лажа… Можно подумать, у меня совершенно нет выбора.

– Это и есть жизнь, друг мой. А как вы хотели?

– Что-нибудь потихоньку делать и чего-нибудь ждать, а потом, когда пройдет достаточно времени и жизнь подойдет к концу, понять, что ждать уже нечего.

– Когда долго не предпринимаешь никаких действий, все начинает происходить само собой. Жизнь – река. Если в реке застревает какой-то предмет, течение все равно его сносит и река продолжает стремиться куда-нибудь вперед. Ей совсем не важно само направление, сколько сама суть этого движения. Мы все должны быть в нем, иначе мы сами становимся теми предметами, что тормозят течение. И когда река решит вновь продолжить идти, с вами она церемониться не станет.

– Это и не нравится моей тени? То, что я не делаю каких-то вещей?

– Не берусь утверждать, но мне кажется, ей не нравится немного другое. Те вещи, что делают возможность объединения с ней еще более невозможной. Другими словами, ей не нравится то, что отделяет ее от вас. То, что выстраивает между вами своеобразный лес, через который она не может до вас дотянуться.

– Разве это так нужно? Столько людей живет и не знает своей тени… Неужели их тени тоже стремятся к ним, как моя ко мне?

– Многие люди живут и не ощущают своей неполноценности. Ощущают, конечно, но очень редко. Да и как правило, эти мысли слишком быстро развеиваются по ветру, так и не найдя отклика. Скажите, могу ли я утверждать, что вы ощущаете это чувство острее, чем остальные? Что бы вы сами на это ответили?

Я покачал головой и уставился в потолок. Я думаю, мой ответ был очевиден.

– Это значит, мне нужно быть рядом с ней?

– Я не знаю. Я не могу наверняка знать о таких вещах.

– Но вы же предполагаете.

– Предполагаю, но не желаю обременять себя никакой лишней ответственностью.

В этот раз молчание было самой необходимостью. Я растекся по дивану. Глаза уже смыкались и у меня не было иного выбора, кроме как остаться в этом странном доме и как следует проспаться, а на утро думать, что делать дальше. Я так устал, что был готов спать даже тут. В месте, где не проснуться было куда реальнее всего остального.

– Скажите, мой автобус уже ушел?

Старик посмотрел на часы над столом. Они висели точно в том же месте, что и часы в его доме, посередине стены между окнами.

– Да, вы опоздали.

– Можно я тогда здесь останусь?

– Оставайтесь.

– Вы никуда не уйдете?

– Нет.

Старушка привстала. На ней был синий халат в горох. Длинные седые волосы были подвязаны сзади веревкой. Даже при таком слабом освещении мне удалось разглядеть, насколько желтыми и сальными они были. Я завороженно за ней наблюдал.

– А разве на утро все это не исчезнет?

– Исчезнут тени, но не мы с вами.

– А она?

Я подбородком указал на старуху, которая за все время не сказала со мной ни слова.

– Она тоже останется здесь.

– Завтра я смогу вернуться домой?

– Первый автобус в восемь утра.

– А что теперь будет с вами?

– Не знаю. Пока что все довольно туманно.

Он вздохнул и поднялся со стула.

– Во всяком случае, мне есть что терять. Это горче всего остального.