Текст книги "Граница с Польшей. II часть"

На картине был изображен не лес, что, исходя из названия, было весьма нелогично, а всего несколько сосен, одна из которых была слегка наклонена в сторону, будто вот-вот собиралась переломиться и упасть на землю. При виде этих сосен, что были отмечены на холсте карандашом или углем, совсем только чуть-чуть, чтобы было видно только их очертания, что-то глубоко внутри меня звенело и бренчало, будто отзываясь на чей-то неведомый голос. Сами сосны были прорисованы достаточно смутно. И позади тех, что были нарисованы в первых рядах, вдали были обозначены намеки на их продолжение, их слабые тени. Фантазия додумывала этот лес за художника и его картину, воображая еще полсотни таких, которые должны были быть, но их почему-то не было.

Я склонил голову, как это делала Ася, и понял, что эти сосны напоминают мне, как ни странно, те сосны на Границе с Польшей. Я был уверен, что художник запечатлел на своей картине какой-нибудь другой лес, но что-то все же никак не хотело оставить меня в покое. Что если… Эти несколько деревьев, что были показаны на картине, стояли там в первых рядах и были высвечены теми светящимися шарами, а весь остаточный лес, что оставался позади, сливался с мраком? Чем больше я думал об этом, тем страшнее становились мои догадки. Почему я не слышал об этой картине?

– Откуда у твоей одногруппницы эта картина?

– Я же говорю, купила на какой-то барахолке.

– А это точно его картина?

– Нет, конечно. Репродукция, говорю.

– Я имею ввиду, у него точно такая была?

– Ну она сказала, что да. Тем более очень похоже.

Она насупилась и подползла к картине, чтобы взять ее в руки.

– Но сейчас уже даже и не разберешь. Столько веков прошло. Кто знает, может, те картины вовсе не он писал? Кто докажет обратное?

Заглянув ей под руки, я понял, что было очень даже похоже. Мазок, несомненно, был его. А если и не мазок, то своеобразный угол, с которым мог смотреть на мир только он. Мне оставалось только согласиться с ее словами, тем более, что я был уже достаточно вымотан, чтобы спорить и копаться у себя в башке. Она еще побаливала, но уже не так, как с утра. Если в самом начале дня это были пульсирующие черепные боли, то сейчас это были периодические покалывания в затылке, с которыми я совсем не был знаком. Я еще раз взглянул на картину, которую моя знакомая держала в руках, и понял, что она была даже больше похоже на оригинал, чем на пресловутую репродукцию. Я по своему опыту знал, что когда встречаешь репродукцию, почти что сразу это понимаешь. При взгляде на подобное полотно сразу возникает такое ощущение, что оно хромает на одну ногу. Одним словом, обнаруживаешь некие шероховатости, которые, очевидно, точно не встретились бы тебе, будь это оригинал.

Какое-то время мы сидели молча. Я не знал что мне делать. Вроде хотелось уйти, но я совершенно не знал, что мне делать дальше. Время уже близилось к вечеру, и сидеть одному в пустой квартире, в которой, как оказалось, за мной ведется наблюдение, мне не хотелось. Признаться честно, я этого даже боялся. Пока на небе было солнце и тени были в нашем мире лишь на пол ноги, все было как-то легче. Но с приближением ночи я все больше и больше ощущал, как во мне появляется настоящий животный страх, от которого сильно сводило живот и перехватывало дыхание. Здесь мне оставаться совсем не хотелось. Я не понимал куда мне податься. Казалось, в мире столько мест, в которых можно быть, но так мало мест, в которых быть действительно хочется.

– Я, пожалуй, пойду.

– Что, так скоро?

Она повернулась ко мне лицом и я почувствовал на своей щеке ее горячее дыхание. Собравшись с силами, я поднялся с матраса и кинул последний взгляд на ее белое лицо, повернутое ко мне, словно головка подсолнуха к солнцу. Вместо ее лица перед глазами у меня встало такое же блеклое лицо жены, уставшее и в мелких морщинах, которое я не видел, казалось, вот уже целую вечность. Ее портрет, висящий в спальне, был до сих пор накрыт простыней, а сейчас я почему-то был здесь, в комнате с набитым шкафом и двумя матрасами, на одном из которых сидела худая молодая блондинка, с которой мой друг рисовал портрет. Я выдохнул из себя все сомнения.

– Да.

– Может, хотя бы кофе на дорожку попьешь?

Я сделал шаги по направлению к двери и остановился, схватившись за ручку, чтобы еще разок на нее оглянуться. Ее лицо приобрело серое и унылое выражение. Померкли глаза, а уголки губ скатились куда-то вниз. Так она стала выглядеть куда старше своего возраста. Я помялся, несколько раз переступив с ноги на ногу. Я не знал, действительно ли я хочу отсюда уйти и оставить ее здесь вот такую, или во мне говорит надоедливый голос морали, к которому я мало когда прислушивался, а тут вдруг возомнил себя чуть ли не порядочным семьянином. В ожидании хоть какой-то реакции от этой девушки, я еще несколько раз переступил ногами на коврике, и как оказалось, не зря.

– Ты любишь свою жену?

Упершись глазами в дверь, я не знал что ответить и просто ушел. Она не стала меня догонять. Выйдя в коридор, я снова посмотрел на себя зеркало и снова удивился, после достал сигарету и закурил ее, как за мной захлопнулась входная дверь. Первая затяжка была словно глоток свежего воздуха. Я пустил дым так глубоко в себя, как мог, и через какое-то время выпустил бесконечным серым потоком, необычайно похожим на облако у себя над головой. На улице стало холоднее. Что-то мне подсказывало, что дело было далеко не в осени и не в погоде. Идя по тропинке вдоль дороги, я вспоминал ее голубое платье и печальные черты лица. Она была будто осень. Она и была осенью, что пришла ко мне вместо лета.

XXI…? Письмо Марии

А – – И – * С – Ъ – 8 Б – $ Й -) Т -; Ь – о

В – = К -? У – Q Ы – ж

Г – @ Л – + Ф – “ Э – {

Д -! М – – Х – № Ю – х

Е – # Н – / Ц – J Я – 6

Ё – % О -. Ч – 0 Ж -: П -, Ш – ~

З – (Р – v Щ -}

6 /#=ж/.*-. ?Q0-x |;ж  – – =% (/ – # ~o |.!/.) 0—;ох #$6 6;6/Qo?;#$# || – !vQ@.) /# -.@Q != */Q;o6  -#; – |? – (– +.o || =. =#?* =#?.= -.% Q} #;=. v – (!# +*+.o / – !=.# || 0;. №.;6; v – (/.@. * ;v#-6;6? v – (/ж– =#} – – |.!/. 6 (/ – х |;ж!+6 -#/6 .+/J# |;ж,.=.! $.v.;o6  .&.) || 0#– &ж {; – &*;= – /# Q=#/0—+ – o | 6,.-/х;#&6 ||;ж -/# =#v*~o ||| 0;. &ж .-/.) /* +Q0*+.o || 6 /# -.@Q;#&6 ( – &ж;o |?.@! – =. -/#,.@*&/#;;=.).&v – (|| {;. &Q!Q &.+o~# /#6 |?.@! – 6,#v#; – /Q;#&#,+ – ;o || -.:#~o &.+o~# -#/6 /# *? – ;o | -#/6 /#; | #;o -.%;#+. * -.% +*J. || /.;.+o?. /#6  – – – | =-#;. -#/6 = -.%-;#+#:*=%;?;._;.!vQ@.) |?;._;. ||?.@. /# (/ – #~o /*;ж || /* 6 |

XXII Старые счеты

Когда я сошел с автобуса, на улице уже было темно. Это было удивительно, то, как я каждый год своей жизни вновь и вновь удивлялся тому, как скоро в приближении зимы солнечный день становится все короче, будто кто-то свыше обрезал его ножницами. Я перешел дорогу, кинул взгляд в сторону соседского дома, в котором так же никого не было. Свет не горел ни в одном окне, а значит, следить за мной будет некому, пусть и на какое-то время. Все же, это хоть как-то меня успокоило. Я шел по каменной кладке к веранде и ощущал, как воздух вокруг меня передает свою тяжесть моим глазам. В моей голове совсем было пусто. Я настолько устал и настолько запутался сам в себе, что не видел собственных берегов. Я не мог найти в себе силы хоть о чем-нибудь думать, ведь все мои возможные мысли были так или иначе отравлены горечью. Я еле волочил свои ноги к веранде, ощущая, что всем и всеми на свете был брошен. Сейчас это ощущение впервые было для меня болезненным. В тот момент, кажись, я и понял значение слова одиночество. Я никогда не испытывал этого чувства, но почему-то сразу понял, что это было оно. Не думал, что придет время, когда я почувствую себя вот таким вот. Я думал, что никогда не смогу этого допустить.

Подходя к веранде, я заметил, что почтовый ящик был потревожен чьей-то рукой. Его рукоятка была слегка опущена вниз, а крышка приоткрыта, как рот той девчонки Аси, когда она внимательно меня слушала. Я подошел к нему еще ближе, чтобы сунуть свою руку в отверстие. Внутри ничего не оказалось. Я обшарил в ящике все углы, но так ничего там не нашел. Это было очень странно. Однозначно, что здесь кто-то был. И этот кто-то украл всю мою почту. Неспроста же он полез в этот ящик, значит там что-то лежало. Еще с утра я выгреб оттуда всю почту, а дома меня не было всего каких-то там пару-тройку часов. Что за это время могло снова случиться? Я обернулся на соседский дом, но он все так же молчал, обесточенный и поникший, стоящий на ладони мрачной осени. Удивленный, я вошел на веранду и отпер дверь. Внутри все было так же, как я это оставил, вот только… Что-то все-таки поменялось. Что-то неуловимое, за что глаз с первого раза зацепиться не сможет.

Я осторожно вошел в комнату, снял с себя кардиган и повесил его на спинку стула. Этот шорох на время испортил тишину, а после она как ни в чем не бывало свалилась мне на голову. Я включил свет и с первых секунд передо мной предстала уже знакомая мне спальня. Вот была кровать, вот стол, вот тумбочка и телефон. Я сел на кровать и стянул с себя брюки, растянувшись на скомканном одеяле. Мой взгляд скользнул по потолку и дальше по противоположной стене. Сначала я даже не понял, что было не так, когда увидел над камином светлый прямоугольник, похожий на пустое окошечко, какие часто появлялись в моем альбоме с марками, когда я кому-нибудь из товарищей их продавал. Я на время подумал о своем старом альбоме, продолжая смотреть на эту дыру, которая, как я понял позже, могла образоваться, как и в случае с моим альбомом, только от какой-то пропажи.

Пропал портрет Марки. Когда я это понял, я подскочил, чтобы проверить, были ли на месте все остальные вещи. Я проверил все ее полки в нашем общем шкафу, ящик с чулками и колготками, посмотрел, стояли ли на полках ее книжки, и отчаявшись, даже заглянул в ванную, где обычно лежали ее крема и прочие разноцветные тюбики. Марка забрала все свои вещи, даже красные туфли у входа, на которые я всегда обращал чуть больше внимания, не забыв и про всякие мелочи вроде любимой наволочки и чайной ложки, которая была немного меньше по сравнению с остальными. Все это время, что мы жили друг с другом, она пользовалась лишь этой ложкой. Встав посередине кухни, я был в полном недоумении. Как за пару-тройку часов она смогла обчистить квартиру, в которой жила последние десять лет, так, что в ней ничего из ее вещей не осталось? Как это было вообще возможно?

Сперва, когда я открывал себе банку пива из холодильника, думал только об этом, а потом до меня все же дошло. Она окончательно меня бросила. И она больше никогда ко мне не вернется. Вполне возможно, в тот самый день, когда мы ругались и я ненароком наговорил ей столько злобных вещей, – не от того, что я этого хотел, а просто потому что был злым человеком – я видел ее в последний раз. От этой мысли у меня внутри разгорелся пожар. К щекам, груди и голове внезапно прилипла кровь. Мгновенно стало невыносимо жарко, отчего мне пришлось распахнуть окно и уронить голову в осенний влажный воздух. Мои эмоции, должно быть, именно те, которые я долгое время загонял в дальние углы своего мрачного существа, вдруг в одночасье меня нашли, сломленного и пораженного чувством. Схватившись за грудь, я жадно глотал воздух вокруг себя. Все внезапно стало большим и угрожающим, словно огненная глыба, летящая на меня из космоса. Внутри все долго клокотало и клокотало, хотя что, в общем то, могло на меня так повлиять? Я же ведь так долго этого ждал! Ждал, когда Марка наконец-то от меня отвяжется и куда-нибудь подевается, так, чтобы я ее никогда не нашел. Я долго ждал, что моя жена исчезнет из моего поля зрения и перестанет терзать своим невыносимым присутствием, что было для меня, словно завязанные руки или джинсы на голое тело. Но… Что происходило со мной теперь?

Я оставил окно открытым и закурил, пытаясь унять дрожь своих пальцев. Сигарета то и дело тряслась и сыпалась на пол пеплом. Я посмотрел на открытую банку пива, и обойдя все внутренние противоречия, за пару секунд выпил его до последней капли. И только тогда мне полегчало. Ощущения на время отступили, уступая дорогу хромой безмятежности, которая через пару часов должна была замениться новым приступом. Я достал из холодильника еще пару бутылок и в течение часа их выпил, сидя на стуле, пока ветер трепал мои волосы и остатки одежды. После того, как я понял, что она ушла безвозвратно, хотя я привык к тому, что Марка беспрестанно уходит и все равно ко мне возвращается, будто бы у нее не было выбора, я не мог не заметить это пустое чувство неподалеку, что было словно открытый канализационный люк, в который я так или иначе в ближайшие часы должен был провалиться.

Когда я первый раз посмотрел на часы, было без двадцати час ночи. Я собрал себя по кускам и решил во что бы то ни стало уехать. Я собрал дорожную сумку примерно так же, как и в тот раз, решив взять с собой еще и бутерброд, чтобы как в прошлый раз не умирать с голоду. Пока что есть не хотелось, но я то знал, что после выпитого голод обязательно настанет. Я оделся в ту же одежду, покормил собаку, про которую только что вспомнил, и вышел из дома, взвалив на плечо рюкзак. Через пять минут автобус подъехал и я был этому рад. На улице начинал накрапывать дождик, а зонта я с собой не взял, но все же во мне теплилась надежда, что там понятия слова «дождь» просто не существовало. Потому что тогда дождю пришлось бы изобретать собственную тень.

Как и тогда, мы ехали около сорока минут. Автобус был пуст и в нем так же горел свет, что мешал рассмотреть пустынные улицы. Зато свое усталое и подавленное лицо в отражении как назло я видел лучше всего. Вскоре мое выпитое пиво дало о себе знать и я уснул, а после проснулся уже там, на Границе. Когда я открыл глаза, вокруг меня была кромешная темнота, которая не позволяла увидеть мне даже собственных рук. В первые пару секунд я не понимал где был и как здесь оказался, а потом вспомнил свой сегодняшний вечер. Наверное, – подумал я, – автобус уже остановился и ждал, когда я выйду наружу. Все было как тогда и потому я знал что мне делать, а если и не знал, то по крайней мере надеялся, что знаю. Я закрыл глаза и это помогло, я сразу стал видеть. Вот кресла, а вот сосны, похожие на сосны с неизвестного полотна Хасэгавы, вот мои руки и рюкзак, во сне свесившийся с плеча. Я поднялся с кресла и поплелся к выходу, точно не зная, зачем сюда приехал и куда собираюсь идти. Было очевидно, что о моем приезде никто не знал, потому что я приехал без приглашения, и поэтому меня никто не должен был встретить. Что я собирался делать в этой ситуации я не знал, но этот мир, в котором я опять оказался, в моей ситуации выглядел куда привлекательнее, чем мой – в нем, я надеялся, все мои тревоги и чувства не должны были до меня добраться.

Я сошел с автобуса и пошел по тропинке в сторону леса, откуда сразу же показались плывущие мне навстречу белые огни. Я решил, что буду следовать за ними, куда бы они меня не завели, ведь иного выбора у меня попросту не было. Да и раз я здесь оказался, значит, это было мне для чего-нибудь нужно. Либо это должно мне помочь разобраться в соснах, либо дать ответ на какие-нибудь вопросы. За последнее время их накопилось столько, что они все теснили мне голову. Огни сбивались в кучки и вновь разбегались, плывя от леса в левую сторону. Я как завороженный смотрел за их передвижениями, не упуская ни одного ответного шага. Переставая смотреть себе под ноги, я запинался об камни и корни деревьев, но продолжал идти к своей цели. Следующий автобус должен был быть не менее, чем через пару часов, а просто сидеть здесь и ждать у моря погоды было не вариант. И я шел, совершенно не понимая куда меня заведут эти огни. Смотря на них, я все больше задумывался о том, что они похожи на осмысленных существ, что могли выражать свою волю и даже иметь кое-какие намерения. Впрочем, проверить это мне еще предстояло, когда я где-нибудь окажусь или хотя бы выйду из леса.

Вскоре мои ботинки вступили на уже знакомую мне плитку. А я даже и не заметил, что приближаюсь к городу, ведь все мое внимание было приковано к этим диковинным белым шарикам, что источали свет, но почему-то не делились им с окружающим миром – то же происходило и с фонарями, которые мне довелось наблюдать в прошлый раз. После мягкой земли от касания к твердому я даже подпрыгнул от неожиданности. Как только я опустил глаза под ноги, оказалось, что плитка была та же самая. Много мелких треугольников, которые по-всякому друг с другом соединялись, не образуя просветов. Я вспомнил, что похожий узор был на кухне у старика, но заметил я это почему-то только в последний раз, когда я спер у него три или четыре письма и обнаружил подземку. При воспоминании об этом я поежился, продолжая идти и рассматривать те же дома, думая, что мне не стоило здесь появляться. Все-таки, я был уверен, что все те вещи были друг с другом каким-то образом связаны. Я ощущал, как мой внутренний голос нашептывал мне об этом, стараясь предостеречь, но я все равно уже был здесь. На полпути я уже не развернусь, тем более, я успокаивал себя письмом его сына, где он писал, что мне стоит ему доверять. Или он этого не писал… В общем, все это было теперь неважно.

Как огни отступили, так сразу начались фонари. Те же самые фонари, которые я про себя почему-то назвал пластмассовыми. Я уже мог узнавать кое-какие дома, и сдается мне, что это был не самый хороший знак. Вскоре я стал замечать, что наравне со мной по этой же плитке шагали тени. Под этим светом они были практически неразличимы, но в полной темноте их было бы совсем не видать. Они шли, и казалось бы, в том не было ничего особенного, ведь они были словно пешеходы на солнечной стороне, там, где я привык быть. Эти тени так же невозмутимо шли, каждая в свою сторону и каждая по своим делам, словно не замечая, что среди них был я, не совсем тень и не совсем житель этого места. Я остановился посреди этой дороги, размышляя над тем, почему в прошлый раз, когда я здесь был, не видел этих теней. А сейчас на главной улице их было довольно много, примерно столько же, сколько было бы на главной улице в моем мире, но только не в это время, а где-нибудь в полдень, когда у всех намечался обед.

Оторвав ноги от плитки, я решил двигаться дальше сквозь них. Я шел, и там, где до этого шагала какая-нибудь тень, оказывались мои руки и ноги. Они так же двигались в разные направления и меня не касались. Телесно я их совсем не ощущал, будто на этой дороге я был совсем один. Я шел мимо них, проникая в каждую своим телом, но ничего не менялось. Их ход все так же продолжался. Примерно в то же самое время я подумал о своей тени. Была ли она необходима мне в этом месте? И была ли она у меня или мы с ней были чем-то отдельным друг от друга? И что, все-таки, менялось именно здесь в наших с ней взаимоотношениях? Я оглянулся назад, чтобы посмотреть, отбрасываю ли я какую-нибудь тень. Всего какую-то долю секунды она еще была там, распластанная по земле так, как я привык, напротив единственного источника света, фонаря. И стоило мне обернуться, как она приобрела горизонтальное положение и зашагала в обратную сторону прочь от меня, оставив меня без какой-либо тени. Я сразу понял, что это была не моя тень. Должно быть, она всего-навсего по привычке ко мне присосалась, как это обычно происходило с ее человеком. Все остальные продолжили идти в своем темпе по своим делам, совершенно безучастные, совсем как какие-нибудь зомби – может быть, кому-то из людей вдруг потребовалось наличие тени и те в сонном бреду отправлялись в человеческий мир; может, кто-то из них шел к своему дому, чтобы поспать остаток ночи, ведь потом они были нужны там, в мире людей.

Должно быть, насмотревшись них, я тоже продолжил идти вперед, даже толком не зная куда. Единственный вопрос, который меня сейчас беспокоил, звучал примерно вот так – «Как я могу увидеть свою тень?» Наверное, познакомься я с ней, я что-нибудь да и понял бы. Я помнил, что Мистер Филин говорил мне, что я ее сразу узнаю. Но как это должно было произойти? Она что, должна была принять форму моей физической оболочки? Стать точь-в-точь таким же, как я? И как я должен был ее найти среди этого бесконечного потока подобных друг другу теней, что молча передвигались от меня в разные стороны, словно… тени. Да, наверное, они и должны быть такими. Однако, я не терял надежды, что у меня когда-нибудь получится встретиться со своей. Я думал, что в этом не было ничего страшного. Это же была всего-навсего тень, моя тень. Такая же, как и эти – безвольная, блеклая и бесформенная. Я помнил о письме сына соседа, но я также был совершенно всего лишен. Мне ничего не оставалось, кроме как заглянуть в глаза себе же, вот только другому, обратному себе, в отражение глаз которых я не смог бы посмотреть, просто посмотрев в зеркало. Это было иное отражение. Я его не боялся – я понимал, что уже ничто не может причинить мне вреда, а вред от самого себя был для меня обыденной вещью. Если только… Если только моя тень могла бы быть мной. Она же была?…

Вокруг были неизвестные мне дома, которых я не видел в прошлый раз. Я помнил, что дорога здесь только одна. Улица протягивалась вперед на дальние километры. Было ли возможно, что идя по одному и тому же пути я оказался в другом месте? Хотел ли я и дальше так бродить или все-таки стоило изменить маршрут или зайти в какой-нибудь из домов? Я остановился и стал выбирать. По правую сторону был большой жилой дом в три этажа, окна в которых как и тогда не горели. По левую сторону, похоже, был дом иного свойства. На нем были вывески и плакаты на том же самом неизвестном языке, что был похож на смесь азбуки Морзе и всяких знаков. Раздумывал я не долго. Все же, деваться мне было некуда. Не найду свою тень, так хотя бы выпью или вкусно поем.

Я открыл чугунную высокую дверь и оказался в мрачном красном помещении, цвет которого получался благодаря ярким красным занавескам и свечкам, приставленным к ним вплотную настолько, что следовало подумать о пожарной безопасности. Но следом я подумал о том, что здесь, возможно, об этом совсем не переживали. Все-таки, жизнь тени зависела далеко не от этого. Она напрямую зависела от человека.

Внутри были круглые столы на одной ножке из черного мрамора и похожие стулья, вот только из черного дерева. Стены кое-где украшали те же красные занавески, как бы собранные бахромой, а в одном месте подобная занавеска была и внутри деревянной рамы, похожей на расширенный дверной проем. Видимо, за ней мог находиться второй зал – возможно, он был не для всех, а для так называемых вакантных гостей. Или зал для празднования всяких мероприятий, что были обычным делом у меня на родине. Не было видно барной стойки или места администратора и уж тем более официантов. Там, где я оказался, было пусто и не было никого, кто был хоть как-то похож на тень или на человека. Короче, ни одной души, хоть какой.

Я подошел к красной занавеске, где по-моему мнению находилось ни что иное как продолжение этого ресторана или кабака – я, если честно, пока не очень понимал где оказался, – и заглянул за нее. То, что я там увидел, по настоящему меня удивило. По всей видимости, это было настоящее кафе для людей. Если не за каждым столиком, то через столик я мог увидеть таких же людей, как и я. Кто-то из них сидел в одиночку, а кто-то целый компанией занимал сразу три или четыре стола. Именно здесь атмосфера куда более отличалась от того, что я наблюдал во время своего прошлого обеда здесь, на Границе с Польшей. В этом кафе все было почти что так же, как было в моем мире. Люди разговаривали друг с другом, улыбались и даже смеялись, поедая разную еду со своих тарелок. Это все было мне очень знакомо. Я так и стоял, не зная как мне на все это реагировать. И все-таки я решил не ставить себя и других в неловкое положение – вдруг кто-то увидит, что я за ними подглядываю? – и зайти внутрь.

Там было довольно мрачно, и пока я шел к свободному столику у окна вдоль таких же других, я так и не смог разглядеть лиц тех людей. Красные огни от свечей и красных занавесок бросали им на физиономии зловещие отблески, отчего мне перехотелось их рассматривать и я даже поймал себя на мысли о том, что лучше бы это были тени, а не настоящие люди. Все же, на Границе с Польшей они были не к месту. Но я не учел тот факт, что сам был человеком, и что мое присутствие здесь тоже было не совсем к месту, как бы мне ни хотелось этого отрицать. Похоже, я совсем об этом забыл.

Я сел за выбранный столик и стал знакомиться с обстановкой. Меня никто здесь не замечал и я подумал, что это было даже справедливо. Своим унылым выражением лица и такой же унылой одеждой я мог как никогда сойти за неодушевленный объект. Люди в этом месте были совершенно обычные. Примерно такие могли бы жить в моем дворе или через улицу. Официанты, что тоже были людьми, бегали около столов и подносили обедающим еду и напитки. Был слышен лязг столовых приборов и бренчание ведер со льдом, раскачивающихся на руках официантов. Я не совсем понимал как мне ко всему этому относиться. Не сказать, что мне от этого всего было комфортно.

Не успел я взять в руки свое меню и опустить на него глаза, как услышал подле себя голос, звучащий словно внутри моей головы – настолько он был оглушающе близок.

– А вы что же, снова здесь? И без приглашения?

В эту же секунду воздух вокруг меня внезапно пришел в движение и спустя секунду так же быстро унялся – так, словно ту секунду вычеркнули из прошлого, а заодно и из моей головы. Я медленно вскарабкался взглядом по пространству напротив и оторопел, хотя по приезде сюда готовился к чему угодно. За моим столом теперь сидел человек. И это место уж точно перестало бы быть Границей с Польшей, если бы это не оказался человек с головой какого-нибудь животного. Человек Крыса, как я по логике вещей тут же окрестил его в своей голове, положил на ногу на ногу и вцепился в меня взглядом.

– Никому не говорите что здесь происходит, ладно? Ни с кем не разговаривайте.

– Что?

Его маленькие глаза бегали по моему лицу, пока усики над его верхней губой как-то брезгливо подергивались, будто ему что-то во мне не нравилось. Я сразу понял, что тот испытывает ко мне личную неприязнь. Ну а что, так бывает. Его человеческие ручонки, что ритмично постукивали по столу, были совсем как детские. Что удивительно, людей с маленькими руками было куда больше, чем каждый может себе представить.

– Эти люди не должны знать где на самом деле находятся.

– Что?

– Что-что… Просто ни с кем не заводите беседы, говорю. Вас пока не замечают и это хорошо.

Я ничего не понимал, ошарашенно глядя в его лицо. Сначала эти тени, а потом люди, много людей… Этот кабак, занавеска, человек с головой крысы, который отчего-то меня недолюбливал… И к слову сказать, каждый раз при взгляде на его морду у меня перед глазами вставала живая картина – настенный бархатный ковер из того самого кафе, где я прежде бывал с Мистером Филином. По центру на нем изображен красивый олень с какой-то мышью во рту, вероятно, уже мертвой. Едят ли олени мышей? Почему на том изумрудно-зеленом ковре был подобный рисунок?

– А вас они тоже не замечают? Было бы странно…

– Они думают, что это маска. Вероятно, для них это что-то нормальное.

Он рукой показал на свою голову и ухмыльнулся. Выражение его лица в этот момент мне не понравилось, да и сам он, конечно, тоже, просто это был единственный человек, с кем в этом месте мне довелось перекинуться парой слов. Я не хотел оставаться один. В этом и было дело.

– Я думаю, вы то понимаете, что это место далеко не для людей существует. То, что они здесь, особенно в таком количестве, не совсем хорошо. В общем, не плохо, но и не хорошо. Просто неправильно, вот так я бы выразился.

– А я? Я же тоже человек.

– Но вы же здесь со своей целью, ведь так? Вы то понимаете что к чему, верно?

Я осторожно кивнул и почувствовал, как снова начала болеть голова. Пульсации шли от висков и постепенно приближались к затылку.

– Откуда вы это знаете?

– Было бы все так сложно…

Он сложил руки домиком и уставился на меня, как на диковинное полотно, будто на мне был нарисован олень с мышью во рту. Чем отличались мыши и крысы, как сосны и елки, я, кстати говоря, тоже понимал мало.

– Я здесь, чтобы найти свою тень.

– Смело. Позвольте узнать, вам это для чего?

– В смысле?

– Человек и его тень испокон веков существуют по отдельности, так сказать, по обе стороны зеркала. И неспроста, как вы уже, наверное, понимаете сами. Нарушать общественный порядок, и позвольте, сам порядок течения жизни, не самая лучшая идея. А вот эти люди пока этого не понимают. Они вообще не понимают, что находятся на Границе с Польшей. И хорошо, если так. Меньше знаешь, крепче спишь. Вы сами то достаточно крепко спите? Со сном никаких проблем нет?

Я покачал головой и закрыл лицо ладонями, ощутив резкий приступ уныния. Я даже почувствовал аромат бумаги, который, как оказалось, исходил от натуральной газеты, которую официант поднес к одному из столиков. Так могла пахнуть лишь осень и утро, а значит, неоправданные ожидания и мысль, что время ушло от тебя безвозвратно. Но оно уходило от всех, так что в этом была кое-какая справедливость.

– А по вам и не скажешь.

Я поджал губы и с улыбкой на него посмотрел. В этой улыбке, наверное, отразилось все – уход Марки, тонкие ноги бывшей натурщицы Аси и небритое разочарованное лицо Николаши рядом с моим, посеревшим от алкоголизма и сигарет. Мистер Крыса посмотрел на меня как-то иначе. Он аккуратно переложил руки на стол, так, что одна лежала поверх другой, склонил голову и посмотрел на меня ближним глазом, как бы всматриваясь куда-нибудь вдаль. Наверное, он всматривался прямо в меня.

– Понимаете, мне уже некуда идти.

Он с минуту держал на мне свой пристальный взгляд, в котором я не мог рассмотреть ни одну эмоцию, а потом заговорил, опять поменявшись в лице.

– Зачем вам это нужно, позвольте?

– Я хочу узнать кто я такой. Мне уже достаточно лет, а я этого так и не узнал.

– Странные вы, люди, существа. Наверное, я так и не начну вас понимать.

– А я и не прошу вашего понимания.

– А что вам тогда нужно?

– От вас, в общем-то, ничего. Вы же сами сюда пришли и сели за мой столик, хотя я вас об этом и не просил. И все же, если вам не трудно, я бы хотел, чтобы вы помогли мне в поисках моей тени. Я здесь совсем ничего не знаю и было бы неплохо, если бы на то время, пока я здесь, рядом со мной был кто-нибудь вроде вас. Вы же тут как рыба в воде, верно?