Текст книги "Открой рот. Проявляйся, говори и получи то, что хочешь"

Не раз в практике мне встречались люди, чьи матери были страшно напуганы беременностью, материнством и своими новорожденными младенцами, – настолько, что пытались максимально дистанцироваться. Зачастую это были нежеланные беременности. Какие послания могут быть в этих случаях? «Как же ты не вовремя! Для тебя сейчас нет места в моей жизни!», «Я боюсь тебя и сделаю все, чтобы с тобой не сближаться!». Какие ощущения от подобных фраз? Согласитесь, это легко перенести на любые отношения. Во время обсуждения с этими людьми страхов публичности, проявления в блоге зачастую обнаруживалось чувство невероятного одиночества и пустоты: «Все, что я делаю, никому не нужно», «Я как будто вообще один во всей вселенной, и там, за камерой, никого нет».

Это может быть очень глубоким неосознаваемым ощущением, ведь в утробе матери мы еще не умели распознавать речь, но точно могли чувствовать состояние, настроение мамы. Мамы, которая, возможно, сама не понимала, что с ней происходило, и не знала, что с этим делать. Эти переживания так и остаются в глубине бессознательного и могут управлять не только нашим поведением перед аудиторией, но и всеми отношениями в жизни. До тех пор, пока мы эти чувства не признаем, не озвучим, не проживем.

Мать словно отодвигается, отстраняется от малыша буквально с рождения. Зачастую ребенка «сдают» бабушке на воспитание, и с ней он проводит огромную часть времени, а мама, например, отчаянно сбегает на работу или проживает большую потерю своей утраченной жизни. Она не была готова, беременность не встроилась естественно в ее жизнь, как это обычно бывает, когда в семье есть довольно крепкие отношения с партнером, чувство безопасности, поддержки. Эмоциональный контакт с ребенком у такой мамы настраивается тяжело, между ними всегда стоит прослойка из тех чувств и переживаний, которые маме нужно переработать. Мама может ощущаться дистанцированной, недосягаемой, той, которая видит тебя издалека, будто в расфокусе.

В отличие от двух предыдущих сценариев в этом связь между спикером и его аудиторией очень призрачная, едва уловимая. Подписчики такого блогера, вероятнее всего, будут ощущать, что их кумир находится на каком-то недосягаемом расстоянии от них, даже на очном выступлении. Эмоциональная дистанция, сформировавшаяся в детстве, трансформировалась в привычку не сближаться ни в каком контакте, отсюда трудности в ведении диалога с аудиторией.

Если в предыдущем сценарии много отстранения, изоляции, пустоты, то в этом лидирует постоянная непредсказуемость. И первенство в этом соревновании занимают тревожные мамы. Для них беременность и материнство могли стать большим шоком, невыносимым эмоциональным грузом, постоянным источником тревоги и паники.

Причиной этого может быть и психологическая незрелость матери или пары в целом, отсутствие стабильности в жизни семьи, поддержки. Тогда любая неизвестность может вызывать у мамы невыносимую тревогу. Она как будто раскачивается на качелях от крика гнева или беспомощности до слез и апатии. Такая мать могла ощущаться ребенком как небезопасная и непредсказуемая с самого младенчества. И небезопасна она была именно избытком чувств, с которыми сама не могла справиться. В этом случае любой контакт с ней становился пугающим, и ребенок начинал испытывать те же самые эмоции, что и мама, вот только перерабатывать их было некому.

Такие люди впоследствии паникуют от любой неопределенности и неизвестности, фантазируют о том, как все страшно может закончиться (и к реальности, как правило, никакого отношения это не имеет), привыкают к тому, что нужно быть начеку всегда, нужно уметь выдерживать самое тяжелое напряжение, и любой контакт с людьми для них очень и очень большой стресс.

Отношения с близкими, подписчиками и другой аудиторией будут тоже полны тревоги, суеты, напряжения, эмоциональных перепадов. Непростой задачей для таких людей будет выстроить какую-то стабильную систему работы в своем аккаунте или в публичных выступлениях. Чаще всего наследники таких сценариев отчаянно стремятся к контролю, и контроль становится тем самым способом проконтролировать неизвестность. Такие спикеры будут очень тщательно готовиться, предполагать миллион вариантов развития события, просчитывать каждую мелочь – и конечно, тратить на это кучу энергии. От публичных персон, выросших в подобном сценарии, можно услышать такую фразу: «Еще не началось ничего, а я уже устал». Тревожный спикер рискует «сгореть» до старта.

Будет у них и та же самая сверхспособность, которая есть у детей нарциссичной матери, – умение предугадывать настроение, потому что это гарантирует безопасность. Поэтому угодить публике будет очень важно.

Пятый сценарий – самый разрушительный, и не только для публичности, но и для жизни в целом. Дети, рожденные с таким посланием, могут годами носить в себе бессознательное чувство вины за то, что они в принципе существуют. Та злость, которую могла испытывать мать по отношению к своему ребенку, проникла в детскую психику и осталась там, превратилась со временем в злость на самого себя, вечное самообвинение. Это может перерасти в навязчивое желание все исправить или возместить нанесенный ущерб. Для кого-то такое внутреннее послание превратится в сигнал к саморазрушению («Меня не станет, и маме будет легче»), а для кого-то – в точку отсчета серьезной компенсации. Человек может всегда и везде искать публичности, чтобы заявить о своем праве на существование: «Вот ты меня не хотела, а другие хотят и любят!» Вся жизнь человека может превратиться в борьбу за чужое внимание, и это не самый плохой вариант, особенно если в процессе человек сможет заботиться о своих нагрузках, психоэмоциональном состоянии.

Значит ли это, что нежеланные или нелюбимые дети не имеют шансов на публичный успех? Ни в коем случае. Скорее, понимание своего пути с самого начала облегчает решение многих проблем. Понимание реальности дает шанс отделиться от психической реальности матери.

А как же папа?

Вы можете задать совершенно справедливый вопрос: а что же, папы совсем ни на что не влияют? В этой книге я говорю и об обобщенном образе родительской фигуры, который складывается из родительской пары. Этот собирательный образ формируется внутри нашей психики. В своем партнере или начальнике, например, мы можем видеть и мамину, и папину фигуру одновременно.

И все-таки именно с мамой мы проживаем свой самый первый эмоциональный и физический контакт. Младенец чувствует ее эмоции и настроения, еще когда находится внутри, это мама дарит ему первые прикосновения, первый взгляд, первые объятия, мама кормит грудью, чаще держит на руках, обычно больше времени проводит с ребенком после его рождения, мама перерабатывает его самые первые чувства – опознает, когда малыш радуется, сердится, злится, хочет на ручки или испытывает голод.

В нашем бессознательном, которое хранит в себе память о поведении человечества на протяжении тысячелетий, папа – носитель правил, порядка, наказаний, гарант безопасности, мерило достижений. Такой фигура отца была на протяжении огромного количества лет. В сегодняшних семьях эти роли, разграничения более гибкие, часто папа проявляет больше эмоциональности и тактильности к ребенку, иногда даже остается с ним в декретном отпуске, поэтому каждого человека и его психику важно рассматривать индивидуально.

Папа тоже может быть тем человеком, который следует одному из перечисленных выше сценариев, он также способен многого ожидать от своего ребенка, не прощать ошибок и слабостей, быть отстраненным, равнодушным или, наоборот, тревожным и контролирующим.

Именно папа может быть первым человеком, который похвалит или, наоборот, раскритикует. Отец обычно становится тем человеком, который вообще показывает ребенку мир разных занятий и увлечений, «уводит» его, отвлекает от союза с мамой. Более того, имеет значение, какие отношения были в паре у родителей, была ли эта семья крепкой, ведь зачастую нарциссическое расширение у мамы – следствие плохих отношений с мужем («Если я не могу решить проблему, пройти кризис со своим мужем, я сбегу из этой точки в отношения с ребенком и объединюсь с ним»).

Ребенок может стать заложником семейных конфликтов и участником семейных коалиций, когда, например, дочь с папой объединяются против мамы или сын с мамой против папы.

Выходя на сцену и становясь перед камерой, мы можем пытаться доказать что-то или сказать важное и своему папе. Поэтому, когда вы будете анализировать свой собственный сценарий и делать упражнения, фокусируйтесь на той фигуре, которая приходит на ум в первую очередь. Хотя что-то мне подсказывает, что в большинстве случаев это все-таки будет мама.

А братья и сестры?

Когда мы ищем ключевую фигуру, которая повлияла на наши отношения с публикой, стиль проявления, стоит обратить внимание и на количество детей в семье и наше место в ней. Стремление оказаться на сцене и стать таким образом «видимым» может быть следствием отношений с братьями и сестрами, собственной «незаметности» на фоне других детей, конкуренции с ними. Иногда вся жизнь человека может быть построена на идее, что он не хуже своего младшего брата и тоже заслуживает любви, внимания и признания.

Именно старшие дети болезненнее всех переживают появление младших детей в семье, потому что они лишаются раз и навсегда своего тепленького местечка как первого и единственного ребенка. Первые дети чаще всего, вырастая, серьезно перегружают себя разными заботами, берут на себя больше, чем могут. Это одновременно становится и силой, и слабостью старших сестер и братьев. С одной стороны, есть потрясающая способность выдерживать большие нагрузки, с другой – вся жизнь может строиться на том, чтобы заботиться о других ценой собственных интересов и удовольствий.

Если у родителей был сильный перекос во внимании в сторону младших детей, старшие могут потратить десятилетия, чтобы стать заметными, успешными, видимыми, чтобы наконец дождаться признания. Исследователи как-то подсчитали, что больше половины всех президентов США именно старшие братья. И действительно, старшие дети будут идеально приживаться и делать хорошую карьеру в разных структурах: им психологически привычнее нести ответственность, уважать авторитеты и ценить свою должность. В этом отношении они мотивированы гораздо больше всех последующих детей: однажды побыв центром вселенной для родителей и потеряв этот рай, им точно будет хотеться его вернуть, а значит, они постараются, чтобы те, в чьих руках власть, были довольны.

Средние дети могут отличаться чувством потерянности, потому что они все время «между»: и не первые, и не последние, на них вроде бы и ответственность есть, но и столько любви и снисхождения, сколько получают младшие, тоже не достается. Средним детям нужно прилагать довольно много усилий, чтобы не затеряться, нащупать свое место.

Младшим же бывает крайне сложно отделиться от родителей и на что-то претендовать, потому что они достаточно долго живут в состоянии любимчиков. При этом им гораздо проще проявлять себя творчески, идти наперекор семейным традициям, профессиональным династиям, стереотипам (этот груз обычно несут старшие дети). Поэтому по части самовыражения младшие дети могут быть более свободными и креативными: бессознательно они ожидают, что к ним будут относиться снисходительнее. Они зачастую получают больше восхищения, «любования» со стороны родителей, потому что обычно мамы и папы к этому моменты наконец-таки могут наслаждаться родительством и осознавать, что оно может уже не повториться.

Конечно, это очень общие правила, в каждой семье могут быть свои особенности. Но когда вы думаете о том, «почему у Маши больше подписчиков? почему ей можно такую ерунду нести, а мне нет?» – посмотрите на свой опыт отношений, в том числе с братьями и сестрами. Возможно, там скрывается ответ, почему конкуренция так болезненна и вызывает чувство беспомощности.

Практическое задание

Давайте остановимся. Предлагаю вам поискать свою точку отсчета.

1. Нарисуйте на листе бумаги – в виде схемы – свою семью на момент вашего появления. Опишите, какое место было у вас. Что вы помните: как вас ждали или не ждали, что говорили или рассказывали родные об этом периоде? В какой период жизни своих родителей вы появились? Были ли братья или сестры до вашего рождения и после? Какие значимые события в семье (свадьбы, смерти, разводы) были за год-два до вашего рождения и через год-два после? Обратите внимание, какие детали всплывают. Как бы вы описали место, которое занимали в своей семье (всеобщего любимца, козла отпущения, младшего любимчика или старшего ответственного ребенка)? Какое место вы занимаете сейчас в коллективе, семье, блоге? Есть ли сходство и пересечение с вашей стартовой точкой?

2. Разделите лист бумаги на две колонки. В первой опишите ваши отношения с одним из самых значимых и важных взрослых из вашего детства (это может быть мама, папа, бабушка, дедушка, тетя, дядя), лучшего всего с тем, с кем была самая сильная эмоциональная связь, к кому вы были особенно привязаны. Опишите отношения в формате: каким был этот человек, каким были вы. Как к вам относились, а как относились вы? Чего вы боялись? Что вам нравилось в отношениях? Чего в этих отношениях вам было нельзя, а что можно? Как вы себя ощущали в этих отношениях (маленьким, беззащитным, покинутым, задушенным заботой, несвободным, неправильным)? А теперь во второй колонке опишите свои отношения с окружающими (аудиторией в блоге, зрителями в зале, коллективом на работе). Какой вы и какая аудитория (отзывчивая, холодная, равнодушная, токсичная)? Задача этого упражнения – найти сходства в этих двух колонках, где история повторяется (деспотичная мама – критикующая агрессивная аудитория, страх маминого осуждения – страх осуждения со стороны коллег, подписчиков и т. д.).

3. Не спешите срочно что-то делать с результатами. Главная цель – увидеть то, что вы как ребенок не выбирали: свое место в семье, отношения. Важно признать свою беспомощность в этом, осознать, что в реальности все было так, как было, и повлиять на это вы не могли. Проговорить, подумать об этом, признать реальность – первый шаг к тому, чтобы «отстроиться» от того сценария, в котором вы оказались.

Это задание обычно вызывает раздражение, и люди злятся: «А, ну понятно, все проблемы оттого, что меня мама не любила, выдумайте что-то пооригинальнее». Злость зачастую рождается из беспомощности: прошлого не вернешь и детство точно не изменишь. Но магию называния вещей своими именами никто не отменял.

Достаточно признать: «Да, это было так, и осознавать то, как я пришел в этот мир, очень больно, но сам я могу относиться к себе иначе. Я могу напоминать себе о том, что для меня есть место в этом мире, для меня есть место в жизни. Я себя вижу, и другие меня видят. И обязательно есть те, кто меня ждет».

Это важное звено, о котором стоит подумать, сказать себе то, чего не сказала мама: «Как здорово, что ты пришел (или пришла) в этот мир. Я так тебе рада!» Кто-то делает это на психотерапии, кто-то идет на расстановки, кто-то проговаривает эти слова внутри себя: «Возможно, моя мама не ждала меня, но мир ждал точно, и я пришел. Именно я – и никто другой. И я готов показать себя другим, быть с ними и быть собой». Таким образом мы осознаем, переосмысливаем, переформатируем прежние сценарии жизни, и они теряют над нами былую власть.

«Мама, посмотри на меня!»

Когда на вас смотрит зритель, подписчик, начальник, клиент – на вас смотрит мама. И она будет смотреть всегда. Видеть или не видеть. Аплодировать или поджимать губы. Или и вовсе не приходить.

Я часто спрашивала себя: «Почему в кадре, под прицелом камеры, я всегда чувствую себя счастливее и свободнее, чем в остальной жизни, хотя, по идее, должно быть наоборот?», «Почему, пока меня показывают по телевизору, кажется, что я живу?». В моем детстве мы с мамой часто ходили на концерты одного танцевального коллектива. Город был небольшой, ансамбль, соответственно, нарасхват, все только на эти концерты и ходили. Театров у нас еще не построили, разве что дворцы творчества и дома культуры были. На сцене танцуют дети: красивые, легкие, звонкие, в ярких костюмах. Мама смотрит на них как завороженная и… плачет. Просто рыдает от восторга и счастья. Мне лет 5, а потом 6, а потом 8 (так было много раз), и я дергаю ее за рукав: «Мама, мама, ну что ты плачешь?» Я в растерянности, не понимаю, что происходит, мы же на концерте: все красиво, радостно, – а мама обливается слезами. Мама никак не хочет мне отвечать, не смотрит на меня, не поворачивается, только всхлипывает: «Какие детки талантливые», «какие молодцы» – и продолжает плакать.

Сейчас я думаю, что оплакивала она свое тяжелое детство, ту маленькую девочку внутри себя. Девочку, для которой кружки, концерты, наряды были просто недосягаемы, девочку, в чьем детстве не было даже красивых туфелек. В селе с детской обувью вообще было сложно, и бóльшую часть года – между холодами – все бегали босиком. Когда внутри себя с этим соприкасаешься – тут уж не до других маленьких девочек. Потом мама привела меня в этот ансамбль. Я, правда, была старше, чем нужно. И преподаватель после первого занятия сказала маме: «У вашей девочки нет таланта». Ее муж, тоже танцевальный тренер, пытался ей как-то мягко возразить, но это «нет таланта» заглушило все вокруг. Прозвучало как приговор. И маме, и мне стало почему-то стыдно и неловко. И очень грустно. Сейчас мне смешно вспоминать об этом, ведь потом я занималась в другой студии и даже побеждала в конкурсах, но «нет таланта» уже жило во мне. Мне нужно было опровергать эти слова каждый день.

Спустя много лет я поняла, что мое появление в кадре – это как выход на сцену. Где меня подсвечивают, на меня наводят фокус, где мама точно сможет меня увидеть, рассмотреть, точно взглянет на меня из темноты зрительного зала. Как будто я стою на той самой сцене из моего детства – там больше нет никаких танцующих детей, а есть только я – и говорю: «Мама, я здесь, посмотри на меня!» Ведь можно годами жить рядом, смотреть на человека и никогда его при этом по-настоящему не видеть.

Нарциссичная мать

Там, где есть сцена, блеск софитов, кнопка «rec» на видеокамере, полные зрительные залы и аплодисменты, за кулисами зачастую бродит тень нарциссичной матери – притягательной, манящей и недосягаемой одновременно. Такая мать может оказаться практически в любом из сценариев, которые я описала, кроме самого первого – где есть место эмоциональному теплу и близости.

Нарцисс – это совсем не про самовлюбленного человека, это про огромный недостаток любви, ее дефицит или же вообще полное ее отсутствие. О методах терапии нарциссичных личностей психоаналитики спорят до сих пор. Одни считают, что нарциссов нужно «докармливать» любовью и теплом, другие – что нужно честно показывать им то, что они делают с окружающими, обнажать их жестокость и равнодушие.

Нарциссичный родитель – это в первую очередь родитель, который не видит своего ребенка в реальности, не понимает, каково это любить его просто так и наслаждаться тем теплом и той эмоциональной связью, что есть. Не видеть другого мы можем только по одной причине: когда нас тоже научили не видеть себя, наши желания и потребности не были важными, значимыми.

Нарциссичный родитель – это тот, кто часто не замечает реальность, зато отлично жонглирует красивыми и правильными картинками в своей голове. Более того, он не всегда видит разницу между этими фантазиями и настоящей жизнью.

Нарциссичный родитель постоянно раскачивается на качелях между идеальным, великолепным и ничтожным, постыдным, поэтому ему так сложно пережить и свою неидеальность, и неидеальность своего собственного ребенка. Это немыслимо! Должно быть или великолепно, или никак. Третьего не дано. Вопросы: «А почему 4, не 5?», «Почему третье место, а не первое?» – как раз задают граждане с той самой качели.

Нарциссичному родителю картинка важнее содержания. Ребенок, который стоит на табурете и рассказывает стишок через силу, «через не могу и не хочу», достоин любви и похвалы, а тот, кто сопротивляется, отказывается, злится, автоматически становится плохим, бракованным и недостойным родительского тепла.

Нарциссичному родителю сложно ощутить эмоциональное удовлетворение, ему обычно незнакомо умиротворяющее сладкое чувство «все хорошо и всего достаточно».

Выход на сцену для многих артистов, певцов, любых других публичных персон работает как противоядие от мам-отличниц и снежных королев или мам, которые любят и видят твои достижения, а не тебя.