Текст книги "Как в СССР принимали высоких гостей"

Глава 2
1930–1940-е годы

<…> Памятная встреча в Москве показала, что нет таких вопросов, которые нельзя было бы урегулировать между нами, когда мы встречаемся для личной и откровенной беседы. Русские с их широко известным гостеприимством превзошли самих себя в этом отношении в связи с нашим приездом. <…> Приношу глубокую благодарность Вам и всем, кто заботился о нас. Надеюсь снова встретиться с Вами в скором времени.

Из письма У. Черчилля И.В. Сталину. 20 октября 1944 года

Визит в СССР турецкого министра иностранных дел Тевфик Рюшди-бея. Ответный визит в Анкару наркома иностранных дел Литвинова. Визит в СССР премьер-министра Турции Исметпаши, скандал на приеме у посла Персии, беседа представителя НКИД с польским поверенным в делах о поведении иностранных дипломатов на официальных советских мероприятиях. Взаимоотношения с дипломатами Германии, визит И. фон Риббентропа

В 20-х годах у Советского Союза с Турцией сложились дружественные отношения. Этому сближению двух государств, по мнению Г.В. Чичерина, во многом способствовала враждебная политика Англии против Турции.

В 1924 году Чичерин поручил полпреду СССР в Турции Я.З. Сурицу сообщить турецкому правительству, что СССР предполагает дополнить договор 1921 года соглашением о дружественном нейтралитете в случае войны одной из договаривающихся сторон с третьей державой и обязательством не участвовать во враждебных группировках, направленных против другой стороны [1].

17 декабря 1925 года между двумя странами был подписан договор о ненападении и нейтралитете.

Г.В. Чичерин в письме в Политбюро ЦК ВКП(б) отмечал, что «подписанный в Париже договор с Турцией о нейтралитете, ненападении и неучастии во враждебных комбинациях является образцом мирной политики» [2].

Между СССР и Турцией укреплялись не только политические, но и экономические отношения. Турецкие купцы получили право безлицензионного ввоза в Советский Союз ряда турецких товаров и вывоза некоторых советских товаров. В 1927 году был заключен между странами торговый договор – первый торговый договор Советского Союза со страной в Азии.

Визит в СССР турецкого министра иностранных дел Тевфик Рюшди-бея стал одним из главных внешнеполитических событий 1930 года. 20 сентября из Стамбула вышел пароход Совторгфлота с турецкой делегацией на борту.

На границе территориальных вод советское военное судно приветствовало гостей салютом. При входе в гавань Одессы на палубу вступили прибывшие на катере представители НКИД и посол Турции. На берегу делегацию встретил военный караул, были исполнены турецкий гимн и «Интернационал». После визитов к предокрисполкома и Предгорсовета, экскурсии по Одессе турецкая делегация выехала на поезде в Москву [3].

Поскольку одесский поезд прибывал в столицу в 6 часов, вагон-салон турецкого министра был отцеплен на ближайшей от Москвы станции и прибыл со специальным паровозом на Октябрьский вокзал в 9 часов 40 минут. На перроне выстраивается двойная цепочка стрелков охраны путей сообщения. Делегацию встречали: коллегия НКИД, Протокольный отдел, 1-й Восточный отдел, член Президиума СССР, председатель Моссовета, полпред СССР в Турции и другие официальные лица. После обхода строя почетного караула турецкая делегация выехала на Спиридоновку, 17, где гостям были представлены апартаменты.

В период пребывания в Москве турецкий министр иностранных дел встречался с председателем ЦИК СССР Рыковым, с заместителем наркома иностранных дел Караханом, с членами коллегии НКИД.

25 сентября наркомвоенмор и председатель Реввоенсовета СССР К.Е. Ворошилов дал прием в честь Рюшди-бея в Центральном доме Красной армии. На приеме присутствовали наркомин-дел М.М. Литвинов, заместитель наркоминдела Л.М. Карахан, полпред СССР в Турции Я.З. Суриц, члены Реввоенсовета С.М. Буденный, Уборевич, Корк.

Ворошилов отметил в своей речи, что СССР и Турция сблизились в тяжелые дни борьбы за свою независимость. В ответном слове Рюшди-бей сказал об общности борьбы народов обеих стран за независимое существование, по его словам, в настоящее время целью внешней политики Турции, как и СССР, является борьба за мир и отражение всех попыток нарушить мирное экономическое и культурное развитие народов [4].

Командующий Московским военным округом Корк приветствовал министра от имени Московского гарнизона и поблагодарил за сердечный прием, который был оказан летчикам Советского Союза в Анкаре. Завершился прием спектаклем в честь турецких гостей в театре Дома Красной армии.

Находясь в Москве, делегация осмотрела Кремль, побывала на Ипподроме. На спектакль в Большом театре был приглашен весь дипкорпус.

28 и 29 сентября турецкий министр иностранных дел и сопровождавшие его лица провели в Ленинграде, где на банкете, устроенном Ленинградским исполкомом, Рюшди-бей заявил, что он «<…> был счастлив посетить комнату Ленина в Смольном, где этот великий человек создал свои грандиозные планы великой революции» [5]. По словам министра, приезд в Ленинград не только дал ему возможность лучше ознакомиться с Советским Союзом, но и вызвал у него сильное удивление и преклонение перед грандиозным размахом советского строительства.

Основная идея, которая звучала в выступлениях как советских, так и турецких официальных лиц, заключалась в том, что советские республики и Турция выдержали военный натиск мирового империализма, во время которого и зародились дружба между странами. В настоящее время главная историческая задача советских и турецких дипломатов – борьба за мир.

Ответный визит в Анкару советской делегации во главе с наркомом иностранных дел Литвиновым (в поездке Литвинова сопровождала А.В. Литвинова) состоялся в октябре 1931 года.

О важности для турецкой стороны этого визита свидетельствует характер встречи и приема делегации в Турции.

26 октября на границе трехмильной зоны у Босфора пароход «Ильич», на борту которого находились советские представители, встретили два турецких миноносца под флагом контр-адмирала. Отрядом был отдан салют (21 выстрел) и поднят приветственный сигнал, миноносцы сопровождали советское судно до Стамбула, пристань которого украшали советские и турецкие флаги. Выйдя на берег, нарком приветствовал по-турецки почетный караул. Оркестр исполнил «Интернационал» и турецкий гимн.

После небольшого отдыха в гостинице «Пер-Палас» советская делегация отправилась на вокзал, чтобы в специальном поезде в составе салон-вагона, спального вагона, вагона-ресторана и багажного вагона отправиться в Анкару. На вокзале был выстроен почетный караул [6].

В Анкаре делегацию встречали министр иностранных дел с женой, товарищ министра и другие официальные лица. Гостей приветствовал почетный караул. Дорога от вокзала до гостиницы, как и все главные улицы города, были убраны советскими и турецкими флагами. По ночам на главных магистралях города зажигалась иллюминация. На самой гостинице вывешены советские флаги, а по пути к ней от вокзала выстроена триумфальная арка с советскими гербами и надписью на русском языке «Добро пожаловать!» [7].

В 2 часа дня в гостинице был дан завтрак от имени министра иностранных дел с участием высших чинов МИД и их жен, после которого состоялась аудиенция для наркома у президента республики. Завершился день в 8 часов 30 мин приемом в честь Литвинова от имени министра иностранных дел.

На следующий день после запланированных переговоров в советском полпредстве состоялся ответный прием.

Следует отметить, что подписание протокола о продлении советско-турецкого договора о дружбе было запланировано на 30 октября, но кульминация визита – это 29 октября – день турецкого национального праздника, на котором советской делегации оказывались высшие протокольные почести.

Утром этого дня, до начала официальных церемоний, Литвинов нанес визиты итальянскому и германскому послам.

В 12 часов в здании Национального собрания началась церемония принесения поздравлений президенту республики. Советский нарком был последним, кто произнес поздравительную речь, после которой с ним примерно 30 минут беседовал президент, затем они вместе вышли из здания Национального собрания.

По завершении парада состоялось совещание между наркомом, председателем Совета министров и министром иностранных дел. На банкете по случаю национального праздника, вопреки обычаю, дипкорпусу было предложено в честь приезда М.М. Литвинова быть в парадной форме.

В 10 часов 30 минут вечера состоялся бал, на который было приглашено 1500 человек и который продолжался до 7 часов утра.

Советская делегация покинула Турцию 1 ноября на пароходе «Эге», на пристани был выстроен почетный караул. При выходе из Дарданелл нарком отправил министру иностранных дел прощальную телеграмму.

Подготовка к визиту в СССР в конце апреля 1932 года премьер-министра Турции Исмет-паши началась в январе 1932 года. Перед НКИД, и в первую очередь перед Протокольным отделом, стояла задача организовать визит таким образом, чтобы это был достойный ответ на торжественную встречу Литвинова в Анкаре [8].

7 января был составлен проект программы пребывания, который предусматривал в Москве визиты премьер-министра к Ворошилову, Калинину, Молотову, Литвинову, приемы в Большом Кремлевском дворце, обед у Литвинова, завтрак у Калинина, прием в Моссовете, осмотр Кремля, Института имени В.И. Ленина, Ипподрома, промышленных предприятий. 1 мая премьер-министр был приглашен на парад на Красной площади, по окончании которого планировалось его отбытие в Харьков, затем на Днепрострой и оттуда отъезд в Севастополь [9].

Присутствию турецкого гостя на Красной площади 1 мая придавалось особое значение. 4 апреля заместитель наркома иностранных дел Карахан сообщает зампреду Моссовета Штернбергу, что к первомайскому параду будет необходимо соорудить на тротуаре между Мавзолеем и трибуной дипкорпуса специальную трибуну для Исмет-паши и его свиты на 50 человек. Трибуна должна быть украшена советскими и турецкими флагами, на ГУМе следует разместить лозунги на турецком и русских языках: «Да здравствует дружба народов Турции и СССР» [10].

В тот же день НКИД информировал председателя Моссовета Булганина, что так как в Анкаре во время визита Литвинова улицы были украшены советскими и турецкими флагами и была сделана арка с надписью «Добро пожаловать!», то НКИД просит, чтобы по пути следования министра с Брянского вокзала до особняка НКИД на Спиридоновке, 17 улицы также были увешаны советскими и турецкими флагами, у въезда на Дорогомиловский мост сооружена арка с надписью «Добро пожаловать!» на турецком языке, а на съезде с моста протянут лозунг на турецком языке «Привет премьер-министру дружественной турецкой республики» [11].

При встрече премьер-министра на вокзале предусматривалось дважды исполнить турецкий национальный гимн и «Интернационал» (сначала – при выходе министра из вагона на перрон, затем – при выходе с вокзала на вокзальную площадь).

После обхода фронта почетного караула министр возвращается в вестибюль вокзала. Почетный караул проходит торжественным маршем поротно. При проводах министра также оркестр почетного караула исполнял турецкий гимн и «Интернационал», после приема рапорта почетный гость проходил в вагон и в момент отправления поезда вновь звучал турецкий гимн [12].

Одновременно с подготовкой к визиту в СССР турецкого премьер-министра НКИД активно занимался организацией визита в Москву министра двора Персии Тей Мурташа.

Во время подготовки визита в отношениях между Протокольным отделом НКИД и агентством НКИД в Баку возникла курьезная ситуация. И февраля дипломатический агент НКИД в Баку И. Карташов сообщает Флоринскому, что в связи с приездом персидского министра двора он получил много зашифрованных инструкций, за что приносит НКИД свою благодарность, но «простите великодушно <…>. Вы сделали их с большим избытком. Я здесь невероятно перегружен делом, не имею сейчас секретаря, расшифровываю сам и только по ночам, и Вы согласитесь со мной, что не спать по ночам для того, чтобы в который раз расшифровать, что надо обеспечить министра машиной, питанием, проверить вагон и сообщить в Москву о прибытии и т. д. немножко досадно!» [13]. Далее автор просит по этим вопросам его больше не беспокоить. «Пожалуйста, не обижайтесь за эти строки. Я чертовски утомлен, Вы не представляете, какая здесь куча дел. А насчет проездов знатных иностранцев не беспокойтесь, эта механика здесь уже усвоена с давних пор, предупреждайте только заблаговременно и сообщайте главное – за чей счет, а прочее уже разумеется» [14]. Но никакие инструкции не могли научить отдельных представителей московской военной и партийной элиты хорошим манерам.

Так, на приеме 13 марта у персидского посла по случаю приезда в Москву персидского министра двора Персии, на котором присутствовал весь дипкорпус, представитель Реввоенсовета генерал Иванов, изрядно выпив, «вел себя безобразно. В частности, своими пьяными любезностями и фамильярностями он преследовал турецкого и афганского послов, которые всячески старались от него отделаться. <…> Во время разъезда гостей, когда я (Д.Г. Флоринский. – Авт.) сидел с персидским послом, к нам подошел Иванов, еле стоявший на ногах, произнес бессвязное приветствие по адресу посла, выпил за его здоровье очередной бокал вина и ретировался <…>». По мнению Флоринского, генерал Иванов вел себя «безобразно», и он считает своим долгом довести сведения об этом случае до Отдела внешних сношений Реввоенсовета [15].

Документы Фонда протокольного отдела за 20-е и 30-е годы написаны не сухим канцелярским, а «живым» и в большинстве своем литературным языком, они наполнены историей человеческих отношений, в которых могут возникнуть различные ситуации, в том числе и нелицеприятные.

Флоринский тщательно разбирает каждый случай, не с целью покарать провинившихся, а чтобы впредь официальные лица на протокольных мероприятиях не дискредитировали советскую власть в глазах иностранных представителей. Следует отметить, что к каждой делегации был приставлен специальный агент, который составлял отчет о ее пребывании. В большинстве этих документов осуждается поведение гостей, которые без разрешения властных структур отступали от утвержденной программы. К примеру, посещение в октябре 1931 года датской делегацией бала у концессионера Снау-Кельдсена, после официального банкета, было воспринято советской стороной как «определенное хамство» [16].

Не устраивала Протокольный отдел и деятельность «Интуриста» в работе с иностранными делегациями. Так, во время визита датских представителей в Ленинград было отмечено, что «следовало бы обратить внимание «Интуриста» в Москве, что его филиалы работают весьма скверно. В частности, оставляет желать много лучшего подбор гидов, которым, к сожалению, нельзя поручить ни одного самостоятельного дела», – сообщал в своем донесении в Москву агент Орлов-Ермак [17].

Несмотря на активную деятельность Протокольного отдела НКИД, было бы слишком смело заявлять о том, что к середине 30-х годов наблюдается тенденция закрепления норм дипломатического протокола, которые относятся как к церемонии встреч и проводов иностранных делегаций, так и к правилам поведения самих дипломатических работников, аккредитованных в Москве.

В этом отношении весьма показательна встреча 1 февраля 1935 года польского поверенного в делах с представителем НКИД, который требовал у польского дипломата объяснений поведения некоторых членов дипломатического корпуса, которые во время проведения одного из официальных мероприятий сидели во время «пения нашего гимна» [18].

В ответ на это польский дипломат заявил, что он полагал, что «исполняется не гимн, а поется партийная песня». Слова «Интернационала», по его мнению, не носят характер гимна, а являются песней революционных рабочих с призывом к свершению буржуазии. Поэтому гимном он считал музыкальное исполнение и в торжественных случаях всегда вставал. В данной ситуации речь шла не об исполнении гимна при появлении Калинина в его честь, как главы государства, а о пении «Интернационала» в честь Сталина, как вождя пролетариата.

В ответ на доводы польского дипломата представитель НКИД заметил, что его объяснения только ухудшают сложившееся положение. Слова «Интернационала» не нравятся представителям буржуазных государств, так же как и нам не нравятся слова многих национальных гимнов, в особенности монархических. Но соблюдение норм международной вежливости заставляет наших представителей всегда вставать или обнажать головы при исполнении гимнов. Что сказала бы польская власть, если бы наш советский представитель в Варшаве при пении польского гимна в честь Пилсудского демонстративно сидел на том основании, что Пилсудский не является формальным главой государства?

В свою очередь дипломат заметил, что в СССР не разработан «протокольный церемониал» [19], который определял бы, в каких случаях дипломаты должны вставать, тем более что за границей он много раз слышал пение «Интернационала» на разных языках и все понимали, что это революционная песня.

Советская сторона продолжала настаивать, что в данной ситуации никаких правил не требуется, так же как всем и так ясно, при исполнении гимна нужно вставать.

Еще одной претензией со стороны НКИД к дипломатическому корпусу являлось нежелание дипломатов стоя приветствовать советских вождей. В частности, когда при открытии съезда зал овациями встречал Ворошилова, то многие дипломаты встали со своих мест, так как лично знакомы с Ворошиловым, но когда начались овации незнакомым им лицам, в частности Сталину, то они не поднимались.

По итогам этой беседы НКИД принял решение не делать представления соответствующим посольствам (при исполнении «Интернационала» не встала примерно половина дипломатов, в том числе представители Германии и Японии, на что обращено особое внимание в донесении), надеясь, что они сами поймут «неправильность своего поведения» [20].

В определенных политических обстоятельствах дипломатическая вежливость превращается в «дипломатическое хамство».

И все же основная деятельность сотрудников Протокольного отдела была направлена не на выяснение отношений с членами дипломатического корпуса, а с подготовкой и организацией официальных визитов зарубежных делегаций, которые в большинстве случаев (в период с 1934 по 1937 год) возглавляли министры иностранных дел.

С июля 1934 по сентябрь 1937 года СССР посетили: министры иностранных дел Эстонии (июль 1934 года), Литвы (август 1934 года), Латвии (октябрь 1934 года, июнь 1937 года), Франции (май 1935 года), Афганистана (март 1936 года), Норвегии (апрель 1936 года), Финляндии (февраль 1937 года), Латвии (июнь 1937 года), Швеции (июль 1937 года), Турции (июль 1937 года), Ирана (август 1937 года), а также председатель министров МНР (октябрь 1936 года) и министр просвещения Франции (сентябрь 1937 года).

Программа пребывания высокопоставленных гостей предусматривала визиты к Калинину, Молотову и Литвинову, осмотр Кремля, Московского метрополитена, экскурсию по Москве, посещение Большого театра, осмотр промышленных объектов Москвы, а с июня 1937 года – канала Москва – Волга.

Программа визита председателя МНР носила более расширенный характер и предусматривала посещение воинских частей и военных объектов: авиазавода, Монинской авиабригады, Кавалерийской дивизии имени И.В. Сталина[5]5
  12 марта 1936 года был подписан протокол между СССР и МНР о взаимной помощи.


[Закрыть] [21].

Особым направлением в работе отдела были взаимоотношения с немецкими дипломатами. 2 сентября 1932 года заведующий Протокольным отделом НКИД Флоринский получил из Берлина от советника Линде информацию, что 10 сентября пароходом через Ленинград в Москву выедет первый помощник заведующего протокольной частью Аусамта фрейхер Герберт Мумм, которому «очень хорошо известны персоналии государственных кругов Германии. В последние два месяца он работал и в канцелярии Рейхс-президента. К нам он относится весьма хорошо. Сам он молодой человек, ограниченный в средствах, и интересуется всякими тибетскими и китайскими безделушками» [22].

Линде просит Флоринского взять гостя под свою опеку и дать ему возможность осмотреть Кремль и театры. «Человек он простой, но весьма культурный и не испорчен бюрократизмом, может быть полезен и сообщить целый ряд слухов из первоисточников. Буду Вам весьма благодарен, если Вы его обласкаете и дадите возможность уехать довольным из Москвы», – заканчивает свое послание Флоринскому Линде [23].

Таким образом, Москва делает все возможное, чтобы получить необходимую информацию из Берлина, в том числе используя для этого сотрудников Протокольного отдела НКИД в Москве и их коллег в Берлине.

15 сентября в Протокольный отдел поступает информация из Батуми о том, что через город проследовала германская хозяйственно-правительственная делегация. Гости осмотрели нефтеперегонный завод Азнефти и Ботанический сад, затем поехали в Кабулеты для купания и в Чакву для осмотра завода и чайных плантаций. Вечером в ресторане «Интурист» был обед, на котором гости присутствовали до отхода парохода. В целом, по мнению дипломатического агента НКИД Бортникова, члены делегации остались довольны приемом в Аджари-атане [24].

В 1935 году Протокольный отдел фиксирует в своих документах все контакты с представителями немецкого посольства, даже если визит его сотрудников продолжался буквально несколько минут. Так, 19 мая 1935 года германский посол фон дер Шуленбург пришел в наркомат, чтобы выразить соболезнование советскому правительству от своего имени и от имени германского правительства по поводу трагической гибели самолета «Максим Горький», его экипажа и пассажиров. Также посол заявил, что он уезжает на 10–12 дней в Германию и рад, что ему удастся присутствовать на программной политической речи Гитлера, которую он произнесет 21 мая [25].

Любая информация, связанная с германским послом, не просто «принималась к сведению», но и тщательно анализировалась.

В начале 1936 года, по поручению М.М. Литвинова, заведующий Протокольным отделом В.Н. Барков сообщает в Берлин полномочному представителю СССР в Германии Я.З. Сурицу о деталях поведения германского посла фон дер Шуленбурга во время проводов из Москвы 2 января представителя Уругвая господина Масанеса, временно исполнявшего обязанности поверенного в делах. В своем послании Барков пишет, что на вокзал посол прибыл с дочерью и секретарями посольства, фон дер Шуленбург преподнес жене Масанеса коробку конфет, что «обычно в Москве при отъезде не практикуется» [26]. Столь же демонстративным, по мнению заведующего Протокольным отделом, было поведение сотрудников посольств США и Италии, прибывших на вокзал в полном составе, что не было принято в подобных случаях. Барков уверен, что эта информация, особенно сведения о поведении германского посла, будет небезынтересна для сотрудников советского посольства в Берлине [27].

27 декабря 1935 года произошел разрыв дипломатических отношений между СССР и Уругваем. Церемонии проводов и встреч официальных лиц, как и все составляющие визита, позволяют судить о характере отношения между государствами.

В 1939 году одним из первых официальных визитов в СССР стал визит торговой делегации Польши, состоявшийся 19 января. Протокольный отдел НКИД подробно информировал народного комиссара внешней торговли А.И. Микояна о подготовке совместной польско-советской конференции, а именно о председательствовании, о языке конференции (русском и польском), о переводчиках, о днях и часах созыва конференции [28]. 7 февраля в Баку прибыла иракская торговая миссия. Таким образом, 1939 год начался с визитов в СССР торговых миссий Польши и Ирака, затем, за исключением прибытия 13 июня советника МИД Англии господина Стренга в сопровождении чиновника МИДа господина Робера в Негорелое, наступает перерыв вплоть до начала августа [29].

5 августа в Киев прибыли депутаты болгарского парламента во главе с заместителем председателя парламента Марковым. Гости осмотрели Киев, а вечером отправились на концерт джаз-оркестра Якова Скоморовского. «В Советском Союзе мы впервые, – сказал первый секретарь председателя финансовой комиссии Балканский, – и нас поражает большая творческая работа советского народа во всех областях: культурной, промышленной, сельскохозяйственной и других» [30].

Уполномоченный НКИД при правительстве УССР К. Видякин подробно, до малейших деталей сообщал в Москву о ходе визита: например, что во время 15-минутных антрактов в театре члены делегации «пользовались прохладительными напитками и мороженым» [31].

Во время одного из антрактов председатель комиссии по иностранным делам Говедаров спросил у Видякина, будет ли заключен договор между Англией, Францией и СССР «для защиты мира от агрессии» [32]. Представитель НКИД заверил болгарских гостей, что советское правительство делает все возможное для заключения равноправного договора и что приезд в СССР английских и французских военных миссий, по-видимому, завершит подготовку к заключению договора. «Касаясь дальневосточных событий, в частности МНР, я ответил, что советская граница на Дальнем Востоке и в МНР крепка и неприступна и попытки провокации со стороны Японии будут терпеть неудачи, Советский народ никогда и никому не позволит посягнуть на свою родную землю» [33].

На банкете заместитель председателя болгарского парламента поднял бокал за дальнейшее процветание советской культуры и тесное содружество. Это выступление Маркова было встречено бурной овацией и возгласами: «Да здравствует тов. Сталин!», «За Советскую власть!», «За трудолюбивый советский народ!», «За дружбу с великим советским народом!» [34].

Как заметил Марков, «любовь болгар к СССР» проявилась после передачи советским правительством Болгарии 100 тысяч левов в помощь пострадавшим от разлива реки Росицы: «Народ любит СССР», – подчеркнул Марков [35].

На банкете присутствовали артисты джаз-оркестра Я. Скоморовского, В. Коралли, К. Шульженко и конферансье Г. Амурский. Особой популярностью пользовалась среди гостей песня «Тихий Дон» [36].

Из Киева болгарская делегация отправилась в Москву для посещения сельскохозяйственной выставки, а затем в Ленинград, откуда ко Дню авиации (18 августа) вновь вернулась в Москву: Марков считался хорошим летчиком. Следует отметить, что в составе болгарской делегации не захотел ехать в СССР один известный промышленник, испугавшийся «голода в СССР» [37].

9 августа на английском пароходе в составе группы из 30 человек прибыли английские и французские военные представители.

21 августа 1939 года советник польского посольства сообщил по телефону в НКИД, что заместитель министра земледелия Кравульский выезжает на сельскохозяйственную выставку из Варшавы 23 августа [38].

Этот день – 23 августа – упоминается и в воспоминаниях Иоахима фон Риббентропа, министра иностранных дел Германии в 1938–1945 годах: «23 августа во второй половине дня, между 4 и 5 часами, мы в самолете фюрера прибыли в московский аэропорт, на котором рядом с флагом Советского Союза развевался флаг рейха. Мы были встречены нашим послом графом фон дер Шуленбургом и русским послом (в действительности первым заместителем наркома иностранных дел СССР. – Пер.) Потемкиным. Обойдя строй почетного караула советских военно-воздушных сил, который произвел на нас хорошее впечатление своим внешним видом и выправкой, мы в сопровождении русского полковника направились в здание бывшего австрийского посольства, в котором я жил в течение всего пребывания в Москве» [39].

В настоящее время в АВП РФ не удалось обнаружить документов, содержащих сведения о политических и протокольных аспектах визита Риббентропа в Москву, поэтому главный источник информации об этом визите – воспоминания Иоахима фон Риббентропа.

Во время беседы в посольстве с графом Шуленбургом Риббентропу сообщили, что сегодня в 6 часов его ожидают в Кремле, но кто будет вести переговоры – Молотов или Сталин – сообщено не было.

В конечном итоге в переговорах участвовали Сталин, Молотов, граф Шуленбург и Риббентроп, а также два переводчика. В начале беседы Риббентроп высказал желание Германии «поставить германо-советские отношения на новую основу и прийти к компромиссу наших интересов во всех областях; мы хотим договориться с Россией на самый долгий срок, при этом я сослался на речь Сталина весной [1939 года], в которой он, по нашему мнению, высказал подобные мысли» [40].

В ответном выступлении Сталин согласился, что в своей речи 10 марта 1939 года он сознательно «намекнул» о желании взаимопонимания с Германией. Ответ Сталина был столь позитивен, что уже в начале встречи стороны конкретизировали взаимную готовность к заключению пакта о ненападении, особенно по вопросу о германо-польском кризисе.

На переговорах, где, по словам Риббентропа, царила «благоприятная атмосфера», были разграничены сферы интересов в странах, находящихся между Германией и СССР. К советской сфере интересов были отнесены Финляндия, большая часть Прибалтийских государств и Бессарабия. В случае возникновения германо-польского конфликта была согласована демаркационная линия по течению рек Висла, Сан и Буг. При этом германская сторона заверила Сталина, что сделает все возможное, чтобы урегулировать вопрос с Польшей дипломатическим путем [41].

После того как Риббентроп получил согласие Гитлера, что порт Либау (Лиепая) входит в сферу советских интересов, были парафированы и около полуночи подписаны Пакт о ненападении и секретный дополнительный протокол. (Последний был заключен в связи с тем, что германо-советское соглашение нарушало договор между Францией и Россией 1936 года, предусматривавший консультации при заключении ими договоров с другими странами.)

По окончании переговоров в служебном кабинете Молотова был сервирован ужин на четыре персоны, в самом начале которого Сталин неожиданно произнес тост об Адольфе Гитлере как об особо почитаемом им человеке и выразил надежду, что подписанные документы положили начало новому этапу советско-германских отношений.

Следует отметить, что Сталин произвел на Риббентропа сильное впечатление, как человек «необычайного масштаба <…> одно мановение руки которого становилось приказом для самой отдаленной деревни, затерянной где-нибудь в необъятных просторах России, – человека, который сумел сплотить двухсотмиллионное население своей империи сильнее, чем какой-либо царь прежде» [42].

В конце приема произошел эпизод, весьма характерный для этой кремлевской встречи. В ответ на просьбу Риббентропа Сталин согласился, чтобы личный фотограф фюрера сделал несколько снимков (иностранцы не могли фотографировать в Кремле). Когда же Сталин и гости были сняты с бокалами крымского шампанского в руках, Сталин заявил, что этот снимок не может быть опубликован, но, когда фоторепортер передал пленку Сталину, тот вернул ее, заметив, что доверяет немецким гостям и уверен, что снимок опубликован не будет.