Текст книги "Русский бал XVIII – начала XX века. Танцы, костюмы, символика"

С Екатерининских времен сохранилась в Москве традиция воспитывать в богатых дворянских семьях маленьких турчанок и калмычек, которых по достижении совершеннолетия выдавали замуж с хорошим приданым.

Любимым местом прогулок московских аристократов был Тверской бульвар. По вечерам князь М. В. Голицын (чей дом находился на углу Бронной и Тверского бульвара) освещал его за свой счет разноцветными фонарями и шкаликами, свет которых, попадая на шлифованные металлические круглые щиты, стоявшие в обоих концах бульвара, отражался на все его пространство. Эти щиты называли в народе «Oeil de boeuf», то есть «бычий глаз». Во время иллюминации москвичи прохаживались по бульвару под звуки музыки в исполнении музыкантов рогового оркестра князя Голицына.

Московские жители того времени не любили пословицу «На брюхе шелк, а в брюхе щелк». Они придерживались другого правила: «Не красна изба углами, а красна пирогами». Гостеприимством славились не только богатые, но и бедные граждане Первопрестольной.

Что же касается домов московских аристократов, то у них для гостей каждый день был накрыт стол, и так что дворяне и талантливые артисты без всякой церемонии приезжали к ним в известные дни обедать и проводили весь вечер «в разных удовольствиях».

Кулачные бои пользовались популярностью не только в среде простого народа. Не гнушались «гладиаторских игр» и некоторые московские аристократы. Так, граф А. Г. Орлов-Чесменский, известный своей необычайной силой (Алексей Григорьевич руками разгибал лошадиные подковы, свертывал в трубочки серебряные рубли), бился у себя дома на кулаках с известными в то время в Москве силачом-арабом.

К особым увлечениям москвичей следует отнести также петушиные бои, разведение голубей (не было купеческого дома, где бы не было голубятни), а также слушание соловьиного пения в трактирах.

Московские жители любили оригинальничать. Чтобы обратить на себя внимание, князь Волконский, к примеру, выезжал иногда из дома зимой в санях, сделанных наподобие продолговатой лодки, впереди которой находилась «вызолоченная птичья голова с длинным носом, наклоненным к передку саней, она служила местом для сидения кучера…».

В описываемое нами время в Москве за карточными столами выигрывались и проигрывались целые состояния.

«Мне (А. П. Глушковскому. – Авт.) случалось учить детей танцам у многих богатых картежных игроков: по тому случаю я бывал у них на всех вечеринках и балах. Нигде нельзя было лучше попить, поесть и повеселиться, как у них. Нередко на этих пиршествах бывали цыгане, фокусники и оркестр музыкантов; они платили всегда щедрою рукою. Однажды я сидел в кабинете у знакомого мне игрока Николая Ивановича Квашнина-Самарина, с которым я находился почти на приятельской ноге. Он метал банк всегда на огромные суммы. Я спросил его: «Я думаю, вчерашняя вечеринка вам дорого стоит?» – «Да, – отвечал он, – тысячи две». Тогда я решился сказать ему: «Вы имеете большое семейство, не лучше ли вам поберечь денежки на черный день?» – «Любезный друг, – ответил он, – ты не знаешь наших расчетов: чем роскошнее вечеринка, тем более на ней бывает понтеров, а это банкомету большая выгода; если понтер проиграет тысячу, другую, то говорит: «Зато я хорошо попил, поел и весело время провел», а у другого банкомета, где не допросишься и рюмки ерофеичу, жаль и рубля проиграть. Так, видишь ли, вечеринка стоила мне две тысячи, а приобрел я пять».

Летом народ любил гулять на Воробьевых горах. В то время горы были покрыты лесом, который спасал отдыхающих от летнего зноя. Здесь были раскинуты «палатки для цыган и торгующих местными и питейными продуктами…». Рано утром и вечером с соседних дач приезжали на Воробьевы горы отдыхающие для купания, прогулок и чаепития.

«В летнее время помещики жили в своих подмосковных деревнях; туда приглашали они своих знакомых на пиршества, иллюминировали сады, жгли великолепные фейерверки, музыка гремела в обширных залах дома, молодежь до полуночи танцевала, все дышало весельем».

Нельзя без улыбки читать в воспоминаниях современников о московских партикулярных балах начала столетия.

Москвичи отличались не только радушием, но и заметной оригинальностью в приглашении и приеме гостей.

К примеру, вы пожелали поздравить соседку с именинами. В положенный день вы подъезжаете к ее дому, а швейцар вам объявляет, что вас покорнейше просят на вечер. «А много у вас будет гостей?» – «Да, приглашают всех, кто приедет утром, а званых нет; тихий бал назначен».

Вечером на «тихий бал» к А. С. Небольсиной (а именно к ней мы прибыли с поздравлениями) пожаловала вся Москва. Экипажи тянулись по обеим сторонам Поварской до Арбатских ворот.

Именинница умела принимать гостей: будь то главнокомандующий или студент, каждому поклон, каждому ласковое слово. Делай что хочешь – играй, разговаривай, молчи, ходи, сиди, «только не спорь слишком громогласно и с запальчивостью; этого хозяйка боится».

В конце XVIII – начале XIX столетия бал открывал так называемый «длинный польский». Степенные старички и старушки щеголевато кланяются и приседают.

Вот начинается так называемый «отбой»: не попавшие в польский мужчины один за другим останавливают первую пару и, хлопнув в ладоши, отбивают даму; кавалеры отвоеванных дам переходят к другой. Последний кавалер или идет к картам, или, сопровождаемый словами «Устал!», «В отставку!», «На покой!», бежит к первой паре и отбивает даму.

Затем «длинный польский» превращался в «круглый», с попарными выходами и обходами, большими и малыми кругами, крестами, цепью и т. д.

По окончании польского «рисуется» менуэт, выстраивается в два ряда экосез или англез, потом следуют кадрили с вальсом, за ними «манимаска или краковяк, пергудин или матрадура. В заключении горлица или метелица. После ужина – на тампет или полури».

Особенность московских балов состояла также в том, что зачастую дам было больше, чем кавалеров, что вполне объяснимо: главные танцоры – военные, а гвардия стоит в Петербурге.

Учитывая серьезность проблемы, во время подготовки одного из праздников графиня А. А. Орлова поручила знакомым дамам «вербовать хороших кавалеров».

Е. А. Муромцева обратилась с подобной просьбой к С. П. Жихареву, чтобы тот сопровождал ее на бал к Орловым.

«Но я решительно танцевать не умею, – сказал я, – застенчив и неловок». «Purtant vous Werevkines et vous dansez souvent chez les Lobkoff, comme si je ne le savais pas»[4]4
  И все-таки ты танцевал у Веревкиных и часто танцуешь у Лобковых; как будто я этого не знаю! (фр.)


[Закрыть]. – «Это правда, но у Веревкиных был бал запросто, а у Лобковых я танцую pour rire[5]5
  Для смеху (фр.).


[Закрыть] в своем кружку, да и не танцую, а прыгаю козлом». – «А у Орловых будешь прыгать бараном – вот и вся разница! Болтай себе без умолку с своей дамой – и не заметят, как танцуешь». Я отнекивался, но мне Катерина Александровна решительно объявила: «Vous irez, mon cher; je le veux absolument: a votre age on ne refuse pas un bal comme celui du comte Orloff, ni une femme qui vous a vu naitre. Cesi ridicule!»[6]6
  Поедешь, мой милый; я решительно хочу этого. В твоем возрасте не отказываются ни от такого бала, как у графа Орлова, ни от такой женщины, которая видела тебя в пеленках. Это смешно! (фр.)


[Закрыть]

Делать нечего, буду снаряжать свой бальный костюм: плюсовый фрак и белый жилет с поджилетком из турецкой шали. Разоденусь хватом!»

Несмотря на грандиозный размах, бал у Орлова напоминал большой семейный вечер. «Могучий хозяин» граф А. Г. Орлов-Чесменский сидел в углу передней и распивал чай с почетными гостями, которые что-то друг другу рассказывали и при этом весело хохотали.

После ужина, который завершился в одиннадцать часов, Орлов приказал музыкантам играть русскую песню «Я по цветам ходил» и заставил графиню плясать по-русски.

В других танцах постоянными кавалерами Анны Алексеевны были губернский предводитель Дашков[7]7
  Дашков отличился не только танцами, но и тем, что в ответ на предложение англичан продать им своих собак, имевших огромный рост и необыкновенно красивую шерсть, ответил: «Русский барин собаками не торгует».


[Закрыть] и Козлов (автор Чернеца), танцующие мастерски.

В половине второго граф остановил танцы, закричав: «Пора по домам!»

Прощаясь с дамами, Орлов некоторых позволял себе обнять, другим целовал руки, третьих трепал по плечу и говорил им «ты».

Графиня Анна Алексеевна Орлова-Чесменская приводила отцовских гостей в восторг своей русской пляской.

Одни из ее поклонников был князь Куракин, который до такой степени украшал себя бриллиантами, что, по словам Ростопчина, напоминал светящийся фонарь. Версальский щеголь так и не дождался расположения графини. Среди многих поклонников она выбрала сына графа М. Ф. Каменского – доблестного воина графа М. М. Каменского. Его смерть на турецкой войне стала первым страшным ударом для Анны Алексеевны. Второй последовал в 1808 году, когда она лишилась отца.

Дядя, граф В. Г. Орлов, был человек иного склада, чем «Алехан», хозяйственный, рассудительный, по складу своего характера он не мог заменить графине Орловой отца – одного из самых ярких представителей XVIII столетия.

Граф А. Г. Орлов-Чесменский доживал свой век в Москве. «Какое-то очарование окружало богатыря Великой Екатерины, отдыхавшего на лаврах в простоте частной жизни, и привлекало к нему любовь народную. Неограниченно было уважение к нему всех сословий Москвы, и это общее уважение было данью не сану богатого вельможи, но личным его качествам». Сердца москвичей покоряли не только могучая сила духа, радушие и доступность графа, но и следование русским традициям в обыденной жизни. Один из современников Орлова, заслуженный профессор Московского университета П. И. Страхов, в своих воспоминаниях рисовал картину появления графа на улицах Москвы: «И вот молва вполголоса бежит с губ на губы «Едет, едет, изволит ехать». Все головы оборачиваются в сторону к дому графа А. Г.; множество любопытных зрителей всякого звания и лет разом скидают шапки долой с голов, а так, бывало, тихо и медленно опять надеваются на головы, когда граф объедет кругом.

Какой рост, какая вельможная осанка, какой важный и благородный, и вместе добрый, приветливый взгляд! Такое-то почтение привлекал к себе любезный москвичам боярин, щедро наделенный всеми дарами: и красотой разума, и силой телесной».

Во время московских гуляний граф красовался на знаменитом своем коне Свирепом, выезжая в пышных поездах с огромной свитой.

В манеже А. Г. Орлова, находившемся в его усадьбе Нескучное, устраивались карусели, на которых дочь графа Анна Алексеевна поражала зрителей тем, что на всем скаку копьем выдергивала ввернутые в стены манежа кольца и срубала картонные головы манекенов в чалмах и рыцарских шлемах. В определенные часы в манеже собирались известные любители верховой езды, среди них – княгиня Урусова, княжны Гагарины, Щербатова, Е. А. Карамзина, муж которой, известный историк Н. М. Карамзин, ездил ежедневно по утрам для моциона.

Жихарев упоминает в своем дневнике, что в конце марта 1805 года у графа Салтыкова «затевается большая карусель, только не условились еще в назначении распорядителя».

Помощник Кина, отличный наездник красавец берейтор Шульц, стал главным берейтором последней конной российской карусели, состоявшейся в 1811 году в Москве. Ее инициаторам был генерал от кавалерии С. С. Апраксин, участник крымских походов Потемкина, с 1803 года – военный губернатор Смоленска.

Главным судьей карусели 1811 года был главнокомандующий граф И. В. Гудович. К числу судей этого состязания принадлежали выдающиеся люди своего времени, среди них – русский посланник в Париже князь И. С. Барятинский, московский гражданский губернатор Н. В. Обресков, герой битвы при Аустерлице Ф. П. Уваров. Главным церемониймейстером карусели стал князь В. А. Хованский, а герольдмейстером – родной дед графа Л. Н. Толстого – И. А. Толстой.

Московская карусель 1811 года устраивалась частными лицами по подписке. Список почетных членов включал 31 человека. Первое место принадлежало графине А. А. Орловой-Чесменской. Второй шла Е. В. Апраксина, урожденная княгиня Голицына, дочь победительницы первой карусели 1766 года Н. П. Голицыной.

Список почтенных членов украшали известные литераторы того времени – князь И. А. Долгоруков и сенатор Ю. А. Нелединский-Мелецкий, герой Турецкой кампании (1806–1810 годов) генерал-майор А. Н. Бахметев и юный камер-юнкер князь П. А. Вяземский.

Среди жертвователей был и П. Г. Демидов, подаривший Московскому университету свою библиотеку, на его же средства в 1805 году было открыто в Ярославле Демидовское высших наук училище. Взносы почетных гостей пошли на приобретение костюмов, призов, устройство бала и другие расходы. Для проведения карусели напротив Александровского дворца и Нескучного сада по проекту Ф. И. Кампорези был выстроен амфитеатр в окружности до 350 саженей с галереями и ложами для 5 тысяч человек.

Москва была взбудоражена предстоящими состязаниями, участие в которых для молодого дворянина было делом чести. Карусель проводилась 20 и 25 июня 1811 года. По первому сигналу на карусельную арену выезжали рыцарские кадрили: Военная, Галльская, Венгерская и Рыцарская Русская. Все рыцари были на лошадях редкой красоты с богатыми чепраками. Проехав несколько раз перед ложами, рыцари производили упражнения с копьем, пистолетом и шпагой. Завершив туры, кавалер останавливался в центре арены перед судейской ложей. Судьи подсчитывали набранные каждым участником очки и определяли четырех призеров, которым дамы вручали призы под звуки труб и литавр.

Победителем карусели 20 июня был признан двора его императорского величества камер-юнкер граф А. И. Апраксин, награжденный пистолетами Кухенрейтера. За первое место на карусели 25 июня получил золотую медаль граф А. И. Апраксин. Среди победителей карусели 1811 года – князь Д. П. Волконский, А. Л. Демидов, А. И. Шепелев. Специального приза от дам – красного шарфа с надписью: «Отважность в юности – залог доблести зрелых лет» – удостоился неизвестный рыцарь за «ловкую, быструю и красивую езду». Когда он поднял забрало, все узнали Александра Всеволодовича Всеволожского.

Карусель 1811 года была благотворительной. Собранную сумму кавалеры раздавали находящимся в Москве раненым солдатам, бедным офицерам, вдовам и другим нуждающимся. Деньги шли также на выкуп тех, кто находился за долги под арестом. С той поры карусели в России пошли на убыль. Они стали проводиться уже без воинских упражнений, в сущности, это было исполнение дамами и кавалерами на лошадях различных танцев.

Императрица Александра Федоровна не знала равных в грациозности не только на бальном паркете, но и в манеже. Среди светских дам одними из лучших наездниц своего времени считались А. О. Смирнова-Россет и А. А. Оленина.

Как справедливо отмечает в своем исследовании, посвященном графине А. А. Орловой-Чесменской, граф С. Д. Шереметев: «Графиня Анна и ее подруги были женщины сильного духа, крепкого закала, возвышенного строя мыслей и незаурядного по тому времени образования». Для подрастающего поколения они являлись «примером долга и христианской добродетели». А. А. Орлова представляла настоящую старую не «грибоедовскую» Москву, о которой блестяще написал князь П. А. Вяземский: «Пора наконец перестать искать Москву в комедии Грибоедова. Это разве только часть закоулков Москвы. Рядом и над этой выставленною Москвою была другая, светлая, образованная Москва. Вольно же было Чацкому закабалить себя в темной Москве. Впрочем, в каждом городе не только у нас, но и за границей найдутся и другие лица, сбивающиеся на лица, возникшие под кистью нашего комика. Суетность, низкопоклонство, сплетни и все тому подобное – не одной Москвы прирожденное свойство: найдешь их и в других европейских городах».

Москва стремилась ни в чем не уступать Петербургу, в том числе и в удовольствиях светской жизни. Гений танцевального искусства господин Иогель давал в Благородном собрании маскарады для своих учеников, на которые съезжалось до двух тысяч гостей. А по воскресеньям юных москвичей сажали в карету (по восемь человек) и отправляли на бега на Москву-реку, где за пятак серебром можно было купить у продавцов конфеты, сладости (каждая по копейке) и, раскрыв разные фигурки дома, достать оттуда билетики со стихами.

В конце XVIII – начале XIX столетия отношения детей и родителей не были такими панибратскими. С родителями общались утром, во время обеда, чая и за ужином. В разговор дети вступали только после того, как старшие обращались к ним с каким-либо вопросом. «Мы наших родителей боялись, любили и почитали. Теперь дети отца и матери не боятся, а больше ли от этого любят их – не знаю <…> и, право, лучше было, больше чтили старших, было больше порядку в семействах и благочестия…» – вспоминала Е. П. Янькова о годах своего детства в начале 50-х годов XIX столетия.

Своих старших дочерей Елизавета Петровна возила обучаться танцевальному искусству к Пушкиным, которые жили в 1809–1810 годах «где-то за Разгуляем, у Елохова моста».

Дочери Елизаветы Петровны обучались танцевальному искусству вместе с А. С. Грибоедовым и О. С. Пушкиной (сестрой поэта), М. С. Грибоедовой (впоследствии талантливой арфисткой, сестрой А. С. Грибоедова) и другими детьми.

Александр Пушкин не отличался особой грацией, он был весьма неловок, а потому над ним часто посмеивались. Обиженный, он уходил в угол, где мог весь вечер просидеть на стуле.

Бабушка поэта М. А. Ганнибал, женщина дельная и рассудительная, не раз говорила о своем внуке: «Не знаю, матушка, что выйдет из моего старшего внука: мальчик умен и охотник до книжек, а учится плохо, редко когда урок свой сдаст порядком: то его не расшевелишь, не прогонишь играть с детьми, то вдруг так развернется и расходится, что его ничем не уймешь; из одной крайности в другую бросается, нет у него средины. Бог знает, чем это все кончится, ежели он не переменится».

Доставалось Александру Сергеевичу и за свой внешний вид. В сравнении с А. С. Грибоедовым он выглядел «рохлей и замарашкой», но при этом обладал удивительными, очень живыми глазами, «из которых искры так и сыпались».

В 1814 году семья Пушкиных переехала в Петербург, а до их приезда в июле 1811 года сюда был привезен будущий поэт для определения в Царскосельский лицей.

Радушная, хлебосольная Москва осталась в детских воспоминаниях, взрослая жизнь начиналась в Петербурге, где молодые люди из лучших дворянских фамилий стремились поступить на службу в гвардию.

С начала воцарения Александра I общественная жизнь Петербурга заметно оживилась.

В зимние дни на Дворцовой и Английской набережных, между двенадцатью и тремя часами, вы всегда могли встретить представителей высшего света: блестящих офицеров, важных государственных лиц, иностранных дипломатов, великосветских львов и конечно же очаровательных дам, щеголявших в нарядах, сшитых по последней французской моде.

Это было время двух европейских правителей. Один, стоявший тогда во главе еще Французской республики, уже успел наполнить Европу славой своего имени, завоевал Египет, победил при Маренго. Но Наполеону еще предстояло стать императором, в то время как Александр Павлович был им не только по крови, но и по духу, при этом не стоит забывать, что добродетели отражаются в манерах, и, чтобы убедиться в этом, отправимся днем на прогулку на Дворцовую набережную.

В наше время даже трудно вообразить, что глава державы просто так, запросто, прохаживается по улицам города, останавливается, обмениваясь несколькими словами с представленными ему лицами, и даже иногда заходит невзначай к знакомым.

Так в один из зимних дней фельдмаршалу Салтыкову сообщили, что государь вошел в прихожую, спросил о здоровье своего наставника и поднимается по лестнице.

Подойдя к большим креслам, в которых сидел старый фельдмаршал, император стоя разговаривал с ним, пока тот не пригласил его сесть словами: «Садись, батюшка».

«Благородные манеры – признак благородной души и просвещенного ума». Наши предки хорошо помнили эту истину.

Здесь же, на набережной, в каретах, появлялись императрицы, в сопровождении наставников прогуливались великие князья Николай и Михаил, реже всех показывался Константин Павлович.

Император жил летом в Каменноостровском дворце, а общество селилось на соседних островах. Оставшиеся в городе отправлялись гулять на острова и на Черную речку. По Неве и ее протокам скользило множество лодок. За лодкой знатного лица следовала лодка с духовой музыкой или с певцами-лодочниками, услаждавшими слух то отрывками из опер, то танцевальными пьесами, то народными песнями. Эту чудесную картину можно было наблюдать вплоть до восхода солнца.

Русская щедрость привлекала многих заезжих знаменитостей.

Отсутствие Александра Павловича заметным образом оказывало влияние на характер светской жизни Петербурга начала XIX столетия.

В 1807 году, находясь в Петербурге, Жихарев вновь попал в ситуацию, с которой примерно год назад столкнулся в Москве. Как и тогда во время отсутствия гвардии, в городе почти не осталось хороших танцоров, и, чтобы «помочь горю», граф Соллогуб набрал из штатских «мастеров бального дела».

Одной из дам, протанцевавшей у графини Салтыковой целую ночь (от десяти часов вечера до пяти утра), Жихарев посоветовал беречь себя и свою красоту, которая от бессонных ночей и от «неумеренных танцев» может пострадать.

«А на что мне красота? – возразила она. – Я замужем и прельщать никого не намерена. Годом прежде, годом после, а все же надобно будет подурнеть и состариться: по крайней мере, пока время не ушло, напрыгаюсь и навеселюсь вдоволь, а там и примусь за нравоучения своим детям». Это в своем роде также логика. Я спрашивал, справилась ли с кавалерами? «Множество их было, – отвечала она, – я всякого разбора; ловких и неловких; но для меня все равно, какие эти господа ни были бы, лишь бы шаркали по паркету». Ну, и это дело, подумал я. Следовательно, «Vous n'etes pas pour les grands sentiments?»[8]8
  Вы не поклонница высоких чувств? (фр.)


[Закрыть] – спросил я опять премилую мою хозяйку. «Eh? Mon dieu, monsieur, je n'ai jamais-etudie la metaphysique, et en verite, je ne sais pas a quoi peuvent ils servir»[9]9
  Ах, месье, я никогда не изучала метафизики и, право, не знаю, на что они нужны (фр.).


[Закрыть].

После этой выходки для меня все стало ясно как день, я и вышел от красавицы с новыми познаниями в физиологии женщин. «Courte et bonne» (коротко и хорошо), говорят французы; «Kurz, aber lustig» (коротко, но весело) – повторяют немцы; а какой смысл дать этим фразам на русском языке – я еще не придумал».

Русские дамы были далеко не так сентиментальны, как принято о них думать.

Дочери «безумного и мудрого» XVIII столетия в большинстве своем обладали твердой волей, чувством достоинства, достаточно неплохо разбирались в литературе, живописи, музыке, не говоря уже о том, что знание нескольких европейских языков было обычным явлением в дворянской среде.

Светская беседа изящна по форме, но не поверхностна. Дам высшего света трудно понять, «зато не любить невозможно».

Бальные платья, напоминавшие античные туники, демонстрировали все более укоренявшиеся в дворянской среде основные идеи римского морального кодекса, что не могло не сказаться на самом стиле придворной жизни. Поэтому военная молодежь без колебания отвергала в 1807 году приглашения на балы к французскому посланнику, несмотря на Тильзитский договор между Россией и Францией.

Система ценностей определяет правила поведения человека, который, руководствуясь ими, способен изменить мир к лучшему.

В то же время наследники «екатерининских любимцев» стремились не отставать от своих отцов по части устройства великолепных празднеств. В 1913 году в Петербурге состоялась выставка, посвященная придворной жизни с 1613 по 1913 год. В каталоге выставки мы находим описание праздника, устроенного А. Л. Нарышкиным 8 февраля 1808 года.

«Хозяева, ожидая высоких к себе посетителей, употребили всевозможные украшения для дома, где, между прочим, комната, приготовленная для принятия во время ужина Высочайшей Фамилии, отделана была первым декоратором Г. Гонагою, совершенно в новом вкусе, соединяющем в себе великолепие с простотой, богатство с приятностью. Так же отделаны им были две комнаты, сопредельные оной; в прочих отделка была лучших в городе мастеров; одним словом, хозяева ничего не щадили, чтобы можно было угостить наилучшим и приятным образом.

В саду, простирающемся от самых окошек дома и оканчивающемся на другой противолежащей улице, устроены были ледяные горы, украшенные архитектурой и освещенные разноцветными огнями.

В восемь часов вечера начался съезд. В девять часов присутствовал уже тут Его Императорское Высочество Государь Цесаревич и Великий Князь Константин Павлович. В половину десятого прибыть соизволил Государь Император с Императрицами и со всею Высочайшею Фамилией; и когда их Императорские Величества выходили из карет, в то время у крыльца загремела музыка, а хозяева имели счастье тут встретить и препроводить их в среднюю залу, где находилось уже более семи сот приглашенных особ, и где вдруг, к общему всех удивлению, стена, в конце зала сего находящаяся, исчезла, представя декорацию в действующими в полной красоте (произведения живописца г. Корсини), она изображала гроту, которой глубина теряясь из виду, представляла ниспадающие с вершин утесов два источника, в стремлении своем составляющие в разных местах каскады и ручейки, где нимфы резвились, наяды плавали, тритоны катались на дельфинах, а посреди оных на камне, исходящем из воды, сидел амур. При подошве гроты окруженной приятными видами рощи и пригорков, произведены были танцы, составленные г. Дидло из воспитывающихся в Императорской театральной школе. Балет сей как замысловатым своим расположением, так и разнообразием приятнейших видов групп во время танцев, привел всех в восхищение, особливо танец госпожи Икониной был пленителен.

По окончании оного начался бал и катанье с гор; а через несколько минут в том месте, где пред сим была сцена, поднят был занавес и открылось новое отделение комнат, ведущих к тому месту, где были учреждены были ужинные столы для Высочайших Фамилий и для всех прочих посетителей. В час пополуночи бал прерван был возвещением об ужине изобилием и роскошью приуготовленным.

После ужина высочайшие посетители, возвратясь в большую залу, возобновили бал, и в то же время зажжен был в саду перед домом большой фейерверк, где между многими огненными явлениями зрелись четыре пальмы необычайной величины, составленные из зеленного огня. Бал продолжался в присутствии Его Императорского Величества и их Императорских Величеств Государынь Императриц и всей Высочайшей Фамилии до пятого часа утра.

Сколько праздник сей не заключал в себе великолепия и пышности, но не могло ничто равняться с усердием и приветливостью хозяев, желавших доставить удовольствие посетившим их».

На Петергофской дороге у Красной мызы располагался великолепный сад А. Л. Нарышкина, при входе в который была выставлена доска с надписью: «Приглашаем всех городских жителей воспользоваться свежим воздухом и прогулкою в саду, для рассыпания мыслей и соблюдения здоровья».

На Шлиссельбургском тракте также находились великолепные парки, доступные для публики: князя Вяземского, Зиновьева, Апраксина, Шереметева и многих других.

В 1808 году Россия воевала со Швецией на территории Финляндии. Командуя 21-й пехотной дивизией, князь П. И. Багратион нанес шведским войскам несколько поражений, в марте 1809 года принял участие в походе по льду Ботнического залива. Через трое суток колонна Багратиона заняла Аландские острова, а авангард достиг шведского берега.

Суворовский любимец, чье имя было окружено ярким ореолом воинской славы, был с триумфом встречен в Петербурге. В его честь писались стихи и кантаты, давались балы и обеды. Портреты героя расходились во множестве. Петр Иванович обладал удивительно располагающей внешностью. «Среднего роста, сухощавый, с типичным восточным лицом, он держал себя крайне скромно, но с большим достоинством».

Среди восторженных почитателей Багратиона была великая княгиня Екатерина Павловна.

Царская семья всполошилась. Девушку выдали замуж за принца Ольденбургского, а Багратион получил назначение главнокомандующим Дунайской армией.

В приказах П. И. Багратиона мы читаем: «Солдата нужно учить и готовить быть победителем, а не изнурять…»; «Всякий начальник должен стремиться приобрести любовь и доверие своих подчиненных и никогда не должен пренебрегать ими как единственными своими сотрудниками, с коими разделит славу…»

В дни решающих сражений большинство генералов появлялось перед войсками в общегенеральском мундире с золотым шитьем в виде дубовых листьев на воротнике, введенный в 1808 году. Накануне битвы «люди переодевались в чистое белье, тщательно брились, надевали парадные мундиры, ордена, белые перчатки, султаны на киверах и т. д.».

Именно таким изображен на портрете, находящемся в Военной галерее Зимнего дворца, князь Петр Иванович Багратион. Именно таким полки последний раз увидели его на Бородинском поле…

1812 год – год духовного и нравственного испытания России. В марте Александр Павлович прибывает в Вильно. Русский император поражает съехавшихся в город прекрасных дам своей утонченной любезностью, которая, по отзывам современников, превосходила изысканную галантность Людовика XIV.

Восстановить события тех дней нам помогут записки графини Шуазель-Гуффье, фрейлины при высочайшем дворе.

«В то время в Вильно занимались подготовлениями к празднеству в императорском доме, в Закрете. Над нашими головами готова была разразиться гроза; между тем все беспечно думали лишь об удовольствиях о том, какое счастье иметь Александра в Вильно. Мы не только не предвидели его отъезда и приближения к Неману наполеоновских войск, но мы не знали даже, что французы уже прошли через Германию. В Литву не пропускали никаких вестей; никогда еще политика не было окутана столь непроницаемой завесой».

Но при этом вряд ли кто из находившихся в городе предполагал, что готовящийся бал мог стать последним для императора и его окружения, среди которого было немало известных военачальников, в результате французы едва не выиграли компанию, не обнажив своих шпаг.

В саду Закрета строили для танцевального зала открытую галерею, окруженную колоннами, в центре ее предполагалось устроить обширный луг с цветами. Эта работа была поручена архитектору, профессору Шульцу. Во время работ ему сделали замечание, что глубина фундамента не соответствует высоте галереи и толщине колонн. Шульц принял сказанное к сведению и пообещал исправить этот недостаток. Но на следующий день, во время обеденного часа для рабочих, галерея обрушилась, раздавив одного из строителей. Опасаясь подозрений в тайных отношениях с французами, Шульц бежал, погоня, снаряженная вслед за ним, обнаружила лишь шляпу архитектора на берегу реки.

Несмотря на столь печальные события, бал состоялся и, по словам современников, превзошел по великолепию другие подобные празднества.

Чудесный весенний вечер. В восемь часов гости собрались в парке, со всех сторон доносятся звуки духовой музыки в исполнении музыкантов императорской гвардии. Дамы в покрытых цветами, элегантных туалетах рассаживаются по кругу на паркетной площадке, на месте предполагаемой галереи.