Текст книги "Сердце самой темной чащи"

Вот теперь всадник улыбнулся почти по-настоящему – оба уголка губ приподнялись, и только глаза холодными остались, точно ручей студеный.

– Не жадная ты, Василиса, – медленно произнес он. – Себе коня не пожелала. Редкое качество для такой красной девицы.

– Я обычная, – отмахнулась от похвалы Василиса, пристально следя за тем, как уверенно пальцы красавца пробегают по узору на воротах. Третий мизинец, пятый безымянный, обратно, два раза по указательному и снова мизинец. – Просто в доме моего нет ничего после матушкиной смерти, а что было – все со мной. Нечего мне хотеть, некуда сокровища нести, не таю я опасности для Кощея и его сокровищ.

Не успел ничего ответить ее вынужденный спутник, как отворились ворота, без скрипа, словно смазанные маслом.

– Проходи, Василиса, чувствуй себя как дома, – пригласил ее красавец.

Шагнула Василиса во двор и только хотела спросить, кто он таков, что так по-хозяйски двором и хоромами распоряжается, как прямо над ее головой каркнул огромный черный ворон.

Оглянулась Василиса как раз вовремя, чтобы увидеть, как сами собой закрываются ворота – крепко сжимаются костяные пальцы, ни щелочки не остается – и как ворон прямо в руки ее спутника бросает что-то острое, словно венок из длинных черных кинжалов.

А когда тот прижал пальцы с боков этого венка и поднял над головой, водружая его на место, Василиса все поняла. Не кинжалы были это, а зубцы царской короны. Каждый зубец – знак народа, которым царь правит. А корона черная, потому как царствует он в Нави. И Василиса своими ногами в Навь шагнула. Нет теперь ей обратно дороги, если только царь не отпустит.

Глава 3

– Кощей, – прошептала Василиса, глядя прямо в разноцветные глаза навьего царя. Бухнуться бы на колени, поклониться бы до земли, да ноги не держат и спина не гнется! Язык словно все прочие слова забыл, проклятый, только сил и достало прошептать:

– Кощей…

Поморщился навий царь, по короне своей длинным черным ногтем щелкнул.

– Кощей, – согласился он. – Я бы не снимал корону и не вводил в заблуждение девиц всяких, да только вихрем в короне бывает неудобно перемещаться, а просто на коне – долго. Мое царство огромное, все земли умертвий и неживых и за полгода не объедешь.

Выдохнула наконец Василиса и снова вдохнула. Сердце ровно биться начало. Обидно стало, что девицей всякой ее царь назвал. Только-только красавицей величал и, надо же, как быстро повернулся! Но промолчала Василиса. Чай она тут не за расположением царским да словами ласковыми. Вспомнила, как тут оказалась, и ноги свои сбитые пожалела, руки и щеки исцарапанные.

– Прости, что не признала, навий царь, – снова поклонилась до земли Василиса. От нее поклонов не убудет, а Кощею – почтение. Она нет-нет, да глянет на него из-под ресниц. Не стар и не страшен. Чего тогда люди напраслину возводили? Вот и поди разбери! – А послала меня к тебе мачеха Милица, просила дать огня от твоего очага, чтобы дом грел, уют создавал, а двор не сжег и домочадцев до угару не довел.

Снова дрогнул губами Кощей, словно улыбнуться попытался, но в то же мгновение брови свел, точно ласточкин хвост, хмуро, и тучи над его головой потяжелели, того гляди дождем прольются. С глухим карканьем на плечо опустился ворон. Хищно блеснул темными вишнями глаз, махнул крыльями и замер будто изваяние.

– Я и не против пламени язычок дать и угольков не пожалею, – заговорил Кощей и машинально погладил ворона по голове и накостнице клюва. – Да только без службы не приживется огонек – потухнет. Готова ли ты мне три службы сослужить, чтобы домой с огнем вернуться?

Василиса чудом не выпалила, что даже шансу одному уже рада. Вместо этого поклонилась снова до земли и ответила кротко:

– Согласна, Кощей, давай свои службы.

– Ишь какая торопыга, – усмехнулся навий царь. – По одному заданию давать буду. И разве ты не знаешь, что утро вечера мудренее?

Кивнула Василиса. И впрямь на поляне глаза черепов светили так, что было светло как днем. А на самом деле была ночь непроглядная. Да и не спала она с прошлой ночи толком. И не ела тоже!

– Утром первую службу дам. – Похоже, Кощей остался доволен ее кротостью: хоть хмуриться перестал. – Подойди ко мне, Василиса.

Все еще робея, Василиса подошла ближе. И сам навий царь ее пугал, а тут еще ворон сидит на его плече и так смотрит, того и гляди клювом тюкнет! А это не петух соседский – этот голову пробьет не глядя!

Кощей ухватил ее пальцами за подбородок и подтянул повыше, в глаза своими разноцветными гляделками посмотрел, словно в душу проникая.

Василиса дыхание задержала: уж больно близко Бессмертный царь к ее лицу был, ну как изо рта его трупным ядом несет или падалью? А Кощей как издевался будто: наклонился над ее лицом и вглядывался так, словно что-то рассмотреть силился. Не выдержала Василиса, снова полной грудью вдохнула, отчего взгляд Кощея на мгновение скользнул по ее старенькому и оттого уже в груди тесному платью и снова в глаза посмотрел. Синий глаз его словно выцвел до бледно-голубого, а зеленый вспыхнул будто кошачий в темноте.

– Как интересно, Василиса, – почти мурлыкнул своим бархатным голосом Кощей, и от неожиданности у Василисы чуть не отнялись ноги. Она бы и упала, не придержи Кощей ее свободной рукой. – Ты… очень любопытная девушка. Что же, тем лучше. Будь моей гостьей.

И он отвел обе руки и даже шаг назад сделал.

– В сундуках в клети много разной одежды, найди себе по размеру, чтобы не ходить в пыльном да грязном, – потребовал он. – Место для сна выбери тоже себе по вкусу, я ночую в башне, до утра не выйду. Захочешь поесть – сама приготовь.

Василиса со страхом оглянулась на костяные хоромы. Это в них ей предстоит спать, не на сеновале или в овине? А где набрать воды, из чего приготовить еду?

Она коснулась подбородка, где до сих пор чувствовались цепкие пальцы с острыми ногтями, царапавшими нежную кожу. Снова спросить у Кощея? Нет, слишком злоупотреблять его гостеприимством не хотелось. Да и он уже ушел в хоромы. А погонится ежели за ним Василиса, не подумает ли он лишнего? Как прикажет в его опочивальне лечь, что тогда делать, без огня домой возвращаться?

За этими мыслями Василиса не заметила, как в дом вошла. Голову пригнула, хоть дверной проем и не на нее был рассчитан, а на более высокого Кощея, но все же поклонилась. Внутри дом был куда меньше, не приглядишься – так вроде как деревянный. За обычный все равно не сойдет, но если выше горницы не подниматься, то и хорошо будет. Только где хозяин хранит съестное? Ладно сама Василиса – она и потерпеть могла, но куколке с прошлой ночи лишь одна ягодка досталась.

Словно поняв, что о ней речь, шевельнулась куколка в руке, да так неожиданно, что Василиса, всю дорогу ее к сердцу прижимавшая да за пазухой гревшая, ойкнула и выронила.

Упала куколка прямо на стол и лежит не шевелится – куколка и есть! А Василиса подошла поближе и видит, что стол как новенький, а вот скатерть смятая и как попало в рулон свернута. Расстелила Василиса скатерть, разровняла ладонями, разогнала морщинки самые крошечные, села рядом на лавку и вздохнула:

– За таким столом да хоть бы хлеба кусок и каши чугунок.

Глядь! Появились прямо перед ней чугунок каши, небольшой совсем, но ладный и тяжелый, от чугунка пар идет, а в каше кусок маслица тает, и хлеба краюшка рядом лежит. Черная, крупной солью поблескивает. Такой хлеб матушка пекла, пока не заболела.

Удивилась Василиса, но глазами хлопать некогда было. В животе заурчало, не будь она одна тут, стыда бы не обралась!

А так поклонилась только и за ложкой потянулась.

– Благодарствую, хозяин, благодарю и хозяйку, – произнесла она, рассудив, что вряд ли Кощей сам хлеб печет и кашу варит. Хоть и царапнуло от этой мысли в сердце что-то.

Что она возомнила, Василиса и сама не знала. А почему-то привиделось ей, будто службу она в хоромах сослужит: приберет их чисто, вымоет с ключевой водой, отскребет с речным песочком, наготовит снеди разной да накормит Кощея. Смилостивится тогда навий царь и даст ей огонек и дорогу домой укажет.

На деле же хоромы выглядели ухоженными, а хозяева и сами ее накормить сумели. Первую ложку с маслицем Василиса куколке отложила, а потом и сама за еду принялась. Хоть и голодная, а ела неторопливо, оттого и не подавилась, когда голос за спиной раздался, мягкий и басовитый, точно кота матерого мурчание.

– И тебе на добром слове спасибо, красна девица, только нет под этой крышей хозяйки.

Василиса чуть ложку расписную не выронила. Соскочила с лавки, давай головой мотать да озираться. И не видит никого! Даже ворона нет, только она, скатерка да куколка.

– Кто ты? Покажись! – попросила Василиса и торопливо добавила: – Коли страшен – не напугаюсь я, коли хорош собой – не засмущаюсь! Покажись!

Василиса даже язык прикусила до крови. Вот чего у нее про «хорош собой» вылетело? Не может про Кощея перестать думать? И очень зря! Он же бессмертный! Кто его знает, сколько лет он такой молодой и красивый! Может, это вообще морок: ягодки те были не малиной вовсе, вот ей и кажется всякое.

– Я бы показался, красна девица, но не обессудь, запрещено мне без спросу показываться. Зато и помешать тебе не смогу, если ты чего задумаешь!

Удивилась Василиса, даже язык, и без того прикушенный, кашей горячей обожгла.

– Это что же я задумать могу? – С пустым местом говорить было и жутко, и забавно. Чтобы не бояться, Василиса вообразила, что у Кощея тоже куколка есть и под лавкой прячется. Только Кощей ее вопросами расшевеливает, отдыхать не дает.

И до того смешно стало, как представила она Кощея с куколкой, что едва от улыбки удержалась.

– А что обычно девицы задумывают, стоит им к Кощею попасть? – растерялся голос. – Прочь бежать, да так, чтобы не догнал Кощей. Золото, камни самоцветные унести с собой или платья бархатные и сапожки сафьяновые. А некоторые и убить его мечтают.

Василиса даже есть перестала.

– Я сама сюда пришла, – рассудительно произнесла она. – Чего мне сбегать до поры? А хозяина обокрасть, что под крышу дома завел и хлеб-соль предложил… Ну и девицы у вас тут бывают, как я погляжу!

Голос молчал так долго, что Василиса решила, что он и вовсе ушел. Съела все до крошечки, ложку в чугунок положила да руками всплеснула.

– Убрать бы со стола, да не знаю куда. И водицы студеной бы напиться, – вздохнула она.

И тотчас исчез чугунок, а появился ковш. Вода в нем была чистая-чистая и студеная – зубы заломило. Но Василиса только обрадовалась. Напилась, куколку свою умыла да оглядела, ладно ли все у нее? А у куколки и кокошник сбился, и кончик косы растрепался!

Снова поклонилась она столу, и исчез ковш, а сама Василиса села кукольный наряд поправить да кончик косы переплести.

– Зачем ты скатерке кланяешься? Она самобранка, что ты скажешь, то и приготовит, – раздался тот же голос из-за спины. – А ты и разносолов никаких не попросила, и сбитней ягодных, и квасов хмельных.

В этот раз Василиса не вздрогнула, не обернулась, только плечами пожала.

– Мне доброго слова никому не жаль, – пояснила она. – А разносолы мне да квасы хмельные без надобности. Накормили, напоили – и спасибо.

Снова замолчал голос.

– И уйти не хочешь? – спросил, когда она уже куколке косу доплетала.

– Хочу, чего мне не хотеть, да только с огоньком и с разрешения хозяина. – Василиса расправила тоненькую ленту и ниже голову опустила, чтоб не увидел невидимый Кощеев слуга, как глаза ее блестят. Непривычна она лгать была, а солгала так, словно масло по сковородке горячей прокатилось.

Может, и сбежала бы она, Кощея увидав, да только чуяла проверку во всем этом, и вспомнилась матушка, которая всегда говорила: «Проверять твою кротость люди будут, не поверят с первого раза. А ты им и не мешай. Ты лучше других себя знаешь».

– Василиса, – голос теперь прямо за спиной раздался, даже затылок защекотало, словно глядел туда кто не отрываясь, – дозволь твою косу переплести, как ты свою куколку обиходила. Устала ты уже, самой сил не достанет.

Хотела возмутиться Василиса, как же так, чтобы незнакомец какой ее волос касался, но после еды в сон клонить начало, и Василиса, снова куколку к себе прижав, кивнула. Дозволила.

Споро чужие ловкие пальцы косу ее расплели, от мусора, листочков и веточек избавили, гребнем сперва редким, потом частым от кончиков сначала, а потом и от темени прошлись. С каждым взмахом гребня сильнее слипались глаза Василисы, как она не силилась сидеть прямо, а клонилась к столу.

Пальцы уже за плетение принялись, а Василисе снилось, что ходит она по хоромам Кощеевым, да не одна, а с самим хозяином. И не боится его нисколечко: ни глаз разноцветных, ни ногтей, на когти похожих, ни паутинки на висках. Да и Кощей во сне ведет себя иначе. Под руку ее берет, свои хоромы показывает. Каждую светелку, каждую башенку, терем светлый, клети темные.

– А здесь царевны томятся, когда у меня гостят, – показывал Кощей светелку. – Наряды смотри какие, Василиса. Камнями убранные, золотом и серебром расшитые. Хочешь в светелке… потомиться? Как царевна жить будешь, с золота есть, в золоте купаться. А всего делов – в окошко смотреть да царевича поджидать.

Засмеялась Василиса. Во сне легко быть смелой!

– Не по чину мне томиться: со скуки умру, – ответила она Кощею. – А платья небось тяжелые, то-то царевны и томятся. Прости, Кощей, не по нраву мне.

И в другую светелку повел ее Кощей, крепче локоток сжимал, ниже к ушку наклонялся.

– А здесь у меня богатырки сил набирались, – зашептал он ей на ухо, так щекотно и боязно и в то же время приятно, так бы стояла и слушала, что он шепчет. – Каждая смерть мою искала, каждая на равных сразиться желала. Хочешь тут жить? На железе есть, в лучшие кольчуги рядиться?

Покачала головой Василиса. Страшно ей до того сделалось, что вцепилась она в руку Кощея да лицо на груди его спрятала. Во сне и не такое случается!

– Нет, Кощей, – помотала она головой, – не хочу. И меч я не подниму, да ты и дурного мне ничего не сделал, чтобы смерти твоей желать.

Приобнял Кощей ее за плечи – ох уж эти сны в костяных хоромах! – да и повел дальше.

– А тут у меня колдуньи останавливаются. Приходят за своим, уходят с чужим. Платья на любой вкус выбирают, украшения волшебные носят, едят с чего хотят, ходят где вздумается. Хочешь тут жить?

Вздохнула Василиса. Это же какой Кощей хозяин хлебосольный: всех он в дом пускает! Девицы как к себе домой к нему шастают, а все потому, что хозяйки в доме нет. Была бы хозяйка, хоть богатырка, хоть колдунья, хоть царевна, а ворота бы кому попало не отворялись!

– Я не колдунья, – призналась она со вздохом. – Вот мачеха моя точно ведьма. А я обычная. Мне бы платье простое чистое да постелить на лавке в клети. Мне и хватит.

Развернул ее к себе Кощей, обеими руками за запястья ухватил больно да к себе притянул. Прямо в глаза смотрит, не отрывается, и Василиса сама как мышка замерла, пошевелиться боится.

– А глаза у тебя колдовские, Василиса, – наклонился Кощей так близко, что шептал прямо в губы, и вовсе от него никакой падалью не пахло! – Не мог я ошибиться. Сердцем чую.

«Сейчас поцелует!» – Василиса даже дышать перестала и зажмурилась поскорее. А когда снова распахнула глаза, то поняла, что лежит на лавке, недалеко от печи. И надето на ней платье точь-в-точь ее собственное, только чистое и поновее, да еще цвет другой. А так даже вышивки по вороту такие же – Василиса на ощупь определила. И куколка рядом у изголовья сидит. И нет никакого Кощея поблизости.

– Я, что же, за столом уснула? – пробормотала Василиса, снова закрывая глаза и поудобнее устраивая голову на руке. – Приснится же такое! И это еще я после каши, что после разносолов и квасов хмельных приснилось бы, даже подумать стыдно!

Не ответил ей незримый помощник, словно и не было его, и Василиса уснула и проспала без снов до самого рассвета.

А едва посветлело небо, как за воротами раздалось ржание. Вскочила Василиса, выглянула во двор и успела вовремя, чтобы увидеть, как всадник белый на белом коне пересекает двор и исчезает в предрассветном тумане.

Утром двор выглядел словно иначе. Не пугали ни черепа на частоколе, ни лес мрачный за ним. Василиса и колодец нашла. Сама умылась, платье пригладила да воды в дом принесла. Уж пусть скатерть-самобранка что угодно приготовить могла, да только колодезная вода – особенная. Так за делами и не заметила, когда Кощей спустился, только и почувствовала на себе его взгляд, чуть ведро с водой не уронила.

Глава 4

– Василиса, рано встаешь да сразу за хлопоты, – голос Кощея был мягким, а вот лицо хмурым. И поди пойми, что ему не так. Разве что голодный спать лег или, наоборот, разносолов и квасу хмельного накушался, и сейчас голова болит. Василиса от такой беды почитала пуще прочего воду холодную, вот и кивнула на ведро.

– Налить испить воды колодезной? – со всем почтением спросила, а Кощей ну точно не с той ноги встал: скривился весь, даже паутинки-трещинки словно шире стали и ниже по щекам спустились.

– Отравить хочешь, Василиса? – полюбопытствовал только мрачно.

Василиса ведро поставила и руками всплеснула.

– Да зачем мне тебя травить, Кощей, ты же бессмертный! Хочешь, сама первая попью?

На скатерти-самобранке уже и ковш с резной ручкой появился, точно лебедушка из дерева вырезанная, глаз не отвести. Хотела Василиса зачерпнуть из ведра да сама выпить, но Кощей ее одним движением руки остановил.

– Поднеси, – не попросил – приказал словно! Снова Василиса потянулась к ковшу, но качнул головой Кощей, на ведро указал.

Василиса и спорить не стала. Откуда ей ведать, какие порядки у царей? Может, им, как обычному люду, ковши и не положены. Поднесла ведро полное. Кощей его взял легко, будто чарочку, и начал пить. Пил, пока досуха не осушил, и куда только поместилось?

– Хороша водица, – хрипло произнес он. – Я уж и забыл, как она хороша. Сразу сил прибавилось.

Василиса же только голову ниже опустила. Сил прибавилось! А ну как мысли будет видеть как на ладони! Узнает, что за сны ей снились, – так стыда не оберешься.

– Благодарю, Василиса, ловко просьбу мою выполнила. И сама приготовила, своими руками воду из колодца принесла, без скатерти-самобранки, и по сердцу мне это пришлось. – Вот теперь Василиса голову подняла да в глаза разноцветные взглянула. Неужто сейчас угольков ярких отвесит и домой отправит? И хочется Василисе скорее наказ мачехи выполнить, и домой торопиться не следует. Ну как батюшка не приехал еще?

– А теперь за службу берись, Василиса, – словно подслушал ее мысли Кощей. – Первая твоя служба будет такой: найди в себе то, что сама о себе не знаешь. Вечером вернусь – спрошу.

– В себе? – повторила Василиса испуганно. Да как же так! Это только первое задание, а уже такое сложное!

Но Кощей уже надел тяжелые перчатки и во двор вышел. Василиса за ним выскочила. Ворота стояли распахнуты, кости лошадиные так и лежали, как их царь навий оставил.

– А… – начала было Василиса, но спросить ничего не успела. С карканьем вороньим поднялся оборвавшийся вопрос, и из чащи на поляну выбралась девушка. Василиса ее не знала, не иначе как из другой деревни приблудилась.

Увидела та девушка Кощея и едва чувств не лишилась. Глаза выпучила, рот то откроет, то закроет, и не звука. То на него, то на черепа смотрит. А потом закричала, да так громко, что Василиса уши ладонями закрыла.

Девушка же от страха и вовсе на землю шлепнулась и отползти пыталась, а кричать и Кощея костерить все одно не переставала.

– Я умерла, умерла, умерла! – завыла она, когда до леса всего ничего оставалось. Уже убежала бы обратно в чащу, ее ведь никто не держал! Только Василиса хотела ее успокоить и в лес отправить тропку домой искать, как у Кощея терпение лопнуло.

Кончики губ его дрогнули и вниз пошли, совсем немного, но Василиса и того напугалась, а глаза засверкали. Белесо-голубой потемнел почти до иссиня-черного, а кошачий зеленый сверкнул яростью. Щелкнул Кощей пальцами, раз – и заместо воющей красавицы лягушка скользкая сидит, квакнуть боится.

Шагнул к ней Кощей, занес ногу раздавить, а Василиса его за пояс обхватила и назад потянула.

– Не дави, Кощей, оставь ее! – жалобно попросила.

Замер Кощей, так ногу и не поставил, пока лягушка прочь не ускакала. А потом ладони в перчатках своих железных на ее руки положил, и Василиса вздрогнула, сообразив, что натворила. Царя навьего руками схватила и на полпути остановила! Не сносить ей головы и квакать вместе с той ревой на болоте! А то и расплющит сапогом – и поминай как звали. Не дождется батюшка Василисы из темной чащи.

А Кощей к ней лицом развернулся и за руки схватил.

– Пожалела дурочку? – обманчиво мягко спросил Кощей, сжимая запястья точь-в-точь как во сне, только руки его сейчас в перчатках были и больно царапали кожу. – Забыла, кто я такой, Василиса?

– Помню, Кощей, как тут забыть? – дрожащим голосом произнесла Василиса. Хоть и страшно ей было и тоже хотелось упасть и расплакаться, но уж очень лягушкой квакать не хотелось. – Только я не ее пожалела. Чай не прошу за ней по болотам бегать и расколдовывать. А вот сапоги у тебя ладные, кожа мягкая, подметки ровные. Жаль их лягушачьей кровью пачкать.

Она наконец осмелилась посмотреть на лицо Кощея и увидела, что снова один уголок губ вверх пополз. Неужто не злится?

А Кощей опустился на одно колено да ногу ее за щиколотку ухватил и на себя потянул, на колено себе поставил. Щекам Василисы так жарко стало, что она их ладонями накрыла, чтоб остудить. Ладно она ноги у колодца помыла, а то совсем бы со стыда под землю провалилась.

– А ты босая ходишь, – снова его голос звучал мягко, словно не было только-только в нем колючей вьюги, холодного льда. – Почему, Василиса? В сундуках и сапожки сафьяновые, хоть овечьи, хоть козьи, цвета любого, с каблучком или без. Почему не надела?

Дернула Василиса на себя ногу, но Кощей держал пусть нежно, но крепко и только острием большого пальца перчатки стопу поглаживал.

– А куда мне сапожки такие? – вздохнула Василиса, оставив попытки вырваться. Словно сон ее странный продолжался, что за напасть! – В коровнике убирать или в поле ходить? Зимой и то в деревне лучше валенки, вот от них я бы не отказалась. Мои прохудились совсем, а батюшка слушает мачеху и думает, что мне не надо ничего. Снова если заболею, как в прошлую зиму, могу до весны не дожить.

Василиса глаза зажмурила и только вздрагивала от ласки непривычной. Ждала, что Кощей скажет.

– Странная ты, Василиса. – Отпустил ее ногу наконец Кощей и сам поднялся. – Лето еще к закату только клонится, а ты уже про зиму думаешь!

– Не странная, обычная. – Василиса поспешно ногу убрала и на шаг отступила, пока Кощей ее не держит! – Готовь сани летом, а телегу зимой, слыхал, небось? Вот с валенками точно так же.

Удивился Кощей. Облизнул рассеянно тонкие бескровные губы, глаза его посветлели. Оба.

– Будут тебе валенки, Василиса, – наконец произнес он. – Выполнишь мои задания – и будут. А пока остаешься одна, не сожги мои хоромы, в остальном делай что хочешь, ходи, где любо будет. Только за ворота без меня идти не смей!

Кивнула Василиса и вернулась во двор. Оттуда смотрела, как щелкает Кощей пальцами и снова встает его конь вороной. Улетел Кощей вихрем черным, с карканьем последовал за ним огромный ворон. Без скрипа закрылись ворота – осталась Василиса одна.

– Эй, – позвала она тихо, – Безымянный! Ты тут?

Не ответил ей слуга Кощея. Уж она его и в хоромах кликала, в каждую светелку поднялась. Молчит.

Села тогда Василиса за стол, куколку рядом посадила, скатерть ладонями погладила.

– Подай, скатерушка, тех разносолов, что сестрицы мои и мачеха дома едали, а мне и объедочков не доставалось, – попросила она тихо.

И появились перед ней и дичь жареная с соусами ягодными, и грибы с травами, и яблоки в жидком темном сахаре, и крендели в меду.

От каждого самый лакомый кусочек Василиса перед куколкой клала да и о себе не забывала. Вкусно ей было. А к концу обеда, согревшись сбитнем медовым, вспомнила она про задание Кощея. А ведь совсем о нем запамятовала!

Хотела куколку попросить помочь, как мать перед смертью наказывала, но не решилась. Это ж не беда пока, так, напасть.

«Коли до вечера не пойму, что я в себе не знаю, то тогда и совета спрошу», – пообещала она сама себе и пошла дальше по хоромам гулять.

Даже до Кощеевой башни добралась. А добравшись, не удержалась и на краешек постели села. Перина у Кощея была пуховая, одеяло легче облака и теплее шубы куньей. Подушки узорчатые, с таким изящным шитьем, что Василиса залюбовалась.

Рассиживаться не стала и поспешила спуститься, подальше от башни. А там сундуков видимо-невидимо! Стала Василиса их открывать и смотреть. Не соврал Кощей – чего там только не было. И парчовые платья, золотом расшитые, и шубки кроличьи, воротники лисьи, и кольца, бусы – глаза разбегались, что первым в руки брать, на что смотреть, что примерить!

Только все со вздохом Василиса обратно в сундуки сложила. Не соврала она Кощею: некуда ей такое носить, только разве что Милицу злить да смерть свою кликать. Не спустит ей мачеха, если она в такой шубке и сапожках вернется, со света сживет.

Чтобы себя не тревожить больше прежнего, снова Василиса на двор вышла. Обошла по кругу, каждого кола в частоколе коснулась. Широк двор Кощея, а ни коров, ни коз с овцами – ничего. Пусто на дворе, только и есть что конюшня, а кто в ней стоит, Василиса узнавать побоялась. Уж больно шумно зверь там дышал и ворчал, стоило ей приблизиться.

Уж снова в дом Василиса собралась, как вдруг вспыхнул глазами один череп и словно шепнул что-то. Подошла Василиса ближе, прислушалась.

– Сними с кола, девица, не побрезгуй, – прошептал череп. – Службу тебе сослужу, коли за ворота вынесешь.

Василиса вздохнула. Что за существа такие, все ее к побегу склоняют? Не убьет же ее Кощей, если она задание не выполнит! Такого уговора у них не было. Так чего ей бежать?

– Я знаю, что ты сейчас никуда не идешь, – словно прочитал ее мысли череп с горящими глазами. – Но однажды ты выйдешь со двора Кощея. Возьми меня с собой, путь укажу, во тьме не заблудишься!

– Да как я тебя возьму, ты же Кощею принадлежишь! – не утерпела Василиса. – Небось, и убил он тебя сам: ты какой-нибудь царевич и его зарубить хотел!

– Не царевич я, – вздохнул череп, глаза его ярко вспыхнули. – Но зарубить хотел, правда твоя, красна девица. Но то Милица виновата, не я и не сам Кощей. А что до того, как меня забрать, так я сам слышал, что сапожки и платья парчовые ты брать не хочешь. Вот меня тогда в награду за службу попроси. Я и огонек сохраню до самого дома получше горшка глиняного!

Он еще что-то говорил, только Василиса слушать перестала, когда имя услышала. Неужто совпадение всего лишь, и другая Милица черепу знакома, не ее мачеха?

– Подожди, – остановила она разговорившийся череп. – Ты упомянул Милицу. Кто она такая, чем перед тобой виновата?

– Сними с кола, девица, все расскажу, – снова попросил череп. – Уже три года меня рука человеческая не касалась, истосковался я!

Василиса замерла в нерешительности. Боязно ей было человеческий череп голыми руками брать, да вдруг еще и Кощей осерчает! Но так про Милицу узнать хотелось! Сердцем Василиса чувствовала, что мачеха не ее первой на погибель к Кощею отправила.

Не удержалась она, привстала на цыпочки, череп покрепче обхватила ладонями и с острия сняла да и в дом побежала, чтобы не передумать.

В доме на лавку череп положила, сама рядом села.

– Рассказывай… правда, не знаю, как звать тебя, величать, – спохватилась она.

Череп глухо засмеялся, глаза его почти потухли, крошечные искорки только и горели.

– Никак меня не зовут теперь, девица, но спасибо на добром слове. А раньше меня звали Найденом.

– Ну и я так звать буду, – решила Василиса и сама себя назвала. – Рассказывай, Найден, что тебя к Кощею привело.

История была не слишком длинной. Сердце Василисы ее не подвело: Милица оказалась той самой. Батюшкой Белолики и Власты, купцом из соседней деревни, был именно Найден. Только он хоромы никак строить не хотел да и в город брать супругу отказывался. А однажды приехал – дочерей дома нет.

– Слезы у Милицы – каждая с горошину была, – вздохнул Найден. – Клялась, что дочерей со двора Кощей увел, как лошадей, и защитить их было некому. Я и поверил. Схватил топор – и в лес.

Василиса кивнула. Ее батюшка небось так же бы сделал, если бы ее кто обидел. Если только мачеха не отговорила бы.

– Осерчал Кощей, когда я к нему ломиться начал, – продолжил череп. Жизнь огоньков в глазницах еле теплилась. – Но прежде чем смерти предать, показал в зеркальце колдовском, как Белолика и Власта за печку прятались, как Милица надо мной смеялась. Присмотрела она себе купца побогаче, что только недавно жену потерял. Вот и ненадобен я ей стал. Кощею я за науку благодарен, но не каждый урок впрок идет: некоторые ты поздно получаешь.

Василиса кивнула. Медленно-медленно. Потому как жалко ей Найдена не было: пригрел змею на груди, и дочери такие же. Что ему толку дальше жить, все одно – ведьма извела бы. А вот своего батюшку куда жальче. Вернется он сейчас с товарами, что будет делать, а ну про нее спросит? Да спросит, конечно, как не спросить? Родная кровинушка. Милица и его тогда к Кощею пошлет.

И будет у Кощея еще один череп на частоколе глазницами светить, потому как Василиса батюшку любила, конечно, но против колдуна – навьего царя ему и минуты не выстоять. Нет, нужно задание выполнять и поскорее домой возвращаться! И Найдена взять, пусть службу сослужит. Заговорит с Милицей или сестрицами, да может они хоть заикаться начнут! Это надо же такому случиться, чтобы родного отца на погибель отправили!

Пока с черепом Василиса разговаривала, не заметила, как темнеть начало. Услышала лишь топот коня – то Ночь в своем черном плаще возвращался, а за ним и Кощей должен был пожаловать.

Заволновалась Василиса, схватила череп, думает, куда нести, успеет ли обратно на кол повесить, а Найден возьми и взмолись:

– Не уноси меня обратно, дай рядом с тобой отдохнуть, теплом человечьим согреться! Я тебе пригожусь!

Сунула Василиса череп себе на скамью, накрыла пестрым одеялом и скорее во двор – Кощея встречать.

А там уже ворон с пронзительным «кррук» крыльями машет и вихрь черный крутится. Едва-едва успела Василиса подол платья встряхнуть от налипшего сора да косу пригладить, как встал у ворот конь вороной, а ворота сами и отворились.

Кивнул Кощей ей, мол, вижу, что тут осталась и не сбежала, спешился и по крупу коня шлепнул – тот костями и рассыпался.

– Выполнила ли ты задание, Василиса? – Едва ворон корону на голову царю опустил, так тот сразу к гостье повернулся. И пусть глаза оставались холодными, почудилось Василисе, что рад он. То ли тому, что она не сбежала, то ли просто увидеть ее рад, поди разбери! – Нашла ли в себе то, что сама не знала?