Автор книги: Олдос Хаксли
Жанр: Философия, Наука и Образование
Возрастные ограничения: +16
сообщить о неприемлемом содержимом
Текущая страница: 12 (всего у книги 39 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Из поведения членов экипажа в бою никак не следовало, что один из летчиков склонен к резким перепадам настроения, а другой, тихий и застенчивый, обычно предпочитает держаться в сторонке. Все четко мыслили, быстро действовали и внешне соблюдали полное спокойствие.
Такие действия вполне типичны для экипажа, который хорошо знает, что такое страх, и потому может не обращать внимания на его физиологические проявления; который хорошо обучен и потому способен на четкие действия; который полностью доверяет друг другу, как и должно быть в единой команде”».
Мы видим, что в момент кризиса каждый из этих молодых людей отринул свою конкретную личность, которую сам же складывал из элементов, доставшихся ему по наследству и от окружения, в котором вырос; что каждый устоял перед непреодолимым в обычных условиях искушением отождествить себя с настроением мгновения и перед соблазном отождествиться с личными мечтами и так далее; что все эти люди вели себя на удивление одинаково, причем одинаково восхитительно. Поневоле хочется допустить, что кризис и предшествовавшая кризису подготовка как бы извлекли их из отличных друг от друга личностей и подняли всех на один и тот же более высокий уровень.
Порой одного только кризиса, даже без предварительной подготовки, достаточно для того, чтобы человек забыл привычное «Я» и стал на какое-то время совершенно иной личностью. Именно поэтому в тех или иных чреватых катастрофой условиях люди временно становятся героями, мучениками и бескорыстными тружениками, которые творят чудеса ради ближних. Очень часто схожие плоды приносит близость смерти. Например, Сэмюэл Джонсон[241]241
Английский литературный критик, лексикограф и поэт, один из законодателей литературной моды второй половины XVIII столетия. – Примеч. перев.
[Закрыть] на протяжении почти всей своей жизни был одним человеком – и стал совершенно другим на короткий срок болезни, которая свела его в могилу. Он был поистине потрясающей составной личностью – подтверждением чему служат добрые шесть поколений читателей Босуэлла[242]242
Дж. Босуэлл – шотландский писатель, мемуарист, автор чрезвычайно популярной по сей день биографии своего друга С. Джонсона. – Примеч. перев.
[Закрыть]: ученый грубиян и обжора, добродушный хулиган, суеверный интеллектуал, убежденный христианин и фетишист, храбрец, отчаянно боявшийся смерти. На смертном же одре он стал простым, спокойным, цельным и сосредоточенным на Боге человеком.
Как ни парадоксально, многим людям проще вести себя бескорыстно именно в периоды кризиса, нежели когда жизнь идет нормальным, привычным чередом. Когда все в порядке, ничто не побуждает нас отвергать драгоценную самость, ничто (за исключением нашей собственной воли к укрощению страстей и познанию Бога) не отвлекает разум от тех отстраненных занятий, с которыми мы решили себя отождествлять; мы вольны плескаться в нашей личности сколько нашей душе будет угодно. О, как же мы плескаемся! Именно поэтому все духовные наставники уделяют столько внимания важности малых дел.
Господу угоднее прилежное выполнение даже самых незначительных из порученных нам дел, а не ревностное желание справиться с тем, чего нам не поручали.
Никому на свете не дается без труда наидостойнейшее и любовное выполнение скучной повседневной работы.
Некоторые измеряют ценность добрых деяний только естественными качествами или их сложностью, отдавая предпочтение деяниям заметным или необычным. Такие люди забывают, что христианские добродетели, вдохновляемые Божеством, должны рассматриваться с точки зрения благодати, а не природы. Величие и разнообразие добрых дел воистину сказывается на том, что принято называть их сопутствующей ценностью, но истинная ценность деяния проистекает из одной только любви.
Святым зовется тот, кто понимает, что каждое мгновение человеческой жизни является мгновением кризиса: каждый миг перед нами встает необходимость принять важнейшее решение – выбрать между дорогой, ведущей к смерти и духовной тьме, или той, что ведет к свету и жизни; между сиюминутными интересами и устремлениями вечного порядка; между собственной волей (или волей проекции нашей личности) и Божьей волей. Дабы подготовиться к кризисным житейским ситуациям, святой соответствующим образом обучает разум и тело, в точности как солдаты. Но если задачи военной подготовки простые и узкие, если они заключаются в том, чтобы сделать конкретных людей отважными, хладнокровными и способными на четкое взаимодействие в деле убийства других людей, к которым у них нет никакой личной неприязни, то духовная тренировка направлена на достижение более широких по охвату целей. Основная задача духовной подготовки состоит в том, чтобы обеспечить такое состояние, в котором ничто не будет стоять между человеческим существом и Реальностью, в котором снимутся все устраняющие Бога препятствия, в котором станет возможным постоянно осознавать божественную Основу самих себя и всех других существ. Еще духовная подготовка направлена на то, чтобы дать человеку средства достижения этой цели, а именно – научить принимать все, включая самые тривиальные, обстоятельства повседневной жизни без злобы, жадности, самонадеянности и добровольного невежества, но с неизменной любовью и пониманием. Ввиду того, что задачи духовной тренировки чрезвычайно обширны, ввиду того, что для человека, искренне любящего Бога, каждое мгновение является мгновением кризиса, духовная подготовка несравненно труднее подготовки военной. Вот поэтому вокруг очень много хороших солдат и очень мало святых.
Мы видим, что в критических обстоятельствах солдаты, специально обученные справляться с такого рода затруднениями, забывают о своих врожденных и приобретенных привычках, с которыми в нормальных условиях они отождествляют свое бытие; что они, преодолевая самость, ведут себя совершенно одинаково – целеустремленно и благородно. То же самое можно сказать о святых, но с одной существенной поправкой: цель духовной подготовки состоит в том, чтобы сделать людей «безличными» при любых обстоятельствах, тогда как военная подготовка предусматривает «обезличивание» только в определенных, крайне специфических обстоятельствах – и только по отношению к конкретным группам других человеческих существ. Иначе и быть не может, поскольку все, чем мы являемся, все, чего мы хотим и что делаем, фактически зависит от нашего представления о природе мироздания. Философия, которая рационализирует политику силы, войны и военную подготовку, всегда (какой бы ни была официальная религия политиков и поджигателей войны) оказывается какой-либо нереалистичной доктриной национального, расового или идеологического идолопоклонства, а ее следствием становится, например, рассуждения о Herrenvolk[246]246
«Высшая раса» (нем.), понятие нацистской идеологии. – Примеч. перев.
[Закрыть] и «низших существах, не ведающих Закона»[247]247
Цитата из стихотворения Р. Киплинга «Отпустительная молитва» (1897); в русском переводе О. Юрьева: «Как варварских племен сыны, / Как многобожцы, чада тьмы». – Примеч. перев.
[Закрыть].
Жизнеописания святых недвусмысленно свидетельствуют о том, что духовная тренировка возвышает человека над личным не только в специфических обстоятельствах военных действий, но в любых условиях и по отношению ко всем созданиям, так что святой «любит своих врагов» или, если он буддист, отрицает само существование врагов как таковых, относится ко всем разумным существам, не только к людям, с одинаковым состраданием и бескорыстием. Те, кто достигает объединяющего познания Бога, отправляются в этот путь с различных исходных точек. Одни из них мужчины, другие женщины; одни рождены для действия, другие для созерцания. Все они отличаются друг от друга темпераментом и физической конституцией, все проводят жизнь в совершенно разных материальных, нравственных и интеллектуальных обстановках. Тем не менее, будучи святыми и по причине того, что они обладают объединяющим знанием, которое делает их «подобными Отцу, Коий пребывает в совершенстве на небесах», все они удивительно схожи между собой. Их действия в равной степени безличны, все они поступают сознательно и ни на мгновение не забывают о том, кто они есть и каково их истинное отношение к мирозданию и его духовной Основе. Даже о средних, ничем не примечательных людях можно сказать, что имя им – легион; что уж тогда говорить об исключительно сложных натурах, отождествляющих себя с разнообразными настроениями, желаниями и точками зрения! Святые, напротив, не ведают двоемыслия и слабодушия, они отличаются цельностью и, несмотря на значительную интеллектуальную одаренность, полной простотой мышления. Множественность «легиона» уступает место целенаправленности, но не той злой целенаправленности, которая присуща жажде денег, власти или славы, даже не той, более благородной, но все же слишком земной, целенаправленности, которая проявляет себя в искусстве, образовании или науке, где успех предстает как самоцель, а той высшей, поднимающейся над человеческим уровнем целенаправленности, что составляет истинное бытие душ, осознанно и неуклонно идущих к главной цели человека – обретению знания о вечной Реальности. В одном из священных текстов палийского канона приводится замечательный рассказ о брахмане[248]248
Представитель одноименной касты индуистского общества (жрец, учитель и т. д.); не следует путать брахмана с Брахманом как олицетворением Абсолюта. – Примеч. перев.
[Закрыть] Дроне, который однажды узрел сидящего под деревом Благословенного и спросил:
– Почтенный, могли бы вы быть (1) дэвом[249]249
В индуизме дэв (дэва) – божество, повелевающее силами природы. – Примеч. перев.
[Закрыть]?
– Я не буду дэвом, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (2) гандхаббой[250]250
Гандхаббы (тж. гандхарвы) – в индуизме полубоги, небесные певцы и музыканты. В развитом буддизме это степень преображения души в посмертии, между смертью и новым рождением. – Примеч. перев.
[Закрыть]?
– Я не буду гандхаббой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (3) яккхой[251]251
Яккхи (тж. якши) – в индуизме природные духи, хранители природных сокровищ. – Примеч. перев.
[Закрыть]?
– Я не буду яккхой, брахман.
– Почтенный, могли бы вы быть (4) человеком?
– Я не буду человеком, брахман.
На вопрос брахмана, кем же он тогда является. Благословенный ответил:
«Брахман, я отбросил те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть дэвом… те пятна [загрязнений ума], из-за которых я мог бы быть гандхаббой… яккхой… человеком… Помни меня, брахман, как Будду»[252]252
«Ангуттара-никая», 4.36; перевод Санкт-петербургской общины буддистов Тхеравады. – Примеч. ред.
[Закрыть].
Здесь стоит попутно отметить, что лишь целеустремленный человек способен по-настоящему чтить единого Бога. Монотеизм как теория вполне устраивает того человека, имя которому – легион. Но при переходе от теории к практике, от умозрительного знания к непосредственному знакомству с единым Богом, истинным монотеистом оказывается тот, кто обладает цельностью души. Знание доступно познающему только благодаря устремлению последнего. Для того, кто полипсихичен[253]253
Т. е. наделен как бы несколькими личностями. – Примеч. перев.
[Закрыть], мироздание познаваемо лишь через непосредственные ощущения и политеистично. Будда отказывался обсуждать предельную божественную Реальность. Он говорил разве что о нирване – об опыте, который доступен только обезличенным и целеустремленным людям. Тот же опыт другие мыслители именовали «единением с Брахманом», «единением с ал-Хакком», «единением с имманентным и трансцендентальным Божеством». Будда, выступая в этом отношении строгим операционалистом[254]254
Т. е. подвергая понятия эмпирической проверке. – Примеч. перев.
[Закрыть], говорил о духовном ощущении, а не о метафизическом понятии, подразумевавшемся богословами других конфессий и сторонниками позднего буддизма (для них это одновременно объект и – поскольку в созерцании познающий, познаваемое и само знание едины – субъект и субстанция опыта).
Здесь решителен и однонаправлен разум, но многоветвисты и нескончаемы мысли нерешительных. Несведущие, удовлетворенные буквой Вед, говорящие «нет ничего иного», произносят… цветистые речи, сулящие рождение как плод дел, изобилующие описанием разнообразных ритуалов, направленных на получение удовольствий и обретение власти. [Эти люди] исполнены желаний; их высшая цель – рай.
У привязанных к удовольствиям и богатству, чей ум увлечен этой [речью], не бывает решительного разума, погруженного в самадхи[255]255
Самадхи – полное растворение разума в объекте медитации. – Примеч. перев.
[Закрыть].«Бхагавад-гита»
Среди интеллектуалов и людей культурных агиография в настоящее время далеко не в чести, что, впрочем, нисколько не удивительно. Утонченные, культурные люди отличаются ненасытной потребностью в новизне, разнообразии и развлечениях. А святые, чем бы они ни занимались и сколь поразительными ни были бы их таланты, неизменно озабочены лишь одним – постижением духовной Реальности и тех способов, благодаря которым они и их собратья смогут обрести знание, объединяющее с этой Реальностью. Что касается действий, последние такие же уныло однообразные, как и мысли, ибо во всех обстоятельствах эти люди ведут себя обезличенно, терпеливо и несокрушимо добродетельно. Стоит ли удивляться тому, что биографии таких мужчин и женщин пылятся на полках! На одного хорошо образованного человека, который хоть что-нибудь знает об Уильяме Лоу, найдутся две или три сотни тех, что читал повествование Босуэлла о жизни его старшего современника[256]256
Имеется в виду С. Джонсон. – Примеч. перев.
[Закрыть]. Почему? Потому что вплоть до смертного одра Джонсон охотно наслаждался разнообразием собственных личностей, а вот Лоу, несмотря на весь блеск его талантов, был почти до абсурда простым и сосредоточенным на одной цели человеком. Легион предпочитает читать о легионе. Потому-то во всем репертуаре эпических творений, драм и романов едва ли отыщутся образы истинных теоцентричных святых.
Кто познал Единственного, тот познал все знания.
Кто не познал Единственного, у того все знания – неведение.
Кабир: [если] не познал Единственного, то к чему все знания.
Все происходит от Единственного, но не из всего произошел Единственный.
Пока существует корыстная любовь, служение Всевышнему бесполезно.
[Говорит] Кабир: как познаешь корыстной любовью бескорыстного Господа?
Если душа предана [одному] Всевышнему, то она обретает спасение.
Тот же, кто играет сразу на двух дудках, заслуживает быть битым.
Кабир
Фигура в форме солнца (гравюра на фронтисписе первого издания «Правила совершенства»[257]257
Трактат английского мистика Бене из Кэнфилда (см. ниже). – Примеч. перев.
[Закрыть]. – Авт.) олицетворяет волю Божью. Помещенные на солнце лики суть души, живущие в Божьей воле. Эти лики расположены тремя концентрическими кругами, представляющими три степени проявления Божьей воли. Первый, наиболее удаленный от центра круг – это круг деятельной жизни; второй – круг жизни созерцательной; третий же – круг наивысших достижений. По ободу первого круга расположены различные орудия вроде щипцов и молотков, знаки деятельной жизни. Но по ободу второго круга нет вообще ничего, и это показывает, что в жизни созерцательной человек, не предаваясь иным размышлениям и занятиям, должен следовать Божьей воле. Орудия же лежат на земле, причем в тени, ибо всякий внешний труд полон тьмы. Правда, на них падает солнечный луч, как бы указывая, что труд может быть осиян и озарен Божьей волей.Свет Божьей воли лишь слегка касается ликов первого круга; гораздо больше его на втором круге, а лики третьего, самого близкого к центру круга поистине сияют. Черты в первом круге видны наиболее ясно, уже куда менее заметны во втором круге и почти неразличимы в третьем круге. Это знак того, что души первого круга по большей части погружены в себя; души второго круга меньше заняты собой и больше – Богом; души третьего круга почти забыли о себе и обращены к Богу, поглощены Его волей. Их взоры неотрывно следят за Божьей волей.
Именно в силу растворения в Боге, именно потому, что он не отождествляет свое бытие с врожденными и приобретенными элементами собственной личности, святой способен оказывать целиком непринудительное и потому целиком благотворное воздействие на индивидуумов – и даже на сообщества. Или, если выражаться точнее, он способен на это, поскольку избавился от самости, поскольку теперь божественная Реальность может использовать его в качестве «проводника» благодати и силы. «Уже не я живу, но живет во мне Христос». Справедливое для святого, это условие должно быть по определению истинным для аватары, воплощения Бога. Будучи святым, апостол Павел «не жил», так сказать, и уж подавно «не жил» в этом смысле Христос. Потому рассуждать, как поступают многие нынешние либеральные церковники, о почитании «личности Иисуса» попросту нелепо. Нет никакого сомнения в том, что, удовлетворись Иисус личностным бытием, как все люди на свете, Он никогда не оказал бы такого воздействия, какое мы ощущаем по сей день, и никому бы не пришло на ум видеть в Нем воплощение Бога и отождествлять с Логосом. О Христе стали думать как о Христе именно потому, что Он отринул самость, сделался телесным и духовным «проводником», через которого в мир потекла надличностная, сверхъестественная жизнь.
Души, которые обрели объединяющее познание Бога, почти, цитируя Бене из Кэнфилда, «забыли о себе и обращены к Богу». Однако остатки самости упорно сопротивляются, ибо, пускай в незначительной степени, такие люди по-прежнему отождествляют свое бытие с какими-то врожденными психофизическими причудами, с каким-то приобретенным образом мышления или чувствования, с какими-то условностями, принятыми в их социальной среде. Иисус почти полностью растворился в истинной Божьей воле, но сохранил в Себе, как кажется, некоторые признаки самости. Трудно судить, исходя из доступных нам сведений, до какой степени «Я» в Нем было связано с надличностным, божественным «Не-Я». Быть может, Иисус толковал собственный опыт восприятия божественной Реальности и Свои «полевые» выводы, Свои спонтанные умозаключения в категориях тех восхитительно апокалиптических представлений, что распространялись среди иудеев той поры? Некоторые выдающиеся ученые утверждают, что учение о грядущей неминуемой гибели мира являлась стержнем Христова послания. Другие ученые, не менее видные, говорят, что это послание приписано Христу авторами Евангелий, что Сам Иисус не отождествлял Свой опыт и теологическое мышление с бродившими по той местности ожиданиями. Кто же прав? Как говорится, Бог его знает. В этом случае, как и во многих других, наличные сведения не позволяют дать четкий и недвусмысленный ответ.
Мораль напрашивается сама собой. Количество и качество сохранившихся биографических документов таковы, что мы не в силах установить, какой именно была «остаточная личность» Иисуса. Евангелия крайне мало сообщают нам о «Я» Христа, зато этот недостаток с лихвой восполняется логическими умозаключениями, в виде иносказаний и притч, по поводу духовного «Не-Я», которая проявилась в смертном человеке; потому-то ученики и стали называть Христа Христом и отождествили Его с вечным Логосом.
Биография святого или аватары обладает ценностью ровно в той степени, в какой она проливает свет на средства, с помощью которых в обстоятельствах конкретной человеческой жизни «Я» изгоняется и заменяется божественным «Не-Я». Авторы синоптических Евангелий[259]259
К числу синоптических (букв. «совидевших») относятся первые три книги Нового Завета – Евангелия от Матфея, Марка и Луки. – Примеч. перев.
[Закрыть] решили обойтись без подобной биографии, и никакое количество критических статей и откровенных догадок не сможет ее заменить. На протяжении последней сотни лет было потрачено немало усилий на попытки извлечь из сохранившихся документов больше сведений, чем в них на самом деле содержится. Однако при всех сожалениях, которые вызывает отсутствие у «синоптиков» интереса к биографическому жанру, при всех возражениях на поучения апостолов Павла и Иоанна все равно не подлежит сомнению тот факт, что чутье их не подвело. Каждый из них по-своему писал о вечном «Не-Я» Христа, а вовсе не об историческом «Я»; каждый по-своему подчеркивал ту часть земной жизни Иисуса, в которой, благодаря сверхличности Христа, могли принимать участие все люди. (Природа самости такова, что одна личность не может стать частью другой. «Я» может содержать что-то или содержаться в чем-то, либо меньше себя, либо больше. Но «Я» никогда не вместит иное «Я» и не вместится в него.)
Учение о возможности воплощения Бога в человеке известно большинству основных исторических толкований Вечной Философии – индуизму, буддизму махаяны, христианству и суфийскому магометанству, в котором Пророк равнозначен вечному Логосу.
Всякий раз, когда ослабляется дхарма
И беззаконие превозмогает, Я создаю себя сам, Бхарата.
Для спасения праведных, для гибели злодеев,
Для утверждения закона из века в век Я рождаюсь.
Дивно мое рождение и мое Дело; кто это воистину знает,
Не возрождается тот; покидая тело, ко Мне он идет Арджуна.
Многие страх, гнев и страсть покинув, преисполненные Мною,
Отдавшись Мне, от грехов очистясь познанием, вошли в Мою сущность.
Как ко Мне кто приходит, так я его принимаю:
Все люди идут Моим путем, Партха.
«Бхагавад-гита»
И тогда говорил Всеблагой и сказал: «Знай, Васеттха, что родился в мире Завершитель, Истинно Всепросветленный, Всеблагой и Преславный, наделенный мудростью и щедротами, Счастливый, Ведатель Мира, Непобедимый, Спаситель заблудших, Наставник богов и людей, Всеблаженный Будда. Он проник в тайны мира, видит их лицом к лицу, и нижний мир, и высший мир, как он есть… и вещает Истину. Истина, которую он вещает, и в слове, и в духе, зачата в Любви, развивалась в Любви, Любовью венчается; он принес на землю весть о высшей жизни, пречистой, непревосходимой[260]260
Цит. по: Сутры Махаяны. М.: БНЦ СО РАН, 2015. – Примеч. ред.
[Закрыть].
Кришна – воплощение Брахмана, будда Гаутама – воплощение того, что приверженцы махаяны зовут Дхармакаей, Таковостью[262]262
Дхармакайя – в буддизме высшее тело Будды, сущность мироздания; Таковость – истинные свойства объекта или явления, не скрытые иллюзией. – Примеч. перев.
[Закрыть], Разумом, духовной Основой сущего. Христианская доктрина воплощения Божества в человеке отличается от учений Индии и Дальнего Востока тем, что утверждает возможность существования одной-единственной аватары.
Во многом мы действительно зависим в своих делах от собственных помыслов; если мы творим зло, то по сугубо эмпирическим основаниям следует предполагать, что наш образ мышления не соответствует материальной, умственной или духовной реальности. Из-за веры христиан в существование единственной аватары история вероучения изрядно омрачена кровавыми крестовыми походами, религиозными войнами, преследованиями инакомыслящих и пропагандой империализма – куда больше, чем история индуизма и буддизма. Да, на Востоке, как и на Западе, абсурдные доктрины идолопоклонства, провозглашавшие полубожественность природы государства и его правителя, ввергали народы в бесчисленные политические войны; но по причине того, что восточные народы не верили в единичное откровение, прозвучавшее в определенный момент времени, и не верили в полубожественность церковной организации, этим народам удалось избежать массовых убийств во славу религиозных убеждений, в отличие от христианского мира с его пагубной страстью к подобным распрям. Если в этом важном отношении уровень коллективной нравственности Запада был ниже уровня коллективной нравственности Востока, то же самое, если судить по имеющимся сведениям, можно утверждать об индивидуальной святости и индивидуальной нравственности. Если яблоко и вправду падает недалеко от яблони, то отступление христианства от норм Вечной Философии кажется с философской точки зрения не имеющим оправдания.
Логос выбирается из вечности во время с единственной целью – помочь существам, плотскую форму которых он принимает, выбраться из времени в вечность. Появление аватары на сцене истории имеет немаловажное значение именно потому, что своим учением и выступая «проводником» благодати и божественной милости, аватара обозначает средства, с помощью которых человеческие существа могут вырваться из оков истории. Автор четвертого Евангелия[263]263
Т. е. Евангелия от Иоанна. – Примеч. перев.
[Закрыть] утверждает, что Слово стало плотью, но в другом месте добавляет, что плоть «не пользует нимало»[264]264
«Дух животворит; плоть не пользует нимало. Слова, которые говорю Я вам, суть дух и жизнь» (Ин. 6:63). – Примеч. ред.
[Закрыть] – не «пользует» сама по себе, конечно, зато чрезвычайно полезна как средство единения с трансцендентальным и имманентным Духом. В этом контексте любопытно обратиться к развитию буддизма. В своей книге «Буддистский Китай» Р. Ф. Джонстон[265]265
Британский этнограф, много лет прожил в Китае, где проводил наблюдения и полевые исследования. – Примеч. перев.
[Закрыть] пишет: «В различной религиозной и мистической образности махаяна выражает универсальные истины, тогда как Хинаяна не может освободиться от господства исторических фактов». По словам выдающегося востоковеда Ананды Кумарасвами[266]266
Индийский эзотерик, популяризатор индийской духовной мысли на Западе, один из основоположников современного традиционализма. – Примеч. перев.
[Закрыть], «махаянист уверен – как уверен почитатель Кришны, прочитавший вишнуитские священные писания, в том, что Кришна-лила[267]267
Танец Кришны с его возлюбленной Радхой – в кришнаизме наиболее возвышенное проявление божественной любви. – Примеч. перев.
[Закрыть] – не история, а процесс, вечно разворачивающийся в человеческом сердце, – что исторические факты лишены всякого религиозного значения» (за исключением тех случаев, добавим мы, когда они указывают на средства или сами являются этими средствами – близкими ли, далекими, политическими, нравственными, духовными, – благодаря которым человек может освободиться от самости и власти времени.)
Мистики Запада приложили определенные усилия к тому, чтобы освободить христианство от достойной сожаления рабской приверженности историческим фактам (или, точнее, от той смеси сохранившихся исторических данных и последующих догадок и домыслов, которая в разные эпохи воспринималась как исторический факт). Из сочинений Экхарта, Таулера, Рейсбрука, Бёме[268]268
И. Таулер – немецкий проповедник, мистик, настаивал на соблюдении «христианского духа» в повседневной жизни. Я. Бёме – немецкий мистик и теософ, автор таких известных сочинений, как «Аврора» и «Христософия, или Путь ко Христу». – Примеч. перев.
[Закрыть], Уильяма Лоу и квакеров можно почерпнуть, если угодно, более духовное и более универсальное христианство, ибо в них говорится не об истории, какой та была или какой та должна была быть с точки зрения последующих поколений, а о «процессе, вечно разворачивающемся в человеческом сердце». К сожалению, влияние мистиков никогда не было настолько сильным, чтобы вызвать на Западе «махаянистскую» революцию. Вопреки мистикам, христианство продолжает оставаться религией, в которой чистая Вечная Философия погребена под более или менее толстым слоем фанатичного преклонения перед событиями и вещами во времени: это не полезные средства, а цель, изначально священная и поистине божественная. Более того, вносимые на протяжении столетий исправления и дописывания самым бесстыдным образом начали толковаться как часть истории, и это обстоятельство дало мощное оружие в руки протестантов и, позднее, рационалистов. Насколько мудрее было бы признать тот неоспоримый факт, что, когда суровость Христа Судии была без необходимости преувеличена, мужчины и женщины ощутили потребность персонифицировать божественное сострадание в новом облике, благодаря чему особое значение обрела фигура Приснодевы – как посредницы между людьми и прежним посредником. Когда же, по прошествии времени, и Богоматерь стала внушать чрезмерное почтение, сострадание отыскало новое воплощение – в фигуре святого Иосифа[269]269
Имеется в виду земной супруг Марии – Иосиф Плотник (Иосиф Обручник). – Примеч. перев.
[Закрыть], посредника посредницы посредника. Точно так же буддисты посчитали, что исторический Шакьямуни с его учением о сосредоточенности, разборчивости и полном умерщвлении «Я» как основных способах освобождения слишком суров и слишком интеллектуален. В результате любовь и сострадание, которые Шакьямуни тоже проповедовал, персонифицировались в других буддах – в Амиде и Майтрейе, божественных фигурах, никак не связанных с историей, поскольку их временная жизнь протекала либо в далеком прошлом, либо в далеком будущем. Здесь можно заметить, что огромное количество будд и бодхисаттв в теологии махаяны соизмеримо с обширностью махаянистской космологии. С точки зрения махаяны, время не имеет начала, а бесчисленные вселенные, в каждой из которых обитают всевозможные разумные существа, рождаются, развиваются, загнивают и умирают только для того, чтобы все начать сначала, – и так до тех пор, пока не будет достигнута непостижимо далекая высшая точка развития, в которой все без исключения разумные существа во всех без исключения вселенных сумеют освободиться от времени и перейти в вечное состояние будды. Эта космологическая основа буддизма близка к картине мира, нарисованной современными астрономами, в особенности к тому варианту последней, который представлен в недавно обнародованной теории доктора Вайцзеккера об образовании планет[270]270
Имеется в виду гипотеза немецкого астрофизика К. Ф. фон Вайцзеккера об образовании планет Солнечной системы (1938). – Примеч. перев.
[Закрыть]. Если гипотеза Вайцзеккера верна, то возникновение планетной системы – обычный эпизод из жизни любой звезды. В одной только нашей галактике сорок миллиардов звезд, а за нашей галактикой расположено бесконечное множество других галактик. Если – а у нас нет иного выбора, кроме как поверить в это предположение, – управляющие сознанием духовные законы одинаковы для всей планеты и, быть может, для всей поддерживающей жизнь вселенной, то в последней, разумеется, должно найтись достаточно места (при явной и отчаянной потребности мироздания в них) для бесчисленных искупающих воплощений Таковости, блистающими сонмами которых так любят восторгаться махаянисты.
Со своей стороны, я думаю, что главная причина, побудившая незримого Бога стать явленным во плоти и вступить в общение с людьми, была в том, чтобы повести плотских существ, способных лишь на плотскую любовь, к любви более возвышенной, сначала к Его плоти и далее, мало-помалу, – к духовной любви.
Святой Бернард
Учение Бернарда Клервоского о «плотской любви к Христу» великолепно подытожено профессором Этьеном Жильсоном[271]271
Французский религиозный философ, автор ряда работ по средневековой схоластической философии. – Примеч. перев.
[Закрыть] в книге «Мистическое богословие святого Бернарда»: «Познание себя уже переросло в социальную плотскую любовь к ближнему, который так схож с нами в своих бедах, а затем оно расширилось до плотской любви к Христу, образцу сострадания, Который ради нашего спасения принял крестные муки. Вот место, которое в мистицизме цистерцианцев заняли размышления о видимой человечности Христа. Перед нами лишь начатки мировоззрения, однако они были совершенно необходимы… Разумеется, любовь к ближнему по самой своей сути духовна, и такая любовь проявляется только в первые мгновения. Она слишком сильно зависит от чувств, и надо учиться благоразумно ее использовать, полагаться на нее только для последующего преодоления. Выражая подобные мысли, Бернард попросту кодифицировал учение, обретенное через опыт; с его слов мы знаем, что до своего «обращения» он был сильно привержен чувственной любви, а позднее стал воспринимать ее как первую ступень своего восхождения. Это не значит, что он забыл о такой любви; нет, он просто добавил к ней другую, важнее первой, ибо рациональное и духовное выше плотского. Тем не менее основание, или начатки, есть одновременно и вершина.
Это чувственное влечение к Христу святой Бернард всегда воображал как любовь относительно низкого порядка – исключительно в силу его чувственной природы, ибо любовь к ближнему по своей сути сугубо духовна. Душе свойственна способность к непосредственному единению – через духовные качества – с Божеством, Которое предстает чистым духом. Более того, земное воплощение Бога следует рассматривать как одно из последствий грехопадения, а потому любовь к Личности Христа неразрывно связана с историей грехопадения, в котором не было никакой нужды и которого вообще не должно было случиться. Далее святой Бернард неоднократно замечает, что эта привязанность в одиночку не выживает, что ее должна поддерживать, как он это называет, «наука». Он ссылается на многочисленные ловушки, в которые может угодить и самый ревностный верующий, если его вера не сочетается с разумным богословием и не управляется последним.
Разве нельзя трактовать бесчисленные и плохо совместимые между собой фантастические теории об искуплении грехов, «привитые» христианскому учению о божественном воплощении, как незаменимые элементы «разумного богословия»? Лично мне трудно представить, чтобы кто-то, изучавший историю богословия в том виде, в каком она изложена, скажем, автором Послания к Евреям, Афанасием и Августином, Ансельмом и Лютером, Кальвином и Гроцием[272]272
Традиция считает автором этого Послания апостола Павла, но также авторство приписывается кому-то из его учеников. Афанасий Великий – один из греческих отцов церкви, архиепископ Александрийский, составил «Историю ариан для монахов» и «Апологию против ариан». Аврелий Августин Блаженный – богослов и философ, один из виднейших христианских теологов. Ансельм Кентерберийский – английский богослов, архиепископ Кентербери, один из основоположников схоластики. Гуго Гроций – голландский юрист, философ и поэт, теоретик естественного права, автор, среди прочего, трактата «О правде христианской религии». – Примеч. перев.
[Закрыть], с уверенностью ответил на этот вопрос утвердительно. Впрочем, здесь достаточно обратить внимание всего на одну из самых язвительных насмешек истории. Для евангельского Христа стряпчие были как будто дальше всех от Небесного Царства, поскольку воспринимали Реальность куда хуже прочих групп населения, не считая разве что богачей. Но христианское богословие, особенно богословие западных церквей, являлось плодом разума, пропитанного иудейским и римским легализмом. Слишком во многих случаях непосредственные озарения аватары и теоцентричных святых рационализировались и включались в систему мышления – притом не философами, а краснобаями-стряпчими и склонными к метафизике правоведами. Аббат Джон Чепмен[273]273
Английский священник и богослов, исследователь патристики и евангельских текстов. – Примеч. перев.
[Закрыть] рассуждал о «трудностях примирения (а не просто соединения. – Авт.) мистицизма и христианства». Почему это так затруднительно? Да потому, что римское и протестантское мышление в изрядной степени сформировано теми же самыми правоведами, которых Христос считал совершенно неспособными понять истинную Природу Вещей. «Аббат (Чепмен явно имеет в виду аббата Мармиона[274]274
Ирландский священник, один из наиболее популярных англоязычных религиозных писателей XX столетия, в 2000 г. причислен к лику святых. – Примеч. перев.
[Закрыть]. — Авт.) называет святого Хуана де ла Круса губкой, впитавшей в себя христианство. Можно ее выжать, и тогда останется полноценная мистическая теория (иными словами, Вечная Философия в чистом виде. – Авт.). Потому-то добрые полтора десятка лет я искренне ненавидел святого Хуана де ла Круса и считал его буддистом. Я ценил святую Терезу[275]275
Тереза Авильская – испанская монахиня, создательница ордена босоногих кармелиток, религиозный реформатор, мистик и писатель. – Примеч. перев.
[Закрыть], снова и снова перечитывал ее писания. Она была прежде всего христианкой, а уже потом мистиком. Но позднее я понял, что потерял понапрасну пятнадцать лет, если говорить о молитвах».
Правообладателям!
Данное произведение размещено по согласованию с ООО "ЛитРес" (20% исходного текста). Если размещение книги нарушает чьи-либо права, то сообщите об этом.Читателям!
Оплатили, но не знаете что делать дальше?
