Текст книги "Принц Галлии"

ГЛАВА XVII. В КОТОРОЙ МЫ СНОВА ВСТРЕЧАЕМСЯ С БЛАНКОЙ КАСТИЛЬСКОЙ

Будучи глубоко набожной, Бланка, тем не менее, регулярно пропускала утренние богослужения, так как любила поспать допоздна. Затем она подолгу нежилась в большой лохани с теплой водой, прогоняя остатки сна, а первым ее выходом в свет было посещение дневной службы. По пути Бланка заглядывала к Маргарите, и ежели та была в хорошем расположении духа (или наоборот – в очень дурном), то в церковь они шли вместе.

Однако в тот день ее обычный распорядок был нарушен. Известие о происшедшем в королевском кабинете инциденте застало Бланку еще лежавшей в постели, но уже не спавшей. Скомкав ритуал утреннего омовения до банального мытья, она наскоро перекусила, оделась и поспешила в покои Маргариты, где ее наваррская кузина как раз предавалась одному из своих любимых занятий – устраивала разгон фрейлинам и горничным, вымещая на них всю свою злость и досаду.

С появлением Бланки Маргарита наконец угомонилась и велела всем присутствующим, кроме Матильды де Монтини, убираться прочь. Когда дверь за последней из уходящих фрейлин закрылась, Бланка взволнованно спросила:

– Что случилось, кузина?

– Да ничего особенного, – сухо ответила Маргарита. – Какой-то полоумный пробрался на дворцовую площадь, вообразил, что это стрельбище, и принялся палить по окнам из арбалета. Его тут же схватили.

– А что с дядей?

– С ним все в порядке. Он отделался легким испугом.

– Правда? – облегченно вздохнула Бланка. – А мне говорили, что у него сердце…

– Глупости все! Он просто притворялся… Хотя сначала, может, и нет, у меня самой душа в пятки ушла, когда раздался грохот разбитого стекла, но потом он точно притворялся. «Ах, доченька, близится мой смертный час. Будь умницей, будь послушной, не огорчай больного старика…» Тьфу! А как только я дала ему слово, что к Рождеству выйду замуж, то он сразу воспрянул духом: «Милое дитя! Ты возвращаешь меня к жизни…» Нет, это надо же быть таким лицемером! Как глупо я выглядела, когда обливалась слезами, умоляла его не покидать меня, обещала сделать все, что он хочет, только бы он не умирал… – Она гневно топнула ножкой. – Попалась! Как малое дитя попалась! Папуля все-таки исхитрился заставить меня выйти замуж.

– За кого?

– Этого мы не уточняли. Хоть одно хорошо: отец оставил за мной право выбора из числа одобренных им кандидатур.

– И ты сдержишь свое обещание?

– А как иначе? Ведь я дала слово, к тому же… – Тут Маргарита слегка поежилась. – В конце концов, все обернулось не так уж и плохо. Могло быть гораздо хуже. Это свихнувшийся стрелок подвернулся очень кстати. Он спас меня от публичного унижения.

– Какого?

Маргарита вздохнула.

– Сегодня я чуть не доигралась. Отец получил такое заманчивое предложение, что едва не набрался решимости силой выдать меня замуж. Он даже назначил дату бракосочетания – четвертое сентября.

– И кто жених? Я его знаю?

– Еще бы не знать. Это Красавчик.

– Филипп Аквитанский? – переспросила кастильская принцесса, невольно краснея.

– Вот именно. Ваш дон Фелипе из Кантабрии. Видно, он уже нагулялся и решил обзавестись семьей. А заодно присоединить Наварру к Гаскони и с нашей помощью отобрать у своего дяди галльскую корону. Властолюбец!

– Из Филиппа получится хороший король, – заметила Бланка, отворачиваясь к окну. – В отличие от Робера Третьего, у него будет не только титул, но и реальная власть. Можно не сомневаться, он сделает Галлию великой страной.

– Что ж, тебе виднее, – сказала Маргарита. – Если ты так говоришь, то так оно и будет.

Дрожь в голосе Бланки вперемежку с горечью была ей хорошо знакома. Но это впервые кастильской принцессе изменило самообладание в присутствии посторонних, в данном случае – Матильды, что очень встревожило Маргариту. Жизнь Бланки при наваррском дворе с каждым днем становилась все более невыносимой, и в любой момент она могла сорваться – а это грозило непредсказуемыми, но наверняка весьма плачевными последствиями для всей наваррской королевской семьи.

Маргарита подошла к Бланке и обняла ее за плечи.

– Прости, душенька, я не нарочно. Я уже заметила, что ты избегаешь любых разговоров о Красавчике, но разве могла я подумать, что это такая болезненная для тебя тема.

Бланка отстранилась от нее и смахнула с ресниц непрошеную слезу.

– Да нет, ничего… Все в порядке. Я просто…

– Ну! – подбодрила ее Маргарита. – Смелее! Ты никак не можешь забыть его, верно? И это вполне естественно. Ведь он был твоим первым мужчиной, а такое не забывается. Даже я, и то помню, как в первый раз…

– Ошибаешься, кузина, – мягко, но решительно перебила ее Бланка, садясь в кресло. – Дело совсем не в этом.

– А в чем же? – Маргарита присела на диванчик по соседству. Матильда, как обычно, устроилась на мягкой подушке у ног своей госпожи. – Только не увиливай. Либо отвечай начистоту, либо давай переменим тему. Я понимаю, что тебе больно вспоминать Филиппа Аквитанского, тем паче говорить о нем. Ведь ясно, как Божий день, что кузен Бискайский в подметки ему не годится – ни по своим человеческим качествам, ни, как я подозреваю, по мужским.

По всему было видно, что Бланка страшно смутилась. Однако сказала:

– Насчет человеческих качеств ты совершенно права. Но что касается мужских, как ты выразилась, то… Словом, я не в курсе.

Маргарита вскинула брови.

– Да что ты говоришь?!

– Правду говорю. К твоему сведению, все эти сплетни про меня и Филиппа – беспардонная ложь.

Маргарита уставилась на Бланку с таким потрясенным видом, словно та призналась ей, что втайне исповедует иудаизм.

– Ты это серьезно? Ты не шутишь?

– Какие тут шутки! Мы с Филиппом были друзьями, и только. Не больше, не меньше. Другое дело, что в прошлом году он просил моей руки, но… в общем, отец отказал ему.

– В самом деле? Но почему? С какой стати он предпочел кузена Бискайского? Это же глупо!

– Да, это было глупо, – с горечью подтвердила Бланка. – Более чем глупо. Не только глупо, но и под… – Тут она запнулась.

– Так что же произошло?

Немного помедлив, Бланка сказала:

– Пожалуй, я последую твоему совету и не стану увиливать. Я просто не отвечу. То, как отец обошелся со мной, не делает чести его памяти.

– Понятно. О мертвых только хорошее.

– Да, – коротко ответила кастильская принцесса.

Некоторое время они молчали. Бланка теребила кружева на своих манжетах и время от времени грустно вздыхала. Матильда с искренним сочувствием глядела на нее. Маргарита напряженно о чем-то размышляла.

– Вот так сюрприз! – наконец отозвалась она. – Оказывается, дела обстоят еще хуже, чем я думала раньше.

– В каком смысле хуже? – спросила Бланка.

– В самом прямом. Раньше я считала тебя просто застенчивой, ужасно скрытной, донельзя деликатной, стыдливой до неприличия; но на поверку ты еще и забитая, невежественная девчонка. Теперь я понимаю, что заблуждалась относительно истинной причины твоего отвращения к мужу. На самом деле ты брезгуешь Александром не потому, что после Красавчика он тебе неприятен. Тебе становится тошно при одной мысли о нем не только потому, что некогда он согрешил с Жоанной. В конце концов, это не настолько тяжкий грех, чтобы…

– Маргарита! – резко оборвала ее Бланка, встревожено косясь на Матильду. – Думай, о чем говоришь! И при ком говоришь.

– А, вот оно что! – Маргарита тоже взглянула на Матильду. – Она и так все знает. Сегодня я ей проболталась, ты уж прости меня. Матильда с таким жаром говорила о своей любви к брату, что я взяла и бухнула ей про Александра и Жоанну. Дескать, одни уже доигрались, другие, Елена и Рикард, на подходе, а тут еще ты со своим Этьеном. Но не беспокойся, кузина, Матильда умеет молчать. Правда, Матильда?

Девушка с готовностью кивнула.

– О да, сударыни, я буду молчать. Никому ни единого словечка, обещаю вам.

– Вот и чудненько, – сказала Маргарита. – Итак, на чем я остановилась. Ах, да, на твоем целомудрии в замужестве…

– А может, не надо? – попросила Бланка, вновь краснея.

– Нет, душенька, надо. Прежде я избегала таких разговоров, щадила твою застенчивость. Я не сомневалась, что у тебя был роман с Красавчиком, и терпеливо ждала, пока ты не забудешь его настолько, чтобы завести себе нового любовника. Но теперь, когда выяснилось, что…

– Кузина! Прекрати немедленно, прошу тебя. Иначе я встану и уйду… К тому же мне пора в церковь.

– Ну, нет, тебе еще не пора в церковь. У нас впереди почти час времени, и если ты останешься у меня, мы пойдем в церковь вместе. Добро?

– Ладно, – кивнула Бланка. – Но если ты будешь…

– Да, буду. Ради твоего же блага я продолжу наш разговор. Разумеется, в любой момент ты можешь уйти – воля твоя, и удерживать тебя я не стану. Но я настоятельно советую тебе выслушать меня. Обещаю не злоупотреблять твоим терпением.

Бланка обреченно вздохнула:

– Хорошо, я выслушаю тебя. Только постарайся… э-э, поделикатнее.

– Непременно, – пообещала Маргарита. – Я буду очень разборчива в выражениях. Но прежде всего, давай внесем ясность: кузен Бискайский был первым и единственным твоим мужчиной?

– Да, – с содроганием ответила Бланка и тут же в припадке откровенности добавила: – Лучше бы совсем никого не было!

– То-то и оно, дорогуша. Ты испытываешь отвращение не только к Александру, как человеку и мужчине (впрочем, как человек, он в самом деле мерзок), твое отвращение к нему постепенно распространяется на все мужское. Если ты и дальше будешь вести такой образ жизни, как сейчас, то боюсь, что в конце концов тебе станут противны все мужчины без разбора. И тогда ты начнешь баловаться с девочками, вот так-то. И не просто баловаться, что в общем простительно, а отдавать им предпочтение перед мужчинами. – В устах наваррской принцессы это прозвучало как суровый приговор судьбы, как самое худшее, что может случиться с женщиной.

– Маргарита! – негодующе воскликнула Бланка. – Прекрати! Ты такую… такую чушь несешь!

– Так-таки и чушь? Поверь, я рада была бы ошибиться…

– И ошибаешься!

– Не спорю. Может быть, в чем-то я ошибаюсь, многое упрощаю. Но, без сомнений, главная твоя беда в том, что ты живешь как монашка.

– А как мне, по-твоему, следует жить?

– Как нормальной женщине.

– То есть, ты предлагаешь мне завести любовника?

– Ну да, вот именно! Найди себе хорошего парня, крути с ним любовь, рожай от него детей – наследников Бискайи. Пусть дражайший кузен Александр хоть лопнет от злости, но он даже пикнуть против этого не посмеет. Ах, какая это будет жестокая и утонченная месть, подумай только!

– Сударыня, – отозвалась Матильда с осуждением в голосе. – Вы отдаете себе отчет в том, что говорите?

– А?! – Маргарита грозно уставилась на нее. – Опять проповедь?

– Вовсе нет, сударыня, это не проповедь. Я просто хочу предупредить вас, что вы, может, по незнанию, совершаете тяжкий грех, подбивая госпожу Бланку на прелюбодеяние.

Маргарита удрученно покачала головой:

– Ну, и дура ты, Матильда, в самом деле! Ты ровным счетом ничего не поняла. Дитя малое! Неужели ты не видишь, как Бланка страдает? Неужели тебе невдомек, что главная причина ее страданий – неурядицы в личной жизни?

– Я вижу, сударыня, я понимаю, но…

– Ты предлагаешь ей быть верной женой и снова пустить к себе в постель мужа?

При одной мысли об этом Бланка содрогнулась.

– Ну… – Матильда в растерянности захлопала ресницами. Прежде все в жизни представлялось ей простым и однозначным. Было добро и зло, белое и черное, праведное и грешное, истинное и ложное – но теперь…

– Кузина, – сказала Бланка, выручая Матильду из затруднения. – Если ты думаешь, что это решит все мои проблемы, то ошибаешься.

– Я так не думаю. Я знаю, что тебя тяготит твое положение при моем дворе. Он, конечно, не столь блестящ, как кастильский…

– Не преуменьшай, кузина, твой двор великолепен. Однако…

– Однако хозяйка в нем я. А при кастильском дворе ты привыкла повелевать, привыкла быть в центре внимания, привыкла к всеобщему поклонению. В Кастилии тебя любили и почитали больше, чем твоего отца, Альфонсо и Нору, не говоря уж о Фернандо, Констанце Орсини или Марии Арагонской. Но тут ничего не попишешь. Это мой двор и моя страна, и даже при всей моей любви к тебе я не потерплю твоих попыток играть здесь первую скрипку. Ты уж прости за прямоту, Бланка…

– Все в порядке, я не в обиде. Ты совершенно права: это твой двор, и с моей стороны было бы свинством претендовать на роль хозяйки в нем.

– А между тем, – заметила Маргарита. – Женясь на тебе, кузен Бискайский рассчитывал, что с твоей помощью он станет королем, и наверняка пообещал твоему отцу сделать тебя хозяйкой всей Наварры.

Тут Бланка гордо вскинула голову.

– Ты же знаешь, кузина, я никогда не позарюсь на то, что не принадлежит мне по праву. Могу заверить тебя, что в своих притязаниях на наваррский престол мой муж не получит никакой поддержки ни от меня, ни от Альфонсо, ни от Кастилии вообще. Более того, при необходимости я сама воспрепятствую свершению его планов. Больно мне нужна твоя маленькая Наварра – после всего, что я упустила в своей жизни.

Последние слова кастильская принцесса произнесла с откровенной пренебрежительностью, но горечь, прозвучавшая в ее голосе, помешала Маргарите обидеться.

– Да уж, – согласилась она, – ты многое упустила. Однако я склонна считать, что в случае с кузеном Бискайским ты сама сглупила. Ведь ты у нас такая властная и решительная – что помешало тебе воспротивиться этому браку? К тому времени тебе уже исполнилось шестнадцать, ты стала полноправной графиней Нарбоннской, и даже отец не смог бы лишить тебя этого титула без согласия галльского короля и Сената. В крайнем случае, ты могла бы бежать в Галлию и попросить покровительства у кузена Робера Третьего. Я уверена, что он не отказал бы в помощи невесте своего племянника.

– Да, ты права, – печально ответила Бланка. – Я сглупила, вернее, смалодушничала. Я проклинаю себя за ту минутную слабость, которая обернулась такой катастрофой. Да простит меня Бог, порой я проклинаю отца за то, что он сделал со мной. Я потеряла все… даже дружбу Филиппа.

Маргарита хотела спросить почему, но потом сама догадалась.

– Ага! – сказала она. – Красавчик предлагал тебе бежать с ним в Галлию?

– Ну… вроде того. Был один план, но я, дура, отказалась… Боже, какая же я дура!

Маргарита внимательно посмотрела ей в глаза.

– Все-таки ты влюблена в него, правда?

Бланка горько усмехнулась:

– Какое теперь это имеет значение? Если я и любила Филиппа, то недостаточно сильно, чтобы пойти против воли отца.

Но Маргарита покачала головой:

– Твои рассуждения слишком наивны, кузина. Это в поэмах моего незадачливого поклонника, графа Шампанского, любовь придает людям силы, подвигает на героические поступки, а в реальной жизни сплошь и рядом происходит обратное. Не исключено, что твои нежные чувства к Филиппу Аквитанскому сыграли с тобой злую шутку, и ты…

– Не надо, Маргарита, – перебила ее Бланка, чувствуя, что вот-вот заплачет. – Довольно. К чему эти разговоры? Все равно прошлого не вернешь. Теперь я замужем, а Филипп… Он просит твоей руки.

– И, небось, ты назвешь меня дурой, если я отвергну его предложение?

– Не назву, – ответила Бланка и улыбнулась уже не так горько, как прежде. – Но не могу гарантировать, что я этого не подумаю.

Маргарита зашлась звонким смехом. Вслед за ней позволила себе засмеяться и Матильда.

– Кстати, сударыни, – сказала она, решив, что до сих пор ее участие в разговоре было недостаточно активным. – Вы знаете, что семь лет назад мой братик служил пажом у дона Филиппа-младшего?

– Знаю, – ответила Маргарита. – Кажется, я знаю про твоего брата все, что знаешь ты.

– Ан нет, сударыня, вы еще не все знаете.

– Неужели? – шутливо изумилась наваррская принцесса. – Это непорядок. Так что же я о нем не знаю?

– Что он сегодня приехал.

– В Памплону?

– Да, сударыня. Легок на помине. Вы даже не представляете, как я рада! Братик вырос, еще похорошел…

– И где он?

– Совсем недавно был здесь, вернее, там. – Матильда указала на чуть приоткрытую дверь, ведущую в комнату дежурной фрейлины. – Мы с ним так мило беседовали, но затем поднялся весь этот гвалт, пришли вы…

– Постой-ка! – настороженно перебила ее Маргарита. – Значит, он был здесь?

– Да.

– А сейчас где?

– Не знаю, сударыня. Он ушел.

– Когда?

– Когда вы вернулись от государя и велели всем уходить.

– А ты видела, как он уходил?

– Нет, не видела. Но ведь вы велели…

– Да, я велела. Но, как и ты, я не видела, чтобы отсюда уходил парень. Я вообще не видела здесь никаких парней. – Маргарита перевела свой взгляд на указанную Матильдой дверь и, как бы обращаясь к ней, заговорила: – Вот интересный вопрос: мне придется встать и самой открыть ее, или же достаточно будет просто приказать: «Откройся»?

ГЛАВА XVIII. В КОТОРОЙ ПОЯВЛЯЕТСЯ ЕЩЕ ОДИН ГЕРОЙ НАШЕЙ ПОВЕСТИ

Не успела Маргарита договорить последнее слово, как дверь распахнулась настежь, и красивый черноволосый юноша шестнадцати лет, едва переступив порог, бухнулся перед принцессами на колени. Был он среднего роста, стройный, черноглазый, а его правильные черты лица выказывали несомненное родственное сходство с Матильдой.

– А вот и он, – прошептала пораженная Матильда.

– Что вы здесь делаете, милостивый государь? – грозно спросила Маргарита, смерив его оценивающим взглядом.

«Какой красавчик! – с умилением подумала она, невольно облизывая губы. – Парень, а еще посмазливее своей сестры… Боюсь, Рикарду снова придется ждать».

– Ну, так что вы здесь делаете? – повторила Маргарита уже не так грозно.

– Смиренно прошу у ваших высочеств прощения, – ответил юноша, доверчиво глядя ей в глаза.

Принцесса усмехнулась:

«Ага! Так он еще и нахал!»

– А что вы, сударь, делали до того, как отважились просить у нас прощения?

– Смилуйтесь, сударыня! Я здесь человек новый и не знал, как вы обычно выпроваживаете своих придворных. Поначалу я не мог понять, что здесь происходит, и очень боялся некстати явиться пред ваши светлые очи и подвернуться вам под горячую руку, ведь вы, сударыня, опять же прошу прощения, разошлись не на шутку. Так что я решил обождать, пока буря утихнет…

– А потом?

– Потом вы разговорились…

– А вы подслушивали. И не предупредили нас о своем присутствии. Разве это порядочно с вашей стороны?

– Но вы должны понять меня, сударыня, – оправдывался парень. – Вы говорили о таких вещах… э-э, не предназначенных для чужих ушей, что я счел лучшим не смущать вас своим появлением.

– Какая деликатность! – саркастически произнесла Маргарита, бросив быстрый взгляд на обескураженную Бланку. – Стало быть, вы все слышали… господин де Монтини, я полагаю?

– Да, сударыня. И я, право, не знаю, что мне делать.

– Прежде всего, подняться с колен, – посоветовала Маргарита, смягчая тон.

Монтини без проволочек выполнил этот приказ, все так же доверчиво глядя на наваррскую принцессу. А та между тем продолжала:

– И хотя ваше поведение, сударь, было небезупречно, я все же прощаю вас. Надеюсь, моя кастильская кузина присоединится ко мне – при условии, конечно, что вы тотчас забудете все случайно услышанное вами.

Бланка утвердительно кивнула, украдкой разглядывая Монтини. В ответ юноша бросил на нее восхищенный взгляд и почтительно поклонился.

– Милостивые государыни, я не могу ручаться, что позабуду о вашем разговоре. Но вместе с тем осмелюсь заверить вас, что никто, кроме ваших высочеств, не заставит меня вспомнить хотя бы слово из услышанного.

Это следовало понимать так: «Рассказать, я никому не расскажу, однако никто не запретит мне использовать полученные сведения в своих личных целях».

– Хорошо, – сказала Маргарита, приняв к сведению хитрость Монтини. – Вы можете садиться, сударь.

Юноша устроился на указанном наваррской принцессой невысоком табурете в двух шагах от дивана, но при этом, как бы невзначай, сел с таким разворотом, чтобы смотреть в упор на принцессу кастильскую. Это обстоятельство не ускользнуло от внимания Маргариты, и она исподтишка ухмыльнулась.

– Если память не изменяет мне, – отозвалась Бланка, нарушая неловкое молчание, – вас зовут Этьен.

– Да, сударыня, Этьен. Правда, с тех пор как наша семья, получив наследство переехала из Блуа в Русильон, мое имя зачастую переиначивают на галльский лад – Стефано. – Он ослепительно улыбнулся. – Так что я сам толком не знаю, как же меня зовут на самом деле.

– С собственными именами порой возникает настоящая неразбериха, – живо подхватила Бланка. – К примеру, кастильское Хайме по-французски произносится Жак, по-галльски и по-итальянски Жакомо, а в библейском варианте – Иаков. Мой духовник, кстати, ваш тезка, падре Эстебан, как-то рассказывал мне, что Иисуса Христа по-еврейски звали Йешуа…

Маргарита слушала кузину, с трудом скрывая свое удивление. Собственно, было бы неверно утверждать, что Бланка избегала мужского общества. Она была девушка общительная и любила поговорить с интересными людьми, независимо от их возраста и пола, а беседы о вещах серьезных и вовсе предпочитала вести с мужчинами, которые были ближе ей по складу ума, чем большинство женщин. Однако сейчас в ее поведении чувствовалось нечто такое, что заставило Маргариту насторожиться. Это «нечто» было на первый взгляд незначительное, почти незаметное и, тем не менее, чрезвычайно важное.

«Определенно, этот парень приглянулся Бланке, – решила Маргарита. – Он застал ее врасплох, когда она не в меру разоткровенничалась, вроде как встретил голую на реке. И если он не дурак… А он точно не дурак. Вон как строит ей глазки, кует железо, пока горячо. Что ж, недаром говорят, что нет худа без добра. – Про себя принцесса вздохнула. – Похоже, мне придется уступить его Бланке. Жаль, конечно, он милый парень, и мы с ним приятно провели бы время. Но чего не сделаешь для лучшей подруги… А Рикарду, считай, повезло».

Между тем разговор от Иисуса Христа, которого на самом деле звали Йешуа, перешел на гонения первых христиан. При случае был упомянут император Нерон, который в поисках вдохновения велел поджечь Рим, дабы, глядя на охваченный огнем город, воспеть падение древней Трои. За сим естественным образом всплыла сама Троя с прекрасной Еленой, авантюристом Парисом и печально известным яблоком раздора. Тут Маргарита испугалась, что Бланка, того и гляди, примется цитировать Овидия или Вергилия, и торопливо вмешалась – тяжелый и высокопарный слог древнеримской поэзии наводил на нее тоску.

– Господин де Монтини, – сказала она. – У меня создается впечатление, что мы с вами уже где-то встречались. Может быть, это потому, что вы очень похожи на Матильду?

– Не только поэтому, сударыня. Вы могли видеть меня, когда шли к государю отцу вашему.

– Да, да, вспомнила. Дело было в галерее. Вы еще стояли, как вкопанный, и даже не поклонились мне.

– Ах, сударыня! – виновато произнес Монтини. – Прошу великодушно простить меня за столь вопиющую неучтивость. Но будьте снисходительны ко мне. Я был так потрясен вашей красотой, что меня буквально парализовало. Я увидел самую прекрасную на всем белом свете женщину после… – Он демонстративно запнулся с таким видом, будто нечаянно выдал свои самые сокровенные мысли.

Маргарита была девушкой сообразительной и тотчас догадалась, что значит это «после» и к кому оно относится.

«Чертенок! Он уже заигрывает с Бланкой».

– Ну да, конечно, – сказала она, выстрелив в кастильскую принцессу насмешливым взглядом. – Для любящего брата во всем мире не сыщешь женщины краше его сестры.

Щеки Бланки вспыхнули алым румянцем. Монтини лицемерно потупился, мастерски изображая смущение. И только Матильда приняла все за чистую монету.

– Я тоже люблю братика, – с очаровательной наивностью ответила она. – Очень люблю.

Маргарита зашлась нервным кашлем, чтобы не расхохотаться.

– Знаю… знаю… Ты рада, что он приехал?

– Ах, сударыня, я так счастлива! – Матильда вскочила с подушки и поцеловала Этьена в щеку. – Я безумно счастлива снова видеть его.

– Ваша сестра, господин де Монтини, настоящее чудо, – сказала наваррская принцесса. – Я ее очень люблю.

– Я тоже, – с неожиданным пылом отозвалась Бланка.

Маргарита и вовсе обалдела.

«Однако же! – подумала она. – У парня железная хватка. И как ловко он это провернул! У него точно есть опыт обольщения девиц, причем немалый… Ай да Бланка! Так вот какие мужчины привлекают нашу скромницу – ловеласы, распутники, соблазнители…»

– И что же привело вас в Памплону? – спросила она у Этьена.

– Главным образом, желание повидаться с Матильдой, – ответил он. – А тут еще представился удобный случай: господин герцог направил к государю отцу вашему посла, господина де Канильо, для ведения каких-то переговоров. Я вызвался сопровождать его, поскольку это совпадало с моими давними планами навестить сестру.

– А что мешало вам самому приехать, и то значительно раньше? Больше года Матильда ждала вас, а вместо этого получала письма, в которых вы сообщали, что задерживаетесь.

Этьен явно смутился и промолчал.

– Его дела задерживали, – вступилась за брата Матильда. – Ведь он еще молод, а ему приходится управлять имением. Это нелегкое дело, сударыня.

Маргарита иронически усмехнулась. У нее зародилось подозрение, что в Русильоне Этьена задерживали отнюдь не хозяйственные дела – во всяком случае, не только хозяйственные.

– Ваша сестра рассказывала, что вы служили пажом у молодого Филиппа Аквитанского. Это так?

– Да, сударыня. Вернее, служил я при дворе господина герцога, но некоторое время был в свите его младшего сына. Правда, недолго, потому что вскоре монсеньор Аквитанский-младший был вынужден покинуть Тараскон и уехал в Кастилию. А я вернулся в Русильон, поскольку господин герцог счел меня бунтовщиком и уволил со службы.

– Значит, вы были участником тех событий?

Монтини замялся.

– Участник, это слишком громко сказано, сударыня, – после недолгих колебаний ответил он. – Я был просто очевидцем. Сочувствующим очевидцем.

«Хоть и нахал, но знает меру, – заключила Маргарита. – Скромность ему не чужда».

– Меня всегда интересовала эта история, – сказала она. – Но все версии, которые я слышала, были из третьих рук и нередко противоречили одна другой…

– А как же граф д’Альбре? – вмешалась Бланка.

– Ха! Этот хвастунишка? Да я не поверила ни единому его слову! Он противоречил не только другим, но и сам себе. Ну, прямо из кожи вон лез, лишь бы выставить себя в самом лучшем свете. И бывают же такие люди!

– А вот Елена считает его очаровательным, – заметила Бланка.

Маргарита фыркнула.

– Тоже мне, авторитет нашла! – произнесла она, удачно копируя одно из излюбленных выражений Бланки. – Елена считает очаровательным любого мужчину, который умеет говорить комплементы. Но речь сейчас не о ней. Господин де Монтини, я хотела бы услышать ваш рассказ, как очевидца тех событий. Тем более, сочувствующего очевидца.

– Но прошу учесть, сударыня, – предупредил Этьен, – что тогда мне было девять лет. Не исключено, что я помню далеко не все существенное, а из того, что запомнил, не все понял и, возможно, кое-что превратно истолковал.

– Невелика беда, – успокоила его Маргарита. – Вы рассказывайте, а мы уж как-нибудь разберемся. Отделим, как говорится в Писании, зерна от плевел.

Монтини охотно принялся исполнять желание наваррской принцессы. Повествуя о событиях семилетней давности, он слушал себя краем уха, а подчас и вовсе не слышал того, что говорил. Все его внимание было приковано к Бланке, и раз за разом он обжигал ее страстными взглядами, притворяясь, что старается делать это незаметно.

Этьен был парнем смышленым и сразу понял, что нравится Бланке. Он, впрочем, с детства привык к тому, что нравится многим женщинам, однако то обстоятельство, что он понравился дочери и сестре королей Кастилии, переполняло его сердце законной гордостью. Случайно подслушанный им разговор взбудоражил его воображение, дал ему широкий простор для самых смелых фантазий и честолюбивых надежд. Он скорее мечтал, чем думал о чем-то, скорее грезил, чем мечтал, и скорее даже бредил, чем предавался грезам, упиваясь своими мечтами и трепеща в предвкушении самой великой победы всей своей жизни…

А Бланка никак не могла справиться со своими мыслями, которые кружились в ее голове, с калейдоскопической быстротой сменяя друг друга, и без какой-либо логической последовательности сплетались в причудливые узоры, поднимая в ней бурю противоречивых чувств. Не подозревая о присутствии Этьена, она в разговоре с Маргаритой открыла ему свою душу и теперь чувствовала себя перед ним будто раздетой догола. Это было такое дразнящее ощущение, что Бланка еле сдерживалась, чтобы не вскочить с места и… Тут она не знала, что ей делать дальше – то ли убежать прочь, замкнуться в своей спальне и плакать от стыда и унижения, сколько ей хватит слез, или же кинуться Монтини на шею, пусть он обнимает ее, целует, пусть делает с ней все, что хочет, пусть сделается таким близким ей, чтобы она не стыдилась своей наготы перед ним, чтобы исчез, наконец, тот настырный, тревожный, неприятный зуд в груди, чтобы прошло ее отвращение к себе и своему телу, оставшееся ей в память о ночах, проведенных с мужем, одна только мысль о которых вызывает непреодолимое желание снова и снова мыться в тщетном стремлении смыть с себя грязь от его прикосновений…

– А вы замечательный рассказчик, господин де Монтини, – одобрительно констатировала Маргарита, когда Этьен закончил. – Вам бы книги писать, я совсем не шучу. Ваш рассказ, бесспорно, самый интересный и увлекательный из всего, что я слышала о тех событиях. Правда, в нем есть некоторые огрехи, но их можно объяснить тем, что вы сами не очень прислушивались к тому, что говорили.

– Это все от усталости, – отозвалась Матильда, снова вступаясь за брата. – Ведь он только приехал, устал с дороги, а потому такой невнимательный.

Маргарита ухмыльнулась и насмешливо взглянула на Бланку, затем вновь перевела свой взгляд на Монтини.

– Раз так, то не смею вас задерживать, сударь. Хорошенько отдохните, а вечером мы продолжим нашу занимательную беседу. Вам уже предоставили комнату?

– Да, сударыня.

– Где?

– В гостевых покоях на первом этаже.

Маргарита покачала головой:

– Это совсем не годится. Брат моей любимой фрейлины вправе рассчитывать на более внимательное отношение. – На какую-то секунду она задумалась. – Итак, поступим следующим образом. Самое позднее к завтрашнему вечеру этот негод… господин Рауль де Толоса должен освободить свою квартиру… свою бывшую квартиру, а пока что… Матильда, ступай разыщи кузена Иверо, представь ему своего брата и от моего имени попроси, чтобы он на денек-другой уступил ему одну из своих комнат… Гм… А чтобы Рикард не вздумал приревновать, скажи, что я приглашаю его пообедать со мной. – С этими словами она протянула Этьену руку для поцелуя. – Приятно было познакомиться с вами, господин де Монтини.