Текст книги "Камуфлет"

И с пунктом «в» объяснимо:

Ведь ясновидцев – впрочем, как и очевидцев —

Во все века сжигали люди на кострах[18]18
  Владимир Высоцкий. Песня о вещей Кассанде.


[Закрыть].

Но опять же: абсолютная терминация? Не иначе как на кострах? Или усекновение главы? Контрольный выстрел? Угу. Серебряной пулей, да в осиновый кол.

И при чём тут золотой чемоданчик, плавающий на чернильных волнах?

* * *

– …Из догадливых, – Андропов зловеще нахмурился.

По спине пополз противный холодок. Нужно отвлечь Вождя от неведомых для меня подозрений. Но как? А внезапным вопросом.

– Но ваши коррективы разве не искажаются? Человеческий фактор, он и в Академии работает.

Генеральный снял очки, упёрся в меня взглядом, и тьма рассеялась. Ага, так вот зачем нужны бессмертные типа Калганова. Который Брёвин.

Рассуждаем логически.

Замысел всегда искажается, так? А в нашей стране он воплощается с точностью до наоборот. Получается как всегда.

Вывод? А не надо хотеть как лучше. Нужно действовать от обратного. Но потребуются особые кадры, типа старухи Шапокляк. Как она говаривала? Хорошими делами прославиться нельзя.

А если всё иначе? И бессмертные – лишь часть той силы, что вечно хочет блага и вечно совершает зло?

Андропов вновь водрузил очки – и тут же по левому стеклу побежали трещины. А вторая линза исчезла напрочь. Да не очки это вовсе, а пенсне.

И когда Вождь успел так вырасти и похудеть? Одёжка съёжилась, как после стирки села. Да и костюмчик-то другой, клетчатый. Хоть лежачим полицейским укладывай.

А усишки откуда? И глаза-то, глаза: малюсенькие, усмешливые и почти пьяненькие. Да это же, это же Коровьев! Бывший регент. Ну, блин, ваще.

Ладно, мне с ним детей не крестить. Важно додумать, об особых кадрах, подходящих для родины.

И ведь похоже, на Материке подобную систему уже… Так вот как министров подбирают, оказывается. Большая кадровая политика! Не всегда получается, но важен принцип. Но между нами: государственная тайна.

Значит, и правду тогда в курилке травили. Насчёт причастности Академии к материковым делам, во времена дедушкиных чудачеств. Генерал, призванный оберегать его, не справлялся: отвлекался, мемуары пописывал. И не только пописывал, а ещё и покакивал.

А дело-то серьёзное: ядерный чемоданчик и всякое такое. Правление Академии решило вмешаться. Но все профессионалы, как на зло, на спецоперациях заняты.

И назначили для нашего гаранта персонального опекуна из бессмертных: четвертый уровень в Академии – соответствует генеральскому званию на Материке. Выбрали одного, дали полномочия.

Время идёт, а лучше не стало. Наоборот, дедушка совсем с катушек съехал. Ну как можно дирижировать оркестром в Германии, ни хренашечки не смысля в немецких нотах?

Гарант и сам понял: подставляют его. Тогда-то и бросил знаменитую фразу, с опущенным словом. Помните?

Как тот такой же …, так и этот. Тоже мне, понимаешь, два генерала.

Но конечный-то итог – в пользу родины. Ведь дошло до дедушки: не понимает народ его музыки. И он сам (сам!) ушёл в отставку. Что значит креатив, парадоксальное решение. Чистая работа.

Генеральный, теперь клетчатый, достал амбарную книгу.

– Итак, вы реализовали своё право на вопрос. Распишитесь за ответ.

Насторожило лицо его плутовское. Что-то здесь нечисто. Ну-ка, вспомним:

– Откуда мы пришли?

Ясно.

– Кто мы такие?

Да уж…

– Куда мы идём?

Три гипотезы. Вот оно. Разве это ответ? Только версии. А говорили: всеведущий.

– Ваше слово неполное. Точно знать хочу, куда мы идём.

Пенсне мигом слетело; и когда он переоделся? Снова государь император, погрозил пальцем сурово:

– На сегодня предостаточно. Вам же, сударь, будет спокойнее. Уж полночь близится, пора и честь знать.

Моя развращённая демократией натура возмутилась. Буду права качать!

Но вдруг явилось зрелище.

Солнце… На огненном диске, как тучи перед грозой, тёмные пятна сгущаются. Самое крупное чернеет в сердцевине сияющего круга. Из центра пятна, из слепящей фиолетовой точки выползает сверкающая змея. И бросается она к третьей планете. Да это ж наша Земля!

Гадина бьётся о земную сферу, разлетаются ярчайшие капли яда. Неужто никому нет спасения?

И снова Голос:

– Защита. Луна – незаконнорожденное дитя Земли.

Почему дитя? Луна женского рода, и правильней – дочь?

Голос будто услышал:

– Не так. Дочь защитником быть не может. А дитя – всегда подрастает.

И опять всплыло это имя: Тавровский.

Вот оно как.

Прочее неважно. Где расписаться-то? Спасибо за ответ.

В ухоженном дворе Академии тихо и уютно. Но в мою душу покой так и не пришёл. Прав, прав был поэт:

Успокойся, смертный, и не требуй

Правды той, что не нужна тебе[19]19
  Сергей Есенин.


[Закрыть].

Ступень пятая.
Джинн вылез из бутылки
Академия, режим реального времени

Нам говорили, что истина где-то рядом. Но что, если истины не существует?

К/ф «Твин Пикс»

На проходной дежурит пятнистый знакомец.

– Здоров, солдатик. А где бабуля?

Но вояка суров:

– Ознакомьтесь, – суёт бумаженцию. – И часы прошу сдать.

Что такое?

«Сотрудник I уровня Константинов.

Вам надлежит немедленно явиться к:

– Генеральному Вождю Академии;

– Начальнику V сектора Калганову-Брёвину;

– Главному бухгалтеру пану Вотрубе».

Во, блин, все планы кувырком: собирался-то к Сергею. Но слыханное ли дело: такие тузы приглашают, да все враз. Пожар, что ли, какой ? Стоп. А может… Ну да, и главбух тоже. Так быстро? А что другое-то? По всему выходит: берут тебя, Александр Павлович, в штат. Условно-досрочно. Это ж надо! И на довольствие ставят. Может и кабинет дадут?

Да бог с ним, с кабинетом. В штат! Пусть на полставки, хоть на четвертинку. Главное, из приходящих в свои выберусь. Грубо говоря, в члены.

Но сначала куда? Чего тут раздумывать: первый в списке у нас кто? Генеральный Вождь. Господин назначил меня любимой женой!

И столько знакомых по дороге попадается.

– Здоров, Сергей Олегович. На днях загляну, обязательно.

– Добрый день, Мария. Отлично выглядишь.

– Гей-славянам привет от традиционных большинств.

Вот и главный кабинет. Но где хозяин? Стройная секретарша цветы поливает. Глазищи-то, как небо безлунной ночью. А что за красное пятно на лбу, мода нынче такая? Смуглая кожа, тёмные волосы с седой прядью… Мать честная, никакая не секретарша! И пентаграмма на груди. Это он, Генеральный Вождь!

– Здравствуйте, уважаемая госпожа Индира Ганди.

– Здравствуйте, – губы поджала.

Ни тени улыбки на моложавом лице; я-то думал, с порога поздравит.

– Присаживайтесь, – сказала сухо. – Вы становитесь проблемой, Александр Павлович. Первый уровень, и уже проблема.

– Какая, мэм?

– С вашими книгами.

– Всё так плохо?

– Не в этом дело. Меру знать надо, – Индира смотрит сквозь меня. – Так вот, о мере. Тираж?

– Тысяча.

– Число докритическое. Но вы ведёте переговоры с неким издательством. О каких цифрах там идёт речь? Тысяч десять?

– Хотелось бы.

– А нам вот нет, – она улыбнулась. – Книжонка может не в те руки попасть. Понимаете?

Так вот зачем меня вызывали!

Сидела птичка на лугу.

Подкралась к ней корова.

Ухватила за ногу.

Птичка, будь здорова!

– Что я должен сделать?

– Работайте по-старому, самиздатом.

А может и к лучшему? Зачем попадать в зависимость? А вдруг книга «выстрелит»? Допечатают чёрными тиражами, а мне, автору, шиш. И спорить с книжными воротилами без пользы: замучаешься пыль по судам глотать.

Да какие там законы: чуть не все издательства под бандитскими крышами. Если что, суда не будет. В интересах следствия. Выйдет охочий до гонораров сочинитель воздухом подышать, да и пропадёт в метели. А по весне в речушке труп всплывёт. Опознают и будут гадать: с чего бы человека купаться понесло? Вода ледяная, да и мелковато. И почему в пальто?

– Согласен.

– Потерпите, ещё не всё. В книжице ошибки имеются, – в ладони индийского премьера оказался мой первый труд.

– Цитирую: джин уже вылез из бутылки. Не стыдно?

– Что-то не так?

– Тут целых два «не так». Первое: джинн пишется с двумя «н» на конце. Если это могущественный демон из восточных сказок, а не спиртной напиток.

– А ещё?

– Джинн сидел не в бутылке. А в запечатанном кувшине или, по другой версии, в старой лампе.

– Ох, мэм, исправлю. Так и напишу: «Джинн с двумя „н“ на конце вылез из кувшина. Но не весь: два „н“ застряли в горлышке».

Шутка была хороша, но премьерша даже не улыбнулась; и зачем-то напялила тёмные очки. А куда делось красное пятно? Господи, мужик!

* * *

А теперь он кто? Неприметное лицо, обычный рост, средний возраст. Элегантный чёрный костюм, белая сорочка, чёрный галстук. И пентаграмма на груди.

Бесцветный господин, сняв очки, взглянул с неуловимо-знакомой улыбкой:

– Александр Павлович, вы правильно поняли. Тысяча экземпляров, не более.

– Предложение, от которого нельзя отказаться?

– Вот-вот.

Но кто же он, господин Никто? Да, приборчик письменный хорош. Наверное, увесистый. А вот как ухвачу это чудо, да захерачу в окно! И что будет? В смысле, на Материке проявится? Осколки из воздуха? Полтергейст? Да нет, стёклышки-то, знамо дело, бронированные. И окна выходят на охраняемый двор.

– И зачем с вами нянчимся? Да не будь вы нашим сотрудником, – усмехнулся недобро (понятно. Аннушка уже купила масло. А может, не только купила, но даже и разлила?). – Увы, требуется формальное ваше согласие.

Бюрократы хреновы. В переводе на язык: а тебя, мусор, никто не спрашивает.

– Я вижу, – продолжил безликий господин, – психологический нажим огорчителен. Но вы ничего не почувствуете.

– Опять в мозги полезете?

– Но деликатно: неприятности сотрутся из памяти. Итак, вы согласны на точечную ментальную коррекцию? Извольте вслух, – снова надел очки.

– Согласен.

– Вы подтверждаете согласие?

– Подтверждаю.

– Ответ окончательный?

– Да.

Пентаграмма сверкнула – на сей раз рубиновым пламенем. Полыхнуло так – ни кусочка тени нигде.

Невольно зажмурился. Но странное дело: помню всё. И вспышку, и слова последние:

– …ответ окончательный?

Но к чему этюд в багровых тонах?

– Для чего я здесь?

– Не догадываетесь?

– Зачисление в штат?

– Так, но закавыка имеется, – тусклый господин снял очки. – От сумятицы в мышлении пока не избавились. Так и считаете: меж реалом и виртуалом граница резкая? И среднего не дано?

– Да, мистер… э-э…

– Просто мистер. А где в догме вашей сама Академия? В каком из миров мы сейчас находимся?

– Сразу ответить затруднительно. Вот кабы часы, – начал я и осёкся. – Но существуют научные критерии.

– И какие же?

– Вероятность – прежде всего. Одна стотысячная – уже повод для сомнения в реальности. А меньше миллиардной – виртуал. Чудо, в просторечии.

Что-то не так, не за этим пригласили меня.

– А давайте-ка просветлимся, – безымянный заложил руки за голову. – Сугубо научными методами.

– Извольте, мистер.

– Далеко не пойдём, останемся в пределах отечества. Возьмём, к примеру, ряд важнейших объектов. Назначение одинаковое.

– А вопрос-то в чём?

– Как выбирают их дислокацию? По какому принципу?

– Принцип? Экономический. Близость к ресурсам, или потребителям; инфраструктура, наконец. Не пойму, к чему это?

– Сейчас, сейчас, – он с трудом сдерживал смех. – А как насчёт лингвистического правила? А именно – подобия названий?

– Не понимаю вас.

– Представьте: все крупнейшие объекты окажутся в географических пунктах с похожими названиями? Да, две последние буквы одинаковы. Какова вероятность совпадения?

– А число объектов?

– На самом виду – дюжина.

И чего улыбается? Допустим: Петербург, Екатеринбург, Оренбург. Всего три, не то. А если так: Омск, Томск, Новосибирск, Красноярск, Алапаевск. Не, тут города, а не объекты. Чушь какая-то.

– Двенадцать однотипных – и одинаково заканчиваются?

– Вот именно.

– Шанс меньше миллиардной. Нереально.

– А если всё же…

– Чудо. Это было бы чудо.

Безликий почеркался на пустом листе. Перевернул текстом вниз, двинул в мою сторону.

Бумага лежит между нами. А мистер-то с подходцем. Дескать, ничего не навязываем. Хочешь – бери сей листочек, не хочешь – дело хозяйское.

Медлю, предчувствие недоброе. Похоже, бумага нехорошая: способна повредить рассудок. Может, не надо?

Придвинул листок.

Ладонью накрыл.

В руки взял.

Перевернул.

Прочитал.

Похолодел.

Не может быть! Потому что не может быть никогда.

Сквозь серую пелену – голос Генерального. Что он бубнит? Русских столько в Британии… Лондон уже наш… аэропорт Хитрово.

Тут и без Англии крыша едет. Не бывает совпадений таких! А… а… может, и нет ничего? Аэропортов нет, и бумаги этой долбаной? Как я сразу-то не допёр? Для него заданные мысли навести – что два пальца… И как проверишь, что там было под красную вспышку-то?

Лицо Генерального вновь размылось; вместо чёрных очков – пенсне без оправы.

Смена обличий, на что похоже? Пока не пойму – с места не стронусь.

Многоликий Шива? Не то, не то. Оборотень? Тоже мимо: я всегда уверен – это он, Генеральный. Смена масок, как у Райкина? Не-а, лицедейством тут и не пахнет. Ему не скажешь: у вас ус отклеился.

Разгадка рядом, ключевое слово вспомнить… Есть!

ДЖОКЕР.

Игральная карта, ей любую роль придать можно. Хочешь туза – пожалуйста, даму желаешь – нет проблем.

Но кто джокеру образ даёт? Постой, а может – обратная связь? Как вы яхту назовёте, так она и поплывёт. И более того: как хотели бы наречь, невольно.

Ай да Пушкин! ай да сукин сын! Какой матёрый человечище!

А Вождь – низенький да грузный – уже китель белый накинул, с золотыми позументами. Так, так. Волосы, вперёд зачёсанные, и да – пенсне на чёрном шнурке без оправы.

И трубку раскурил. Оба-на! Капитан Врунгель – лукаво улыбается.

– На лице печать сомнения, Александр Павлович. Желаете убедиться в линейности факта? – кивает на листок с невозможным перечнем. – Прошу, вот вам прямой выход на Материк.

Двери, что я принимал за балконные, отворились, словно распахнутые невидимым дворецким. В широком проёме виднеется скамья на Лубянке – и мой дубль, сидящий в недвижимой позе.

Я в кадре, и всё идёт как надо.

Генеральный взмахнул рукой:

– На свободу с чистой совестью. До кассы Аэрофлота пятьсот метров. На стеночке схемка висит. Настоящая, бумажная. Вот и уверитесь в подлинности списочка.

Но эта коварная улыбка…

– Удивляюсь я на вас, Христофор Бонифатьевич. За идиота меня держите? А на табличке что напишут? Он слишком много знал – и умер от кессонной болезни?

– Помилуйте! Ни одной ступеньки до самой скамеечки. Строгая горизонталь, линейные законы соблюдаются.

Вот оно что. Кабинет его – лифт, из виртуала в реал. Чудо завтрашней техники. Сколько оно может стоить? (M-да, Василь Иваныч, дверцу я бы купил).

Пустое, бумага настоящая. Да и не стал бы Вождь блефовать, не тот уровень.

– Всё сомневаетесь? Понимаю, привычка к научному мышлению. Как там господа учёные говорят? Один результат – не результат? Ещё улики нужны?

Генеральный на глазах похудел; лицо обросло седой бородой и усами, а пенсне стало очками в старинной металлической оправе с круглыми стёклами.

Нет нужды гадать, кто это. Величайший учёный, столь чтимый на Западе и малоизвестный на родине. Академик Вернадский.

Деваться некуда.

– Дополнительные доказательства? Неплохо бы.

– А странное не вспоминается? Стёклышки в детстве не доводилось коптить?

Я обомлел. Очевидно, речь его включала кодовую фразу. И сей ключ распахнул огромную, толщиной полвека, дверь, закрывавшую вход в мою память.

Оказалось, и не забывал никогда. Просто вспоминать охоты не было. И даже не так.

Кто-то противился, до поры до времени.

Время настало. Всё сошлось.

Валька Девятаев, затмение, ночь среди дня, вой собак и молчание птиц.

Погасло дневное светило,

Закрывшись светилом ночным.

Только погасло оно странно. Тёмный диск Луны точь-в-точь наложился на сияющий солнечный круг. Тютелька в тютельку, как тарелки из одного сервиза.

Луна может казаться огромной, а Солнце маленьким. Или наоборот. Но наступает полное затмение, и мы видим воочию: вселенский токарь сработал с ювелирной точностью. Момент истины.

Тогда, в детстве, я не принял чудо сразу, собирался обдумать вечером. Прилёг на старый диванчик – да и заснул. А наутро потрясение стёрлось.

И вот теперь главный академик освежил мою память. Будто это было вчера.

Нет, не вчера. Сегодня!

Что-то важное, сейчас, вот сейчас…

– И что мы будем с этим делать?

Дай же додумать; не даёт; но я уже вцепился: ночь, утро, которое вечера НЕ мудренее, сон… СОН – вот оно что! Так вот как это делается: спи спокойно, дорогой товарищ. Попалась рыбка!

– …с этим делать? – вопрошал Генеральный. – Факты говорят: Луна в четыреста раз меньше Солнца. И во столько же ближе к Земле. Как в аптеке. Не в 399 и не в 401 – аккурат в четыреста. И вы настаиваете, что совмещение случайно? Считайте, считайте вашу вероятность.

Я сидел обессилевший. Да, это факт. Но зачем? Забота об астрономах? Чтобы солнечную корону изучать удобнее? Чушь.

– А не приходило в голову, что здесь – расчёт? Что на Земле разумные существа появятся? И не просто разумные, а готовые узреть и понять? Однако, – многозначительный взгляд, – не у всех получается.

Но зачем, зачем?

…И повторилось то самое. Странный голос изнутри:

Луна – незаконнорожденное дитя Земли… Защита.

И вновь из солнечной утробы выползает слепящее щупальце.

Но раздумывать некогда: Генеральный ответа ждёт. И не потерять важный ключ, где СОН; потом, потом, потом…

– Я… сдаюсь.

– Наконец-то! – гаркнул Вождь. – Мужественно признал поражение.

Такой голосище не мог принадлежать академику. А ну-ка… Военная форма… Комплекция… Фидель, Фидель Кастро. Охренеть!

Команданте трясёт мне руку и поздравляет с «победой над путаницей в мозгах». Он лучится искренней радостью.

– Сокол ты мой ясный, теперь верной дорогой пойдёшь.

Нет, не успеваю, ни к Вотрубе, ни к Вольдемару. Сам виноват: проволандался с Генеральным. Как вы сказали? Не проволандался, а проваландался? Да, знаю я, откуда такие оговорочки. Тоже Фрейда почитывали.

Вольдемар, Вольдемар… Так вот зачем Вождь меня пригласил! Как же ему, Генеральному, тоскливо в компании с бессмертными. С начальниками, которые в себя не могут прийти от важности. Наверное, по живой шутке соскучился. Читал, видать, личные дела, да на моё и набрёл: «умеет рассказывать анекдоты», «при случае способен поюморить». Вот и пригласил свеженького.

Что ж, надо соответствовать. Порадую старика на посошок. И шутка подходящая невесть откуда всплыла. Про джинна с двумя «н» на конце, застрявшими в горлышке. Правда, ни к селу, ни к городу, но попробую.

– А, кстати, команданте, сейчас вот на ум пришло. Шутка юмора, так сказать, – и брякнул это самое.

Господи, что с ним стало! Согнулся от смеха, лицо сморщилось, слёзы выступили.

Седые волосы темнеют, морщины на его лице разглаживаются, убегают с рук старческие пятна. Главный барбудос грохочет во всё горло, слова не может вымолвить.

Наконец, нашёл силы рукой махнуть, умоляя кабинет покинуть.

– Янки, гоу хоум. Аста ла виста, команданте.

А ещё вопрос: от хохочения можно умереть? Нет, нельзя. А от щекочения – можно.

От чего ещё можно умереть?

А, вот оно что…

Ступень шестая.
Нежить
Эскалатор, режим реального времени

– Если убьют в Матрице – умрёшь и здесь?

– Тело не живёт без мозга.

К/ф «Матрица»

Смеркалось. Глухой двор, и поперёк дороги – трое. По мою душу, стало быть.

В боевиках герой побеждает, ибо владеет хитрыми приёмами. Так то в кино… А тут, повторюсь, трое на одного.

Безнадёжно? Да, кабы не моя предусмотрительность. Как чувствовал: интересные штучки припас. Револьвер, пусть и газовый, и такой же баллончик с вытяжкой из красного перца. Казалось бы, зачем арсенал? И одного бы хватило.

Нет и нет, это вещи несхожие. Сперва о баллончике. Компактность, бесшумность и анонимность. Летальный исход исключается. Что плохо: встречного ветра боится, а ещё жары и мороза. И радиус поражения мизерный. Исключительно для ближнего боя.

У моего баллончика назначение двойное. Кроме защитной, имеет ещё опцию.

Пусть решили вы перекусить в забегаловке. На столе из специй одна соль. Но у нас автономия: всё своё ношу с собой.

Третье блюдо не берёте. Пока. Соседи за столиком не играют роли, через минуту их не будет. Садитесь, глубокий вдох, пшик перцовой струей на котлету, встаёте и уходите за чаем.

Но я отвлекся. Котлеты не было. Да и откуда ей взяться? Тут вам не здесь, насчёт съестного напряжёнка. Разве что бутерброд с бредятинкой. Продолжаем движение.

Ветродуй в лицо – без пользы баллончик. Остаётся револьвер. И опять вопрос: зачем пузатый «бульдог»? А не изящный пистолет?

А что важней: надёжность или эстетика? Наган чем хорош: затвор не надо передёргивать, осечки не страшны. Если что, давите на спуск по новой – барабан проворачивается – под бойком новый патрон – выстрел.

У моего револьвера осечек вообще не было (тьфу-тьфу). На десять пробных выстрелов – ни одной. Замечательная пушечка, немецкое качество.

Но супротив ветра тоже слабоват. Зато металл-то какой! Не паршивенький дюраль, а крупповская сталь. На дробовой переделать – при выстреле не разорвёт (а что помешало? Прямо сейчас будешь переделывать?).

Что ещё не так? Первый патрон холостой – напугать. Вот же гуманист хренов! Раз их трое, стрелять сразу на поражение. И никакой лирики, типа: «Ноги на стол, жаба! Я Котовский».

Продолжаем движение. Стоят, путь перегораживают. Слева здоровенный шкаф с наглой мордой. По всему – он у них главарь.

В центре – приземистый накачанный парень с длинными космами, на орангутанга похож. И что-то в нём напрягает. Ага, рука в кармане.

А справа мелкий, с усиками на узкой мордочке пассивного педераста. Его ко мне и подошлют, провокатором.

Главное – страха не выдать. И не показать до срока, что при оружии.

– Ты эта, мужик, не спеши. Тормози, тебе сказано. Бабки гони, – это мелкий пидор.

Голос злой, видать, заждались. Гейчик дёрнулся было, но задержался на месте. Бздит, что ли?

– Делись по-хорошему, – ласково улыбнулся «шкаф», – пока цел.

Ситуация классическая. Я им: что же вы, волки? А они: давай деньги.

Не, ребятки, хрен вам, а не двадцаточки мои любимые. Президент Джексон не одобрил бы такой сделки.

И ведь знаю, зачем вы тут. Вам не только деньги нужны. Слишком подошёл я к опасной черте, догадавшись про сон и про утро вечера не мудренее. Хотите выбить прозрение? Врёшь, не возьмёшь!

Но почему не по правилам, так и стоят в шеренгу? Не волки, шакалы. Видать, насмотрелись хренотени по телику. Точно, не урки, окружить не пытаются. Дурилки картонные, борода из ваты. Да что же творится-то, а? Раз их трое, то всё можно?

Надо решать. Так, лезу в карман, будто за кошельком. Полсекунды – пушку выхватить. Стреляю. В кого? В главаря бы, но рука в кармане у волосатого… Сперва орангутанга, потом главного, напоследок пидора. Ну-ка, ну-ка…

Полсекунды – выхватываю – давлю на спуск – выстрел – полсекунды – снова жму – выстрел. Нет, по времени не уложусь.

Эх, «Люгер» бы сейчас! А ещё лучше – «Стечкин». Густой очередью, двадцать выстрелов за полторы секунды: р-р-р-раз!!! – уноси готовеньких. Увы. Нет у меня «Люгера». И «Стечкина» тоже нет. Эх, коротка кольчужка!

Что делать? В дискуссию вступать без пользы. Вот-вот накатит страх, и тогда быстро выхватить ствол не получится. Да какая пальба, ты сдурел? Так и будут ждать, пока их перестреляют? И ветер, ветер.

Так что же: конец? (это действительно был конец: пистолет был в другом кармане).

Спокойно, без паники. Что в запасе? Психология. В Академию же прорвался, через пятнистого с «Макаровым».

Шагаю твёрдо. В глаза главарю и – равнодушно:

– Нету бабок, пацаны. Сам девятый хуй без соли доедаю (не боись, Джексон, не отдам тебя супостатам на поругание).

Прорезаюсь между пидором и волосатиком.

Неужто получилось? Кажется. Тут важно ответить правильно: по делу и неожиданно. А главное – вежливо. Да, не профи они.

А вот с кряжистым из трамвая, с «беломориной», сорок лет назад, фокус не прошёл бы. Там чувствовалось: порода другая, человек право имеет. И не рука бы в кармане, а пика у моего горла. Или ствол у башки. Зато воры не сатанеют от страха и не мочат почём зря.

Ух, пронесло (и меня, Василь Иваныч, тоже). Так бы и рванул – влево против почерка, петляя зигзагами.

Спокойно, в спину стрелять не станут. Пусть теперь у них голова болит: чего это я руку в кармане держу? Не оглядываться. Главное, не оборачиваться.

Если что, окликнут или затопочут. Но догонять-то будут не кучей, по одному растянутся. А ветер-то от меня, сменился ветерок, ребятки. Только суньтесь, я вам покажу туалет типа подъезд.

А если у брутального мачо оружие? Тогда в упор его, тут и холостой сгодится. Вот она, пушечка родная; сталь холодная, а душу греет.

Стоп. А вдруг они скопом? Тогда враз херачу из револьвера и баллончика. По-македонски, вашу мать! Пидарасы мокрожопые.

Насколько американцы правы! Бог создал сильных и слабых. А Кольт создал револьвер, чтобы уравнять шансы.

Думаешь, всё? Подожди-подожди, колобка вспомни. Я от дедушки ушёл… – сказка лишь начинается. Нехорошая сказка. И зайчик с лисичкой нехорошие: они колобков кушают.

Я брёл следом за ней. Вот это фигура! Такие формы были у Натальи Варлей – годиков тридцать назад.

Обогнал, в лицо заглянул. Оказалось – Женя Симонова. Бездонные глазищи прожгли насквозь, и небесный голос Тамары Гвердцители пропел:

– Мужчина, не скажете, который час?

Лик, зов и грация – взрывное сочетание, мужика наповал разит. Независимо от возраста, темперамента и морального облика. Но я мигом её вычислил. Какой шанс встретить молоденькую Варлей? Пусть один из тысячи. Ну там, близняшка однояйцевая или дочка единоутробная. Небольшой, но шанс. Для остальных не более.

А теперь оценим: могут ли они, все три, враз помолодевшие, оказаться в одном флаконе? Одну тысячную возводим в куб. Что выходит? Одна миллиардная. Не бывает. Ахтунг, ахтунг! Это не женщина. И вообще не человек. Нежить, опаснейшая разновидность: замануха отвлекающая. Или отвлекуха заманивающая? Вечно я их путаю.

– Увы, миледи, стрелки моих часов замерли на полшестого, – и добавил галантно:

– К тому же я не при деньгах.

– Как жаль, – голос искушал неземной усладой.

Обогнав химеру, попробовал оторваться. Нежить горазда на любую каверзу.

И дале мы пошли —

И страх обнял меня.[20]20
  А. С. Пушкин.


[Закрыть]

– Папа!

Я похолодел. Несомненно, моя дочурка: это её голос. Но у меня нет дочери. Нет и никогда не было.

А ты уверен? Вот на чём нашего брата берут. Но и мы не лыком шиты, считать умеем. У меня не могло быть дочки такого возраста, на двести процентов не могло. Что, скушали рыбку?

И болью в спине отозвались раскаты зловещего хохота:

– Что, Гекльберри Финн, ты уже пожалел, что сломал мои азалии?

Я на верном пути: вон как цепляются. Не оборачиваться, только не оборачиваться. Я от дедушки ушёл, я от бабушки ушёл, и от тебя – чёрт знает кто – тоже уйду.

* * *

Вот и остановка, присяду-ка. Как же глаза слипаются.

Похоже, на секунду отключился, чуть не упал. В странном полусне, где также сижу на скамейке; только спинка у неё исчезла и доски сиденья – тоже. Осталась чёрная железная основа.

Окончательно разбудил трамвайный звонок и нахрапистый гудок вослед. Привстал: в мою сторону, раскачиваясь, мчится допотопный красный трамвай из одного моторного вагона; его нагоняет модерновый электровоз с хищным клювом. По тем же рельсам, блин. Грубый шов, да ещё белыми нитками.

Локомотив, грохоча колёсами и взрёвывая мощным басом, сокращает интервал. Трамвай почти пустой, лишь четверо пацанов на задней площадке. Троих я узнал: Белый, Корчём, Шплинт… А кто ещё? Да это я, только прежний!

Электровоз вздрогнул, но не остановился, продолжая пугать надрывным рыком. Трамвай гибельно повизгивал.

И тут неведомая сила бросила меня на рельсы, пригвоздив к железному полотну, как магнитом. Я оказался на пути локомотива. Под колёсами погибнуть не страшно, это смерть маленькая. Пот прошиб от неизбежного крушения: до столкновения с трамваем остались секунды.

Да, в жизни так не бывает, но всё же…

– Иди в …, мудило зелёное! – слова мои вотще утонули в зычном рёве и колёсном грохоте.

Я трижды плюнул через левое плечо и грязно выругался. Электровоз мигом пропал. Но эхо трамвайных звонков долго ещё будоражило душу, как весть о грядущей катастрофе.

* * *

Обессилевший, плюхнулся на лавчонку. Да, трамвай – это неспроста. А в связке с догадкой о снах… Тут есть над чем подумать.

О чём там с Генеральным беседовали? Ах да, затмение, совпадение подозрительное. И никого не изумляет.

Дальше, дальше. Меня это удивляет? Нет. Сегодня – нет. А раньше? Ненадолго, в день затмения, до вечера. Потом одолела усталость, и я заснул.

А утром – вроде так и надо. Что было между вечером и утром? Ночь. Темнота. И только? Нет, главное-то, главное – сон! Наверняка и у других похоже. Только заметим несуразицы – уже и ночь; смежаются веки, приходит Морфей. Но отключаемся мы не полностью. Это не смерть и не обморок, тут совсем другое.

Спят мышцы и сознание. А кто-то орудует в мозгах. Кто? Мы говорим: подсознание. А суть его? Жёсткий диск или частичка Живой Сети масштабов космических?

Это о глубоком, медленном сне. А как насчёт быстрого, когда видения мчатся галопом?

Здравый смысл отключен, и возможны безумные варианты. Во сне часто приходят озарения. Как выразился Александр Прохоров, тот, что лазер изобрёл: если боишься, что забудешь ночную догадку, положи рядом стенографистку… Не отвлекаться!

Итак, рассудок отключен. Отключение, включение. Переключение. Куда? На виртуал или параллельную реальность? Сон – фильм для уставшего от несуразиц мозга? Или другое? Латают дыры или отвлекают? Так, так.

Врачи говорят, сон абсолютно необходим. Лишить его – и человек умрёт. Но случаются феномены. Одному венгерскому крестьянину бойком отбойного молотка пробило голову. Раненого спасли, но он перестал спать. И ничего. К тому же наловчился перемножать в уме огромные числа, даже попал в Книгу рекордов Гиннеса. Всё непросто.

Допустим, сонное видение – виртуал: мы всякий раз возвращаемся. Но точно ли в прежний реал?

А если круг не последний? И возможен ещё переход, и не один? Но нужен другой будильник, посильнее. Это как? Живой будильник Кашпировского не годится, последствия могут оказаться неэстетичными. А тогда что?

Завораживающие ритмы первобытных плясок?

Медитация?

Галлюциногены-психоделики, грибки-мухоморчики, мескалин, псилоцибин[21]21
  Псилоцибин – известный психоделик; малые дозы обостряют зрение, создавая эффект «химического бинокля», а при закрытых глазах возникают разнообразные видения.


[Закрыть]?

А может, временное обесточивание?

В детстве мы шкодничали, пережимали друг другу сонные артерии. Я ложился на траву и поднимал руку, для страховки. Если передержать, говорил Валька, можно стать дебилом и даже умереть. Так вот: мурашки по сомлевшему, как отсиженная нога, мозгу – сладкий мерцающий туман – возвращение. И никакого выхода в астрал.

А если будильник – сама смерть?

И, может быть, услышите голос, который шепнёт вам: «Рождение и смерть – это не стены, а двери[22]22
  Борис Акунин. Кладбищенские истории.


[Закрыть].

Собрал же Моуди картотеку с воспоминаниями людей, переживших клиническую смерть. Правда, реаниматологи хихикают над его книгой[23]23
  Имеется в виду книга доктора философии Раймонда Моуди «Жизнь после жизни».


[Закрыть]: им такие случаи не встречались. Но может, не всякая смерть – будильник? Говорят, туннель со светом в конце видят лишь умирающие от кровопотери. Ясно, в реанимации такого не допускают.