Текст книги "Миллион долларов до конца света"

Партия 2
Американская симфония
До вспышки – год

Часть 1
Русские идут

Аллегро

Он мне дал прочесть брошюру – как наказ,

Чтоб не вздумал жить там сдуру как у нас.

Владимир Высоцкий. Инструкция перед поездкой за рубеж, или Полчаса в месткоме

Глава 12
Над землёй

Театр начинается с вешалки, а заграница – с «Шереметьево».

Я на взводе, словно командир перед атакой. Вдруг с паспортом либо визой у кого-то проблемы? Или в багаже неположенное? А в Мишане вообще не уверен. Кстати, где он?

Ага, Танечка облачилась в алые обтягивающие шорты.

Мишаня страдал.

Таможенный и прочие барьеры преодолели без приключений. В «дьюти фри» – безналоговой зоне – любимый «Бейлиз», ликёр из ирландских сливок и виски. Двадцать баксов за полтора литра, а дома-то – цена уже вдвое.

Три часа полёта – и первая чужая земля, Франкфурт. Здешний аэропорт – остров среди воздушного океана, где железные птицы отдыхают и заправляются перед дальней дорогой.

Пересели в магистральный лайнер, огромный «Боинг-747» компании «Дельта». Хм, дельтоны и «Дельта». Случайность? А насчёт аэрофобии Вараксин прав: на международных рейсах о катастрофах думаешь меньше.

Боинг взмывает в воздух, под мерное гудение двигателей тянет в сон.

Погожу дремать, вон и долгожданная тележка с напитками. «Бейлиз», плиз. Ух, пальчики оближешь.

Разуться, укрыться пледом, вздремнуть – лететь долго. Как там у пилотов: взлёт сложен, полёт спокоен, посадка опасна.

Поговоркам верить нельзя. Всё случилось невероятно быстро. Густой дым за иллюминатором, и тут же яркое пламя из двигателя. Стены салона пышут жаром, испуганные крики сливаются в сплошной ор.

Господи, что же делать? Спасательный жилет без пользы. Кислородная маска? Кислород! Кислород, керосин и магний, да в замкнутом пространстве, плюс скорость. Самолёт выгорает за две минуты.

Успеть, хоть что-то успеть… Позвонить! Но возьмёт ли с борта? Хоть три слова, лишь бы она дома. Ну, ну! Длинные гудки, вот, сняла трубку. А почему голос мужской?

– Колян, что ли ты? Хорош трезвонить, заждались тебя. Давай скорее, да пузырь прихвати.

И сквозь чужие слова – тихий-тихий голос жены:

– Саша, ты где? У тебя всё в порядке?

Не услышит она, этот кретин мешает.

– Слушай, мужик! Я не Колян. Звоню с самолёта, который горит. Не тебе звоню, положи трубку, ну!

– Колян, хорош прикалываться. У нас тоже трубы горят, всё выпили.

– Христом-богом прошу, положи трубку. Нет – из-под земли тебя достану.

– Сам клади. Мой телефон, хочу говорю, хочу нет. Ты что ли не Колян?

Как в дурном сне…

…И я проснулся. Под пледом жарко; пассажиры – кто дремлет, иные смотрят рекламный ролик авиакомпании.

Через проход рокочет Мишаня, развлекая женщин анекдотами:

– «А пристёгнутые?» – «Те выглядели, как живые», – и жизнерадостный смех.

Глава 13
В гостях у Дяди Сэма

Два вида капучино – френч-ваниль и амаретто – следовало вкушать именно в таком порядке. Райское наслаждение!

Бариста, миниатюрный молодой латинос, только что заправил кофе-машину.

Мишаня отдувается над четвёртой чашкой и прицеливается к пятой. Раблезианец, блин. Женщины и Вараксин, выпив по чашечке, оглядываются по сторонам.

Грандиозный квадратный холл, лифты с прозрачными кабинами. Но главное – водопад. Водопад в центре гостиницы, ниспадающий с искусственных скал. Да, это Америка. Свет, простор и богатство. Бесстыдное богатство.

– Ничего особенного, – Мишаня решается на пятую чашку. – У нас в Ё-бурге не хуже. На Куйбышева, большущий такой домина.

– «Атриум-палас»? Ты что ли там был?

– Не, Палыч. Лёха, кореш мой, рассказывал. Название не помню. Похоже, как ты сказал. Это, как его «Атом…», тьфу, бляха-муха, не могли по-русски назвать.

– Мишаня, а наш отель как называется, знаешь?

– А мне зачем, Палыч?

– А вдруг заблудишься – дорогу спросить. На визитках читай. Или на авторучках.

Мишаня достал из кармана горсть авторучек, взятых с ресепшен.

– «Доубле-трее хотел».

– Не совсем. «Дабл-трии хоутэл». Запомнишь?

– Уже.

Формальности улажены. В руках ключ, на пластиковой карточке номер комнаты и опять-таки название отеля.

– Эх, Мишаня, зря учил импортные слова. Как пойдёшь гулять, бери с собой эту штуку. Если что, полисмену покажешь. И он тебе покажет, дорогу. Погоди, объявлю.

– Уважаемые господа делегаты, внимание. Мы на одном этаже, рядышком. Отдыхаем, отсыпаемся. Встреча утром в девять, здесь, у кофеварки. Конференция начнётся в час, до того успеем прогуляться по Вашингтону. Такого пекла с утречка не будет. Да, вот что. В номерах мини-бары с напитками. Мишаня, губу не раскатывай, там очень дорого. Ну, до завтра.

* * *

А где же кондишна? Ага, вот она. Господи, хорошо-то как. И скорее, скорее в душ.

Теперь телевизор, наш друг, товарищ и брат. «Мыло», реклама, снова «мыло», Си-Эн-Эн; «магазин на диване»; а это что? Земля-матушка, вид со спутника: хоть целый день смотри, только места унылые. Опять реклама; какие-то фотки, а, ясно, пропавшие без вести.

Наш любимый прогноз погоды. Завтра с утра 80, к вечеру 100 градусов. Ладно хоть по Фаренгейту. Переведём в Цельсия: отнять 32, умножить на пять и разделить на девять. Получается 38. Однако. А послезавтра? Ну-ка, ну-ка. 104 градуса – по-нашему сорок. Горячей тела, от такой жарищи надо прятаться.

Что в ящике ещё? Америка, Америка, о России ни полслова. Ну, заяц, погоди! И опять «мыло». Ну сколько можно?

А тут что за дела? Негры пляшут и поют, прямо в церкви. Ага, молятся они так. Да уж, сюда не зарастёт народная тропа. Смотри-ка, и молодых полно. Правильно к вере приучают.

Снова реклама. Без надобности, завтра у нас будет свой шопинг. Столько каналов, а смотреть нечего.

* * *

Со стороны я выглядел идиотом. Представьте немолодого дядьку с игрушкой в руках – стоит и блаженно улыбается. Это было кусочком моей жизни, её лучшей части – детства. Ну никак не ожидал встретить это в Америке.

Игрушка металлическая, тяжелая. Настоящая. Из трёх частей. Первая – самолёт, штурмовик ИЛ-2, вторая – волчок-гироскоп и третья – стойка. Главный тут волчок: массивный маховик, стоящий на опоре внутри стального корпуса с оправой в виде рамки; дно корпуса заканчивается шариком.

Чтобы раскрутить маховик, на тонкий вал наматывается бечёвка, затем надо потянуть её во всю силу. Да, волчок предназначен для вращения штурмовика вокруг стойки, но я вышел из возраста, когда играют в самолётики.

Консультант, а может, хозяин магазинчика, румяный мужик средних лет, наблюдает за мной с улыбкой.

Как умею, больше жестами, прошу бечёвку; вставляю навощенный кончик в сквозное поперечное отверстие вала. Накручиваю старательно, виток к витку, аж язык от усердия высунул; потом рву на себя.

Ставлю гудящий волчок на кончик указательного пальца. Внутри корпуса бешено вращается маховик, а сам волчок медленно-медленно проворачивается на пальце.

Губы невольно растягиваются в улыбку, американец отвечает понимающим взглядом.

Отодвинув ненужный самолётик, притягиваю к себе стойку. Стержень, закреплённый на тяжёлой подставке, заканчивается полусферической выемкой. Ставлю в неё жужжащий волчок, тем самым шариком. Медленно поворачиваясь, волчок склоняется ниже и ниже, вот ось вращения склонилась до горизонта, ещё ниже – но волчок не падает! Словно законы механики писаны не для него.

На самом деле мощное вращение маховика пересиливает земную гравитацию. А смотрится, как чудо.

Американец улыбается.

Двое немолодых мужчин с разных континентов – как давние приятели. Нет, мы с одного материка – детства.

Надо же, любимую и, казалось, навсегда утраченную игрушку нашёл здесь, в Америке.

– Хау мач из ит?

– Твенти.

За детскую мечту – всего двадцать баксов! А вдруг сломается? Взять в запас ещё один волчок?

– Кэн ай бай дзис ванс мо?

– Йес, тен долларс, – отходит к полке.

Откуда здесь русская, даже советская, игрушка?

Консультант протягивает тяжёлый пакетик, и вдруг – тревожный звонок. Улыбка слетает с лица американца, он испуганно смотрит мне за спину.

Разбойное нападение! Главное – спасти игрушку. Но почему такая лёгкая?

Сигнализация всё надрывается.

Да это будильник! А в руке – пультик TВ.

Эх! Уйти с покупкой не успел.

Глава 14. Освоение Дикого Запада

Америка, как известно, знаменита тремя «Д»: демократией, деловитостью и долларами. Для нас главнейшая «Д» – последняя. Суточные радуют, огорчает их ограниченность.

Но Таня пока не владела тактикой командированных.

– Я думала, кофе пьют после завтрака.

– Танечка, из этого чудного агрегата мы выпьем: а) капучино; б) великолепный капучино; в) бесплатный великолепный капучино. А в забегаловке быстрого питания, куда мы направляемся, кофе не имеет права называться именем этого благородного напитка.

– Мы идём в настоящий американский «Мак Дональдс»? – спросил Мишаня.

– Круче, в настоящий американский «Рой Роджерс». Вперёд, только вперёд!

Я всё надеялся, что самолёт-игрушка не совсем сон. А вдруг? Вот же старый осёл!

* * *

– Значится, так. Мы за границей. Вилку тут надо держать в левой руке…

– А огурец в правой, – подсказал Мишаня.

– Да поэлегантней, Майкл, поэлегантнее.

– Быстрое питание облегчает понимание. Палыч, ты попробуй, какая капуста! Прямо тает во рту.

– Капуста, уважаемый Мишаня, тут рядом не росла. Это кочанный салат. Вы кушайте, кушайте. Гарниры бесплатные, и так называемый кофе можно пить от пуза. Повтор по-здешнему называется рефилл. Не торопитесь, у нас ещё две минуты. Как говорится, быстро ходи, медленно ешь – и перевалишь столетний рубеж. Всё, время.

– Итак, друзья, мы находимся в Роквилле, в получасе ходьбы от самой столицы. Американцы предпочитают жить в пригородах.

– И я бы здесь пожила, – вздохнула Лена. – Воздух, как на курорте, а лужаек сколько!.

М-да, никто и не догадывается. Через полста лет земля и жильё будут стоить жалкие центы. Но не будем о мрачном. Солнышко знай себе светит, и кузнечики трезвонят безмятежно.

– Теперь на случай, если кто заплутает. Чтоб вы знали: Вашингтон – логово американского империализма и цитадель мировой демократии. Располагается на восточном побережье Северной Америки. Пойдёте на север – упрётесь в Канаду, а на юге путь перекроет мексиканская граница.

– Палыч, хорош трепаться.

– Да я тревожусь за возможные потери. Хватит с нас Игоря Марковича, что вдруг не в шутку занемог. Наверняка пивком здоровье поправляет.

– Зачем вы так? – вступилась Лена. – Заболел человек. Вам-то хорошо, уже излечились.

– Вы правы. Итак, предлагаю план. Пока не жарко, шлёндаем по чудной Роквилл-пайк, попутные шопы – все наши.

Дамы захлопали в ладошки.

– А в самой столице нас ждут Белый Дом с Капитолием.

– Капитолий – это где собирается американский парламент, именуемый конгрессом, – вставила Лена.

– И если он, конгресс, сегодня не заседает, мы полюбуемся архитектурным шедевром изнутри. В отель возвращаемся на метро. Отъезд на конференцию – в двенадцать тридцать. Идёт? Единогласно.

Мы вышли на свежий воздух.

– Предлагаю темп аллегро: по-итальянски – весело, в смысле быстро.

– Цигель-цигель.

– Мишаня у нас полиглот.

– Да не, я только ростбиф съел. А вот пивка бы выпил.

– Потом-потом. Аллегро-цигель. Лена, что интересного вы обнаружили на газоне?

– А травка-то – наша.

– И точно, в логове мирового империализма – русская трава. Пырей, овсюг, полевица и такие родные одуванчики. Дурят нашего брата, ох, дурят.

– Уже опухли, – вздохнул мой подопечный.

– Бедный Мишаня, – я с укором взглянул на бессердечную Татьяну.

– Да не, Палыч, я про одуванчики.

– А? Да, опушились уже.

– Я только не пойму, – удивилась Таня, – почему не сажают картошку? Ни одного огорода. Одна трава, всё сорняками заросло.

– Тут дело политическое. Знаете, какого цвета американская земля? Кто угадает, получит доллар. Мишаня, стоп! Зачем ты Америку разбульдозил? Руки прочь, а не то – рашен, гоу хоум.

– Командир, земля красная. Доллар гони.

– Ты не угадал, а докопался. И вместо доллара получай жилище индейца: фиг-вам.

– А всё-таки, насчёт картошки? – спросила Таня.

– А, да. На красной земле и клубни вырастают цвета советского флага. Поэтому ихний конгресс во время холодной войны запретил сажать картофель, во избежание пропаганды чуждых коммунистических идей. Американцы – патриоты, картошку стали завозить из Канады. Смотрите, как много интересного вы почерпнули за какие-то полчаса. Итак, американская почва красная, а доллары зелёные. Красная земля, зелёные деньги – что ещё нужно для счастья? Кстати, о долларах, – я хлопнул ладонью по лбу, – где вы храните суточные? Прямо на себе? Неразумно.

– Почему, Палыч?

– Объясняю. Американские деньги обладают удивительной способностью быстро улетучиваться. Причём уловить точный момент исчезновения из кошелька владельцу не удаётся.

– Что-то похожее я читала.

– Может быть, может быть, Леночка. Важней другое.

– А что?

– Большая часть коренного населения Вашингтона – американцы африканского происхождения.

– Точно. Негритосов тут, как собак нерезаных.

– Мишаня, ты не поверишь. Ни одного негра на всю страну. Одни афроамериканцы. А за «негритоса» здесь можно и в тюрьме оказаться. Так, о чём я? Так вот, о тюрьмах. В столице высокая, чрезвычайно высокая преступность. И деньги лучше держать в гостиничном сейфе.

– Так опасно? – Лена прижала сумочку.

– Днём-то спокойно, да: Вашингтон – город чиновников. но как стемнеет, бал правят чёрные. Ночью они в большинстве, а большинство всегда право. Это и называется демократия. Во, смотрите, краснокожий.

– Мульмуль дыня тык. Мульмульдык[3]3
  Песня из старого индийского фильма.


[Закрыть]?

– Зря старался, Мишаня. Твой игривый вопрос до аборигена не дошёл.

– Это как это?

– Он не индиец, а индеец.

– А не один хер?

– Индейцы здесь прежде жили, до Колумба. А индийцы – азиаты, они в Индии живут. Всё, хватит дискуссий. Уже магазины показались, вон супермаркет одёжный.

Таня вырвалась на оперативный простор: глаза горят, волосы дыбом, из ушей дым валит. Действует чётко, как Терминатор. Как определяет цель? Ага, умница, идёт, где народа больше. Но почему озирается?

Ага, Танюша не в курсе: алчущих покупателей тут не тормозят. Их пропускают, да ещё извиняются: «Икскьюз ми». Дескать, мы тут так, дурака валяем, а вам и правда надо. Проходите, милая, и простите, что помешали. Больше не будем.

А Лена? Тоже оглядывается, видать, робеет.

– Эх, пивка бы загасить. Палыч, ты как?

– Подожди, Мишаня, здесь дорого, лучше по ходу в гастрономе возьмём. А тут шмотки посмотрим.

– Да у меня полный комплект.

– Счастливчик. Хотя, знаешь…

– Ты что, Палыч?

– Такая жарища, брат. Через час наша одёжка будет мокрющая. Купим по футболке? А мне и брючки полегче, как у тебя.

– Пошли.

– И для конференции что-нибудь…

– Поприличнее? – Мишаня одёрнул распашонку.

– Да. И мы сойдём за академиков. Академикам больше наливают.

А вот и джинсы, фирма. И всего-то пятнадцать баксов пара. Кабины просторные, с огромными зеркалами. Заглянули в первую – три нег… афроамериканца примеряются: сверкнули зубами и белками глаз. Вторая – свободная.

Только зашли, из третьей кабинки речь потекла. Родная.

– Васька, хули ты телишься?

– Да где ж она, сука?

– Так вот же, эта пиздюлина. Спарывай нахуй, столько торчим, блядь. Я вон уже переоделся.

Русские парни с широкой душой. И всегда готовы: за сто рублей удавить хоть кого, за сто долларов сами удавятся. Если наше расширение на Запад продлится, американцам придётся эмигрировать в Канаду или Эквадор. Хотя о чём я? Через год же дельтонная вспышка, и через пару поколений от васек духа не останется.

– Палыч, как мне футболка?

– Считай, Танечка уже твоя. А мне как, не коротки?

– Годятся.

– Всё, пошли. Дамы без нас истомились.

А вот и нет, у женщин разгар шопинга. Лена ожила, к игрушкам присматривается. Ладно, тогда и мы ещё пошастаем. А вдруг набредём на мой самолётик?

Игрушку не встретили, зато вышли на сувениры.

– Палыч, смотри, карты.

– Генштаба?

– Ты чо, настоящие. А на обороте атлас Вашингтона, географический.

– Удобно, если кто заблудится. В джунглях капитализма.

– Во, смотри, кубики игральные, прозрачные. Правильно, а то у нас пацаны дробинку внутрь заплавляют.

– Для смещения центра тяжести?

– Ага. А тут не смухлюешь. Я штук десять возьму, на сувенирчики.

– А где наши? Мы теряем темп.

– Палыч, я отойду.

– Пять минут, не больше.

Вслед за Мишаней вернулись и женщины. Раскрасневшиеся, с покупками.

Рядом с кассой стоит коробка с прорезью в верхней части, сбоку фотография мальчика лет трёх.

– Тут и киндера можно купить? По фотке? – изумился Мишаня.

– Это для пожертвований, на поиск пропавших ребятишек.

Мишаня бросил в прорезь мелочь. У меня монетки только российские, а в спину дышит Лена. Не ударить бы лицом в грязь – сую в шкатулку долларовую банкноту. Но Лена щедрого жеста не замечает. Во идиот, приехал в Штаты американских детишек разыскивать. Жалко баксика. Совсем, как огуречик, зелёненький он был.

– Господи, как удачно! Игрушек накупила, – Лена светится улыбкой. – Вот мои-то удивятся, не знают ведь, что я в Америке.

Молодец, о семье не забывает. А я… Зелёненький, зелёненький, зелёненький он был.

– О, сквер. Посидим в тени? Под кущью сень, – предложил Мишаня.

– ?!

– Короче, ну, это, под кучей сена. В переносном смысле.

– А, понятно, – сказал я. – Или под сенью струй. В смысле, сцена у фонтана. Опять же в переносном. Но всё равно, в кущах.

Только присели, Мишаня выставил пиво, шесть бутылок. Так вот куда он отлучался.

– Угощайтесь.

– Леночка, ты уловила? Нас угощают. Бывают же настоящие мужчины.

– Мишаня, ты что творишь?

– А? Палыч, ты чего?

– Это же Америка, нас арестуют.

– Да за что?

– За это самое. У них вид пьющих людей попирает чувства непьющих в данный момент окружающих. Жестокий мир развитого капитализма.

– Даже пиво?

– Конечно. В своей машине, и то нельзя.

– Так блюстителей же не видно.

– Зато полно граждан с мобильниками.

– И что делать?

– Эх! Ты что, по пять баксов отдал? Однако.

– А что такого? Я как бы в отпуске, а на отдыхе не экономят.

– Ладно, давайте так. Упрячьте бутылки в пакеты, будто у вас кока-кола. Соблюдём формальности.

– Послушай, командир. Ты чего это: «вы», да «вы»? А сам-то не хлебнёшь?

– Да как-то не знаю. Вы пейте, а я буду вас крышевать. В смысле – прикрывать. Короче, постою на шухере. И потом: пиво – из горла? Не солидно.

– Так ведь через пакет.

– Ну, выпью… превозмогая отвращение.

– Во-во, превозмогай.

Эх, хорошо. И не так жарко, после пивка-то.

– А вот интересно, – задумчиво сказала Таня, – водятся у нас не просто мужчины, а настоящие джентльмены? Это такие мэны, которые помогают леди нести сумку. Или пакет.

Мишаня выхватил её покупки.

– Спасибо, Мишаня. Ты настоящий рыцарь. И должен заметить: леди здесь не одна.

Мишаня завертел головой в поисках второй леди. Ага, дошло. Но от новой поклажи моего подопечного скособочило.

Надо выручать собрата.

– Включаюсь в борьбу за рыцарское звание. Дай-ка сюда вот этот, Мишаня. Давай, давай, без проблем.

Вот и столица.

– С чего начнём?

– Белый дом, – отозвалась Таня.

– Капитолий. Во-о-н, самый высокий в городе, – предложила Лена.

– Пива, и много. Как это? Рефилл, во.

– Мнения разделились. Командовать парадом буду я. Оккупируем в утверждённом порядке.

Однако Белый Дом оказался закрыт для посетителей.

– Не горюйте, друзья. Подумаешь, большой дом белого цвета.

– Там интересный кабинетик, овальной формы, – рыцарь-джентльмен выразительно взглянул на Таню.

– Действуем по плану. Дранг нахт Капитолий.

На парапете устроился чернокожий, рядом табличка.

– Друзья, угадайте, что у него на биллборде? Лена вне игры.

– Этот загорелый что-то продаёт? – сказал Мишаня.

– Мимо.

– Борется за права афроамериканцев? – спросила Таня.

– Зачем? Уже и так. Нет, это он денежку просит. «Подайте бездомному и безработному», типа сертификат. Потому как по одёжке здешних бомжей не отличить от работящих и домовитых, – заболтавшись, я потерял бдительность.

– Мишаня, куда?

– Помочь бродяге.

– Полный цурюк! У него пособие побольше твоей зарплаты. Плюс нехилая добавка от таких вот лохов.

На травке расположилась компания юнцов. Две гитары, флейта, и поют под незатейливую мелодию.

– Лена, просветите, о чём они? – спросил я.

– Н-ну, в общем, о любви.

– Что-то не так, Лена?

Лена улыбнулась:

– Никак не привыкну к американскому диалекту. Я бы им по троечке вкатила, за разговорный английский.

– А я знаю, кто это! – радостно возопил Мишаня.

– Ясно, кто. Барды.

– Не, Танюха. Барды – когда мужики бородатые. А эти, ну, короче, слово такое импортное. Первая часть означает «человек», а вторая – «струна» или «струится». Короче, это… во, вспомнил. Менструэли.

Лена осторожно хихикнула. Таня оскорбительно расхохоталась. Мишаня обиженно поджал губы.

– Попутал ты, Мишаня, – вступил я. – Слово и правда импортное, к тому же сложное. Первая часть – да, человек, но не простой, а государственный чиновник высокого ранга. Министр по-нашему. Министры ведь тоже люди. А последний слог означает вечную зелень, то бишь хвойный лес. Ель, значится. Получается, музыканты эти – министрели.

– Это как это? Почему так? Почему зелёные?

– Не нравятся зелёные ели? Пусть будут голубые. Министр зашёл в лес и увидел голубые ели. Он подошёл ближе: голубые не только ели, а ещё и пили.

Мой подопечный заморгал рыжими ресницами.

– Мишаня, у тебя талант вольного переводчика. Не забыл ещё, как наш отель называется?

– На память не жалуюсь. Ну, короче. В начале смешное, типа «Три дебила», только наоборот. Три дебила – это три дурака. А наоборот если, то трое умных. Во, точно. Три – ум, точнее – Атриум. А в конце тоже смешное слово. Про секс, но приличное. Так, сейчас скажу. Секс по приличному называется «спать». А на чём спят? Йес! «Атриум-матрас».

– Мишаня, ты гений. Гений сексуальной лингвистики. Но всё же носи с собой ключ с бирочкой. «Дабл-трии хоутэл» и «Атриум-матрас» – немного разные вещи.

– Зачем ключ? Теперь карта есть, – он достал колоду. – Вот эти четыре лишние, разбирайте. На обороте Вашингтон.

– Карта называется джокер, иногда она совсем не лишняя. Но ты прав, теперь мы точно не заблудимся.

Дамы улыбаются, глядя на Мишаню.

– Ну что, вперёд? Цигель-цигель, – воззвал я.

– Самое время для пива. Повторение – мать ученья.

– Сначала дело, потом удовольствие.

– Тогда ускоримся. Тань, чего плетёшься, как черепаха Тротила? – похоже, Мишаня не забыл её язвительный смех.

– Мальчики, мы отлучимся, – она стрельнула глазами в Мишину сторону.

– Танюха, не тормози – памперсни.

– Мишаня, не шути с женщинами: эти шутки глупы и неприличны. Отлучиться – вон туда, девочки.

* * *

Самое время поговорить по душам, тем более, подопечный сам и начал.

– Палыч, а ты бы хотел тут жить?

– Не-а, больно жарко. А после двухсот грамм и в России неплохо.

– Ты чо? Скажешь, на Урале лучше?

– Здесь ты прав. Урал – кузница державы, но нельзя всю жизнь прожить в кузнице. Я вот считаю: уезжать, так в Аргентину. В столицу ихнюю, Ебунас-Райнис.

– Чо? Прямо так и называется?

– Дядя шутит. А в Аргентине сейчас зима.

– Зима, – протянул Мишаня. – Зима. Крестьянин, торжествуя, идёт, держась за кончик… плуга.

– Что ли он снег пашет, крестьянин твой?

– Хер знает. Главный прикол, что за кончик держится. А мне нравится в этом, ну, логове демократии. Подумаешь, жарко, у нас в цехе погорячей будет. Я за смену газировки выпиваю – ведро.

– Слушай, у тебя загар такой странный. Лицо, будто солнцем обожгло, а руки белые.

– Это на работе.

– Загораешь на работе?

– Облучаюсь, от расплавленной стали.

– Ну и работёнка. В молодости и мне довелось попахать металлургом, но чтобы целое ведро… А тебе оно надо, так горбатиться? Не мог чего получше найти?

– Так у меня ж верхнего образования нету. Где я двадцать штук в месяц поимею? Кисло, что ли? Хотя деньги не главное, но без них скучно.

– Только за двадцать штук ты продаёшь… Ладно, не будем о грустном. Лучше скажи, как тебе наша команда?

– Палыч, – он оглянулся, – мы же договорились, Танюха – моя.

– Ты что, у меня разрешение спрашиваешь?

– Нахер мне твоё разрешение, это я так.

– Лучше думай о деле. Понимаешь, мы должны быть как футболисты. Не будет единства – не будет результата. А не будет результата, сам понимаешь…

– Ты нашему олигарху это скажи. Западло ему прогуляться с простыми людьми. Головка у него бо-бо. Врёт, как сидоровый мерин.

– ?! А, в смысле – как сивая коза?

– Ну да. Слушай, Палыч, я на него работать не буду, прямо говорю.

– Да кто тебя заставляет? И почему на него-то? Цель ведь у нас общая.

– За дурака меня держишь? Деньги-то у кого? Вот. Значит, он и будет главный. А я так не хочу.

– А сейчас ты разве на себя работаешь? Хозяин вашего заводика…

– Да всё понятно, не продолжай. Только, Палыч, я не об этом.

– Ну?

– Он кинет нас, вот увидишь, обязательно кинет. Финансист – ясный сокол, мать его. Все они жулики, с головы до мозговых костей.

* * *

Вот и Капитолийский холм. Да, это вам не Белый дом. Понятно, что Кремль круче, но зато…

В здании конгресса, в скульптурах и картинах – история Америки. Без купюр. Даже если кому-то не всё нравится, с глаз долой ничего не прячут. Статуи не демонтируют, надписи не соскабливают. Можете представить такое: фреска внутри нашего Белого дома: «Руслан Хасбулатов раздаёт патроны оппозиции»?

Даже Мишаня притих. Теперь просто бродить по городу скучно. Да и время поджимает.

– Нам пора, труба зовёт. На метро?

– Йес, у меня уже ноги бантиком.

Мишаня, взглянув на фигуристые Танины ноги, вздохнул.

В холле тот же юный латинос виртуозно управляется с кофе-машиной: засыпает и заливает, щёлкает кнопками и рычажками. Облом, халявы не будет. Но в чём же секрет райского напитка?

– Люди, внимание! Быстренько в душ, встречаемся здесь же.

Подопечный косится на номер Вараксина.

– Во, блин, острое регистратурное заболевание. Бюллетень дыхательных путей. И табличку повесил, олигарх: «Ду нот дистурб».

– Доунт дистоб произносится – «Не беспокоить». Да не олигарх, а трейдер, деньги умеет вкладывать. Кстати, есть чему поучиться. Загляну, как он там?

– Я на секунду. Как голова?

– Спасибо, лучше, – свежевыбритый Вараксин благоухает парфюмом.

– Замечательно, через полчаса отъезжаем.

Я всё же заглянул к нему в номер. Порядок идеальный, на столе ноутбук, несколько книжек. Ну-ка? Жорж Гамов; Эдмунд Фелпс, «Теория игр» и «Записки биржевого спекулянта» Лефевра.

М-да, не то. Эх, разжиться бы чем-нибудь читабельным. Взятый в дорогу «АиФ» на исходе, а без чтива на родном языке на душе тяжко.

А Игорь Маркович умеет устраиваться. Пока мы на жарище сплачиваем ряды в преступнейшей мировой столице, он прохлаждается, книжечки почитывает. Не для того мы приехали, блин, и не за это суточные в баксах.

– Рад, что вы пошли на поправку. Тем более, вечером у нас мероприятие. Здешнего винца выпьем, да и водочки родной запасец имеется. Надеюсь, почтите присутствием?

– Традиции нарушать грех. А где конкретно планируется это… гм… мероприятие?

– У меня или у Мишани, это мы решим. Кстати…

– Да?

– Скажу прямо, опасаюсь неурядиц в нашей группе. Так вот, насчёт Мишани…

– Можно не объяснять. Догадываюсь, он меня не любит; вообще не терпит богатых людей, считает всех жуликами. Так?

– Похоже на то. И я не знаю…

– Это нормально, потихоньку притрёмся. Курочка по зёрнышку клюёт.