Текст книги "Терроризм в Российской Империи. Краткий курс"

Нету веры в револьверы… Бомбизм

Переход к использованию бомб вместо револьверов был смертельно опасен для мишеней террористических атак. Однако не в меньшей степени – для самих террористов и случайных людей. Бомбы, по профессиональному описанию начальника Петербургского охранного отделения генерала А. В. Герасимова, «содержали в себе горючие и взрывчатые вещества: серную кислоту, хлористый калий, гремучую ртуть и динамит, плотно прилегающие друг к другу в ломких сосудах. Принцип изготовления бомб заключался в том, что при ударе бомбой по твердому предмету стеклянная трубочка разбивается, и находящаяся в ней серная кислота выливается на смесь хлористого калия с толченым сахаром; при соприкосновении с серной кислотой эта смесь воспламеняется и приводит к взрыву гремучую ртуть, которая в конечном счете вызывает взрыв уже собственно взрывчатого вещества динамита»[12]12
   Герасимов А. В. На лезвии с террористами. – М., 1991. – С. 11.


[Закрыть].

Малейшая ошибка при изготовлении разрывных снарядов, а собирались они зачастую в кустарных условиях, вела к гибели террористов.

31 марта 1904 года сын генерала, бывший студент Киевского университета Алексей Покотилов, входивший в группу, готовившую покушение на Плеве, погиб при сборке бомбы в гостинице «Северная» (нынешняя «Октябрьская») в Санкт-Петербурге. Покушение пришлось отложить. Бомбу, которую бросил Егор Созонов в карету Плеве, собрал сын купца 1-й гильдии, бывший студент Московского университета и один из руководителей БО Максимилиан Швейцер. В ночь с 25 на 26 февраля 1905 года пришла его очередь. Швейцер погиб в номере петербургской гостиницы «Бристоль» у Исаакиевской площади в результате взрыва, вызванного неосторожным обращением со взрывчатыми веществами в ходе изготовления бомбы для совершения очередного теракта. Герасимов, примчавшийся в гостиницу сразу после взрыва, застал такую картину: «Четырехэтажная гостиница имеет 36 окон; все 36 лежат в осколках на улице среди кирпича и обломков мебели, выброшенных взрывом сквозь окна гостиницы». Герасимов взбежал наверх: «Здесь посреди разрушенных комнат находилось самое место взрыва. Все комнаты этажа стояли открыты – взрыв сорвал все двери с петель. Вступаю в место наибольших разрушений – в комнату № 27. Я был готов к самому худшему, но то, что мне привелось здесь увидеть, превосходило все представления. Обстановка комнаты и обломки стен лежали подобно куче мусора, и все эти обломки и клочья были там и тут усеяны мельчайшими частицами человеческого трупа. Поблизости разбитой оконной рамы лежала оторванная рука, плотно сжав какой-то металлический предмет, – картина, которую я не могу забыть»[13]13
  Герасимов А. В. Указ. соч. – С. 10.


[Закрыть]. Только благодаря счастливому стечению обстоятельств не погиб никто из постояльцев или служащих гостиницы. Разрушения были столь велики, что владельцы были вынуждены закрыть отель.

Дочери и внучке генералов, дворянке, бывшей студентке университетов Галле, Берна и Петербургского женского медицинского института 24-летней Марии Беневской, технику БО, в апреле 1906 года при попытке разрядить неиспользованную бомбу оторвало кисть левой руки и изуродовало лицо. Дочь еврейского учителя (меламеда), 16-летняя анархистка Фанни Каплан была ранена и контужена 22 декабря 1906 года в номере 1-й Купеческой гостиницы в Киеве при взрыве самодельной бомбы, предназначавшейся для покушения на киевского генерал-губернатора В. А. Сухомлинова. Обе женщины были приговорены к смертной казни (несовершеннолетняя Каплан скрыла свой возраст), замененной каторгой, которую они отбывали вместе в женской каторжной тюрьме в Сибири. Здесь Каплан «перековалась» из анархисток в эсерки. 30 августа 1918 года она стреляла в Ленина, которого считала предателем революции. Бывшие товарищи по революционной борьбе, в отличие от «царских сатрапов», обошлись без церемоний: 3 сентября 1918 года Каплан без всякого суда расстреляли за аркой 9-го корпуса Кремля, во дворе автобоевого отряда: шум включенных моторов заглушал звуки выстрелов. Труп здесь же затолкали в железную бочку из-под смолы, облили бензином и сожгли.

Убийство великого князя Сергея Александровича

4 февраля 1905 года в Москве, на территории Кремля, в результате взрыва бомбы, брошенной членом БО Иваном Каляевым в его карету, был убит (разорван в клочья) великий князь Сергей Александрович, дядя императора Николая II. Великий князь ушел в отставку с поста генерал-губернатора Москвы 1 января 1905 года, однако оставался главнокомандующим войсками Московского военного округа. При взрыве был смертельно ранен кучер великого князя Андрей Рудинкин. Общественное мнение считало Сергея Александровича и его брата, великого князя Владимира Александровича, главными виновниками применения военной силы во время разгона шествия 9 января 1905 года в Петербурге, повлекшего многочисленные жертвы. Характерно, что после этого во дворце великого князя Сергея Александровича в Петербурге неизвестными были выбиты оконные стекла.

Каляев был соучеником Бориса Савинкова по варшавской гимназии и его другом. Он был бывшим студентом Петербургского и Московского университетов и бывшим социал-демократом. Он был «идеальным типом» террориста в эсеровском понимании. Каляев предполагал, что погибнет при взрыве, однако этого не произошло, и хотя был момент, когда он мог скрыться, Каляев не сделал этого. 5 апреля 1905 года Особое присутствие Правительствующего сената приговорило Каляева к смертной казни. Он выступил на суде с программной речью. Приведу фрагмент, довольно типичный для психологии и мировоззрения террористов:

«Я не подсудимый перед вами, я ваш пленник. Мы – две воюющие стороны. Вы представители императорского правительства, наемные слуги капитала и насилия. Я – один из народных мстителей, социалист и революционер.

Нас разделяют горы трупов, сотни тысяч разбитых человеческих существований и целое море крови и слез, разлившихся по всей стране потоками ужаса и возмущения. Вы объявили войну народу, мы приняли вызов».

Каляев еще до суда заявил своему адвокату, что не будет подавать прошение о помиловании:

«Мое помилование превратит террористический акт, совершенный мною, во взрыв бомбы в глухом погребе. Звук взрыва получится приглушенным и ослабнет эффект всего дела»[14]14
  Мандельштам М. Л. 1905 год в политических процессах. Записки защитника. – М., 1931. – С. 240.


[Закрыть].

Иван Каляев был повешен в Шлиссельбургской крепости 9 мая 1905 года.

Терроризм в период революции 1905–1907 годов

Эсеровский террор в период революции 1905–1907 годов приобрел особый размах. Кроме Боевой организации, в стране действовали летучие боевые отряды, подчинявшиеся областным партийным комитетам, а также местные боевые дружины. С января 1905-го по конец 1907 года эсерами было осуществлено 233 теракта (до 3 июня 1907 года – принятой в литературе дате окончания революции – 220 покушений). По другим подсчетам, на 1905 год приходится 54 теракта, 1906‑й – 78, 1907-й – 68 (из них 38 – до 3 июня), т. е. в общей сложности 200. После 1907 года эсеровский террор фактически сходит на нет: в 1908 году было совершено три покушения, в 1909-м – два, 1910-м – одно и в 1911 году – два. Ни одно из них не имело общенационального значения. На годы революции приходится около 78 % всех терактов, совершенных эсерами[15]15
  Павлов Д. Б. Из истории боевой деятельности партии эсеров накануне и в годы революции 1905–1907 гг. // Непролетарские партии России в трех революциях. – М., 1989. – С. 149; Леонов М. И. Эсеры в революции 1905–1907 гг. – Самара, 1992. – С. 23–24; он же: Террор и русское общество (начало ХХ в.) // Индивидуальный политический террор в России: ХIХ – начало ХХ в. – М., 1996. – С. 35.


[Закрыть].

Расхождениям в числах не следует удивляться: сами эсеры не знали точного числа совершенных членами партии терактов.

Всего за 1901–1911 годы эсеровскими боевиками было совершено 263 террористических акта. Их жертвами стали 2 министра, 33 генерал-губернатора, губернатора и вице-губернатора, 16 градоначальников, начальников окружных отделений, полицмейстеров, прокуроров, их помощников, начальников сыскных отделений, 7 генералов и адмиралов, 15 полковников, 8 присяжных поверенных, 26 агентов полиции и провокаторов.

Среди террористов было немало женщин. Огромной популярностью в народе пользовалась Мария Спиридонова,

которая 16 января 1906 года смертельно ранила губернского советника Г. Н. Луженовского, руководившего подавлением крестьянских выступлений в Тамбовской губернии.

Подвергшись насилию со стороны арестовавших ее офицеров, Спиридонова стала символом народной заступницы и одновременно мученицы.

Второй женщиной после С. Л. Перовской, казненной за политическое преступление, стала Зинаида Коноплянникова, застрелившая 13 августа 1906 года командира Семеновского полка генерала Г. А. Мина, руководившего подавлением Московского восстания в декабре 1905 года. Также были казнены эсерки-террористки Е. П. Рогозинникова, Ф. М. Фрумкина, А. А. Севастьянова, М. М. Федорова, без суда была расстреляна Е. А. Измайлович, стрелявшая в адмирала Г. П. Чухнина.

Подробнее о феномене женщин-террористок рассказывается в специальной главе этой книги.

Универсальным методом борьбы против самодержавия и «эксплуататоров», а также средством агитации считали террор отколовшиеся от партии эсеров эсеры-максималисты. На их счету наиболее жестокие и кровавые террористические акты в ходе первой русской революции, в т. ч. взрыв дачи премьер-министра П. А. Столыпина, когда в день приема, 12 августа 1906 года, трое террористов, вызвавших подозрение охраны, взорвали себя вместе с посетителями. В результате число жертв (погибших на месте и впоследствии умерших от ран) превысило 30 человек, а всего пострадало около 100. Среди пострадавших были дети Столыпина – Наталья и Аркадий. В момент взрыва они вместе с няней находились на балконе и были выброшены взрывной волной на мостовую. У 15-летней Натальи были раздроблены ноги, она не могла ходить несколько лет. 3-летний Аркадий был ранен сравнительно легко. Няня детей премьер-министра погибла.

В 1906–1907 годах на счету максималистов было около 50 терактов.

Анархистский террор

Наибольшее число жертв террористических актов начала века приходится на долю различных анархистских групп, которые выступали против «непосредственных эксплуататоров», используя терроризм в качестве «пропаганды действием».

Группы «безмотивных» террористов считали основной целью своей деятельности организацию антибуржуазного террора; принадлежность к классу «паразитов-эксплуататоров» считалась достаточным основанием для смертного приговора.

«Сам факт существования сытого, ликующего есть преступление, каждый миг эксплуататорского существования – бескровное убийство!» – говорилось в органе «чернознаменцев», исповедовавших безмотивный террор[16]16
  Бунтарь. – 1906, № 1. – С. 31.


[Закрыть]. Все «держатели ренты» или просто хорошо одетые люди автоматически причислялись к эксплуататорам. «Безмотивники» ответственны за взрывы в ресторане «Бристоль» в Варшаве в ноябре 1905-го и у кофейни Либмана в Одессе 17 декабря 1905 года. В кофейню было брошено пять бомб, около полусотни посетителей были убиты и ранены. Были ранены и трое бомбистов, арестованных через день. В листовке, выпущенной по этому случаю одесской группой анархистов-коммунистов, говорилось:

«Суд пришел! Суд не милостивый, но правый, грозный, уничтоживший виновников несчастья тружеников, ибо мы, рабочие Анархисты-Коммунисты, не знаем пощады для кровопийц.

17 декабря грянул гром! То бомбы Анархистов-Коммунистов ворвались в вертеп буржуев, и место, где они обжирались на награбленные деньги у рабочих, место, где они предавались роскоши и покою среди сотен тысяч голодных, бездомных, неодетых, забытых, место пира превратилось для них на этот раз в место смерти.

Кофейня Либмана на углу Дерибасовской и Преображенской – богатейшая обжорка буржуазии, где кровь рабочих претворялась во вкусные блюда для утехи кровопийц, – кофейня эта должна говорить рабочим больше, чем слова всех краснобаев… Одну кофейню Либмана могут уничтожить и отдельные личности, мировую же кофейню буржуазии могут и должны уничтожить только все рабочие…

Пусть террор личный и массовый широкой волной разольется по всей стране! Пусть буржуазия чувствует, что восстал наконец рабочий класс не для игры с ней в политику, а для полного ее уничтожения и захвата ее собственности!»

К идейным анархистам зачастую примыкали различные криминальные или полукриминальные элементы, прикрывавшиеся анархистскими лозунгами.

Об анархистском терроре читайте подробнее ниже и в посвященной ему отдельной главе этой книги.

Военно-полевая юстиция

Через неделю после взрыва на Аптекарском острове, 19 августа 1906 года, императором Николаем II было утверждено подготовленное Советом министров «Положение о военно-полевых судах». Военно-полевые суды вводились в губерниях, переведенных на военное положение или положение чрезвычайной охраны. В состав военно-полевого суда входили пять человек из числа строевых офицеров, причем закон не требовал ни от председателя, ни от 4 членов суда ни юридического образования, ни юридических знаний. Более того, участие в составе суда офицеров военно-судебного ведомства исключалось. Фамилии и должностное положение судей засекречивались и ни в коем случае не оглашались. Очевидно, власти опасались (и не без оснований!) мести со стороны революционеров. В положении не были четко обозначены рамки подсудности военно-полевого суда, было лишь указано, что они учреждаются для «обеспечения достаточной быстроты репрессий за преступления, выходящие из ряда обыкновенных». Единственным условием предания военно-полевому суду была очевидность преступления: «Когда учинение преступного деяния является настолько очевидным, что нет надобности в его расследовании».

Предание суду происходило в течение суток после совершения преступления.

Решение о создании военно-полевого суда принимал генерал-губернатор или командующий войсками в соответствующей местности. Рассмотрение дела должно было продолжаться не более 48 часов, приговор приводился в исполнение в 24 часа. Дела рассматривались при закрытых дверях и без прения сторон, т. е. без обвинителя и защитника. Протокола судебного заседания не велось. Приговор излагался в упрощенной форме. 24-часовой срок, в течение которого приговор должен был быть исполнен, существенно затруднял возможность помилования, поскольку этим правом обладал только царь. Правда, приговоры военно-полевых судов не обязательно были смертными.

Похоже, высшие власти опасались то ли излишнего либерализма, то ли нерасторопности командующих войсками округов и генерал-губернаторов, отвечавших за формирование военно-полевых судов. Главный военный прокурор генерал-лейтенант В. П. Павлов 26 августа 1906 года разослал секретный циркуляр, в котором передавал требование «государя императора» о безусловном применении закона о военно-полевых судах «по всем преступлениям, предусмотренным в правилах о сих судах». И предупреждал: «Командующие войсками округов и генерал-губернаторы, которые допустят отступления от этого Высочайшего повеления, будут за это ответственны лично перед Его Величеством».

Проблема, однако, заключалась в том, что перечень преступлений, подлежащих рассмотрению военно-полевыми судами, не был четко прописан. К тому же понятие «очевидности» преступления достаточно субъективно. Власти на местах, как выяснилось, отнюдь не страдали либерализмом и явно переусердствовали.

Только 12 октября 1906 года на основе анализа почти 2-месячной практики применения «Положения о военно-полевых судах» Совет министров издал циркуляр, в котором разъяснялось, какие именно преступления подлежат рассмотрению военно-полевыми судами. Военно-полевому суду могли быть предаваемы «только лица, учинившие убийство, разбой, грабеж и нападение на часового или военный караул, а также вооруженное сопротивление властям и нападение на чинов войск и полиции и на всех вообще должностных лиц, и изобличенные в противозаконном изготовлении, приобретении, хранении, ношении и сбыте взрывчатых веществ или снарядов». Нетрудно понять, что главной целью военно-полевых судов была борьба с терроризмом и экспроприациями.

Предание военно-полевым судам гражданских лиц при фактическом отсутствии каких-либо юридических гарантий и возможности защиты вызвало бурю негодования слева, да и в условном центре российской общественности, и одобрение справа, в том числе правых либералов. Так, лидер праволиберальной партии «Союза 17 октября» А. И. Гучков писал в «Новом времени» 27 августа 1906 года: «При нашем расшатанном строе мы нуждаемся в твердой и решительной политике правительства. В серьезный момент, переживаемый нами, решительные меры необходимы».

Самое известное выступление против смертной казни – это, конечно, статья Л. Н. Толстого «Не могу молчать» (1908), написанная уже после прекращения функционирования военно-полевых судов, что, впрочем, не привело к снижению числа смертных казней в стране.

Интереснейшая полемика по вопросу о военно-полевых судах состоялась 13 марта 1907 года на заседании 2-й Государственной думы между двумя, возможно, лучшими ораторами России того времени – адвокатом кадетом Василием Маклаковым и Столыпиным. Маклаков в своей речи подчеркивал антиправовой, антигосударственный характер военно-полевых судов, в которых усмотрение подменяет закон:

«…ударяя по революции военно-полевыми судами, вы ударяете по нам, мирным гражданам, по всем тем, кто хочет суда и законности. Если вы так добьёте революцию, то вы добьёте одновременно и государство, и на развалинах революции будет не правовое государство, а будут только одичавшие люди – один хаос государственного разложения!»

Обращаясь к защитникам военно-полевых судов, считавших, что нечего на них пенять, когда существует никем не уполномоченный «подпольный революционный трибунал», Маклаков говорил:

«Разве вы не видите, что, оправдывая военно-полевые суды ссылкой на революционный трибунал, который таится в подполье, вы этим даёте самую убийственную характеристику ваших судов – вы уподобляете их тому революционному трибуналу, который вы сами казните во имя закона?

Подражая им, вы думаете спасти государственность – но разве государственность станет цельнее, если вы пойдете по пути ваших врагов, усвоите у тех, кого вы караете, и приемы, и метод действия?»

Отвечая Маклакову и соглашаясь с ним в принципе, Столыпин обосновал применение чрезвычайных мер в конкретных обстоятельствах:

«Государство может, государство обязано, когда оно находится в опасности, принимать самые строгие, самые исключительные законы, чтобы оградить себя от распада… Когда человек болен, его организм лечат, отравляя его ядом. Когда на вас нападает убийца, вы его убиваете. Это, господа, состояние необходимой обороны; оно доводило государство не только до усиленных репрессий, не только до применения различных репрессий к различным лицам и к различным категориям людей – оно доводило государство до подчинения всех одной воле, произволу одного человека, оно доводило до диктатуры, которая иногда выводила государство из опасности и приводила до спасения».

В заключение премьер-министр выразил надежду, что Россия сумеет отличить «кровь на руках палачей от крови на руках добросовестных врачей, применяющих самые чрезвычайные, может быть, меры с одним только упованием, с одной надеждой, с одной верой – исцелить трудно больного».

Как бы то ни было, закон о военно-полевых судах не был внесен правительством на утверждение в 3-ю Государственную думу и автоматически утратил силу 19 апреля 1907 года. Точных данных о количестве лиц, чьи дела были рассмотрены военно-полевыми судами, не имеется, поскольку информация об их деятельности не включалась в отчеты военно-судебного ведомства. За восемь месяцев своего существования военно-полевые суды вынесли 1102 смертных приговора (по другим данным – 1144, из них за восстание, бунт, террор и экспроприацию – 92,5 %), однако казнены были 683 человека.

В общей сложности за 1906–1911 годы военно-полевыми и военно-окружными судами по политическим преступлениям было вынесено 5735 смертных приговоров, 3741 из них был приведен в исполнение.

К каторжным работам были приговорены около 66 тысяч человек. Опять-таки, глядя из XXI века и сопоставляя масштабы государственного террора, скажем, в сталинское время со «столыпинским террором», трудно счесть его «впечатляющим». Однако для современников, почти ежедневно читавших в газетах сообщения о смертных казнях, масштаб репрессий казался беспрецедентным. Да и был таковым: за 80 лет, с 1825 по 1905 год, по политическим преступлениям различными судами было вынесено 625 смертных приговоров, из которых 191 был приведен в исполнение.

Исцелил ли закон о военно-полевых судах «трудно больного»? Очевидно, усиление репрессий способствовало ограничению террористической борьбы, но, на мой взгляд, было лишь одним и, возможно, не самым важным фактором в спаде «второй волны» революционного терроризма.

Решающую роль в снижении уровня терроризма сыграла, скорее, усталость общества от насилия.

Но об этом поговорим подробнее ниже. Если же оценить непосредственное воздействие военно-полевой юстиции на уровень терроризма, то оно выглядит не слишком впечатляющим. Об этом отчасти свидетельствует доступная статистика: если в 1905 году эсеры осуществили 54 теракта, то в 1906-м – 78, 1907-м – 68.

«Скорострельная юстиция» кого-то пугала, а кого-то, напротив, ожесточала. В период действия «Положения о военно-полевых судах» был убит его инициатор, главный военный прокурор В. П. Павлов. Утром 27 декабря 1906 года его застрелил во дворе собственного дома, куда Павлов вышел прогулять своих трех пуделей, беглый матрос, эсер Николай Егоров. На следующий день террорист был повешен, как неизвестный. За несколько дней до этого, 21 декабря 1906 года, сын сельского священника, бывший учащийся духовной семинарии, член Центрального боевого отряда партии эсеров Евгений Кудрявцев несколькими выстрелами из браунинга убил петербургского градоначальника генерала В. Ф. фон дер Лауница во время освящения новой клиники Петербургского медицинского института. Покушение было осуществлено при большом скоплении народа, и, идя на теракт, Кудрявцев понимал, что шансов уйти у него не будет. Террорист покончил с собой, выстрелив себе в висок.

Декабрь 1906 года был в целом показательным в отношении устрашающего характера военно-полевых судов. В том плане, что решившихся на теракт они не слишком пугали. 9 декабря 1906 года 20-летний дворянин, эсер Сергей Ильинский застрелил в Твери члена Государственного совета, генерала, графа А. П. Игнатьева (отца «красного графа», бывшего российского военного агента во Франции, автора мемуаров «50 лет в строю» А. А. Игнатьева). Ильинский выпустил в Игнатьева шесть пуль в перерыве заседания Дворянского собрания, а затем пытался покончить с собой, но неудачно. Его дважды приговаривали к смертной казни (второй раз – за побег из тюрьмы) и дважды заменяли ее на каторгу; он еще дважды пытался покончить с собой. Третья попытка завершилась «успехом» в 1914 году, когда он отбывал заключение в Ярославском централе.

15 декабря 1906 года в час дня в Омске (административный центр Акмолинской области) близ областного правления был буквально расстрелян тремя террористами акмолинский губернатор генерал Н. М. Литвинов, вступивший в должность лишь месяц назад. Боевики подъехали к губернатору, идущему пешком без охраны, на санях, все трое седоков выхватили револьверы и открыли огонь. Первыми же пулями Литвинов был ранен в ногу и в руку. Видя, что он не падает, один из убийц выскочил из саней и, подбежав к раненому губернатору, выстрелил в него в упор, почти приложив дуло револьвера к груди. Пуля попала прямо в сердце. При преследовании террористов был убит городовой, ранены казак и приказчик. Убийцы скрылись, их имена остались неизвестными. Ответственность за убийство взяли на себя эсеры. Вечером 15 декабря в Омске и в ночь на 31 декабря 1906 года в Томске ими была распространена весьма характерная листовка с обращением: «Граждане!». Текст прокламации предварялся эпиграфом «По делам вашим воздастся вам!». В листовке говорилось, что члены летучего боевого отряда казнили генерала Литвинова за его деяния, которые он совершил в 1905 году в качестве временного генерал-губернатора Ставропольской губернии, когда посылал карательные экспедиции для подавления крестьянских волнений. «ПСР выполнила приговор над зверем-палачом, – говорилось в листовке. – Мы выполнили приговор народного суда в лице крестьян-ставропольцев. Этот приговор был затаен в глубине сердца каждого честного русского гражданина. Литвинов принес на алтарь самодержавного идола свою жестокость, и только жестокость… и за все свои деяния он получил должное… Нет больше кровавого генерала Литвинова!.. Русский народ избавился еще от одного своего палача! … Рухнула еще одна подпорка самодержавия».

В данном случае эсеровская риторика имела под собой основания. В августе 1906 года Литвинов подавлял крестьянские выступления на Ставрополье с применением артиллерии, не говоря уже о ружейном огне. Если по селу Кугульты было выпущено 15 снарядов, по Константиновскому – 16, то по селу Винодельному – 84! Подавление волнений сопровождалось многочисленными жертвами.