Текст книги "Люди на войне"

Таким образом, львиная доля «церковников и сектантов» в 1939–1940 годах была арестована на «старых» советских территориях. Они по-прежнему оставались одной из главных мишеней НКВД. В инструкции зам. наркома НКВД УССР А. З. Кобулова начальнику УНКВД новообразованной Сумской области от 3 июля 1939 года предписывалось «срочно приступить к выявлению на территории области сектантских групп: иеговистов, адвентистов, евангельских христиан, баптистов, церковников ИПЦ, старообрядцев, тихоновцев и еврейских клерикальных организаций. Взять в активную разработку руководящий состав религиозных обществ – попов, дьяконов, архимандритов, раввинов, проповедников сект, мобилизовав внимание агентуры на выявление их связей и практической антисоветской деятельности». Понятно, что это не было личной инициативой Кобулова.

В 1940 году число арестов «церковников и сектантов» возросло по сравнению с 1939‐м более чем в два раза: был арестован 2231 человек, включая 910 «служителей культа». Число арестованных по религиозным мотивам было даже несколько выше: в отношении еврейских организаций в скобках пояснено: «сионисты, клерикалы». Статистика, очевидно, неполна, но позволяет проследить динамику репрессий.

По словам протоиерея В. А. Цыпина, после разгрома Польши, когда «потенциальный противник вышел на границы нашего государства», «над страной нависла грозная военная опасность, которая побуждала к единению, к преодолению вражды и ненависти… В последние предвоенные месяцы давление на Русскую Православную Церковь ослабло, волна репрессий утихла». Статистика арестов свидетельствует об обратном: действия НКВД-НКГБ, отвечавших за «взаимодействие» с религиозными институциями в условиях нарастания военной угрозы, были прямо противоположными и вполне предсказуемыми – расширение и ужесточение репрессий. В первом полугодии 1941 года были арестованы 1618 «церковников и сектантов». Власть по-прежнему видела в «служителях культа» и верующих ненадежные и враждебные элементы. Надо сказать, что она приложила немало усилий, в особенности в 1930‐е годы, чтобы превратить их в таковые. Теперь пришло время пожинать плоды собственной политики.

Репрессивные органы относили священнослужителей и верующих любых конфессий и религиозных групп к противникам советской власти. НКВД никогда не прекращал борьбу с ними: вопрос заключался в масштабах репрессий и степени их жестокости. Репрессии против верующих становились предметом специальных исследований, им уделялось внимание в общих работах по истории РПЦ и некоторых других религиозных объединений и в работах по истории репрессий в целом. Оценки числа репрессированных «за веру» существенно разнятся.

Исследователи репрессий против верующих обращаются преимущественно к следственным делам и довольно редко – к судебным материалам. Между тем основным «инструментом» репрессий в предвоенный период были суды общей подсудности. В значительной мере они сохраняли эту роль в первые полтора года войны. Всего по делам о «контрреволюционных преступлениях» судами всех видов в 1941–1945 годах были осуждены 640 629 человек; 108 024 из них осуждены верховными судами союзных и автономных республик, краевыми и областными судами. К этому числу следует прибавить 28 326 человек, осужденных лагерными судами, лагерными отделениями и постоянными сессиями верховных судов союзных и автономных республик, краевых и областных судов. Львиная доля дел о контрреволюционных преступлениях, рассмотренных судами общей подсудности, приходится на 1941–1942 годы – в этот период были осуждены 72 694 человека, а с учетом постоянных сессий «гражданских» судов в лагерях – почти 90 тыс. Наибольшую часть дел о контрреволюционных преступлениях в 1941–1945 годах рассматривали военные трибуналы. Всего ими были осуждены 471 988 человек. Однако во второй половине 1941 года, когда в условиях военного времени резко возросла численность и расширилась компетенция военных трибуналов, судами общей подсудности было рассмотрено наибольшее число дел о контрреволюционных преступлениях.

Материалы военных трибуналов в основном остаются недоступными для исследователей. В то же время архивы Наркоматов юстиции СССР и РСФСР, Верховного суда (далее – ВС) СССР неплохо сохранились и в значительной своей части открыты. Эти материалы и являются преимущественно источниковой основой настоящей статьи.

Надзорные дела ВС СССР содержат сведения об окончательном решении судеб осужденных, включая историю прохождения жалоб или прошений о помиловании. В наиболее полную на сегодняшний день базу данных по жертвам политических репрессий, включающую более трех миллионов человек, нередко попадают сведения только по первому делу репрессированного, в частности, если сведения взяты из региональных книг памяти. В случае повторного осуждения лагерным судом сведения зачастую отсутствуют. Кроме того, в надзорных делах ВС СССР представлены данные по всей стране, всем конфессиям и религиозным группам.

Статистика репрессий против верующих в судебной системе не велась. Во всяком случае, нам не удалось ее обнаружить. Поэтому «техническая» сложность работы с надзорными делами ВС СССР заключается в том, что приходится просматривать дела по статьям 58-10 и 58-14 de visu. Разумеется, дела надзорного производства – выборка, но, на мой взгляд, достаточно репрезентативная для понимания особенностей карательной политики в военный период в отношении верующих.

Смертные приговоры религиозным активистам выносились в первой половине 1941 года едва ли не чаще, чем любым другим «контрреволюционерам». Приведу несколько характерных дел, приговоры по которым были вынесены весной 1941 года, однако утверждены уже после начала войны.

Трофим Кармальский 23 марта 1941 года был приговорен к расстрелу ВС Татарской АССР за то, что, «являясь членом религиозной секты старообрядцев и будучи враждебно настроенным к Существующему Советскому строю систематически среди населения используя религиозные предрассудки верующих вел контрреволюционную агитацию по адресу Сов. власти и ВКП(б), занимался вербовкой новых лиц в антисоветскую сектантскую организацию». Среди прочего ему вменялось распространение «провокационных слухов о войне». Расстрелян Кармальский был 24 июля 1941 года, через месяц после того, как война на самом деле началась.

Павел Куркин-Курка 9 мая 1941 года был приговорен Орловским облсудом к расстрелу за то, что «на протяжении ряда лет вел к. р. агитацию, используя при этом религиозные предрассудки масс». Расстрелян 30 июля 1941-го. Тем же судом 20 апреля 1941 года был приговорен к расстрелу Григорий Подымов за то, что он, «состоя ряд лет в группе сектантов (евангелистов)», под видом религиозных обрядов «систематически и организованно проводил контрреволюционные сборища». Расстрелян 2 августа 1941 года.

Верховным судом Туркменской ССР 16 мая 1941 года были приговорены к расстрелу Мулла Курамбаев, Юсуп Метчан, Мулла Оразметов, Матгафур Абдурахманов, Абдурахман Бабаниязов. Осужденные якобы «под видом отправления религиозных обрядов неоднократно созывали нелегальные сборища, где обсуждались вопросы вооруженного выступления против Советской власти». Девятого июля 1941 года приговор был утвержден председателем ВС СССР.

Десятого мая 1941 года Вологодским облсудом по статьям 58-10, ч. 2 и 58-11 был приговорен к расстрелу «служитель религиозного культа (священник)» Николай Милонов. Согласно обвинительному заключению, Милонов,

возвратившись в 1934 г. из лагеря за отбытием срока наказания, установил связь с к/р организацией, руководимой архиепископом Ряшенцевым, и по его поручению проводил к/р работу среди религиозно настроенных лиц, используя религиозные предрассудки масс. В течение 1939–40 гг. Милонов под видом молений на частных квартирах устраивал к/р сборища, на которых систематически велась к/р агитация.

По тому же делу к различным срокам заключения были приговорены 15 участников «контрреволюционных сборищ», в их числе 11 женщин. Первого августа 1941 года священник был расстрелян.

Архиепископ Варлаам (в миру Виктор Степанович Ряшенцев, 1878 г. р.), упомянутый в деле Милонова, в 1920–30‐х годах неоднократно арестовывался, провел несколько лет в тюрьмах и лагерях. С 1933‐го находился в ссылке в Вологде, где совершал тайные богослужения дома; создал небольшие женские монашеские общины из числа монахинь закрытых обителей. Одиннадцатого ноября 1940 года был арестован, 26 августа 1941‐го Вологодским облсудом приговорен к расстрелу. Расстрел был заменен Президиумом ВС СССР на 10 лет заключения в лагере. Скончался в тюрьме в Вологде 20 февраля 1942 года.

В первом полугодии 1941 года, в особенности после начала войны, массовым явлением было осуждение верующих в лагерях. Они нередко держались группой, к тому же некоторые отказывались выходить на работу в воскресенье и в религиозные праздники. Последнее подпадало под статью 58-14 (контрреволюционный саботаж). Репрессии носили исключительно жестокий характер, им подвергались верующие независимо от пола и возраста.

Четырнадцатого мая 1941 года Архангельский облсуд приговорил к расстрелу Анну Базилюк, отбывавшую наказание в Ягринлаге НКВД, – за отказ от работы по религиозным убеждениям. К тому же она «в бараке среди заключенных высказывала контрреволюционные измышления, направленные против Советской власти, против руководителей Советского Правительства, восхваляя при этом царский строй». Расстреляна 2 августа 1941 года.

Прохор Буров 27–28 мая 1941 года был осужден лагерным судом по статьям 58-10, ч. 1 и 58-14 к расстрелу. Буров, «отбывая наказание в Нижне-Амурском лагере НКВД, систематически вел среди заключенных к. р. агитацию, исходя, якобы, из своих религиозных убеждений. Не работая сам, Буров призывал и других заключенных не работать в воскресные дни». Слова «в воскресные дни» зачеркнуты, что создавало впечатление полного отказа от работы и усиливало обвинение. Тридцатого июня 1941 года ВС СССР приговор был оставлен в силе, 28 июля – приведен в исполнение.

Семнадцатого июня 1941 года лагерной сессией Куйбышевского облсуда были приговорены к расстрелу Макар Фиошкин, Петр Попадьин, Никифор Голиков, Михаил Комаров, которые якобы «внедряли в массу заключенных свои религиозные убеждения, призывали заключенных не работать в воскресные дни и религиозные праздники». Двадцать четвертого июля 1941 года приговор был утвержден ВС СССР, 6 августа – приведен в исполнение.

Согласно указаниям НКЮ, в информации о делах не должны были цитироваться антисоветские высказывания, послужившие основанием для обвинения, они должны были излагаться в самом общем виде. В очень немногих делах надзорного производства сохранились документы, позволяющие понять, что именно служило основанием для вынесения смертных приговоров верующим.

Двадцать шестого марта 1941 года Архангельский областной суд приговорил заключенных Пинежского лагеря П. П. Басова, А. К. Скудину, А. П. Паранову по статьям 58-10, ч. 2 и 58-11 к расстрелу, Н. Н. Андрееву и М. Н. Клевачева – к тюремному заключению сроком на 10 лет. Они обвинялись в том, что «организовались в контрреволюционную сектантскую группу, как баптисты и сектанты в прошлом. Под предлогом религиозных убеждений систематически проводили сборища в бараках и на работе, на которые привлекали и других заключенных. На сборищах читали выписки из евангелия и целую массу рукописей написанных Парановой и Скудиной в стихах и прозой, явно контрреволюционного содержания с призывом бороться с Советской властью».

ВС РСФСР заменил Басову расстрел на 10 лет тюрьмы. Анастасия Паранова и Александра Скудина подали прошения о помиловании. В прошении, датированном 25 мая 1941 года, Паранова писала:

Обвинялась я в следующем: 1. Писание контрреволюционных рассказов и отправка их на волю моей матери а) «Город вольный» (Который я писала просто, как религиозный рассказ), б) рассказ о «От Архангельска до Карелихи [нрзб.]» – описание Севера и этапа – этап был очень тихий – шли старушки, погода благоприятствовала, но было в этапе несчастье – одна женщина бежала и в побеге была ранена. Этим случаем я делилась с моей матерью. (Рассказы мать не получила.) 2. Разговор с з/к Зильберт о голоде 1933 года в городе Саратове. Это я рассказывала о переживаниях нашей семьи и близких – об этом я призналась на следствии и суде. 3. Ряд разговоров религиозного характера с заключенными. Признала полностью – правда разговоры эти были свидетелями переданы не точно – очевидно по причине их незнания вопросов, о которых был разговор. 4. Систематическая контрреволюционная связь с другими баптистами. Связь признала полностью, но как связь не с целью контрреволюции, а чисто религиозную. <…> Прошу партию и правительство в лице Президиума Верховного Совета Союза Социалистических республик – оказать мне помилование – желаю жить, трудиться, радоваться – быть полезным человеком нашей страны <…> Отбывая срок наказания по ст. 58 пункт 10-11 в Кулойлаге Н. К. В. Д. Пинежского отделения на лаг. пункте Карелиха с 11/I 1938 года по 10/XII 1939 года 2 года работала в плановой части – статистиком и нормировщиком. <…> Жила я в женском общежитии среди исключительно уголовных женщин – их жизнь, наполненная пороками и преступлением, страшно тяжело мною переживалась; она оскорбляла меня и я часто украдкой плакала и этим горем мне не с кем было поделиться – тогда я написала религиозный рассказ «Город Вольный» – где описывались видимые мною пороки. Этот рассказ я попыталась прочесть сотрудникам з/к Жукову и Хохову (они уважали меня), но они не пожелали читать его до конца. Тогда я послала этот рассказ матери, но она не получила его. <…> В хоз. части работали молодые люди, которые с любопытством расспрашивали меня о моих убеждениях – я… отвечала. Удовлетворив свое любопытство, они смеялись надо мной, и были случаи, стыдно сказать – я плакала. <…> В общежитии я жила совместно с з/к, з/к Скудиной и Андреевой и мы совместно восстанавливали на бумаге наше любимое: евангелие и гимны – приложено в деле, но эти записки читать никому не давали. Убедительно прошу Президиум Верховного Совета Социалистических республик отменить мне данный приговор, заменив таковой соответствующим сроком. Хочу жить, радоваться, быть полезной нашей советской родине… Еще и еще и еще прошу снисхождения – дарование мне жизни (мне не верится в расстрел). Я много виновна перед законом и моей совестью и все же прошу прощения и обещаю быть разумным и полезным человеком.

В прошении о помиловании Александра Скудина подчеркивала, что, вопреки приговору, она не была «руководителем и организатором баптистской группы, ни в прошлом, ни в настоящем». «Религиозную агитацию среди своих единоверцев баптистов» она не считала

большим преступлением перед советским правительством, зная, что на воле есть собрания баптистов, на которых проповедуется евангелие и поются эти гимны и до моего сознания не доходило еще то, что обмен с единоверцами религиозной писаниной можно считать за агитацию, так как они уже сагитированы, т. е. уже верующие, я смотрела на это просто, как на поддержание духа в трудную минуту. …В отношении клеветы на Советское правительство, как на власть от Антихриста… никак не могу взять на себя эту вину, так как это убеждение противоречит моему евангельскому убеждению, что всякая власть от Бога и ужиться одно с другим эти убеждения не могут.

Радоваться жизни ни Анастасии Парановой, ни Александре Скудиной не довелось: 22 июля 1941 года Президиум Верховного Совета СССР отклонил их прошения о помиловании. 1 августа обе женщины были расстреляны.

Анастасия Паранова (1910 г. р.) до своего ареста 29 декабря 1936 года работала экономистом областного земельного управления в Саратове. Пятого июня 1937 года была приговорена Саратовским облсудом к 8 годам заключения в лагере за антисоветскую агитацию (не мог же советский суд приговорить за веру!). Каких-либо сведений об Александре Скудиной обнаружить не удалось. В базе данных о жертвах политических репрессий содержатся сведения лишь о первом осуждении Парановой, по которому она была реабилитирована 24 декабря 1957 года.

В первые дни войны аресты подозрительных, в том числе активных верующих, начались по всей стране, включая местности, находившиеся за тысячи километров от театра боевых действий. В Москве 22 июня (не позднее 7 часов утра!) по предписанию начальников управлений НКГБ и НКВД по Москве и Московской области были приготовлены списки на немедленный арест 1077 человек, в том числе троцкистов (78), бывших членов антисоветских политических партий (82), «сектантов-антивоенников» (91). К 17 часам того же дня «на основании имеющихся агентурно-следственных материалов» в Москве уже проводилось «изъятие активнодействующего контрреволюционного элемента». В порядке «изъятия» «контрреволюционного элемента из гор. Ленинграда» 25 августа 1941 года было намечено арестовать 27 «церковников, сектантов, католиков и клерикалов» и еще 38 выслать.

В целом динамика поступления дел по контрреволюционным преступлениям в верховные, краевые, областные и окружные суды союзных республик за 1941 год (без Украины, Белоруссии, прибалтийских республик и Молдавии, оккупированных противником) выглядела следующим образом:

РСФСР: I квартал – 5248 (100%), II – 4846 (92,3%), III – 13 310 (253,6%), IV – 8895 (169,5%). По 8 союзным республикам (Азербайджан, Грузия, Армения, Туркмения, Узбекистан, Таджикистан, Казахстан, Киргизия): I квартал – 1092 (100%), II – 1182 (108,2%), III – 4172 (384,4%), IV – 4198 (384,4%).

Всего: I квартал – 6340 (100%), II – 6028 (95,1%), III – 17 482 (275,7%), IV – 13 093 (206,5%).

Снижение поступления дел по контрреволюционным преступлениям в 4‐м квартале 1941‐го и в 1942 году в суды общей подсудности объясняется передачей с конца ноября 1941‐го значительной части таких дел в Особое совещание при НКВД и преобразованием ряда судов общей юрисдикции в военные трибуналы.

Резкий рост числа арестованных сразу после начала войны объяснялся вовсе не активизацией «контрреволюционеров». Арестовывали тех, кто находился на учете. Об этом ясно говорилось в отчете Молотовского областного суда о работе во второй половине 1941 года: «В мирное время были терпимы на свободе люди, в отношении которых имелись не совсем ясные материалы об их преступной деятельности. В военной же обстановке эти элементы на свободе терпимы быть не могут. Они были арестованы и преданы суду». Если в первом полугодии Молотовским облсудом приговоры выносились в среднем по 83,1 дела в месяц, то во втором – по 239,6. Кировский областной суд рапортовал о расстрелах участников Степановского мятежа в Нолинске в 1918 году, воров-рецидивистов, деятелей «православно-монархического подполья».

Волна репрессий, прокатившихся по стране во втором полугодии 1941-го – начале 1942 года, по ряду параметров напоминает «второе издание» Большого террора. Как и в 1937–1938 годах, репрессии носили превентивный характер и осуществлялись на всей территории страны, обрушившись на «подозрительных» не только в прифронтовых районах, но и на территориях за тысячи километров от театра боевых действий; объектами репрессий прежде всего стали определенные категории населения; наконец, период Большого террора напоминает крайняя жестокость приговоров. Если число осужденных судами РСФСР по 58‐й статье во втором полугодии 1941 года возросло в 1,4 раза по сравнению с первым, то число приговоренных к смертной казни – почти в 11,5 раза.

Во втором полугодии 1941 года были арестованы 1480 «церковников и сектантов». Можно с уверенностью утверждать, что число репрессированных по этой категории было существенно выше. Сведения по второму полугодию явно неполны в связи с оккупацией нацистами Украины, Белоруссии, Прибалтики, Молдавии, ряда областей РСФСР. В статистических сведениях НКВД за тот год даже отсутствует традиционная таблица со сведениями о числе арестованных по территориальным и структурным органам НКВД.

В литературе встречаются утверждения, что с первых дней Великой Отечественной войны «кое-что начало меняться» в отношении религии и Церкви, прекратилась антирелигиозная пропаганда, а советское государство начало «поиски новых отношений с религиозными организациями»; изменилась государственная политика по отношению к Московской патриархии: действительность заставила Сталина, руководство ВКП(б) «перейти к диалогу во имя единства верующих и атеистов в борьбе с общим врагом России». «Уже в первый период войны… практически прекратились аресты священнослужителей».

Причина сравнительно небольшого числа арестов священников объясняется прежде всего тем, что «арестовывать стало практически некого», ибо к началу войны подавляющее большинство священников уже были репрессированы. Только в 1937 году были репрессированы как минимум 33 382 «служителя религиозного культа», а всего по категории «духовенство, сектанты» – 37 331 человек. В 1938 году по категории «сектантско-церковная контрреволюция» – 13 438 человек. По-видимому, большинство из них были расстреляны. На территории современной Новгородской области в 1937–1938 годах «было расстреляно не менее 83% священников, служивших на приходах Московской патриархии на начало 1937 г.: 298 человек из 362» (судьба еще нескольких десятков неизвестна); из 315 храмов, действовавших на начало 1937 года, осталось три. Аналогичная картина наблюдалась и в других областях. В Орловской области с 1 октября по 31 декабря 1937 года были осуждены «1667 церковников и сектантов, в том числе расстреляно 1130 человек, а к концу 1941 года всего осуждено по религиозным мотивам 1921 человек, из них 1209 к расстрелу… С октября по декабрь 1937 года в Орловской области практически все духовенство было ликвидировано». К началу войны в современных границах области остались две действующие церкви.

Очевидно, что исследователи пишут о легальной, «наземной» части РПЦ. Между тем результатом массового закрытия храмов стало «расширение сферы церковного подполья». На нелегальное положение были вынуждены перейти не только отрицавшие «сергианство», но и лояльные Московской патриархии священнослужители и верующие. Священник из Осинского района Пермской (с 1940 года – Молотовской) области В. Д. Мокрушин ввиду отсутствия в Пермской епархии в 1939 году правящего архиерея был вынужден для рукоположения в сан съездить в Москву. Однако служить ему пришлось недолго: война застала Мокрушина в должности санитара психиатрической больницы в Молотове. С 1940 года он окормлял небольшую группу верующих, собиравшихся в «домашней церкви» на квартире А. А. Бурдиной. Двадцать первого июля 1941 года Мокрушин был арестован. Двадцать восьмого ноября Молотовский облсуд по статьям 58-10, ч. 2 и 58-11 приговорил священника нелегальной церкви и четверых прихожан (среди них – трех женщин) к расстрелу. Среди прочего подсудимых обвиняли в том, что они «клеветали на условия жизни трудящихся», то есть вели разговоры на общие для подавляющего большинства населения СССР темы. Мокрушина расстреляли 21 мая 1942 года, остальным заменили смертную казнь на 10 лет лагерей. Впрочем, легальное положение и патриотические проповеди ни от чего не гарантировали. Так, 20 марта 1942 года по обвинению в антисоветской агитации был арестован священник Алексеевской часовни в поселке Пожва Молотовской области К. П. Кунахович. Более года спустя ОСО НКВД осудило его на пять лет лишения свободы в качестве «социально опасного элемента».

Наряду с арестами «подучетного элемента» после начала войны пересматривались ранее вынесенные или измененные приговоры с ужесточением наказания, если это было возможно.

Двадцать седьмого марта 1941 года судебной коллегией по уголовным делам Вологодского облсуда был приговорен к расстрелу Иван Штылик, который, по мнению суда, «систематически на протяжении 1939-40 г. среди окружающего его населения, используя религиозные убеждения, проводил контрреволюционную клеветническую агитацию пораженческого характера». Двадцать второго апреля 1941 года ВС РСФСР приговор изменил, заменив расстрел лишением свободы на 10 лет. Седьмого июля 1941 года это решение было обжаловано, а 13 августа первоначальный – расстрельный – приговор был оставлен в силе тем же Верховным судом РСФСР.

Служивший в церкви поселка Елатьма недалеко от Касимова Рязанской области священник Николай Анатольевич Правдолюбов был арестован 26 февраля 1941 года. Правдолюбов происходил из семьи потомственных священнослужителей. Он освободился после пятилетнего заключения в лагере в 1940 году. Его отец протоиерей Анатолий Авдеевич Правдолюбов и старший брат, преподаватель техникума Владимир, были расстреляны в 1937 году. Шансов на то, чтобы выжить или хотя бы остаться на свободе, тем более на прежнем месте жительства, у Николая Правдолюбова было немного. Однако он согласился, по просьбе прихожан, после смерти священника, служившего в елатьменской церкви, занять его место. Двадцать восьмого июня 1941 года Рязанский облсуд приговорил Н. А. Правдолюбова к расстрелу. Его обвинили в том, что в проповедях, произнесенных в церкви в период с декабря 1940‐го по февраль 1941 года, он «призывал верующих к борьбе с советской властью». Находясь в рязанской тюрьме, Николай Правдолюбов стал терять рассудок (очевидно, сказались методы ведения следствия и последствия отравления газами во время Первой мировой войны). Он кричал на всю тюрьму, обращаясь к жене Пелагее: «Поля, спаси меня от Сталина!» Тринадцатого августа 1941 года священника выволокли на тюремный двор и расстреляли.

Уже 24 июня 1941 года в Новосибирске начались аресты верующих – «истинно-православных христиан», «активных церковников», баптистов. Приговоры, вынесенные областным судом (всех судили за «антисоветскую агитацию»), были крайне жестокими: к расстрелу приговорили 13 из 24 проходивших по делу «истинно-православных христиан», 4 из 9 представших перед судом баптистов, троих пожилых прихожан единственной оставшейся в Новосибирске кладбищенской церкви. Методы ведения следствия ничем не отличались от 1937 года. Приговоренный к 10 годам лишения свободы по делу баптистов А. М. Зеронин в жалобе в ВС РСФСР писал: «Фактически моя вина в том, что я являюсь верующим в бога. Никогда в никаких к-р. организациях не состоял и никакой агитации не вел. Протокол допроса меня вымышлен лицом, проводившим расследование. Меня же заставили подписать протокол путем физического насилия. Меня так избили, что я оглох». Похоже, что его апелляция не пошла дальше местного управления НКВД.

Двадцать седьмого июня 1941 года был арестован возведенный в сан архиепископа в марте того же года Николай (Могилевский). В 1925–1927 и 1932–1937 годах он находился в заключении. Освободившись из лагеря, жил на покое в Егорьевске Московской области, затем в Киржаче Ивановской, время от времени наезжая в Москву. Был близок к Патриаршему местоблюстителю Сергию, исповедовал его и помогал в ведении дел Московской патриархии. Служил время от времени в московских храмах. Николая вывезли в Саратов; во время следствия он находился в тюрьме. Архиепископа обвиняли в том, что он, отбыв наказание, «возобновил антисоветскую деятельность». «Снабжал приезжавших епископов западных областей Украины, Белоруссии и прибалтийских республик антисоветской клеветнической информацией о положении религии в СССР с целью вызова недовольства среди верующих». В марте 1941 года на встрече с епископами, приезжавшими из западных областей УССР, заявил: «Большинство епископов в СССР находятся в ссылках… Советская власть усиливает свое давление на Церковь и верующих». Епископу Острожскому Симону (Ивановскому) Могилевский якобы говорил: «Вас на Западной Украине ждет то же, что пережили мы здесь. Будьте готовы к разгрому церкви и к террору над духовенством, к колхозным насилиям и к другим подобным прелестям».

Двадцать восьмого августа 1941 года Особое совещание приговорило Николая по статьям 58-10, ч. 2 и 58-11 к пяти годам ссылки в Казахстан. Приговор на фоне прочих на первый взгляд кажется «вегетарианским». На самом деле шансы 64-летнего архиепископа пережить ссылку были невысоки. Его продержали в тюрьме полгода, затем в арестантском вагоне отправили к месту назначения. Охранники вытолкали Николая на станции города Челкар Актюбинской области зимой в одном белье и рваном ватнике. Выжил он чудом и милостью добрых людей.

Председатель ВС УССР К. Т. Топчий в докладной записке о делах, рассмотренных в период с 15 июля по 1 августа 1941 года, писал: «Из рассмотренных Верховным Судом контрреволюционных дел обращают на себя внимание дела о деятельности разных антисоветских церковных групп, которые в последнее время расширили свою деятельность». Наиболее масштабным из приведенных Топчием процессов было рассмотренное Запорожским областным судом дело Красновского – бывшего епископа Московской епархии «и других в количестве 6-ти человек (все бывшие монашки и попы)». Все подсудимые были приговорены к расстрелу за то, что являлись «участниками контрреволюционной организации „Тихоновцев“, организовали подпольную церковь на квартире одного из членов этой организации, проводили подпольно религиозные обряды, собирались на нелегальные собрания, на которых проводили контрреволюционные разговоры, заявляли… что советская власть послана человечеству за грехи». Епископ Клинский, викарий Московской епархии Гавриил (В. В. Красновский) был арестован еще 9 апреля 1941 года. В конце 1920‐х годов он «отделился» от митрополита Сергия (Страгородского); с 1936‐го жил в Геническе, служил тайно. Епископа Гавриила и других осужденных по этому делу расстреляли 18 августа 1941 года.

Архиепископ Вологодский Стефан (Н. И. Знамировский) «отделился» от митрополита Сергия (Страгородского) в 1927 году, однако уже в 1929‐м с ним воссоединился. Неоднократно арестовывался, находился в заключении и ссылке. Освободился после трехлетнего заключения из Верхне-Човской колонии в Коми АССР в июне 1941 года, за неделю до начала войны. Девятого августа 1941 года был вновь арестован и отправлен обратно в колонию. Семнадцатого ноября 1941 года ВС Коми АССР приговорил его к расстрелу за «проведение во время заключения в ИТК к/р агитации, направленной на поражение существующего строя и восстановление капиталистического строя и религии, проведение в лагере треб и молебнов». Расстрелян в Сыктывкаре 18 марта 1942 года.

Тринадцатого июля 1941 года был арестован архиепископ Куйбышевский Андрей (А. А. Комаров), однако 7 сентября его освободили в связи с прекращением дела. Возможно, начал сказываться поворот в отношении к РПЦ.