Текст книги "Золото Колчака"

ОТ ДИРЕКТОРИИ К ДИКТАТУРЕ КОЛЧАКА

Вслед за золотым запасом двинулась в Омск и Директория. В состав этого «коллективного диктатора» формально входили эсер Н. Д. Авксентьев (председатель), кадет Н. И. Астров, близкий к эсерам генерал В. Г. Болдырев, сибирский областник, председатель Совета министров Временного Сибирского правительства П. В. Вологодский, народный социалист, глава Временного правительства Северной области Н. В. Чайковский. Поскольку физически Астров и Чайковский были далеко, их замещали кадет В. А. Виноградов и эсер В. М. Зензинов. Директория должна была символизировать единство антибольшевистских сил и сделаться более эффективной властью, нежели Комуч. Прибыла она в будущую столицу Белой Сибири 9 октября 1918 года.

Прежде всего Директории удалось добиться роспуска многочисленных местных правительств (областных, казачьих, национальных). 3 ноября 1918 года было распущено Временное Сибирское правительство, а его ключевые деятели вошли в состав Совета министров при Директории, который был согласован уже 3–4 ноября. Его председателем стал Вологодский, военным и морским министром – адмирал А. В. Колчак, министром финансов – Михайлов, управляющим Министерством иностранных дел – Ю. В. Ключников. Существовать объединенному правительству суждено было всего две недели: Директория казалась военным кругам и многим сибирским деятелям чересчур левой, а «коллективная диктатура» – неэффективной.

18 ноября 1918 года в Омске произошел переворот; Директория была свергнута, а ее военный министр адмирал Колчак провозглашен Верховным правителем России. С тех пор к казанскому золоту навсегда прилипло наименование «колчаковское».

Одним из организаторов переворота был министр финансов Михайлов, а некоторые другие члены правительства, хоть и не участвовали в его подготовке, были осведомлены о планах заговорщиков и одобрили происшедшую смену власти. Колчак был объявлен Верховным правителем и произведен в полные адмиралы. Последнее походило на фарс: знаменитый флотоводец и полярный исследователь получил высший морской чин от группки случайных и сугубо сухопутных адвокатов, экономистов и общественных деятелей, после того как группа казачьих офицеров арестовала их бывшее начальство. Теперь правительство стало именоваться Российским, его председателем остался Вологодский; сохранили свои посты почти все министры, за исключением тех, кто был тесно связан с Директорией. Как мы знаем, этому правительству не довелось стать российским, как и Колчаку – Верховным правителем страны. Из Омска им суждено было двигаться не на запад, к Москве, а на восток, к гибели или эмиграции.

Но все это в будущем, хотя и не столь отдаленном; а пока правительство в поисках поддержки обратило свои взоры за рубеж: оно рассчитывало на помощь союзников, которые, вероятно, приложили руку к перевороту и лоббировали кандидатуру Колчака на роль диктатора. Однако ожидания оказались чересчур оптимистичными. Союзники не собирались включаться в вооруженную борьбу с большевиками, и присутствие их войск в России было ограниченным. Не приходилось рассчитывать и на серьезные финансовые вливания. Вполне прав был советник МИД во Владивостоке (где находились резиденции представителей иностранных держав) В. Э. Гревс, когда на запрос Ключникова о возможности получения финансовой помощи от союзников ответил: «Они боятся рискнуть деньгами на неустроенное государство, а, мне кажется, охотнее пойдут на помощь в виде льготных поставок в кредит военных и других материалов…»

Действительно, союзники предоставили Омскому и другим белым правительствам военные и прочие материалы. Однако эта помощь не была ни достаточной, ни бескорыстной. Приходилось изыскивать дополнительные источники финансирования и снабжения за рубежом, ибо Сибирь не располагала необходимыми ресурсами для снаряжения массовой армии, да и для снабжения населения всем необходимым. В разной мере это относилось и к другим районам, контролируемым противниками большевиков. За границей, как предполагали колчаковские финансисты и дипломаты, должны были оставаться на счетах российских дипломатических и заготовительных учреждений остатки кредитов, выделенных еще Временному правительству, а также храниться заготовленное, но еще не отправленное в Россию имущество. Поэтому естественно, что одним из первых движений колчаковского правительства было установление связи с российскими представителями за рубежом, которые уже около года находились в странном положении послов без правительства и которым предстояло сыграть ключевую роль в поисках денег для «Белого дела».

ДИПЛОМАТИЯ В ИЗГНАНИИ

Правительство, пришедшее к власти в Петрограде в октябре 1917 года и вскоре заключившее перемирие с Центральными державами, не было признано не только союзниками, но и российскими дипломатическими представителями. И хотя нарком иностранных дел Л. Д. Троцкий вскоре издал приказ об увольнении непокорных послов, правительства стран аккредитации по-прежнему признавали их законными представителями России.

Однако помимо признания необходимо было изыскать средства на содержание посольств и дипломатических миссий. В разных странах эта проблема решалась по-разному. Казенные средства, находившиеся на счетах российских учреждений во Франции и Англии, как и заготовленное для отправки в Россию имущество, были секвестированы. Правда, французское и британское правительства фактически взяли на содержание российские посольства в Париже и Лондоне. Российский поверенный в делах в Лондоне К. Д. Набоков пытался добиться от британского правительства кредитов на содержание российских дипломатических учреждений не только в Великобритании, но и в других странах. В конечном счете британцы на это не согласились – из‐за отказа Советов платить по долгам царского и Временного правительств и варварских мер большевиков в отношении иностранных посольств и миссий. Это была скорее эмоциональная реакция, но противникам большевиков пришлось расплатиться по их счетам. Некоторые посольства и миссии могли позаимствовать часть казенных средств, находившихся на их счетах, для помощи соотечественникам за границей и для других целей. Если на это шли, то с большой неохотой. Посланник в Пекине князь Н. А. Кудашев получил в декабре 1917 года в Русско-Азиатском банке беспроцентный заем в 40 тыс. ф. ст. на треть года (российские дипломатические учреждения получали финансирование по третям года) под обеспечение «боксерским вознаграждением» – контрибуцией, уплачиваемой китайским правительством в порядке компенсации за ущерб, нанесенный во время Боксерского восстания 1900 года. Из этих средств финансировались все российские дипломатические учреждения на Дальнем Востоке. Впоследствии кредит был увеличен до 45 тыс. ф. ст. Посланник в Мадриде М. А. Стахович, прибывший к месту службы уже после большевистского переворота и не вручивший верительных грамот, жил некоторое время за счет личных средств.

В лучшем положении оказался посол в Вашингтоне Б. А. Бахметев, которому американское правительство разрешало тратить (под его контролем) казенные средства, переведенные поначалу на личные счета посла. Посольство в Вашингтоне не только получало прежнее содержание, но и сумело также оказать поддержку российским представительствам в Южной Америке и Испании.

Российская миссия в Греции существовала за счет кредитов греческого МИДа. Так, в июне 1918 года миссии был предоставлен без всяких условий кредит в размере 600 тыс. драхм. На самом деле греки предоставили даже несколько большую сумму – 645 053 драхмы. Кроме того, миссия ежегодно получала по 300 тыс. фр. в счет погашения займа, предоставленного Россией Греции в 1839 году. В декабре 1917 года размен 300 тыс. фр. на драхмы дал 270 950 драхм, в декабре 1918 года – 286 874.

Деньги пошли на содержание миссии, посланника, советника, консулов, агентов (атташе), оплату телеграмм (стоивших в то время чрезвычайно дорого – посланник Е. П. Демидов даже смету в Омск послал по почте в целях экономии). На лечение солдат, займы и пенсии пошло 55 тыс. драхм. Долг телеграфу за 1917 и 1919 годы «вследствие усиленной передачи телеграмм» возрос к 1 сентября 1919‐го до 217 015 драхм. При этом посланник свое содержание (79 800 драхм) за 1918 год не получал. Демидов был из тех самых Демидовых, князей Сан-Донато, и мог себе это позволить. Греческое правительство продолжало и далее субсидировать российскую миссию, выдав содержание еще на три месяца, с 1 сентября до 1 декабря 1919 года по старому стилю.

К необычным источникам финансирования обратились российские дипломаты в Аргентине. По смете 1917 года на содержание миссии в Буэнос-Айресе предоставлялось 3323 ф. ст. и 2323 ф. ст. – на содержание консульства. По данным товарища министра иностранных дел Омского правительства В. Г. Жуковского, «со времени большевистского переворота означенные установления существовали: Консульство за счет пошлинных сборов, а Миссия частью на личные средства посланника, частью же на доходы от церковного дома (около 40 ф. ст. в месяц) и на средства, предоставлявшиеся Посланнику православными сирийцами и „Русским Кружком“ в Росарио (16 ф. стерлингов в месяц)». Так продолжалось до октября 1919 года, когда Жуковский был вынужден просить товарища министра финансов перевести «Посланнику нашему в Буэнос-Айресе Е. Ф. Штейну по меньшей мере 1000 ф. стерлингов… ввиду истощения личных средств Посланника и крайней нежелательности дальнейшего существования российской Миссии за счет пособий, получаемых ею от частных лиц, частью при том иностранцев».

Дипломаты не ограничивались поисками средств для поддержания существования российских учреждений за границей. Они пытались влиять на политику стран пребывания и, в отсутствие центрального дипломатического ведомства, создали специальный орган для координации деятельности российских представителей. В конце ноября 1917 года в Париже было образовано Совещание послов, включавшее М. Н. Гирса (Италия), К. Д. Набокова (Англия), М. А. Стаховича (Испания), И. Н. Ефремова (Швейцария) и В. А. Маклакова (Франция). Формально все российские послы значились членами Совещания, однако фактически, кроме упомянутых, активное участие в его работе принял только Бахметев. Совещание должно было обсуждать текущую политику и вырабатывать общую позицию, причем все решения должны были приниматься единогласно; председателем Совещания был избран Маклаков.

Цели, которые ставили перед собой дипломаты, сводились к предотвращению признания союзниками советской власти, обеспечению моральной и материальной поддержки белых войск, защите территориальной целостности России и отстаиванию ее национальных интересов; послы добивались также признания западными державами антибольшевистских правительств в России легитимными.

Среди членов Совещания профессиональные дипломаты составляли меньшинство. Одним из них был Михаил Николаевич Гирс, посол в Италии, старейшина русского дипломатического корпуса, потомственный дипломат – его отец Н. К. Гирс был министром иностранных дел в 1882–1895 годах. Гирсу уже перевалило за шестьдесят; он участвовал в Русско-турецкой войне 1877–1878 годов и был награжден Георгиевским крестом в то время, когда председателю Совещания Маклакову еще не исполнилось и десяти лет. Другой карьерный дипломат – поверенный в делах в Англии Константин Дмитриевич Набоков – был почти на двадцать лет моложе Гирса. Он также был сыном министра – Д. Н. Набокова, министра юстиции в 1878–1885 годах. Если Константин Набоков делал карьеру на государственной службе, то его старший брат, юрист Владимир Набоков, стал видным деятелем оппозиционной партии кадетов, депутатом I Государственной думы и даже отсидел три месяца в тюрьме за подписание Выборгского воззвания. В 1917 году В. Д. Набоков стал управляющим делами Временного правительства, обогнав брата на карьерной лестнице. Вряд ли братьям могло прийти в голову, что о них будут обычно вспоминать как об отце и дяде писателя В. В. Набокова, в 1918 году мало кому известного начинающего поэта.

Трое остальных были из «общественных деятелей» и думцев. Посланник в Швейцарии Иван Николаевич Ефремов – один из основателей Партии прогрессистов, член Государственной думы трех созывов, министр юстиции, затем государственного призрения во Временном правительстве. Михаил Александрович Стахович – некогда орловский предводитель дворянства, затем один из основателей Партии мирного обновления (в России партию с такими целями можно было бы с тем же успехом назвать «партией несбыточной мечты»), член Государственной думы двух созывов, затем – Государственного совета от орловского земства.

Самой яркой фигурой среди членов Совещания послов, да и вообще среди российских дипломатов и общественных деятелей за границей, был Василий Алексеевич Маклаков. Знаменитый адвокат, видный деятель партии кадетов, Маклаков трижды избирался в Государственную думу от Москвы. «Московский златоуст» считался одним из лучших ораторов России. В Думе его репутация как юриста и оратора еще более упрочилась. Маклаков совместно с И. Я. Пергаментом написал регламент Думы. Он был одним из адвокатов Бейлиса в знаменитом процессе и, по мнению многих современников, его речь сыграла решающую роль в оправдании приказчика кирпичного завода, обвиненного в ритуальном убийстве.

Маклаков был близок к Льву Толстому и его семье, нередко бывал в Ясной Поляне. Он был довольно плодовитым публицистом, печатался в «Русских ведомостях», «Вестнике Европы», «Русской мысли». Настоящей сенсацией стала его статья «Трагическое положение», опубликованная в 1915 году в газете «Русские ведомости». Маклаков предлагал читателям представить себе аллегорическую ситуацию, будто они едут с матерью в автомобиле по горной дороге и безумный шофер ни за что не хочет отдать руль более умелым водителям. Вырвать руль у шофера – опасно; но что будет, если автомобиль сорвется в пропасть? В неумелом шофере все, конечно, узнали императора Николая II, в матери – Россию.

Хотя в списках «теневого правительства», составлявшихся оппозицией, Маклакову отводился пост министра юстиции, после Февральской революции он оказался практически не у дел. Маклаков рассказывал, что вскоре после падения самодержавия в шутку сказал П. Н. Милюкову, занимавшему тогда пост министра иностранных дел, что не желает никаких должностей в России, но «охотно бы принял должность консьержа по посольству в Париже». Шутка обернулась назначением послом. Так 48-летний Маклаков начал совершенно новую – дипломатическую – карьеру. Понятно, что назначение Маклакова не было следствием случайного разговора. Он отлично знал Францию, четверть века ездил туда каждый год, блестяще говорил по-французски, был знаком со многими французскими политическими и общественными деятелями.

Россия переживала тяжелейший кризис, и положение ее представителя в Париже обещало быть нелегким. Однако действительность оказалась гораздо хуже ожиданий. Маклаков прибыл в Париж 7 ноября 1917 года. Когда на следующий день он явился к министру иностранных дел Франции Луи Барту, то услышал из его уст о произошедшем накануне в Петрограде перевороте и о том, что министр М. И. Терещенко, подписавший – вместе с А. Ф. Керенским – его верительные грамоты, сидит в Петропавловской крепости. Последующие почти сорок лет жизни Маклакову придется провести в Париже, и на протяжении всего этого времени он будет иметь самое непосредственное отношение к российским деньгам за границей.

РУССКОЕ ПОЛИТИЧЕСКОЕ СОВЕЩАНИЕ В ПАРИЖЕ

Наиболее ответственный момент для российской дипломатии наступил после окончания боевых действий и заключения перемирия. На Парижской конференции должны были решаться судьбы мира. Надо было представлять интересы России; положение русских дипломатов было двусмысленным; вынеся на своих плечах тяжесть первых трех лет военных действий и понеся огромные потери, Россия после прихода к власти большевиков заключила сепаратный мир и вышла из войны. Можно было сколько угодно рассуждать о том, что большевики не отражали истинных настроений народа, но факт был налицо. «Вы наставили нам рога», – в ярости заявил Маклакову Жорж Клемансо.

Ни одно из антибольшевистских правительств не было достаточно сильным и долговечным, чтобы его признали правительства союзников. Временного правительства уже не существовало; получалось, что легитимными представителями России оказывались послы, представлявшие несуществующее государство. Для того чтобы выйти из этого двусмысленного положения, в конце декабря 1918 года они образовали «суррогат» общероссийского представительства, получивший название Русское политическое совещание (РПС). В его состав вошли посол во Франции В. А. Маклаков, в Италии – М. Н. Гирс, в США – Б. А. Бахметев, в Швейцарии – И. Н. Ефремов, в Испании – М. А. Стахович; посланник в Швеции К. Н. Гулькевич, а также бывшие царские министры иностранных дел С. Д. Сазонов (ставший министром иностранных дел правительств А. В. Колчака и А. И. Деникина) и А. П. Извольский; бывший министр Временного правительства А. И. Коновалов; «представители демократии»: глава Архангельского правительства, в прошлом знаменитый революционер-народник Н. В. Чайковский, С. А. Иванов, член Кубанского правительства Н. С. Долгополов, Б. В. Савинков. Председателем Совещания был избран представитель Омска князь Г. Е. Львов. Несмотря на краткосрочность и неудачливость его премьерства, первый глава Временного правительства был наиболее высокопоставленной в недавнем прошлом фигурой среди русских политиков за рубежом.

Российские дипломаты поддержали правительство Колчака; союзники, хотя и подозревали новое правительство в реакционности, также были готовы вступить с ним в деловые отношения, но на определенных условиях. Президента США В. Вильсона в приверженности Колчака демократии заверили во время личной встречи в Вашингтоне князь Г. Е. Львов и посол Бахметев; да и самого Колчака Вильсон, очевидно, помнил; президент счел необходимым принять адмирала во время его пребывания в США осенью 1917 года. Великобритания менее всех сомневалась, что с Колчаком можно иметь дело, ибо к «восшествию» адмирала на «престол», по-видимому, приложил руку британский представитель в Сибири генерал А. Нокс.

Связь с Югом России была крайне ненадежной и медленной (из Сибири в Париж телеграммы скорее доходили через США), а представления российских дипломатов о реальной силе войск под командованием генерала А. И. Деникина были смутными. Добровольческая армия, контролировавшая лишь Кубань (подчинение атамана П. Н. Краснова, то есть Области Войска Донского, Деникину произошло в начале января 1919 года), казалась величиной гораздо менее внушительной, нежели антибольшевистские силы на Востоке.

Для представительства интересов России на конференции была сформирована Русская политическая делегация, куда вошли князь Львов (председатель), Сазонов, Маклаков, Чайковский, позднее – Савинков. Колчак и Деникин подтвердили полномочия делегации. Правда, отношения Деникина с РПС явно не сложились: позднее он писал, что правительство Юга не имело в Париже «никакого представительства». Иначе, как увидим ниже, обстояло дело с правительством Колчака.

Российским дипломатам не удалось добиться ни полноценного, ни ограниченного участия в Парижской конференции; русских изредка выслушивали, но в основном приходилось прибегать к закулисной дипломатии и пользоваться личными связями. Среди важнейших задач, которые ставило перед собой Русское политическое совещание, было сохранение территориальной целостности России; совещание стремилось также добиться, чтобы любое решение конференции, затрагивающее интересы России, было отложено до консультаций с признанным русским правительством; наконец, совещание добивалось от союзников ясных заявлений, осуждающих большевизм и провозглашающих поддержку либеральных сил в России.

Несмотря на то что РПС своих главных целей не добилось, его деятельность вовсе не была бессмысленной. Это признал даже такой недоброжелательный критик совещания, как генерал Деникин:

Было бы ошибочно и несправедливо… отрицать значение… «декларативной работы» русского парижского представительства: среди разноязычной толпы могильщиков России, для которой они изобрели эпитет «бывшей», среди громкого гомона «наследников», деливших заживо ее ризы, нужен был голос национального сознания, голос предостерегающий, восстанавливающий исторические перспективы, напоминающий о попранных правах русского государства.

Это было важно психологически и не могло не оказать сдерживающего влияния на крутые уклоны руководителей мирной конференции, на колеблющиеся общественные настроения Запада.

Деятельность Русского политического совещания еще ждет своего историка. Нас в данном случае интересует один аспект его работы: поиски дипломатами и финансистами денег для поддержки Белого движения. Небезынтересно также, за счет чего существовало само Совещание.

Работа РПС, а также экспертов, обслуживавших его нужды, поначалу финансировалась, с согласия Госдепартамента США, за счет средств, находившихся на счетах Временного правительства. Бахметеву было отпущено 100 тыс. долл. Через два месяца после начала работы РПС Русско-Азиатский банк открыл ему кредит в 1,5 млн фр., с немедленным предоставлением в распоряжение РПС 150 тыс. фр. К сожалению, письмо Правления банка от 24 февраля 1919 года с условиями предоставления кредита среди бумаг РПС нами не обнаружено. Тем не менее известно: банк рассчитывал, что ему за 1,5 млн фр. будет продано серебро, приобретенное еще Временным правительством и находившееся в отделении банка в Шанхае. Князь Львов «настоятельно» просил Омск дать согласие на продажу серебра, ибо «неотложные расходы на военнопленных, снабжению военному и гражданскому, общей организации и работе совещания все растут [и] достигают ныне приблизительно 400 000 франков в месяц».

Однако Русско-Азиатский банк оказался крайне неуступчивым партнером и только в июне 1919 года заплатил за приобретенные в свое время по поручению Кредитной канцелярии в Петрограде 352 838 унций серебра в слитках 95,2 тыс. ф. ст. И то под угрозой закрытия его Владивостокского отделения. По июньскому курсу это составило 2856 тыс. фр. В конечном счете необходимые средства – правда, с большой задержкой – были предоставлены РПС Омским правительством.

К тому моменту, когда Омское правительство приняло решение о размерах и источниках финансирования РПС, его положение было отчаянным; князь Львов взывал: «Последние деньги на исходе». Выручил посланник в Стокгольме К. Н. Гулькевич, который продал имевшиеся в миссии облигации французского займа и перевел полмиллиона франков в распоряжение РПС и четверть миллиона – посольству в Риме, которое уже вынужденно было прибегнуть к частному займу.

Деньги из Омска начали постепенно переводить, тем не менее долги РПС сокращались медленно: на 1 июля 1919 года РПС было должно банкам 734 970 фр., на 1 сентября – 445 тыс. фр. К тому времени РПС уже прекратило свое существование ввиду «объединения правительства» в России, то есть признания генералом Деникиным верховной власти адмирала Колчака. После этого интересы России в Париже представляла Русская политическая делегация, чье содержание обходилось гораздо дешевле – 60 тыс. фр. в месяц. Полностью долги РПС были погашены, судя по всему, в октябре 1919 года.