Текст книги "Золото Колчака"

ВНЕШНЯЯ ТОРГОВЛЯ БЕЛОГО ЮГА

Ситуация с внешней торговлей – и, соответственно, с валютной выручкой от нее – на Юге была не лучше, чем в Сибири. Не спасало положения и то, что некоторое время белые контролировали хлебородные территории и Донбасс. Отчасти это объяснялось нежеланием Деникина поступаться сырьем, которое могло пригодиться для восстановления России, отчасти – неумелым регулированием внешней торговли.

«Экономика – самый важный и самый хромающий пункт в южной политике», – пришел к выводу после поездки в «русскую Вандею» в октябре 1919 года Маклаков. В откровенном письме Бахметеву, написанном по свежим впечатлениям от путешествия на Дон, Маклаков дал не только блестящую зарисовку увиденного, но и точный «экспресс-анализ» финансово-экономических проблем Белого движения на Юге России.

Главное затруднение в экономике зависит от того, что наш рубль ничего не стоит за границей, что держатели сырья крестьяне тоже ничего не продают за рубль, что торговый аппарат в значительной мере разрушен, а правительственный аппарат из рук вон плох. …Предприимчивые иностранцы приезжали с товарами; это были преимущественно американцы и англичане. За неимением частного торгового аппарата товары передавались управлению торговли, т. е. государству; государство посредничало в обмене его за сырье. Здесь начиналась административная неразбериха и злоупотребления. Население почти ничего не получало или за бешеные цены. Очень часто и товары не были нужны населению, предметы роскоши. В результате корабли не могли ничего купить и уходили возмущенные (sic!) или, напротив, давая взятки направо и налево, они за негодные товары увозили драгоценное сырье. Это был период, когда никакой пользы население не получало, кредит тоже падал все больше, а поощрялась одна спекуляция…

Позднее деникинское правительство попыталось свести свои функции к информированию российских и зарубежных предпринимателей о наличии тех или иных товаров и о ценах на них, а также к стимулированию экспорта или импорта при помощи системы запретов и разрешений. Были созданы также «торговые агентуры» за границей, в том числе в Париже и Константинополе. Однако к заметному улучшению это не привело.

Проблема поставок за границу сырья стала камнем преткновения в отношениях Белого Юга с Францией. Деникин считал, что традиционные российские экспортные товары потребуются для восстановления самой России, а также для уплаты государственных долгов. Однако французы, «финансовое положение которых особенно трудно и которые всегда были наиболее скупы», не желали больше снабжать белых безвозмездно или в кредит.

Они говорят нам: мы можем вам поставлять еще довольно много оружия и военного снабжения, это все вам необходимо, но мы не можем этого делать даром; платите нам сырьем, платите в рассрочку на льготных условиях, но платите, иначе при всем желании мы ничего поставлять вам не можем… Здесь ложный круг: чтобы получить оружие, мы должны заплатить за него хлебом, но чтобы получить этот хлеб, мы должны доставить мужику товар, но чтобы получить товар, мы за него тоже должны заплатить все-таки тем же хлебом. Так, хлеб должен одновременно и покрывать наш долг за военные припасы, и стоимость отпущенных товаров.

Понятно, какой эффект в октябре 1919 года произвело прибытие в Лондон парохода «Эленхолл», доставившего товары – в основном сырье, закупленное Отделом торговли при Главнокомандующем Вооруженными силами Юга России – для реализации за границей. Британский премьер Ллойд Джордж возлагал определенные надежды на восстановление торговли с Россией, что должно было послужить среди прочего оживлению британской промышленности. По словам российского поверенного в делах в Лондоне Е. В. Саблина, появление парохода, груженного российским сырьем, вызвало в британских коммерческих и политических кругах удовлетворение и произвело «несомненную и чрезвычайно выгодную для нас сенсацию».

Часть товаров уже реализована исключительно выгодно, – телеграфировал в Омск Саблин. – …Все удивляются, что, несмотря на большевизм и войну, революции, на жесточайшую гражданскую войну, Югу удалось столь быстро наладить свою торговую деятельность. В соответствии с этим поднимаются наши бумаги и рубли. Было бы чрезвычайно важно с политической точки зрения, чтобы подобного рода пароходы являлись здесь возможно чаще.

Телеграмма Саблина, датированная 23 октября 1919 года, была передана в Кредитную канцелярию 13 декабря, уже в Иркутске: 14 ноября Омск был оставлен армией Колчака. К этому времени поднять российские бумаги и рубли уже не могли и десяток «Эленхоллов». В любом случае подобные «положительные примеры» были единичными и не меняли общей картины.

СИБИРСКИЙ РУБЛЬ. ВАЛЮТНЫЕ СПЕКУЛЯЦИИ. «АМЕРИКАНСКАЯ МЕЧТА»

Проблем Омскому правительству добавила крайне неудачная денежная реформа. Целью реформы было изъятие керенок – 20– и 40-рублевых купюр, в изобилии печатавшихся большевиками. По различным каналам керенки попадали на территорию, контролировавшуюся белыми, что подхлестывало инфляцию. На практике получалось, что, используя керенки, население белой Сибири финансировало расходы большевиков. Реформа была конфискационной: половина сдававшихся в банки керенок обменивалась на новые сибирские знаки (сибирки), компенсацию за вторую половину можно было получить через двадцать лет. При отсутствии в Сибири хороших типографий и качественной бумаги не могли оказаться качественными и денежные знаки. Сибирки легко подделывались, и если фальшивки печатались за границей, их несложно было отличить от настоящих денег: настоящие выглядели гораздо хуже.

Член колчаковского правительства экономист Г. К. Гинс свидетельствовал:

Когда с обесценением денег даже нищие чиновники стали получать жалованье пачками, министры могли собственными глазами видеть, с какою преступною небрежностью печатались эти знаки. Так, например, в одной пачке деньги были разных цветов, одни темнее, другие светлее; целая серия пятидесятирублевок была выпущена с опечаткой (месяц май был назван по-французски «Mai»); вместо «департамента» государственного казначейства печаталось «отдел», хотя отдел давно был преобразован в департамент; на некоторых не была поставлена точка. Если в руки попадало несколько пятисотрублевок, то нельзя было ручаться, что все они настоящие, потому что размеры их и цвет были различные.

В июле 1919 года в отделение Русско-Азиатского банка в Харбине поступили из Омска образцы сибирских казначейских обязательств достоинством в 1000 и 5000 рублей. Когда их сличили с принятыми ранее банком денежными знаками, то выявили 7 видов и 14 разновидностей таковых, причем ни один образец не соответствовал официальному стандарту.

Поначалу денежных знаков не хватало физически, и Михайлову приходилось самому сидеть в типографии и подгонять рабочих. Причина инфляции коренилась, конечно, не только в наплыве керенок, печатаемых большевиками, а в общих экономических и политических обстоятельствах, в которых приходилось действовать колчаковским финансистам. Инфляция вскоре приняла галопирующий характер. Накануне обмена денег, который начался в середине мая 1919 года, за одну иену давали в Харбине, финансовом центре Дальнего Востока, 9,90 руб. С середины до конца мая средний обменный курс составил уже 15,5 руб., в июле – 27,5, в августе – 37,5, октябре – 74,0, ноябре – 185,5, декабре – 144,0.

Денежную реформу, затеянную в разгар Гражданской войны, современники считали едва ли не главным грехом Михайлова. «По своим данным и характеру, – писал о своем министре Никольский, – Михайлов в сибирских условиях мог быть, и не без успеха – каким угодно министром, и даже председателем Совета министров, но только не министром финансов. Ибо в сложнейшей задаче управления финансами ничто не может заменить знания и опыт. В этой области не бывает чудес. Нельзя родиться финансистом. И это имеет значение в особенности там, где финансы разрушены, где экономика – в параличе».

Последний премьер-министр Российского правительства В. Н. Пепеляев считал, что деятельность Михайлова, «погубившего русский рубль… должна быть гласно выявлена перед лицом народной совести» путем назначения над ним судебного следствия.

Справедливости ради заметим, что умудренные опытом и убеленные сединами финансовые мудрецы, заседавшие в Париже, рекомендовали практически то же, что осуществил Михайлов. 27 февраля 1919 года за подписью С. Н. Третьякова министру финансов были по телеграфу переданы рекомендации финансово-экономической комиссии РПС:

Меры настоящего дня сводятся к следующим ближайшим практическим задачам: во-первых, освобождение денежного обращения частей России, где действует местное правительство, от зависимости от большевистского станка, и, во-вторых, к принятию мер, имеющих временный характер, для облегчения товарообмена этих частей России с заграницей. Для осуществления первой из указанных задач, комиссия нашла необходимым настоятельно рекомендовать правительству в Омске произвести замену имеющихся в обращении в Сибири разных типов старых денежных знаков на новые денежные знаки Омского правительства, как присланные из Америки, так и могущие быть изготовлены на месте.

Именно это и осуществил Михайлов. Он рассчитывал поначалу на то, что керенки будут обмениваться на банкноты высокого качества, изготовленные в США по заказу Временного правительства. Банкноты доставили во Владивосток в конце декабря 1918 года, однако под давлением британского и французского правительств американцы решили напечатанные Американской банкнотной компанией денежные знаки задержать впредь до признания какого-либо из российских правительств.

Огорошенным Капущевскому и представителю МИД Клемму 25 декабря 1918 года сообщил об этом французский комиссар во Владивостоке Мартель. Несмотря на попытки уговорить союзников и американцев изменить решение, 30 декабря транспорт с денежными знаками ушел из владивостокского порта. Вместе с ним ушла и надежда на стабилизацию (хотя бы временную) денежного обращения. Это было, однако, только началом истории: «американскую мечту» о качественных банкнотах колчаковские финансисты пытались претворить в жизнь на протяжении всего 1919 года.

Никольский полагал, что задержка с передачей качественных денежных знаков объяснялась материальной заинтересованностью американцев, собиравшихся выпускать для нужд своих экспедиционных войск рубли, приравненные к 50 центам, – по примеру японцев, печатавших иены с надписями на русском. Всего японским «Чозен-банком» было выпущено в обращение до начала 1920 года таких денежных знаков на сумму около 10 млн иен. Французский полуправительственный Индо-Китайский банк также планировал выпуск в обращение франко-рублей, по курсу 60 сантимов за рубль. Протесты российских финансистов и дипломатов заставили французов и американцев отказаться от своих намерений. Впрочем, неизвестно, что сыграло бóльшую роль – уговоры А. Г. Рафаловича, разъяснявшего в Министерстве финансов Франции, что выпуск франко-рублей является грубым нарушением прав Российского правительства, или падение рубля, сделавшее фиксированный курс франко-рубля крайне невыгодным.

На наш взгляд, в отказе передать Омскому правительству кредитные билеты меркантильные соображения вряд ли сыграли решающую роль, ведь никто не мог гарантировать, что оно не исчезнет столь же быстро, как его предшественники.

Ко всем прочим бедам запрет на хождение керенок снизил мотивацию бойцов армий белых. Ранее одним из стимулов был захват денег у пленных или убитых красноармейцев. Жалованье у них было выше, чем у белых, и командование красных как будто не скупилось на «премиальные». Теперь эти бумажки теряли цену.

Недоверие к сибирским деньгам и их плавающий курс, наличие в обращении наряду с ними пользовавшихся наибольшим доверием денежных знаков – романовских, а также денежных знаков Временного правительства различных номиналов и всяческих денежных суррогатов создавало благодатную почву для спекуляций. На разнице курсов валют играли менялы-китайцы, спекулянты прочих национальностей во Владивостоке и Харбине и даже солидные банки. Генерал-лейтенант А. И. Дутов «вне всякой очереди» телеграфировал Верховному правителю со станции КВЖД Ханьдаохедзы о причинах случившейся здесь железнодорожной катастрофы, а также забастовки рабочих:

Нахожусь на станции Ханьдаохедзы, разбираясь в крушении у этой станции, предполагаю не злой умысел, а плохое состояние пути. Вообще путь Дальнего Востока никуда не годен. Хунхузами 33
  Хунхузы (букв. – краснобородые) – члены организованных банд, действовавших на территории Маньчжурии и прилегающих территориях российского Дальнего Востока. На территории России под хунхузами подразумевались исключительно этнические китайцы.


[Закрыть] здесь оперируют как средством многое скрыть. Выясняя причины забастовки, доношу, что, по имеющимся сведениям, Русско-Азиатский Банк платежи, вклады принимает керенскими, романовскими, сам же платит рабочим, служащим сибирскими, наживая огромные суммы на лаже 44
  Лаж – приплата при обмене денежных знаков.


[Закрыть] . Имею реальное предположение, [что] забастовка вызвана провокационно польскими служащими и заправилами дороги, которые предполагают естественным незаметным путем продать дорогу иностранцам, американцам, застрельщиками выпущены китайцы. …Лично убедился, что в полосе отчуждения ничего абсолютно нельзя купить на правительственные деньги.

В этом тексте отчетливо отразились умонастроения значительной части российских военных и политических деятелей: объяснение тех или иных проблем происками иностранцев и инородцев, и – как ни странно это звучит для уха бывших советских людей, привыкших считать белых защитниками «помещиков и капиталистов», – антибуржуазность. Белые добивались помощи от иностранцев – и одновременно боялись их, боялись, что они воспользуются беспомощностью России для захвата ее территории и установления своего господства в экономике.

Слухи о неблаговидной деятельности Русско-Азиатского банка ходили и в дальнейшем. После очередной скандальной информации, появившейся в прессе, новый министр финансов Л. В. фон Гойер, сменивший Михайлова в августе 1919 года, в прошлом управлявший Шанхайским отделением Русско-Азиатского банка, сообщал в отделение банка в Харбине:

Агент Российского Телеграфного Агентства в Харбине телеграфирует: «Игра на деньги достигает апогея. Лаж: 2500 сибирских за 1000 романовских. Вдохновителем игры является Русско-Азиатский Банк открыто торгующий деньгами располагая громадными запасами мелких знаков банк отказывает в них населению, продавая китайцам-менялам. Население поставленное игрой в невозможные условия открыто ропщет. Необходимы немедленно радикальные меры пресечения».

Примите немедленно меры категорическому опровержению в печати. Заявите автору телеграммы в будущем бездоказательные нападки вызовут преследование судом за клевету.

Срочно телеграфируйте остаток Вашей кассы общую сумму также отдельности каждого вида денежных знаков каких купюрах сколько какие мелкие. Правда ли что имея достаточное количество мелких денежных знаков Вы отказываете размене. Почему?

К сожалению, ответная телеграмма в деле отсутствует, однако содержание послания фон Гойера весьма показательно. Требуя немедленно опровергнуть сообщение РТА, он в то же время как будто допускает возможность подобной игры.

Правительственные финансисты стремились поддержать неуклонно падавший курс сибирского рубля, сочетая при этом административные и рыночные меры. Причем им, прежде всего Никольскому, находившемуся в центре событий (Владивосток и Харбин считались финансовыми столицами Дальнего Востока), приходилось нередко отстаивать перед местной администрацией рыночные принципы.

В начале августа по приказу Минфина Иностранный отдел Кредитной канцелярии во Владивостоке запретил торговлю валютой в меняльных лавках и на улицах, установив обязательную еженедельную отчетность банков по валютным операциям. На совещании по валютным вопросам у начальника Приамурского края Никольский добился исключения из текста постановления запрещения всех валютных сделок и взятия на учет всех валютных счетов, так как это привело бы к параличу внешнеэкономической деятельности.

Никольский считал необходимым возобновление закона от 5 июня 1917 года о контроле над валютными операциями. Он предлагал установить лимит приобретения валюты для частных лиц или фирм – 250 зол. руб. в месяц, дополнительно валюта могла быть приобретена с разрешения комиссии при Инотделе. Никольский предлагал также предельное сокращение разрешенных к ввозу товаров и даже запрет на выдачу загранпаспортов, «кроме особо уважительных случаев».

Наряду с административными мерами по укреплению рубля (точнее, по предотвращению его падения) Никольский планировал и меру сугубо рыночную – валютную интервенцию. Он заключил соглашение с Русско-Азиатским банком, нью-йоркским «Ситибанком», Гонконг-Шанхайским, Индо-Китайским и Промышленно-Китайским банками о покупке рублей во Владивостоке и Харбине в течение трех недель на сумму в 1 млн иен. Нетрудно заметить, что к этой операции Никольский планировал привлечь французские, а также американский и британский банки, обойдя японцев. Причина этого заключалась в следующем:

Здесь многие, стоящие близко к делу лица настойчиво указывают, что последние [японцы] неоднократно производили понижение рубля в целях ухудшить экономическое положение, усилить недовольство и ослабить центральную власть, – телеграфировал директор Инотдела в Омск. – Не имея по этому поводу исчерпывающих данных, я все-таки обязан считаться с существующими подозрениями, особенно по поводу операции, требующей большого доверия и расходования крупных сумм в иностранной валюте.

Интервенция, однако, так и не была проведена. В конце сентября 1919 года, сообщая в Омск о резком понижении курса рубля, усиленной покупке иен японцами и отчасти китайцами, а также о «несомненных» крупных спекулятивных продажах рубля, Никольский предлагал вообще запретить нетоварные покупки валюты. Однако какие бы меры ни принимались, они не могли устранить фундаментальные причины падения рубля. В октябре (число на телеграмме оторвано) Никольский сообщал в Омск:

За последние две недели курс рубля понижаясь скачками дошел с 45 до 70 за иену. Сделки на незначительные суммы расценка номинальная так как все Банки воздерживаются от операций. При отсутствии каких-либо твердых оснований котировки рубля вообще, в частности сокращения последнее время вывоза, все же не подлежит никакому сомнению преобладающий спекулятивный характер понижения.

Но курс рубля определялся даже не столько прискорбным для сибирской экономики соотношением импорта и экспорта, сколько положением на фронте. Если 3 октября в Харбине за иену давали 58 рублей, то 31 октября – уже 90. Настоящий обвал произошел на следующий день после сдачи Омска – за одну иену 15 ноября давали 191 рубль! Правда, затем рубль несколько укрепился, и в декабре средний обменный курс был выше, чем в ноябре. А. И. Погребецкий объяснял этот странный феномен надеждами населения на новое правительство, сформированное в Иркутске, в частности, тем, что оно может заменить режим диктатуры и сумеет объединить Восточную Сибирь и Забайкалье.

На самом деле объяснялось это гораздо проще: во время эвакуации Экспедиция заготовления государственных бумаг несколько недель не работала, что и привело к снижению инфляции. Но одновременно – и к острой нехватке наличности. Минфин засыпали телеграммами с требованиями предоставить денежные знаки: атаман Семенов (подписавшийся на сей раз как командующий войсками Читинского округа) требовал 15 млн руб., поскольку «большой недостаток денежных знаках банках Забайкальской области ставит войска критическое положение». Паническую телеграмму прислал директор Судженских копей Прошковский:

…Если не будут приняты немедленные срочные экстренные меры снабжения копей деньгами работа будет сокращаться последствия неисправимые.

Проблемой наличности занялся лично Верховный правитель. 21 ноября 1919 года он телеграфировал министру финансов:

Прошу срочно сообщить возможность продажи банками процентных бумаг внутренних займов с целью получения денежных знаков и на какую сумму этих бумаг имеется. Если это возможно, то благоволите сделать распоряжение.

Эта мера не могла принести банкам достаточного количества денежных знаков для удовлетворения нужд армии и населения, получавшего жалованье из государственной казны. Кризис наличности был преодолен, когда вновь включился печатный станок, что привело к очередному витку инфляции.

В общей сложности Сибирским и Российским правительствами с 1 октября 1918 по 4 января 1920 года было выпущено в обращение денежных знаков на сумму 14 838 млн руб. Причем количество денежных знаков, находившихся в обращении, выросло за полгода в 2,8 раза. При этом кроме напечатанных в правительственных типографиях в обращении находились десятки, а возможно, сотни миллионов фальшивых рублей, на которые Государственный банк вынужден был, в соответствии с указанием Министерства финансов, смотреть снисходительно, «если они не сильно отступали по исполнению от настоящих и не вызывали уверенности в подделке».

А что же «американская мечта» о надежных денежных знаках? После долгих переговоров и колебаний американцы согласились передать колчаковскому правительству отпечатанные ими денежные купюры при условии, что на денежных знаках будет проставлен штемпель, свидетельствующий о выпуске их в обращение Омским правительством. В общей сложности во второй половине 1919 года из США было получено денежных знаков номинальной стоимостью 1450 млн руб., но этого было явно недостаточно. К тому же грифование (штемпелевание) занимало довольно длительное время: к концу года было огрифовано меньше половины полученных денежных знаков – на 682 024 800 руб. До падения колчаковского правительства в обращение успели поступить только полтинники и билеты 4,5-процентного выигрышного займа, также отпечатанные в США и ставшие еще одним денежным суррогатом.

Омские финансисты понимали, что изготовленных для Временного правительства денежных знаков на 3,9 млрд руб., даже если их удастся получить в полном объеме, не хватит для обеспечения денежного обращения. Они планировали через Угета заказать образцы новых купюр, чтобы затем их можно было напечатать в нужном количестве. Однако Угет уведомил Омск, что для оплаты заказа 20 миллионов купюр 5-рублевого достоинства и 40 миллионов 3-рублевого потребовалось бы 900 тыс. долл. Посольство такой суммой не располагало.

За банкноты пришлось расплачиваться золотом. Точнее, деньгами, вырученными от его продажи и от «золотых займов». Контракты на изготовление денежных знаков различных номиналов на общую сумму 9550 млн руб. Угет смог заключить только в сентябре – октябре 1919 года, после поступления авансового перевода из Омска. К тому времени переговоры о крупном займе, обеспеченном золотом, были близки к успешному завершению.

На изготовление облигаций выигрышного займа, кредитных билетов, денежных знаков 50-копеечного достоинства и обязательств Государственного казначейства было потрачено (включая расходы на упаковку и отправку в Россию) 4 222 599 долл. 24 цента. Львиная доля «разноцветной бумаги», за исключением упомянутой выше отправки в Сибирь, а также позднее – в Лондон для последующей переправки на Юг России, осталась в США. В начале 1921 года на складе в Нью-Йорке хранилось 2483 ящика денежных знаков на общую сумму 8 481 150 000 руб.

Жизнь сибирского рубля оказалась продолжительнее, чем выпустившего его правительства. Хождение его на территории Сибири, находившейся под властью красных, было запрещено. Сибирки остались в обращении на Дальнем Востоке, контролируемом Приморской земской управой. Декабрьское укрепление рубля было временным, его падение шло в геометрической прогрессии. Когда 5 июня 1920 года земское правительство объявило об изъятии сибирок из обращения, 2500 руб. приравнивались по стоимости к одной иене.

Продажи золота давали колчаковским финансистам около 15 млн зол. руб. в месяц, которых с трудом хватало на неотложные потребности. При этом на создание сколько-нибудь серьезного резерва рассчитывать не приходилось. Но финансисты и дипломаты не теряли надежды на получение займов. Золоту и здесь пришлось сыграть роль решающего аргумента.