Текст книги "Золото Колчака"

«ПРОЕКТ ПРИНКИПО» И РЕШЕНИЕ О ПРОДАЖЕ ЗОЛОТА

21 января 1919 года президент США Вильсон от имени Мирной конференции предложил представителям противоборствующих в России сил встретиться на нейтральной почве, на Принцевых островах, и достичь соглашения, чтобы прекратить Гражданскую войну. Срок был предложен достаточно жесткий – 15 февраля. Вряд ли для российских дипломатов в Париже осталось секретом, что инициатором этой попытки урегулировать русский вопрос был британский премьер-министр Д. Ллойд Джордж. И хотя попытка усадить большевиков и их противников за стол переговоров не удалась, становилось все более очевидным, что союзники не могут или не хотят глубже ввязываться в русскую Гражданскую войну и недалек тот час, когда они прекратят оказывать помощь антибольшевистским силам.

Заявление Вильсона побудило Новицкого, который испытывал к золотому запасу меньше пиетета, чем его умудренные опытом коллеги, направить председателю Русского политического совещания князю Львову докладную записку, пересланную затем в Омск. В ней четко сформулированы аргументы сторонников использования золотого запаса:

…Единственным активом, имеющимся у нас, является золотой фонд в сумме 650 000 000 рублей, спасенный от захвата большевиками и находящийся ныне на хранении в Омске.

Говорить об израсходовании хотя бы небольшой части имеющегося в распоряжении правительства золотого фонда в нормальное время – неблагоразумно, но обращаться к этому исходу, как к последнему средству спасения, в минуту, когда государство находится на краю гибели, есть не только право, но и обязанность. Лишь с целью использования золота в критическую минуту и происходит накопление запаса его в годы мира.

Предоставляя все свои ресурсы на пользу общественного дела, Россия в 1915–1916 гг. вывезла за границу 680 000 000 рублей из своего фонда. Теперь, когда национальное движение необходимо поддержать немедленно и во что бы то ни стало, нужно государственные задачи поставить выше золотого фетишизма и пожертвовать частью золота для достижения высшей цели – спасения родины.

Здесь уместно сказать несколько слов о самом Владимире Иосифовиче Новицком, которому вскоре придется непосредственно участвовать в продаже золота. Новицкий, сын крупного деятеля российского финансового ведомства тайного советника И. И. Новицкого, товарища (заместителя) министра финансов В. Н. Коковцова, пошел по стопам отца. Новицкий-младший служил в Кредитной канцелярии в Петербурге, в 27-летнем возрасте был назначен представителем Министерства финансов в США и прибыл туда летом 1917 года в составе Чрезвычайной миссии, возглавляемой Бахметевым. Что послужило основанием для столь важного назначения – связи отца (И. И. Новицкий вышел в отставку вслед за своим шефом Коковцовым, получил назначение в Государственный совет и умер в начале февраля 1917 года) или личные дарования, – остается только гадать. Но никто, конечно, не мог предположить, что «финансовый мальчик», как прозвал Новицкого Бахметев, в 29 лет займет такой же пост, как его отец, – станет товарищем министра финансов. Правда, никто не мог предположить и того, что «российское правительство» будет квартировать в Омске, а сам министр будет сверстником своего заместителя… Назначение Новицкого состоялось в мае 1919 года, и он на несколько месяцев покинул тихую заводь Вашингтона.

Приглашение на Принцевы острова было верно истолковано и в Омске. Политика в отношении золотого запаса резко изменилась. Видимо, указания уточнить возможность получения займа под залог золота или его продажу были даны российским представителям в Париже самим адмиралом. 15 февраля 1919 года Маклаков телеграфировал Колчаку:

Добиваемся частным образом через Банк де Франс, чтобы он согласился открыть беспроцентный кредит под золото или же купить его с известной премией. Независимо от всего изложенного Совещание озабочено вопросом получить в свое распоряжение золото, хранящееся в Шведском Национальном Банке на сумму 5 миллионов рублей. Которое в целях получения шведской валюты было увезено туда Временным правительством в октябре [19]17 года и находится на частных счетах Азовско-Донского, Учетного Международного Банков. Однако не скроем от Вас, что проведение последней операции сопряжено с большими трудностями.

Препятствия к получению золота, отправленного в Швецию, так и не были преодолены, а мечты о беспроцентном кредите остались мечтами. Даже продать золото оказалось совсем не просто. Банк Франции не жаждал приобрести часть русского золотого запаса у никем не признанного правительства, даже с выгодой для себя. Частные банки также поначалу были весьма осторожны, сверяясь с политикой правительств своих стран. Кроме того, чтобы приступить к продаже золота, требовалось для начала доставить его в ближайший порт, а даже это было непросто.

Мысль о необходимости продажи золота возникла в головах сразу нескольких российских финансистов, не отягощенных в прошлом высокими постами и памятью об имперском величии.

24 февраля 1919 года вице-директор Кредитной канцелярии Морис Соломонович Капущевский, находившийся в постоянной командировке во Владивостоке, телеграфировал Михайлову:

Считаю долгом довести совершенно недопустимом положении валютного вопроса безумной спекуляции русской валюты которой никто не борется. Дальнейшее промедление этой стороне государственной жизни может быть чревато тяжелыми последствиями. …Мерой борьбы может служить лишь получение руки правительства крупной суммы иностранной валюты что может быть достигнуто залогом крайнем случае ликвидацией золота платины серебра которые для этого должны находиться Владивостоке.

В качестве ближайшей меры Капущевский рекомендовал «ликвидацию» серебра в связи со сравнительно высокими ценами на него в тот момент. Михайлов наложил резолюцию: «Приступить срочно». Резолюция относилась, по-видимому, не только к продаже серебра, но и ко всему комплексу мер, предлагавшихся Капущевским.

Наряду с имперским золотым запасом Колчак мог располагать золотом, хранившимся в отделениях Госбанка в Сибири и на Дальнем Востоке. На начало марта 1919 года золота в монете насчитывалось на 40 800 руб., в слитках – 290 пудов 1 фунт (0,41 кг) 23 золотника. В пересчете на золотые рубли по цене 5 руб. 45 коп. за золотник (4,27 грамма), установленной Центральным управлением Госбанка 30 апреля 1919 года, это составляло немногим более 6 млн руб.

Кроме того, в Сибири до начала мировой войны добывалось около 3 тыс. пудов золота ежегодно, что составляло две трети всей российской золотодобычи. Однако за годы войны и в особенности революции добыча упала в несколько раз. Рост добычи золота тормозило также изношенное и устаревшее оборудование. При этом золото добывалось шлиховое (самородное), которое требовало обогащения.

Колчаковский Минфин пытался стимулировать увеличение добычи золота, повышая закупочную цену, и к 15 сентября 1919 года цена золотника достигла 300 руб. Однако за счет продажи добываемого в Сибири золота разрешить финансовые проблемы колчаковского правительства было невозможно.

ОМСК – ВЛАДИВОСТОК. «ЗОЛОТОЙ ЭШЕЛОН» № 1

21 февраля 1919 года Совет министров постановил перевести иностранное отделение Кредитной канцелярии во Владивосток. В начале марта военный министр Н. А. Степанов говорил директору Иностранного отделения Кредитной канцелярии А. А. Никольскому:

Сегодня союзники еще дают нам снабжение, хотя и явно недостаточное. Завтра они могут перестать совсем, и симптомы есть. Последний из них – приглашение Ллойд Джорджа на Принцевы острова. Союзники быстро теряют интерес к нам после заключения перемирия… Золото – наш единственный ресурс, так как заводов почти нет, и все надо заказывать за границей. Но пока золото здесь, в подвалах Государственного Банка, мы можем иметь миллиарды и быть нищими. Оно должно быть во Владивостоке, где банки, биржа, торговля, порт – «окно» в цивилизованный мир. Я всецело разделяю об этом мнение вашего министра Михайлова. Надо бросить золото на весы «борьбы».

Говоря о нищете, генерал не преувеличивал. В тот момент все валютные ресурсы Омского правительства составляли 10 тыс. иен (5 тыс. долл.).

Однако доставить золото во Владивосток, находившийся более чем в шести тысячах верст от Омска, было не так просто. Между Новониколаевском (ныне – Новосибирск) и Красноярском на поезда нападали красные партизаны, на Дальнем Востоке и в Маньчжурии – хунхузы, но главное – надо было миновать «атаманские заставы» Г. М. Семенова в Забайкалье и И. М. Калмыкова в Уссурийском крае. Военный министр не рискнул отправить эшелон с русской охраной и обратился за помощью к союзникам. Эшелон отправился под британским флагом, чтобы обезопасить его от атаманов, не решавшихся посягать на имущество англичан (под британским флагом переправлялось английское снабжение). Поезд сопровождало полроты Гэмпширского полка с пулеметами. Тем не менее английский генерал, заменявший отсутствующего главного британского представителя А. Нокса, определял риск в 50%.

«Золотой эшелон» состоял из пяти американских товарных вагонов, двух вагонов для команды и одного вагона для служащих Минфина. Вместе с золотом во Владивосток переправлялось иностранное отделение Кредитной канцелярии. Содержимое товарных вагонов, безусловно, представляло большой соблазн. Никольский нарисовал красочную картину погрузки ценностей, происходившую в обстановке строгой секретности:

Каждый слиток представлял почти чистое золото (999,6 пробы), весом в 30 фунтов, что равнялось маленькому состоянию – более 200 000 теперешних (воспоминания опубликованы в 1932 г. – О. Б.) франков. В кладовой Государственного Банка, когда туда проникали лучи солнца, эти слитки давали феерическую картину.

Кроме слитков, грузились мешки с монетами всех национальностей. Тут были английские соверены, 20-тифранковики (теперь = 100 франкам), монеты в марках, гульденах, долларах, кронах, до пезет включительно.

Во многих ящиках находилось золото с серебром, еще не прошедшее через аффинаж. Были ящики с платиной, добываемой только в России, на Урале, и ценившейся в восемь раз выше золота.

Похоже, впрочем, что мемуарист подзабыл обстановку погрузки золота или добавил живописные подробности для читателей эмигрантской «Иллюстрированной России», аналога нашего «Огонька». На самом деле, как свидетельствует сухой, но точный акт о выемке ценностей из кладовых Омского отделения Госбанка, 1236 деревянных ящиков с золотыми слитками, золотистым серебром и серебристым золотом были отсортированы «чинами Госбанка без вскрытия упаковки их, а потому представители Государственного контроля, удостоверяя количество ящиков», были лишены возможности «засвидетельствовать отмеченное в акте их содержимое».

Наличие слитков в ящиках определялось на слух (!), а в некоторых случаях – по документам, имевшимся в распоряжении Центрального управления Госбанка. Такой способ подготовки ценностей к отправке вызвал протест со стороны государственного контролера Г. А. Краснова, заявившего Михайлову, что он «затрудняется» признать пользу от участия в этом деле служащих вверенного ему ведомства. Краснов просил министра финансов «почтить» его своим заключением по поводу изложенных обстоятельств отбора ящиков со слитками золота. Михайлова «изложенные обстоятельства» не смутили, он счел, что «вопрос об определении содержания ящиков не так важен, т. к. ящики отправляются во Владивосток в кладовые госбанка». Министр торопился.

Слух подвел сотрудников Госбанка только один раз. Вместе с 1235 ящиками со слитками во Владивосток был отправлен ящик с золотой монетой. «Золотой эшелон» сопровождали наряду с Никольским делопроизводитель 1‐го разряда Госбанка Ф. М. Соколов и бухгалтер 1‐го разряда Б. А. Медведев. Кроме указанных ящиков, на поезд были погружены 24 ящика Екатеринбургского отделения Госбанка, по-видимому, содержавшие платину. Таким образом, общее количество «мест» составило 1260.

Золото отправили во Владивосток до его официального «оприходования». Правительство лишь 3 апреля постановило начать прием золота на баланс Госбанка; 10 мая 1919 года приемка завершилась. 26 апреля 1919 года Совет министров постановил считать принадлежащим Госбанку золото частных банков и частных аффинеров, находившееся среди ценностей, эвакуированных в Омск, – «за отсутствием точных данных о его принадлежности». В случае установления владельца ему предназначалась компенсация в размере не свыше 32 руб. за золотник золота и 1 руб. 80 коп. за золотник серебра, содержащихся в неаффинированных слитках. Учитывая стремительный рост цен на благородные металлы, компенсация имела, как видим, символический характер.

Через неделю после окончания приемки золота несколько министров колчаковского правительства и представители союзнических дипломатических и военных миссий по приглашению Михайлова проинспектировали золотой запас Государственного казначейства, хранившийся в подвале Омского отделения Государственного банка.

18 мая 1919 года председатель колчаковского Совмина П. В. Вологодский записал в дневнике:

Оказалось, что всего в наличности золота на 651 532 117 руб. 86 коп. Из этого числа: 1) российской монеты – 514 820 613 р. 78 к., 2) иностранной – 40 577 839 р. 36 к., 3) слитками золота на 95 078 493 р. 25 к., 4) золота полосами на 529 594 руб. 24 к., 5) кружками на 525 447 р. 25 к. Кроме того, в операционной комнате банка было выставлено серебро в вещах, награбленных большевиками в помещичьих имениях и хранившихся большевиками на складах в Казани. Вещи эти представляют большой интерес по разнообразию их, по художественности изделий и по историческому происхождению их. Всего было раскупорено 6 ящиков с такого рода вещами, а их находится на складе 172 ящика.

Приглашенным, включая главу правительства, сообщили сведения о количестве и стоимости золота по банковским книгам; на самом деле, как мы знаем, его было на шесть с лишним миллионов меньше.

Отметим еще одну любопытную деталь. В состав золотого запаса входили монеты 14 государств. Более всего было германских марок, далее по паритету шли испанские «альфонсы» (золотые песеты с портретом короля Альфонса XIII) и английские соверены. Наиболее экзотическими – на фоне американских долларов, французских и бельгийских франков, японских иен, греческих драхм и т. д. – были чилийские золотые кондоры.

ПРОДАЖИ

Вышедший из Омска 10 марта 1919 года «золотой поезд» после различных приключений прибыл во Владивосток 23 марта. Владивосток представлял собой разительный контраст по сравнению с захолустным Омском: «Красавец город, первоклассный порт, по расположению сильно напоминающий Константинополь, раскинулся на берегу Тихого океана и сиял тысячами электрических огней. Множество красивых зданий, богатые магазины, великолепные мостовые, оживленные улицы давали ему вид большого европейского города». Треволнения Никольского были компенсированы настоящей русской баней, растопленной по приказу директора местного отделения Госбанка. «После Омска, где сходить в баню значило заболеть тифом и где ванны отелей служили номерами, после долгой дороги это был настоящий „дар богов“», – вспоминал человек, распоряжавшийся девятью тысячами пудов золота.

Александр Александрович Никольский, которому предстояло осуществлять продажу российского золотого запаса, сравнительно опытный финансист, в прошлом чиновник Кредитной канцелярии Министерства финансов, был, по выражению сибиряков, «навозны´м человеком» (то есть «привозным», приезжим). В 1919 году ему исполнилось 37 лет. Трудно судить, чем объясняется его блестящая карьера: личными способностями или нехваткой квалифицированных специалистов в «великой Сибирской интеллектуальной пустыне» (по его же выражению). Министр финансов Михайлов публиковал призывы идти на службу даже в газетах за рубежом, туда же посылались и угрожающие, и умоляющие телеграммы. «Чтобы спасти положение, мне приходилось брать на службу людей без каких-либо рекомендаций, совершенно неизвестных никому, с риском злоупотреблений, – вспоминал Никольский. – Среди таких попался один бухгалтер, как потом оказалось – член международной воровской шайки, который произвел крупную кражу в кассе Иностранного Отделения, подделав все необходимые документы».

Однако подобные случаи были весьма редки, чиновники в подавляющем большинстве служили честно и добросовестно, «следуя старой доброй традиции Императорского Министерства Финансов». Учитывая мизерный размер их заработной платы, Никольский заключал, что «исполнение служебного долга при таких условиях – светлая страница в истории русского чиновничества».

Ситуация на финансовом рынке Владивостока была уникальной для России, что создавало, с одной стороны, сложности, с другой – возможности для маневра. Российское императорское правительство противилось допущению иностранных банков на внутренний рынок. Ввиду особых отношений между Россией и Францией (главного кредитора России до начала войны) исключение было сделано лишь для «Лионского кредита» и в декабре 1916 года – для нью-йоркского «Ситибанка». Мотивы последнего решения тоже вполне понятны – российское правительство стремилось получить доступ к американским кредитным ресурсам. При этом во Владивостоке в течение нескольких месяцев 1918 года появилось – в обстановке безвластия – семь отделений «самых могущественных банков в мире»: японских «Йокогама-спеши-банка» и «Мацуда-банка» (филиал «Чозен-банка»); английского Гонконг-Шанхайского банка и канадского «Ройял-банка» (который вскоре закрыл свое отделение); французских Индо-Китайского и Промышленно-Китайского банков, а также нью-йоркского «Ситибанка».

Схема открытия иностранных банков во Владивостоке была стандартной – вслед за приходом транспорта с войсками союзников появлялся банк для обслуживания нужд командования. Никольский считал, что «это стремительное нашествие иностранных банков за штыками экспедиционных частей происходило с благословения их правительств, по выработанной компетентными учреждениями широкой программе. Несмотря на все выгоды, которые сулила работа в богатейшем крае, условия анархии были слишком опасны, чтобы банки за свой страх и риск ввязались в эту авантюру». Иностранные банки торопились утвердиться на российском рынке в условиях вакуума власти и временного отсутствия русской торговли и русских банков. Вначале деятельность иностранных банков сводилась к обслуживанию соответствующих военных миссий и кредитованию экспортно-импортных операций. И хотя союзники не хотели разрешать своим банкам операции с непризнанным правительством, позднее они стали смотреть на вещи проще, и серьезное место в деятельности банков заняли операции по покупке золота у Омского правительства.

Согласно Никольскому, «самая множественность иностранных банков создавала их слабость, а не силу. Разделенные национальными различиями, противоположными интересами и взаимной конкуренцией, они работали друг против друга и играли нам в руку». Переговоры поначалу шли трудно, и лишь через месяц после прибытия во Владивосток Никольский смог сообщить Михайлову о некотором прогрессе, а тот не замедлил наложить резолюцию: «Срочно поручить Никольскому продать 2 тысячи кило на доллары».

В начале мая Никольский продал за 8 млн фр. 125 пудов золота французскому Промышленно-Китайскому банку. «Условия были не блестящи, – признавал он, – но чрезвычайно важно было создать „прецедент“». Тем не менее Министерство финансов расценило операцию как успешную, и министр по прямому проводу поздравил Никольского с «победой».

«Победа» была сомнительного свойства. Финансисты испытывали явный дискомфорт, прибегая к такой мере, как продажа золотого запаса. Товарищ министра финансов Омского правительства Н. Н. Кармазинский, запрашивая смету на содержание заграничного представительства, писал Сукину: «Конечно, предпринимаемая нами мера продажи золота – мера чрезвычайная, вызываемая исключительно остротою момента, и я глубоко убежден, что Вы, разделяя этот мой взгляд, и с своей стороны примите энергичные меры с (sic!) раскрепощением наших заграничных ресурсов или хотя бы к какому-либо заграничному займу».

Получить заем было не так легко, что же касается продаж, то лиха беда начало. Дальнейшие продажи пошли как по маслу и уже при участии союзных правительств, так как золото приобреталось главными эмиссионными учреждениями союзников. Динамика продаж (вырученные суммы приведены в долларовом эквиваленте), согласно Новицкому, выглядела следующим образом:

В мае 1919 г. французскому правительству на 1 371 745 долларов, англичанам – на 5 617 620 долл.

В июле англичанам и французам – на 7 599 028 долл.

В августе японцам – 6 989 365.

В сентябре японцам – 5 443 430.

В сентябре французам – 8 165 145.

Всего на сумму 35 186 333 долл.

Первую партию золота купило французское правительство, агентом которого выступал Индо-Китайский банк, а наиболее крупную партию золота приобрел Гонконг-Шанхайский банк. Все продажи, кроме последней, производились Кредитной канцелярией. Последняя партия в 750 пудов была продана французскому правительству за 51 360 тыс. фр. Условия этой сделки были невыгодны, и продажа, по словам Никольского, «носила скорее политический характер, имея целью улучшить отношения с французами».

Номинально французы заплатили за килограмм золота больше, чем в мае (4280 фр. вместо 3750), однако российская казна получила меньше денег ввиду падения французской валюты. Если в январе 1919 года франк обменивался на доллар в соотношении 5,7 : 1, то в июне соотношение составляло уже 6,48 : 1, а в октябре – 8,62 : 1. Принимая сентябрьский курс франка к доллару даже за 6,48, получаем, что французы должны были заплатить за золото приблизительно 52 291 тыс. фр., то есть «улучшение отношений» с Парижем обошлось казне почти в миллион франков. Все продажи золота, кроме первой и последней, производились в фунтах стерлингов и иенах.

Приехавший в Омск в июле 1919 года и вступивший в должность директора Кредитной канцелярии Новицкий активно способствовал скорейшей отправке ценностей во Владивосток. Никольскому приходилось принимать решения на месте самостоятельно, посоветоваться было не с кем, но зато он мог действовать оперативно, от чего нередко зависела успешность сделки. Тем более что за право покупки российского золота между иностранными банками развернулась нешуточная борьба.

Об остроте конкуренции свидетельствует, в частности, вербальная нота японской дипломатической миссии в Сибири от 11 июля 1919 года. Ссылаясь на информацию, полученную от директора Иностранного отделения Кредитной канцелярии о наличии во Владивостоке 400 пудов золота для продажи, японские дипломаты просили «Русское правительство в Омске соблаговолить отнестись благосклонно к просьбам японских банкиров относительно покупки золота». Дипломаты Страны восходящего солнца аргументировали свою просьбу тем, что «Япония ввозит в Россию большее количество товаров, чем все другие страны». Японцы были озабочены тем, что первые партии золота были проданы французскому и британскому банкам, а они остались не у дел.

Никольский умело использовал конкурентную среду. Так, в августе 1919 года ему «удалось продать Йокогама Спеши Банку золото на сумму около 11 миллионов иен по такой цене, которая оказалась убыточной для Банка. Назначив цену в разговоре с директором отделения Банка во Владивостоке, я дал ему кратчайший срок для ответа, заявив, что меня ждут американцы. Так как японцы не приучены считать в уме, а только считают (мастерски) на своих маленьких деревянных счетах, то ему не хватило времени для производства точных расчетов; упускать золото „врагам“ американцам он не хотел и принял предложенную цену, составившую для него убыток около 30 000 иен».