Текст книги "Золото Колчака"

В ПОИСКАХ ДЕНЕГ: ПРОТОКОЛЫ «ПАРИЖСКИХ МУДРЕЦОВ»

Учитывая проблематику нашей книги, в первую очередь нас интересует деятельность Финансово-экономической комиссии (ФЭК) Русского политического совещания. Заседания ФЭК начались в конце ноября 1918 года. В первом участвовали всего шесть человек, обладавших авторитетом в деловом мире: Б. А. Каменка, А. И. Коновалов, М. О. Батшев, А. И. Путилов, А. Г. Рафалович и Н. Л. Рафалович. Положение о ФЭК было принято 4 января 1919 года, комиссия закончила работу в августе 1919-го, одновременно с РПС. Председателем ФЭК в течение всего периода ее деятельности был А. Г. Рафалович, вице-председателем – С. Н. Третьяков, управляющим делами – В. И. Новицкий, представитель Министерства финансов в США, прибывший в Париж вместе с Бахметевым; после возвращения Новицкого в США, с февраля по август – П. Н. Апостол.

Состав ФЭК постоянно пополнялся прибывавшими из России предпринимателями, бывшими деятелями финансового ведомства, представителями местных правительств. В январе в состав ФЭК включили прибывших из Архангельска А. С. Чудинова и Н. В. Грудистова, в феврале – прибывшего из Крыма П. Л. Барка, 7 марта членом ФЭК избрали П. Б. Струве, а 14 марта – П. П. Рябушинского и К. Е. фон Замена. В конечном счете в состав ФЭК вошли 34 человека. Собрание теоретиков и практиков экономики и финансов было на редкость представительным, а результаты его деятельности оказались на редкость бесполезными.

Наиболее колоритной фигурой в составе ФЭК был ее председатель – Артур Германович Рафалович. Ветерану российского финансового ведомства шел шестьдесят шестой год. Сын одесского банкира, Рафалович вырос и получил образование в Париже, где окончил гимназию и слушал лекции в Высшей школе политических наук. Рафалович блестяще владел французским, очень хорошо знал английский и немецкий. Он опубликовал множество работ по финансам и денежному обращению, с 1891 по 1915 год издавал ежегодник «Финансовый рынок» (Le Marché Financier) – своеобразную энциклопедию по мировой экономике и финансам. Рафалович был своим в научном, деловом и политическом мире Франции. Человек состоятельный, Рафалович держал «открытый дом», где бывали многие выдающиеся деятели французской политики и науки.

В 1919 году исполнялось 30 лет служения Рафаловича российскому государству. С 1889 года он «безвозмездно, по собственному желанию» стал исполнять обязанности коммерческого агента российского Министерства финансов; официально его назначили на эту должность только в 1894 году. Рафалович сотрудничал со всеми российскими министрами финансов конца XIX – начала XX века: И. А. Вышнеградским, С. Ю. Витте, В. Н. Коковцовым, П. Л. Барком. В 1898 году коммерческие агенты были переименованы в агентов Министерства финансов (финансовых агентов) и причислены к составу русских посольств и миссий с распространением на них всех «прав и преимуществ», которыми пользовались за границей военные и морские агенты. Должности агентов Минфина были упразднены в 1911 году, взамен были введены должности агентов Министерства торговли и промышленности. Это было сделано, по-видимому, в порядке ликвидации «виттевского наследия». Бывшему всесильному, а затем опальному министру вменяли в вину намерение завести личных представителей за границей. «Звание» финансового агента оставили за Рафаловичем в персональном порядке. Это было сделано как в ознаменование его заслуг, так и в качестве признания исключительной важности для России французского финансового рынка: в конце XIX – начале XX века французские финансисты были главными кредиторами России.

Рафалович выполнял деликатные поручения по организации российских займов, лоббированию российских интересов и обработке общественного мнения. Видный французский дипломат, посол Франции в России Морис Палеолог не без оснований называл Рафаловича «великим развратителем» французской прессы.

Впрочем, на войне как на войне. В одном из писем к Витте Рафалович, анализируя позицию французской прессы по поводу попыток России получить в начале 1906 года заем, сообщал, что, если одни издания стремятся «успокоить и просветить» публику, другие «позволяют себе такие выступления, какие вызываются ненавистью по отношению к трупу врага». По-видимому, Рафалович приложил немало усилий для «успокоения» публики и ни в коем случае не пускал дело на самотек. «Необходимо заставлять журналистов писать то, что хочешь опубликовать, перечитывать это и не полагаться на их память», – писал он Витте. В начале 1906 года, после поражения в Русско-японской войне и в период революционных потрясений, российским финансистам, при самом активном участии Рафаловича, заем удалось заключить.

Однако по сравнению с проблемами, стоявшими перед российскими финансистами в 1919 году, трудности 1906‐го представлялись детскими игрушками.

К числу первоочередных вопросов, которые собиралась рассмотреть ФЭК (всего их было выделено шестнадцать), относились: необходимость сохранения единства России и экономические и финансовые последствия ее расчленения, будущая таможенная политика России и таможенный режим в течение переходного периода, обеспечение одинакового с союзниками положения в отношении распределения продовольствия, сырья и тоннажа. ФЭК намеревалась рассмотреть вопросы, касавшиеся Проливов, Черного и Балтийского морей, а также вопросы о Константинопольском порте, о Ближнем и Дальнем Востоке, об аннулировании Брест-Литовского договора, о распределении российского государственного долга сообразно изменению политической карты России и др. Нетрудно заметить, что российские экономисты и финансисты, как и дипломаты, по-прежнему рассматривали себя как представителей великой державы, которая испытывала хотя и крайне неприятные, но преходящие трудности. Они не рассчитывали на равных обсуждать с союзниками проблемы послевоенного экономического устройства мира, однако надеялись, что их мнение будет выслушано. Вряд ли самым закоренелым пессимистам могло прийти в голову, что плоды их интеллектуальных усилий почти на столетие окажутся похороненными в архивах и будут представлять преимущественно исторический интерес.

Однако обсуждение стратегических вопросов нередко приходилось откладывать ради более насущных проблем. Одной из важнейших задач ФЭК стало изыскание средств для финансирования антибольшевистского движения. В середине декабря 1918 года тогдашний глава внешнеполитического ведомства правительства адмирала Колчака Ю. В. Ключников «в главных чертах» представил российскому послу в Париже Маклакову соображения Министерства финансов о желательной помощи союзников, состоявшие из девяти пунктов. Важнейшие из них гласили: «1) Немедленная помощь военным снабжением и деньгами армии; 2) Снабжение русского рынка предметами потребления для прекращения товарного голода, деморализующего население. Такой помощью может быть кредит на сахарную монополию, за склады для отпуска товаров под векселя общественных организаций и крупные склады за поручительством Государственного Банка». Были названы и конкретные суммы для покрытия неотложных потребностей: «1) кредит на расходы по чехословакам 40 миллионов рублей, 2) по русской армии 40 миллионов, 3) для сахарной монополии 25 миллионов». Омский Минфин надеялся также на «4) восстановление кредитов Русского Правительства; 5) оплату союзниками купонов русских бумаг заграничным держателям».

Поначалу колчаковские финансисты берегли валюту, тем более что снабжение в основном поступало от союзников – Англии и Франции, а поддержанием железных дорог обещали заняться американцы. Но лишь летом 1919 года был образован междусоюзный фонд в 10 млн долл. на восстановление железных дорог. Колчак и некоторые его сподвижники рассматривали золотой запас как достояние всего народа. В то же время наличествовали и вполне прагматические соображения. Управляющий Министерством иностранных дел И. И. Сукин полагал, что, как только правительство обзаведется достаточным запасом иностранной валюты, бесплатное снабжение армии союзники прекратят.

13 февраля 1919 года ФЭК заслушала доклад прибывшего из России П. Л. Барка. Последний министр финансов царского правительства довольствовался теперь портфелем руководителя финансового ведомства правительства Крымского. Барк был довольно оптимистичен:

Общее экономическое состояние не является безнадежным. Есть значительные запасы урожая, которые могли бы быть вывезены за границу в обмен на товары первой необходимости, в которых население испытывает острую нужду. В первую очередь могли бы быть отправлены за границу 50, а может быть 100 тысяч пудов табака, фрукты и т. д.

В свете развернувшихся вскоре событий особый интерес представляют высказывания Барка о российском золотом запасе за границей и о заграничной задолженности. Излагая историю кредитных операций военного времени, он подчеркнул, что лишь первая партия золота на 8 млн ф. ст., высланная в Англию, перешла в собственность англичан, а остальное золото, на 60 млн ф. ст., было лишь временно передано английскому казначейству «для подкрепления золотого запаса» и должно быть возвращено «независимо от погашения нами открытых англичанами кредитов». «Необходимо, – заявил Барк, – теперь же выяснить вопрос о свободе действий по отношению к нашему золотому запасу».

Заявление Барка звучало довольно странно, ибо он прекрасно знал, что условием возвращения золота был возврат кредитов. Напомним, что взамен золота российский Государственный банк получал беспроцентные обязательства английского казначейства, депонированные в Банке Англии. Они должны были быть погашены в период с 5 января 1919 по 8 декабря 1921 года.

Тема золотого запаса стала особенно актуальной в связи с запросом министра финансов правительства Деникина М. В. Бернацкого о возможности срочного предоставления заграничных кредитов. Управляющий внешнеполитическим ведомством Деникина А. А. Нератов в телеграмме от 12 февраля 1919 года на имя постоянно находившегося в Париже министра иностранных дел Сазонова изложил пожелания Бернацкого об открытии «в Лондонских и Парижских банках для спешных и неотложных надобностей: 1) Трассировочного кредита на общую сумму до 30 миллионов фунтов стерлингов и 2) Кредита в 30 миллионов рублей золотом, с обеспечением этого последнего кредита передачей Шанхайским банкам на соответствующую сумму золота из хранящегося в Сибирских учреждениях Государственного Банка золотого запаса». Телеграмма была передана на обсуждение в ФЭК, которое состоялось 21 февраля и проходило бурно.

Барк заявил, что, прежде чем рассматривать вопрос о способах покрытия расходов в заграничной валюте, «необходимо установить всеми Краевыми Правительствами точные бюджетные предположения о заграничных расходах, сначала для военных, а затем для гражданских надобностей. Способы покрытия должны быть рассматриваемы в следующем порядке: 1) заграничные кредиты, 2) экспорт товаров и только в 3) использование нашего золотого резерва, как средство равносильное мускусу и камфаре, к которым прибегают для поддержания организма, когда другие средства оказываются уже бессильными».

Будучи опытным бюрократом, Барк хотел получить обоснование весьма крупной суммы кредита, а также объяснение, почему сразу предлагалось прибегнуть к крайнему средству – залогу золота, не испробовав других путей. Он также высказал предположение, что «в настоящее время союзникам не труднее открыть нам кредит, чем во время войны, так как теперь у них имеются большие запасы снаряжения, в коих они уже более не нуждаются, и эти запасы они могут нам предоставить в кредит».

Однако ни один частный банк не рискнул бы предоставить серьезный кредит без согласия правительства своей страны, а также без внушительных гарантий возврата кредита. Но главным препятствием было отсутствие признанного союзниками российского правительства, а для того, чтобы получить признание, белому правительству требовалось контролировать значительную часть территории страны более-менее длительное время. То есть признание должны были принести военные победы, а одержать их без серьезной финансовой подпитки было почти невозможно.

Единственной реальной гарантией кредита могло послужить золото, но с ним финансисты расставаться никак не желали. В письме от 23 февраля 1919 года, направленном князю Г. Е. Львову и подписанном, в отсутствие А. Г. Рафаловича, Третьяковым, говорилось:

Золотой запас является достоянием всего Российского Государства и требует к себе особо бережного отношения. Кроме того, обеспечение открываемых кредитов золотом может создать прецедент и помешать в будущем открытию необеспеченных кредитов. Вследствие сего Финансово-Экономическая Комиссия полагает, что обеспечение кредитов золотом должно быть производимо с крайней осторожностью, в строго ограниченных размерах и в том лишь случае, если выяснится совершенная невозможность получения от Союзников кредитов, не обеспеченных золотом.

Однако решающее значение в вопросе об использовании золота имели не советы известных финансистов, а мнения их гораздо менее титулованных коллег в далеком Омске. В начале 1919 года в финансовой политике правительства адмирала Колчака произошли драматические изменения, причиной которых стала неожиданная смена курса союзников в русском вопросе.

Глава 2. КАК ПРОДАВАЛИ ЗОЛОТО

ОМСКОЕ ПРАВИТЕЛЬСТВО В ПОИСКАХ ДЕНЕГ. СОЮЗНИКИ И БЕЛОЕ ДВИЖЕНИЕ

С первых дней своего существования и Всероссийское (Директория), и вскоре сменившее его Российское (колчаковское) правительства были озабочены поисками денег. Надежды на помощь союзников не вполне себя оправдывали, а о свободной наличности и говорить не приходилось. Проще всего было деньги печатать – но «печатный станок» (Экспедиция заготовления государственных бумаг) находился в руках большевиков, а денежные суррогаты, которые в изобилии пускали в оборот местные правительства, в заметных количествах обмену на иностранную валюту не подлежали.

Оставалась надежда на остатки кредитов в зарубежных банках. 19 ноября 1918 года министр финансов Омского правительства И. А. Михайлов разослал российским представителям в Вашингтоне (Бахметеву), Лондоне (Набокову), Токио (В. Н. Крупенскому), Париже (Маклакову) и Риме (Гирсу) телеграмму, в которой «покорнейше просил» «сообщить о всех неиспользованных кредитах, имеющихся [в] распоряжении посольств и финансовых агентов, какими условиями ограничено пользование ими, также [на] каких основаниях могло бы Всероссийское Правительство их использовать. Для улучшения финансового положения желательно получение свободных остатков иностранной валюты, если таковые имеются».

Ответы он получил обескураживающие: российские средства и имущество в Англии и во Франции были секвестированы, в Италии таковых вообще не оказалось, а общие объемы заимствований были незначительны. Посол в Токио Крупенский телеграфировал:

[В] распоряжении Посольства в Токио, а равно торгового агента никогда никаких кредитов, кроме служебных, не состояло. После большевистского переворота в здешнем Йокогама Спеши Банке осталось на счету Кредитной канцелярии около пятидесяти миллионов иен остатков от займов в Японии, не подлежащих переводу за границу. До формального признания правопреемственного Русского Правительства Японией эти деньги являются неприкосновенными.

По своим размерам, однако, указанная сумма далеко не соответствует нашим долговым обязательствам здесь, достигающим вместе с процентами почти трехсот миллионов иен. Таким образом, во всяком случае нельзя рассчитывать, чтобы означенный счет мог быть использован нами иначе, как на частичное погашение наших долгов в Японии.

Хотя российские долги Японии были невелики, а специальных мер в отношении российских счетов японское правительство не предпринимало (все имевшееся во время мировой войны имущество было своевременно вывезено во Владивосток), торговый агент К. К. Миллер рекомендовал министру не открывать счета в Японии, а переводить деньги «в каждом отдельном случае на имя подлежащих лиц с текущего счета, открытого во Владивостоке».

Надежды получить деньги в Америке не оправдались. Представитель Министерства финансов в США Новицкий телеграфировал: «Суммы на наш кредит [в] ноябре 1917 были свыше пятидесяти девяти миллионов долларов и были почти всецело истрачены». Деньги со счета в нью-йоркском «Ситибанке» могли расходоваться лишь с согласия американской администрации и шли на оплату контрактов, заключенных с американскими предпринимателями, и процентов по займам.

В банке «Гаранти Траст» «зависли» 5 млн долл. Банк удержал их в порядке компенсации за потери, понесенные в России. «Кредиты балансов обоих банков будут поставлены в наше свободное распоряжение только в момент официального признания правительства в России», – сообщал Новицкий.

Хватаясь за соломинку, Михайлов запросил финансового агента в США С. А. Угета о возможности реализовать на американском финансовом рынке облигации Займа свободы, выпущенного Временным правительством. «Реализовать облигации Займа свободы в настоящую минуту за границей совершенно невозможно, – телеграфировал Угет, – так как они никогда не были известны открытому рынку». Зато рынку были известны российские обстоятельства, что делало реализацию ценных бумаг и получение необеспеченных займов «совершенно невозможным».

Не удалось «вытащить» и российские казенные средства, находившиеся на счетах отделения Русско-Азиатского банка в Шанхае. Посол в Пекине князь Н. А. Кудашев информировал Омск:

Русско-Азиатский банк связан заявлением французского представителя в Китае, объявившего ему, что до воссоздания русского правительства находящиеся у него русские казенные суммы считаются неприкосновенными и не могут быть выданы никому без разрешения французского правительства. Имейте в виду, что даже кредитование Русско-Азиатским банком дипломатического представительства на Дальнем Востоке делается с ведома и согласия союзников.

Приходилось полагаться только на «натуральную» помощь союзников, а она была довольно внушительной. В особенности от Великобритании, что объяснялось в том числе позицией военного министра У. Черчилля, непримиримого противника большевизма. Однако помощь не всегда рационально использовалась и не могла полностью обеспечить потребности армий белых. Лидеры Белого движения почти всегда были недовольны размером и характером этой помощи. Генерал А. Нокс, отвечая на нападки, подчеркивал, что помощь Великобритании

выражалась в посылке громадного количества военного материала в Сибирь, хотя это количество меньше того, которым Великобритания снабдила Деникина. Мы доставили в Сибирь сотни тысяч винтовок, сотни миллионов патронов, сотни орудий и тысячи пулеметов, несколько сот тысяч комплектов обмундирования и снаряжения и т. д. Каждый патрон, выстреленный русским солдатом в течение этого года в большевиков, сделан в Англии, английскими рабочими, из английского материала, доставленного во Владивосток английскими пароходами. Мы сделали, что могли. Некоторые русские говорят нам откровенно, что эта помощь недостаточна и что мы должны прислать еще большую армию. Кто винит Великобританию в непосылке войск, тот забывает, что Великобритания – свободная демократия и правительство не может отправлять войска в другие страны без согласия народа.

За год, с октября 1918‐го по октябрь 1919-го, британцами было поставлено антибольшевистским формированиям в Сибири около 100 тыс. тонн оружия, снаряжения, военных материалов и одежды. При этом британский воинский контингент в Сибири был весьма ограничен; в сентябре 1919 года обратно в Англию отправился Миддлсекский полк под командованием полковника Дж. Уорда, а в ноябре – Гэмпширский. В Сибири остались только британские военная и железнодорожная миссии. Еще более внушительную помощь оказали британцы Вооруженным силам Юга России под командованием генерала Деникина. По оценке Черчилля, им было поставлено не менее 250 тыс. винтовок, 200 орудий, 30 танков и «громадное» количество боеприпасов. К середине сентября 1919 года затраты Англии на поддержку белых составили около 100 млн ф. ст., Франции – от 30 до 40 млн ф. ст.

Генерал Деникин приводит несколько иные, но также внушительные цифры. По его данным, с марта по сентябрь 1919 года Вооруженные силы Юга России получили от англичан 558 орудий, 12 танков, 1 685 522 снаряда, 160 млн ружейных патронов и 250 тыс. комплектов обмундирования. По его словам, в результате британских поставок «недостаток в боевом снабжении… мы испытывали редко», и тем не менее обмундирование поступало в размерах, «не удовлетворявших потребности фронтов», что усугублялось расхищением обмундирования, в особенности казаками.

Черчилль задним числом писал об отсутствии у союзников твердой политики:

Они горячо стремились к падению советского правительства и строили планы этого падения. Но объявить ему войну – это стыд! Интервенция – позор! Они продолжали повторять, что для них совершенно безразлично, как русские разрешают свои внутренние дела. Они желали оставаться беспристрастными и наносили удар за ударом. Одновременно с этим они вели переговоры и делали попытки завести торговые сношения.

Управлявший Военным министерством Омского правительства генерал А. П. Будберг втолковывал главнокомандующему союзными войсками в Сибири генералу М. Жанену в начале июня 1919 года:

Размер материальной помощи надо точно выяснить – по количеству и срокам и обеспечить нам порядок и срочность получения, не держа нас в положении Персии или Турции, или расточительного племянника, получающего случайные подачки от тороватых дядюшек. Все приходящее во Владивосток надо сдавать нам, а не распоряжаться каждому союзнику по его усмотрению и по его симпатиям.

Документы британских политиков, игравших ведущую роль в поддержке антибольшевистских сил, подтверждают, что претензии Будберга и других лиц, ответственных за снабжение белых армий, не были обычным брюзжанием вечно недовольных русских. Приведем обширную и весьма показательную выдержку из меморандума министра иностранных дел Великобритании лорда Дж. Керзона, написанного в разгар Гражданской войны в России:

Никак нельзя сказать, чтобы по отношению к России проводилась какая-нибудь последовательная политика. И теперь еще те принципы, которые лежат в ее основе, вызывают несогласия и споры. Политическая инициатива исходит то от представителей держав в Париже, то от тех или других специально созданных учреждений, то от самих союзных правительств. Положение настолько сложно, и трудности, связанные с такими решениями, с которыми все были бы согласны, так велики, что временами можно было бы подумать, что никакой определенной политики не существует вовсе!

Правда, из того же меморандума Керзона следует, что непоследовательность политики союзников в значительной мере была отражением непоследовательности политики противников большевиков, а помощь им была неэффективной не в силу ее недостаточности, а по причине того, что ею неумело воспользовались:

…Независимые государства или политические группировки, связавшие с нами свою судьбу, не всегда используют как следует получаемую ими от нас помощь и постоянно требуют расширения таковой; почти каждую неделю приходится спорить о признании той или иной политической организации. Союзники рассылают по всем направлениям людей, на обязанности которых лежат заботы о водворении хотя бы какого-нибудь порядка во всем этом хаосе, но все советы принимаются только тогда, когда они сопровождаются какой-нибудь существенной материальной помощью, в противном случае на них не обращают ровно никакого внимания.

Очередной зигзаг в русской политике союзников самым непосредственным образом повлиял на судьбу российского золотого запаса.